Подъем в горы предстоял не из легких. И хотя за предыдущие дни я немного пообвыклась и приспособилась к жизни в «походных» условиях, но былой радости и комфорта от путешествий не ощущала. Для царевны каждый день существования за пределами цивилизации был сравним с подвигом.
При приближении к горам погода стала более переменчивой и капризной. Небольшие дожди накрапывали почти каждый день, внезапно начинаясь и столь же неожиданно заканчиваясь. Небо вдруг внезапно затягивала серая туча, которая уже через пару часов исчезала неизвестно куда.
Растительность стала зеленой и буйной. Между серых растрескавшихся камней пробивались клоки травы, колючие жестколистные кусты, кривоватые небольшие деревца. А у самого подножья мы почти целый день провели в тенистой роще. Здесь, под деревьями, росла свежая, не выжженная солнцем трава, и животным было необходимо дать отдых.
Я очень удивилась тому, что тут совсем не живут люди. Оказалось, что это уже священные места и обывателям сюда вход заказан. Разумеется, границы никто не охранял, но молва — лучший сторож. Поговаривали, что забредший в эти места с умыслом пропадал бесследно или ночные духи обращали его в камень. Так или иначе, но последнее становище встретилось нам почти день назад. Это были карешские пастухи, на лето угонявшие стада на горные пастбища. Сейчас они возвращались домой, чтобы успеть на праздник урожая.
Дорога, ведущая в гору, была, по сути, широкой тропой, по которой едва могли подниматься наши повозки. Большую часть лошадей пришлось оставить внизу под охраной четверых солдат.
Теперь все мужчины, не исключая царевича Энмера, шли пешком, ведя в поводу лошадей, тянущих повозки. Как же мне хотелось выбраться из этого трясущегося гроба! Я чувствовала каждый ухаб, каждый камень, а когда колесо проваливалось в неглубокую вымоину — казалось, что все сейчас перевернется. Хорошей была лишь погода: не такая жаркая как на равнине, но почти всегда солнечная.
Выйдя почти на рассвете, к сумеркам так и не добрались до первого отрога, где была широкая площадка, на которой планировалось разместить основной лагерь. Судя по приметам, заученным в старом храме, мы одолели чуть больше половины пути, но двигаться дальше стало невозможно. Солнце, полыхнув прощальным отсветом на крутых склонах гор, скрылось за хребтом, и все вокруг погрузилось в серый сумрак. Свет факелов совсем не помогал, скорее даже мешал, превращая любую расщелину в бездонную пропасть. В эту ночь почти никто не спал, и как только рассвело, отряд тронулся в путь.
Пологой площадки мы достигли почти в полдень. Солнце сегодня пряталось за серой дымкой, и я смогла наконец выбраться из осточертевшей повозки.
Дальше отряд снова должен был разделиться. Тропа, взбиравшаяся на следующий гребень, каменистой змейкой петляла между огромных замшелых валунов, окружавших плато.
— Дальше можно пройти только пешком, — пояснила я, когда мы сидели у чахлого костерка и завтракали. Ну, или ужинали, так как вечерней трапезы не было. — А от следующего места нам придется идти уже одним. Этот путь должны пройти только я и царевич Энмер-ани.
Я посмотрела на старшего из моих охранников, мужчина слегка кивнул, принимая мое решение.
— Вы будете ждать нас там, у первых ворот. Просто ждать и не пытаться идти за нами. Жрецы не будут слушать ваших объяснений. Надеюсь, за два дня мы дойдем, — вздохнула я. — За это время мне нужно подготовиться. Тебе тоже.
Я посмотрела на царевича. За эти дни он сильно загорел и сделался каким-то жилистым. Щеки немного впали. Сейчас он был больше похож на какого-нибудь пастуха, чем на мужчину из королевского рода.
— Я буду с тобой и сделаю все, что нужно. Я готов! — заверил меня Энмер.
