Воздух с хрипом вырвался из забитых пылью легких, и надсадный кашель заставил сложиться пополам избитое тело. Асмаррах с трудом разлепил глаза. Серые стены ущелья были вновь немы и недвижны. В высоком безоблачном небе скользили кружевные перистые облака. Удушливая каменная пыль устилала все: камни, чудом уцелевшую арку восточных врат, его изодранное тело. Пыль была даже во рту! Каждый вдох приносил боль, но царевич заставил себя подняться.
— Юилиммин! Юилиммин! Где ты! — вырвался из его груди то ли крик, то ли стон. Он пронесся над долиной, отражаясь от каменных глыб и нарушая тишину. Кашель опять скрутил тело, заставив сплюнуть кровь. «Плохо дело. Должно быть, сломал несколько ребер», — отметил про себя Асмаррах, но заполнявшая его душу тревога не давала сосредоточиться на собственной боли. Мужчина, шатаясь, медленно двинулся туда, где, как ему помнилось, в последний раз видел любимую.
Упорный поток Иреша уже проложил себе путь через каменные завалы. Его воды, холодные и чистые, мчались, унося в долину мелкие камни и песок. Где-то здесь! Он помнил, как ноги скользили по ледяной грязи реки. Помнил, как невероятная сила вырвала руку любимой и швырнула его обратно в поток, словно намеревалась утопить в той жиже, которой стала вода. «Великий Отец! Всеблагая! Кто бы ни сохранил мою жизнь — заберите ее! Заберите, но верните ту, что для меня важнее жизни!» — слезы застили глаза, но он упорно двигался вперед, спотыкаясь об обломки и падая. Но поднимался вновь.
Она лежала в сотне метров от него. Хрупкое неподвижное тело за огромным валуном, словно щитом, закрывшим хрупкое тело жрицы от последней ударной волны. Серая пыль удивительным образом не запорошила ослепительно-белых одежд, золота рассыпавшихся волос. Асмаррах опрометью бросился вперед, припал к ее груди, и начал вновь дышать, только услышав, как тихо, но отчетливо бьется маленькое сердце.
Словно боясь повредить драгоценный сосуд, он осторожно убрал волосы в сторону. Прекрасное, белоснежное лицо девушки было умиротворенным и спокойным. Казалось, она просто спит. Никогда еще за всю свою жизнь Асмаррах не испытывал такого облегчения, как в этот момент. Его драгоценная, его единственная была жива. А значит, Богиня не гневалась на нее! Им сохранили жизнь, остальное же он сделает сам. Он сделает ее самой счастливой на этом свете!
Асмаррах не помнил, сколько провел так, сидя на осколках камней, баюкая маленькое тельце любимой. Плохо помнил и то, как из долины пришли люди.
Должно быть, он совсем ослаб, потеряв много крови, так как в следующий раз пришел в себя уже в одном из походных шатров. У ложа мирно дремал старикашка, тот самый, что выступал на совете и принес туда наконечник копья. За светлым пологом слышались звуки лагеря: голоса, ржание лошадей, звон посуды. Царевич по привычке хотел было вскочить, но тело оказалось буквально спеленато лоскутами ткани. От усилий мигом заболело все. Мужчина хрипло выругался, чем разбудил лекаря.
— Владыка силен словно бык, но не стоит пытаться вставать, — назидательно изрек знающий, опуская сморщенную сухонькую ладонь на туго стянутую грудь больного. — Всеблагая сохранила вам жизнь, но раны слишком серьезны. Пройдет не одна луна, прежде чем я позволю вам встать!
— Юилиммин! Где моя жена? Что с ней? — хрипло выдохнул Асмаррах, морщась от нестерпимой боли.
— Успокой свое сердце, могучий! Великая Мать уберегла свое дитя. Ее раны не столь существенны, но она еще очень слаба.
— А ребенок? Ты знаешь об этом? — сердце снова защемило тревогой.
— Я думаю, что все будет хорошо, владыка. Тело владычицы не отторгло плода. Но волноваться сиятельной царице никак нельзя! Потому не просите меня о том, чтобы увидеться с ней! — речи старика были спокойны, но настойчивы. Тут кричи — не кричи, а не уступит.
— А мои люди? Могу ли я видеть их?
Лекарь замялся и усмехнулся:
— Ваши воины с самого начала дежурят за пологом. Внутрь я их не пустил, не гневайтесь. Все два дня, что вы лежали без памяти они меня донимали, а хлопот и без того много! Сейчас позову одного, но вставать без меня не смей! — старик легко поднялся и заковылял прочь.
«А ведь правда, этот человек, должно быть, и не спал совсем, спасая жизни. Надо быть благодарным!» — Асмаррах решил, что будет слушаться знающего, насколько сможет, конечно. Провести лежа несколько лун — немыслимо!
Через четыре дня он уже вполне окреп и выбирался из шатра. Молодость и сила брали свое. Дел же у Асмарраха было предостаточно: отписать отцу и бабушке, отправить отряд в Ассубу, организовать своих людей на расчистку завалов, отослать с глаз долой Энмера. Разумнейшая Нарамман позаботится о хоннитском щенке наилучшим образом! А еще царевич повелел немедля высечь на одном из столбов восточных врат (западные разрушило землетрясением) слова о том, что Всеблагая благославила их с Юилиммин союз, и теперь земля Кареша под его, Асмарраха Самирского, охраной! Что записано — не исчезнет!
Только вот его любимая… его цветочек так и не звала к себе! Ну, ничего, он будет ждать, даже если на это уйдет вечность!
***
«Хассин! Хассин!» — звук, чистый, словно удары колокола, пробивался в сознание, как будто через вату. «Утренняя звезда…» — вяло отвечало оно зову. «Теперь ты знаешь обо мне все, моя жизнь в твоих руках!» — любимый образ мелькнул на грани сознания. А холодный поток все дальше уносил, плавно покачивая, будто убаюкивая. Звон слов делался все тише и приглушеннее, мысли гасли, становясь бесцветными. От этого где-то в глубине «я» расцветала нестерпимая боль.
Боль была первым ощущением, которое вернуло меня из небытия. Знакомое чувство — дежавю. Голова раскалывалась, словно зажатая в тиски. Не решаясь открыть глаза, я прислушалась к ощущениям. Саднило ноги, горела, будто обожженная, кожа на правом плече. Остальные части тела хоть и не столь явственно проявляли себя, но были ощутимы. «Я определенно жива!» — я попыталась улыбнуться мысленно. Двигать хоть какими-то мышцами было страшно. Тонкая нить, связывающая меня с реальностью, казалась натянутой до предела. Где-то внутри себя я отчетливо ощущала ее напряженное дрожание. Потяни сильнее — и порвется.
Я осторожно втянула в себя воздух, показавшийся мне если не безвкусным, то горьким. «Карболка, — всплыло в подсознании, — или хлорка». Сердце встревоженной птицей затрепетало в груди.
Надо мной уныло белел обычный больничный потолок. Самый обычный, даже, можно сказать, довольно новый белый потолок со столь же стандартными палочками ламп дневного света. Телу было удобно, даже непривычно мягко. Запах хлорки отошел на второй план, уступая место слегка резиновому аромату тепличных роз. «Как же я их ненавижу, эти почти живые пародии на настоящие цветы!» — подсказала память. Я прислушалась к собственному сознанию. Мысли вяло роились в голове, тело ныло, а в душе было пусто. Я снова была наедине с собой: устоявшаяся, целостная, монолитная современная женщина средних лет. Ощущение было непривычным и давно забытым.
Я пошевелила рукой, потом ногами и рискнула приподняться. Жалобно скрипнули пружины, зашелестело грубоватое больничное белье. Боль глухо отозвалась во всем теле, но отступила.
Примерно минуту я сидела на краешке кровати, свесив на серый линолеумный пол босые плотно забинтованные ноги. В палате больше никого не было, хотя еще две пустые застеленные кровати обнаружились у противоположной стены. На ближайшей тумбочке пышной копной благоухали резиновым ароматом более двадцати крупных красных роз. На левой руке обнаружился катетер и капельница, что по капле вливала в мои вены какую-то жидкость из большого прозрачного пакета с надписью «Физиологический раствор». Больница… это же больница!!!
Крик вырвался наружу неожиданно, какой-то животный, истерический. Осознание реальности оглушило и раздавило. На шум из коридора немедленно прибежала молоденькая медицинская сестра в коротеньком белом халатике с зеленой окантовкой и туфельках на столь высоком каблуке, что от одного их вида кружилась голова. Немного помешкав в дверях, девушка опрометью бросилась ко мне и засуетилась вокруг.