— Тогда запоминай, — я понизила голос, и юноша склонился ко мне. — Наверху нам нужно будет оповестить жрецов святилища о том, что мы прибыли. Там должен быль колокол или еще что-то. После этого разговаривать больше нельзя, по крайней мере, мне. К храму ведут тайные тропы, я укажу, по какой тебе нужно идти. Найдешь небольшую площадку со знаком Серебрянорогого и жди на ней, пока за тобой не придут. Говорить со жрецами первому нельзя. Отвечать, если они о чем-то спросят, нужно правдиво. Следуй всем указаниям в точности, и тогда все будет хорошо. Я же отправлюсь своим путем.
***
Следующие дни прошли как в тумане, а подъем до первых ворот скрытого храма превратился для меня в настоящее испытание, и мы едва успели к назначенному сроку. Узкий серп стареющей луны был уже едва различим.
На площадку, где предстояло расстаться, мы пришли ранним утром. Здесь всюду царил туман, из которого страшными великанами выступали темные глыбы замшелых валунов. На краю обрывистого уступа росла старая, скрученная горными ветрами, полузасохшая сосна. На ее одном из нижних ее скрюченных суков висел большой бронзовый лист, у замшелого ствола нашлась и палка.
За последние две ночи я почти не спала. Даже сквозь толстую войлочную подстилку чувствовался ледяной холод камней, а ночные горы пугали своими звуками. Но сейчас отдохнуть можно было лишь пару часов, так как путь был еще не закончен. После удара в гонг мы должны будем разойтись.
Даже мои охранники чувствовали здесь себя неуютно. Как я поняла, прошлой ночью они слышали рык горного льва совсем рядом с лагерем. Отпускать царевну одну в неизвестность воинам совсем не хотелось.
— Всеблагая и Серебрянорогий защитят меня, а вы взывайте к ним и ждите, — попыталась обнадежить их я, совсем не уверенная в собственных словах. Если на тропе мне встретится крупная кошка, то никакие молитвы не спасут.
Закинув за плечи увесистый мешок с ритуальными нарядами, я показала бледному, явно взволнованному Энмеру начало его тропы. Потом досчитала до десяти, чтобы унять дрожь в коленях, и ударила по медному листу. Раз и еще два раза. Гулкий протяжный звон разнесся в прохладном воздухе. Спустя минуту я услышала ответный сигнал и встала на свою тропу.
Огромные валуны быстро скрыли от меня площадку и корявую сосну. Едва заметная тропка сперва круто ушла вверх, а потом, вильнув, устремилась вниз в открывшуюся долину. Куда ушел царевич, я не видела.
Теперь меня окружали лишь камни, поросшие колючим кустарником, и кривые, почти прижимавшиеся к скале сосны. По правую руку тянулась обрывистая пропасть, а внизу на дне долины зеленело море деревьев.
Свой знак я обнаружила, когда тропа почти спустилась в долину. На высоком, отполированном ветрами каменном столбе был выбит лук Аннана, а рядом с камнем уже стояли две жрицы, одетые в серые длинные балахоны. Они молча приблизились и накинули мне на голову покрывало из плотной темной шерсти, совершенно непрозрачное, заметно приглушавшее звук.
Моей руки коснулась теплая слегка шершавая ладонь, и я послушно последовала в неизвестность.
***
Склоны горы Иират. Асмаррах.
Хоннитский царевич вынырнул из-за поворота внезапно. Если бы не звуки гонга, прозвучавшие немногим ранее, они бы пропустили все. Следовать за отрядом царевны, оставаясь при этом незамеченными, было сложно. Последние два дня прошли в постоянном напряжении. Этим утром все надеялись хоть немного отдохнуть, затаившись чуть ниже того места, где заканчивалась тропа. Хорошо, что Кайлас отыскал едва заметную тропку, уходившую немного вправо и вбок. Спустившись по ней совсем немного, они нашли небольшую группу валунов, образовывавших неглубокий закуток. Здесь можно было хотя бы сесть и прикрыть глаза, не боясь сорваться в ущелье. Горечь от нартыша уже комом стояла в горле, несколько часов отдыха были необходимы.
Звон металла прорезал воздух спустя всего три часа. Маршах растолкал Асмарраха и Кайласа. Нужно было немедленно подниматься наверх, чтобы понять, куда направится отряд, но не успели шпионы сделать и сорока шагов, как на них буквально вылетел хоннитский мальчишка. Что самое удивительное, он был совершенно один и без оружия.
При виде трех незнакомых мужчин его глаза удивленно расширились. Сейчас в Асмаррахе и его спутниках никто бы не признал славных воинов Самира. Более всего они смахивали на лихих людей из горных племен, периодически устраивавших набеги на караваны.
Мальчишка немного притормозил, поскользнувшись, а потом со всех ног припустил по тропе, даже не попробовав повернуть назад или позвать на помощь спутников, что расположились всего парой сотен метров выше.
Асмаррах и Кайлас молча рванули за ним, а Маршах продолжил подниматься, чтобы выяснить, как обстоят дела в лагере. Еще совсем недавно, в предрассветных сумерках, они явно видели, как люди из сопровождения царевны начинали обустраивать стоянку, явно намереваясь сделать долгий привал.
Хоннитский юнец бежал как молодой олень, за которым гонится свора волков, едва не срываясь вниз на опасных поворотах. Более грузный Кайлас немного приотстал, а Асмаррах медленно сокращал дистанцию. Наконец, он схватил убегавшего царевича за край плаща, и они вместе покатились под откос. От падения в пропасть их спасло корявое бревно, бывшее когда-то сосной и еще упрямо цеплявшееся за скалы побелевшими скрюченными пальцами высохших корней.
Самирит в одно мгновение оказался сверху и прижал побледневшего хоннита к земле. Юноша застонал, из рассеченного виска потекла кровь.
— Куда ты так спешил, и где царевна? — злобно зашипел Асмаррах, локтем слегка сдавив шею юноши. — Где она, отвечай!
Хоннит отрицательно покачал головой, но не проронил ни слова. В его глазах горели упорство и решимость.
— Отвечай, или я придушу тебя прямо здесь! — наследник Самира явно не шутил, но юноша только упрямо мотал головой.
— Ну хорошо, не хочешь по-хорошему, могу и по-плохому. Посмотрим, насколько ты смелый!
Асмаррах тяжело поднялся и поставил пленника на ноги. Правый бок сильно саднило, возможно, при падении он повредил ребра. Но упрямство хоннитского сопляка сейчас бесило сильнее. Царевич ощутил, как гнев закипает в жилах, заглушая боль. В другом месте и в другое время он сдержал бы себя и поступил мудро, но сейчас мальчишку хотелось просто придушить или сбросить с обрыва. Наделать глупостей помешал Кайлас, наконец-то догнавший их.
— Постой, командир, не спеши! — крикнул охотник, скользя вниз по осыпи. — Не спеши… Нужно дождаться вестей от Маршаха, да и я, кажется, понял, куда так спешил этот юноша.
Асмаррах удивленно повернул голову, время шло, и злость утихала.
— Ты правильно сказал, убить я его всегда успею. Так куда, по-твоему, так торопится этот…
Правильных слов молодой мужчина не находил, всех известных оскорблений ему сейчас оказалось недостаточно.
— Думаю, ответ ждет нас внизу. Возможно, он тоже должен участвовать в тех испытаниях, что предназначены твоей царевне.
— А ты прав, Кайлас, это почти все объясняет. И гонг, и ответный звон. Там внизу должно быть и сокрыт храм!
Асмаррах снова посмотрел на бледное лицо беглеца. Юноша был здорово напуган.