— Счастье-то какое, что вы очнулись, Юлия Владимировна! — щебетала она, укладывая меня обратно на постель. — Сейчас доктора позову. А вот вставать вам пока рано, не велено! Так что лежите-лежите, все, что вам потребуется, — сейчас же доставим.
А из моих глаз рекой лились слезы. Прочертив соленые русла по щекам, они, словно дождь, капали на белоснежный пододеяльник, простынь, больничную зеленую пижаму. Крик унес почти все эмоции, и теперь меня хватало лишь на безмолвный плач. Я вернулась… Неужели все это был только сон? Неужели Кареш, Ассуба, любимый — все это лишь плод больного воображения находящегося в коме пациента?!
— Если вам что-то нужно, вы только скажите! Сейчас же организуем!
Наконец щебетание медсестрички достигло моего сознания.
— Принесите мне зеркало, милая. Дайте мне зеркало, пожалуйста, — мой голос был прежним, этакое охрипшее от крика меццо-сопрано. Неужели сон?!
Девица нерешительно, словно боясь, что за время ее отсутствия я куда-нибудь исчезну, выпорхнула из палаты.
Вернулась она почти мгновенно: то ли до поста бежала бегом, то ли палата была рядом. А следом за ней в помещение проскользнуло еще несколько человек персонала. Я почувствовала себя диковинным зверем в зоопарке.
— Вот, — нежным голоском пропела медсестричка, протягивая мне маленькое круглое зеркальце в пудренице, — вы уж простите, что такое маленькое, зато быстро, правда же?
Я вгляделась в ее по-детски пухленькое румяное личико, окруженное тоненькими завитками выбившихся из-под шапочки золотистых волос. Девушка была искренней. Она действительно была рада мне угодить, и пудреница, скорее всего, ее собственная.
Зеркальце скользнуло в руку, и, сверкнув на солнце, отразило меня… То есть ту, что должна была быть мной.
С исхудавшего, но ухоженного лица на меня смотрели мои лукавые карие глаза с золотистыми прожилками — единственное, в былые времена, достояние Юленькиной внешности. Глаза были совершенно точно мои, а вот ресницы, брови, губы были другими: аккуратно выщипанными, подведенными широкими стрелками и подкрашенными, словно бы я не лежала на больничной койке, а только что вернулась со светского раута. Волосы тоже были другими, другими и страшно знакомыми. Осветленные до золотистого оттенка пряди, завитые широкими кудрями. Как это все напоминало сиятельную Юилиммин, а, значит, не могло быть сном. Добровольно сотворить с собой подобное я бы не смогла!
Я отложила зеркальце и, откинув одеяло, села. От полноватой крепкой фигуры Юлии Владимировны осталось меньше половины. Только мелкие шрамики на бледной коже все еще напоминали о прошлом, да и то они были явно не все.
«Видимо, все же это был не сон! — радостная мысль заискрилась в сознании. — А если это был не сон, то я обязательно найду способ все вернуть! Юи хорошо здесь порезвилась, наверное, даже к лучшему. Сама бы ты ни за что не нашла бы сил похудеть!»
Я улыбнулась, радуясь мыслям, и даже не заметила, что рядом с кроватью появился пожилой сухонький субъект в круглых очках и белом халате — типичный доктор.
— Ну-с, больная, налюбовались? — ехидно осведомился он, — Позвольте-ка вас теперь осмотреть.
Он быстрыми движениями ощупал мою голову, осмотрел повязку на правом плече, ноги и помог встать.
— Скажите-ка мне, любезная, зачем же вам потребовалось так вылезать в окно, тем более в вашем-то положении? — как будто невзначай спросил доктор, нацепляя стетоскоп.
— Не понимаю вас, доктор… Куда я лезла? В каком положении? — его слова привели меня в изумление, почище нововведений во внешности.
— Не помните? — с любопытством уточнил мой собеседник. — Или не хотите говорить?
— Да что вы, доктор! Я бы и рада, но мне нечего вам рассказать! Я абсолютно ничего не помню! — уверенно соврала и одновременно не соврала я. Из этой жизни я действительно ничего не помнила.
— Что ж, — эскулап пожал узкими плечами и помог мне сесть обратно на кровать.
— УЗИ матки и МРТ головы, сегодня же, ясно Виктория? — это уже не мне, а медсестричке. Та смиренно кивнула и исчезла за дверью.