— Благодари этого воина, он спас твою никчемную жизнь! Можешь ничего не говорить, скоро я и так все выясню. Уж не знаю, чем думает старик Маарш-а-Н'мах, отдавая свою дочь такому сопляку, как ты, но поверь, я не намерен сидеть сложа руки и смотреть на это. Я займу твое место и сейчас и потом!
Глаза молодого мужчины гневно сверкнули, и он отшвырнул пленника прямо в объятия своего хмурого напарника.
— Подержите его немного, Кайлас, пока я спущусь и разведаю, что там и как. И спасибо, что остановил меня. Я твой должник.
Асмаррах начал тяжело подниматься вверх по осыпи, выбираясь на тропу.
— Не говори с теми, кто встретит тебя, и сделай все так, как они велят! — донесся ему в спину жалкий крик хоннитского мальчишки.
— Уж поверь, мальчик, я справлюсь лучше тебя! — зло бросил он в ответ и заспешил вниз по тропе.
***
Тайный храм Двоих. Юилиммин
В храме царит полумрак. Жрицы, встречавшие меня, молча указывают мне на одну из комнат, ничем с виду не отличавшуюся от остальных, открывавшихся по обе стороны коридора. Там уже ждут другие служительницы, которые разоблачают меня и совершают ритуальный обряд омовения. С этого начинаются все ритуалы.
Облачение. Наверное, никогда на мне не было столько украшений, как сегодня. Лазуритовый убор и тяжелый парик водружены на голову, плечи почти полностью закрыл плотный воротник из золотых и лазуритовых бусин. На этот наряд отец, наверняка, потратил огромные средства.
Меня, сейчас живое воплощение Иинат, вводят в полутемный просторный зал, где в дрожащем отблеске факельного огня и сладком дыму курительниц богине предстоит выполнить свой долг.
Грянули бубны и барабаны, глухим звоном рявкнули бубенцы в руках других танцовщиц, облаченных в прозрачные белые одежды. Девушки плотным кругом обступают меня. С языка словно сами собой срываются слова:
На главе моей — небесный венец,
На челе моем — жизни печать,
Я иду туда, где всему конец,
Я иду туда, чтобы жизнь начать!
Я пою заученные слова, и ноги сами начинают танец. И танец это только мой, царевна не знает его движений. Долгими вечерами Каи по памяти учила меня этому сакральному обряду.
Девушки с бубнами и тамбуринами словно бы с неохотой расступаются передо мной. Прочь, прочь, Богиня идет!
Ожерелье мое охранит от беды,
На руках моих — правда земного суда.
Небо, плачь обо мне, не жалея воды,
Кто вступил сюда — не уйдет никогда!
Длинный темный коридор открывается в скальной стене, словно по волшебству. Призрачные руки протягивают мне чашу с приторно сладким напитком. Послушно делаю большой глоток. А за спиной жрицы в белых одеждах все молят меня вернуться и не вступать на выбранный путь. Но поздно, Богиня вступает на путь мертвых.
Золотые запястья светом полны,
Груди сеткой прикрыты «Приди ко мне!»*
Но не смей, заклинаю светом Луны,
Прикасаться к ним, думать не смей обо мне.
Мои ноги несут меня по темному пути. А вокруг волнуется, неохотно расступаясь, тьма. Где-то впереди мне слышится мелодия флейты, и я спешу на зов. Где-то там, вдали, меня ждет счастье, и мое тело предчувствует это.
Бедра мои желаньем полны,
Но не смей повязки из злата снимать.
На границе света и власти тьмы
Ты сумей меня ото сна удержать.
Руки, призрачные руки тянутся ко мне со всех сторон, подобно голодным жителям иссушенной засухой Карешской земли, и я снимаю с себя богатое ожерелье из лазурных бусин и протягиваю его в темноту. «Берите, но пропустите меня вперед!» Взамен ожерелья мне протягивают еще одну чашу с питьем. Оно обжигает, как настой из перца, и сразу безумно хочется пить. Но я продолжаю идти вперед.
Темный туннель делает плавный поворот, и дорога начинает идти под гору. Внезапно из темноты возникает тонкая нить паутины и задевает мое лицо, но я не сбавляю шаг. Паутины становится все больше, и я начинаю танцевать. Взмахи бусинных нитей на поясе и острые края амулетов юбки режут нити легко и просто. Но на моем пути вырастает невидимый страж и с волшебным «оружием» приходится расстаться. «Пропусти меня! Решение мое крепко!» — произносят губы, и темный страж исчезает, оставив в моих руках напиток горький, как страх.
А туннель спускается все ниже и ниже. Холодный воздух струится по ногам, заставляя их двигаться, а вокруг появляются тени. Мужские тела льнут ко мне, хватают за руки, за плечи, но я пытаюсь вырваться. Ажурная сетка из мелких бусин, прикрывающая мои груди, рвется, но вместе с ней исчезают и похотливые руки. «Пропустите меня, я не сверну с пути!» На прощание мне остается чаша простой воды. Я жадно пью, утоляя мучительную жажду.
С каждым поворотом мне приходится расставаться с охранными амулетами. Снимаю тяжелые запястья, чтобы избавиться от навязчивых голосов. Липкие руки людской зависти стягивают с моих рук браслеты правды. От выпитых зелий начинает кружиться голова.
Внезапно коридор сужается. Теперь его можно преодолеть, лишь опустившись на колени. Острые камни в кровь режут нежную кожу, но, стиснув зубы, я ползу. «Пропустите меня!» — вырывается из моей груди отчаянный крик, и невидимые руки стаскивают с головы парик и венец.
Нагая и босая, я продолжаю свой путь во тьме.
Внезапно острое лезвие клинка легко касается моего горла. Замираю; сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. «Готова ли ты заплатить последнюю цену? — спрашивает бесплотный шепот. — Готова ли ты отдать свою жизнь за свою цель?»
Перед глазами колышется непроглядная тьма. Ни одного звука, только словно шелест невидимых крыльев за спиной и голос, бесплотный голос.
«Готова ли ты?» — звучит в моей голове.
— Да, я готова, и я не отступлю! Возьми мою жизнь, но дай желанное!
Собственный крик оглушает. Холодное острие пропадает, и я чувствую, как на пол с легким печальным звоном падает моя последняя защита — лента жизни. Теперь остается только умереть!
Солоноватый напиток касается моих губ, он пахнет словно кровь, но пьянит как крепкое вино. Сознание начинает меркнуть. Еще слышны голоса, поющие поминальную песнь по мне, но сопротивляться охватившему все тело оцепенению — нет сил.
Я существую где-то на границе яви и сна, не покинув этот мир и не имея больше сил присутствовать в нем. Мою спину холодит каменная плита, воздух пахнет сыростью и факельным дымом. Время тянется как кисель.
— Открой глаза, жена моя! Нет сил больше томиться одному! Вернись ко мне!
Знакомый голос произносит ритуальные слова. Сейчас они кажутся мне путеводной нитью. Мужской голос, голос из моих снов, зовет меня, называет любимой, клянется, что будет рядом. И я верю, но не могу пошевелить даже пальцем. Я пытаюсь очнуться, но не могу.
Моих губ касаются его горячие губы, я чувствую их страсть и нежность. Знакомый терпко-пряный аромат приятно щекочет ноздри, пробуждая воспоминания о залитой солнцем бескрайней травянистой равнине, где каждую весну расцветают тюльпаны. Как же будет хорошо, если он отвезет меня туда!
Мое тело чувствует горячие прикосновения его рук, обжигающие поцелуи его губ и слезы. Да, я чувствую, как слезы текут по его щекам! И еще я слышу слова, но разобрать их слишком трудно. Любимый клянется, что-то обещает, но я не в силах ответить ему.