— Напугали вы нас, голубушка, — продолжил он, присаживаясь на краешек кровати, — Понимаю, во время беременности, тем более поздней, всякое бывает, но не до глупостей же! Разве вас ваш гинеколог не предупреждал, что нагрузки могут навредить вам и ребенку? Зачем же затевать мойку окон, или что вы там удумали? Не проще ли нанять помощницу по хозяйству на это время? Константин Александрович из-за вас тоже весь на нервах, а ведь у него плановые операции! Знаете же, он крайне востребован!
Я с немым изумлением слушала этот возмущенный монолог врача. К тому моменту, как он замолчал и с ожиданием уставился на меня, ответов в голове больше не стало.
— Простите, — смущенно краснея, пролепетала я, словно застуканная за списыванием студентка, — я совершенно ничего не помню. То есть я помню свое имя, профессию, наверное… Но ни вас, ни Константина Александровича, ни про беременность…
Я беременна! Здесь я тоже беременна! Как такое может быть? Неужели это ребенок Асмарраха, но как?! Или неугомонная царевна тоже успела залететь?
От шокирующих дум меня отвлекло появление нового посетителя. В дверь аккуратно протиснулся высокий статный мужчина, лет сорока — сорока пяти, тоже в безукоризненно белом халате и врачебной шапочке. Задумчиво глядевший на меня доктор мгновенно оживился, вскочил и засеменил навстречу.
— Ах, Константин Александрович, ох уж мне эта Вика! — запричитал он, — Оторвала вас от дел? Напишу выговор!
— Все в порядке, Михаил Петрович, наоборот, я очень рад, что меня сразу вызвали. Совершенно не мог сосредоточиться, — новый посетитель отстранил возникшего на пути коллегу и быстро подошел к кровати.
— Юленька, дорогая, как ты себя чувствуешь? — в глазах мужчины читалось бесконечное обожание и волнение, — Как же ты меня напугала!
Константин Александрович раскрыл было объятья, но остановился и вопросительно посмотрел на коллегу.
— Только не долго, пациентке вредно волноваться. Да и обследование нужно закончить, — разрешил сухонький доктор, — Да, коллега, предупреждаю, наблюдается некоторая степень амнезии, но, скорее всего, это пройдет.
Он вытолкал за дверь медсестер и вышел сам, оставив нас вдвоем.
— Юленька, да как же так, ничего не помнишь? Совсем ничего? — мужчина вопросительно и как-то жалостно смотрел мне прямо в глаза.
Нет, я его помнила, вернее, узнавала, так же как узнавала когда-то Ибу и Шанхаат — первых, кого я встретила там, давным-давно. Вот и теперь память дала подсказку, лишившую меня сил. Передо мной мой муж — гениальнейший хирург современности Кириллов Константин Александрович. Вот уже четыре месяца, как мы состоим в законном браке и живем в его загородном коттедже.
— Не волнуйся, Костя, все будет хорошо, — соврала я. — Потерпи с обнимашками, хотя бы до конца обследования, мало ли что…
От собственной лжи было противно и горько, но что мне еще было сказать этому абсолютно чужому человеку? Неужели, где-то там она с такой же неприязнью смотрит на моего мужа?
— Ты меня помнишь! — расцвел мужчина, аккуратно беря мои пальцы в свои широкие, аккуратные руки и нежно поглаживая их. — Тогда все точно будет хорошо! Ты же у меня сильная…
Дальнейших его слов я просто не слышала. Здесь уже ничего не могло быть хорошо. Чужой муж, чужая жизнь… Как же я смогу забыть любимого, как смогу позволить обнимать себя чужим рукам? Асмаррах… Где же ты, мой Хассин? Выжил ли в том аду или погиб? Как же мне вернуться к тебе? О будущем ребенке я даже не думала, принимая как родное все, что является частью меня. Я думала о том, другом малыше, которого бросила, сама того не желая. О том, что плод нашей любви будет растить другая женщина! Юилиммин! Несмотря, что почти год я провела в твоем теле, ты не стала мне родной. Близкой и понятной — да, но мы разные! И я никогда не смогу принять того, что ты заменишь меня там, в моей жизни, а, значит, я должна попасть назад! Я не могу не вернуться! И я вернусь!
Больше книг на сайте - Knigoed.net