Но почему ОН здесь? Разве он мог очутиться здесь? Разве не уехал, обиженный людской молвой? И если здесь он, то где же тот, с кем она обязана связать свою жизнь? Но разве в сердце я не мечтала, чтобы это был именно он?
Горячие руки ласкают мое неподвижное тело, словно пытаясь вдохнуть в него жизнь. Где-то в глубине своей души я протягиваю навстречу руки и зову, но ни звука не слетает с холодных губ.
«Согрей меня, вдохни в меня жизнь! — беззвучно молю я, цепляясь за каждое ощущение своего тела. — Спаси меня! Спаси!» Но сознание угасает, погружая меня в бесконечную пустоту
***
Тайный храм Двоих. Асмаррах.
Гнев все еще бурлил в нем, когда Асмаррах достиг камня, под которым стояли двое жрецов, но любопытство пересилило, и он позволил закрыть себе глаза.
Все наставления были до смешного банальны. Посвященная Аннану не может быть девицей! Казалось бы, чего проще? Уж по этой части молодой мужчина был вполне опытен, не в пример тому хлипкому юнцу, которого прочили царевне в мужья. По крайней мере, все девицы, которых он одаривал лаской, выглядели крайне довольными и не отказывались от добавки.
Но на этот раз все было не так. В тот момент, когда лысый дородный жрец ввел его в зал и снял с глаз повязку, Асмаррах всем телом ощутил страх. Неконтролируемый, темный, разлитый в воздухе страх.
Это чувство, разумеется, было ему знакомо, но в таком чистом виде он испытывал его очень давно, в раннем детстве, когда старшие братья, якобы в шутку, столкнули его в холодные воды реки. Плавать пятилетний Асмар не умел, а потому сперва очень испугался. Однако жажда жизни, всегда ярко пылавшая в сердце царевича, пересилила страх, и он сумел выбраться. В тот момент он решил, что никогда больше не позволить себе бояться.
Здесь же страх был не его. Он шел извне. От центра пещеры, где в неровном свете факелов девушки-плакальщицы совершали погребальный обряд по телу, что лежало на высоком плоском каменном алтаре. Асмаррах хотел было подойти ближе, но жрец мягко придержал его, показывая, что еще не время. И только тут мужчина осознал, КТО там лежит!
На сердце стало тревожно. Скорее всего, это просто обряд, но а если? Его драгоценную жрицу, ту, что принесет в его землю радость Великой Матери, уже пытались отравить. Что если полоумные жрецы подкуплены врагами из дворца? А если этот обряд больше, чем ритуал, и не всякое тело выдержит его?
Царевич яростно остановил бег панических мыслей в своей голове. И глубоко вдохнул, чтобы успокоится и собраться.
Конечно, во всем виноваты курения, которые пропитывали каждый глоток воздуха в этой пещере. Их сладковатый аромат, скорее всего, и порождает чувство всеобъемлющего страха. Теперь ситуация была знакомой, а потому — больше не вызывала беспокойства. Однажды его отряд уже пытались одурманить жрецы Кесхала, одного из свирепых божеств Асуреи, когда самирийцы захватили их город и земли. Тогда многие бойцы видели странные тени и слышали манящие голоса. Слава Владыке Эну**, этот дым был опасен, только если вдыхать его слишком долго, и большинство воинов пришло в себя после боя. Темным богам досталось всего несколько душ.
Жрец, стоявший возле него, был спокоен, значит, опасности не было.
Плакальщицы, между тем, завершили свой скорбный ритуал и длинной вереницей покидали зал, унося с собой факелы. Теперь алтарь освещало только слабое красное свечение жаровен-курительниц.
Жрец подтолкнул мужчину вперед. Теперь пришла его очередь выполнять ту часть ритуала, для которой он был избран.
Двадцать пять шагов — Асмаррах считал — отделяло его от плоского камня с распростертым на нем неподвижным телом. Двадцать пять! И с каждым шагом страх все крепче сжимал горло. Ритуальные фразы прозвучали глухо, утонув в бархатной тьме.
Она, это была действительно она! Златокудрая маленькая жрица неподвижно лежала на холодном камне совершенно нагая, ее широко открытые глаза отрешенно смотрели в пустоту. Да, она была красива, совершенна, божественна! Еле освещенное красными углями тело, казалось, светилось в темноте. В любое другое время он почувствовал бы жгучее желание от такого зрелища. В мечтах он не раз представлял себе ее без одежд, сладко стонущей от его ласк. Представлял, как будет наслаждаться ее гибким телом, вдыхать сладкий аромат кожи, целовать. Да что там, еще несколько часов назад Асмаррах и поверить не мог, что его участие в ритуале обещает быть таким приятным — исполнить роль Аннана для своей возлюбленной Иинат! Тогда он благодарил Эну, что заменил собой этого… мальчишку.
Но сейчас молодой мужчина чувствовал страх, сковывавший все тело, словно он не был воином, испытавшим ярость битв, словно это не он безжалостно разил врагов. Женское тело на холодном камне было мертвым! Он опоздал и она умерла? Он заменил собой другого, и богиня, разгневавшись, убила ее?
Нет! Исполнить роль Аннана имел право любой мужчина, любой жрец из храма мог бы заменить его! Но тогда почему девушка так холодна, почему не дышит?
Асмаррах обхватил руками ледяные плечи и поднес губы к ее лицу, пытаясь уловить движение воздуха. Жрица еще дышала, но медленно и неглубоко. Он припал к ее груди, сердце едва билось, тихо, словно бы неохотно. Вот еще удар, и царевна заснет мертвым сном.
Его собственное сердце, наоборот, стучало за двоих. Даже в самом тяжелом бою он не боялся потерять собственную жизнь, как сейчас боялся потерять ее. Девушку, укравшую его чувства в один миг. Да что там, похитившую его душу и разум. Никогда еще молодой царевич не испытывал такого страха. Никогда ни одна женщина не была ему дороже собственной жизни. Асмаррах был уверен, что любовь — это всего лишь временная страсть. Обычно он добивался взаимности и довольно быстро остывал. Но вот теперь он целовал ее бледную холодную кожу, губы, а из глаз катились слезы.
Он не помнил, когда в последний раз плакал, разве что наевшись жгучего лука. А теперь душа разрывалась от невыносимой боли. Он желал только одного — чтобы девушка открыла глаза, сказала хоть слово, да что там, пусть она ударит, закричит, прогонит его, но придет в себя. Но богиня ушла в нижние земли, и вернуть ее можно было лишь одним способом.
В первый раз мужчина не хотел этого, в первый раз за всю свою «веселую» жизнь он не хотел женщину. Вернее нет, хотел, желал, мечтал, но не так и не здесь!
Нет, она должна столь же страстно желать его. Танцевать под лаской его рук, жаром его губ. Он мечтал заглянуть в ее глаза в миг единения и увидеть в них счастье. И после уже не захочется прикасаться к другим женщинам, зачем, если обладаешь таким сокровищем, мечтать о груде камней?
Как же трудно заставить себя. Даже зная, что если не сможет он, то это сделают другие. Он не может этого допустить!
«Асмаррах! — словно шелест ветра звучит его имя. — Вдохни в меня жизнь!» — слова слетают с ее холодных уст еле слышным шепотом. Прозрачные глаза наполнены темнотой и пусты. Губы уже снова безжизненны. Неужели она узнала его? Или это Иинат?
Он не должен позволить ей умереть, он должен помочь Богине возродиться и он сделает это.
Примечания:
*Груди сеткой прикрыты «Приди ко мне!» — название ритуального украшения.
**Слава Владыке Эну — Небесный Отец, верховное божество самирского пантеона.
_________________________________________________________________________________________________
Дорогие читатели! У меня сегодня День рождения! Буду рада лайкам особенно сильно!