- Почему такая спешка?
- Дело в том, что по нашим сведениям, помочь вашей болезни смогут только в Харькове, куда буквально недавно завезли новейшее медицинское оборудование, аналогов которого нет в СССР.
Кошкину показалось странным, что в Харьков оборудование завезли, а в Москву нет, но спорить с товарищами из НКВД он не рискнул.
- Хорошо, я согласен. Поставьте в известность главврача. Но ведь в Москве остаётся моя семья, как быть с ними?
- Он уже в курсе, и дал своё согласие, - улыбнулся Кожухов, - а по поводу ваших близких, к сожалению, пока мы имеем указания перевезти их в Харьков, но могу вам обещать, что в ближайшее время они смогут вернуться.
Оперативно работают, - подумал Кошкин, - наверное, и моё разрешение спрашивали только для проформы.
- Раз вы согласны, то сейчас медсестра принесёт вашу одежду, оденетесь, и можно будет ехать.
- Только дайте мне бумагу, я бы хотел написать письмо жене о том, что я улетаю в Харьков, - попросил Кошкин.
- Хорошо, сейчас вам её принесут, - Кожухов подал знак капитану, после чего тот подал Михаилу Ильичу лист бумаги из планшета.
- Рысенко, возьмите у товарища конструктора письмо и позаботьтесь о том, чтобы адресат его получил.
- А как же конверт? - удивился Кошкин.
- Наша служба может обойтись и без конвертов, - улыбнулся Кожухов. А затем, после паузы, добавил, - Михаил Ильич, перед тем, как мы поедем в Харьков, я должен задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не замечали ли вы ничего необычного среди медперсонала перед тем, как вас перевезли в Москву?
- Нет, ничего особенного я не видел, - ответил Кошкин после пяти минут раздумий, - разве что, мой врач, который должен был меня оперировать, неожиданно тяжело заболел за неделю до операции. Вот и пришлось в Москву ехать.
- То есть, вы хотите сказать, что если бы ваш хирург не заболел, то операция прошла бы в Харькове?
- Я, честно говоря, не был уверен, что на весь Харьков был только один квалифицированный хирург, но, тем не менее, было решено, что лучше операцию проводить в Москве.
- Михаил Ильич, а не могли бы вы сказать, кем это было решено? Это очень важно.
- Насколько я знаю, был консилиум врачей. Которые и пришли к такому решению. Да и я считаю, что данные должны быть в моей медкарточке.
- Ладно, спасибо за сотрудничество. Рысенко, позовите медсестру, пусть несёт одежду.
После того как Кошкин при помощи Сони надел принесённую ей одежду, Кожухов с Рысенко помогли ему добраться до ожидавшей их перед входом в больницу санитарной машины. Несмотря на сопротивление Кошкина, уложили его на носилки, и выехали на аэродром. Несмотря на то, что на улице была страшная жара, машина ехала с закрытыми окнами. Причиной были опасения, что пациента может просквозить, а это в его состоянии было практически смертным приговором.
Через час Михаила через опускающийся люк в задней части фюзеляжа погрузили в двухмоторный самолёт с нарисованным на фюзеляже красным крестом на фоне жёлтой и голубой полосами. В самолёте была целая куча непонятного медицинского оборудования, но Михаил которому стало хуже после поездки не машине, не обратил на это особого внимания. Взревев двигателями самолёт, взлетел с подмосковного аэродрома в Тушино и взял курс на юго-запад. Полёт проходил нормально, Кошкина сопровождал Кожухов, а капитан, ехавший с ними из больницы, не полетел. Михаил, убаюканный мерным гулом двигателей, перед тем как окончательно заснуть успел удивиться тому, что в салоне самолёта было тепло и не дули сквозняки. Спустя пару часов самолёт приземлился на аэродроме, и прежде чем окончательно остановиться на земле, пилот долго выруливал. Хотя Михаилу и было интересно посмотреть на причины столь долгой рулёжки по лётному полю, да и припоминал он, что бы в Харькове была столь длинная полоса, по которой можно столько ехать, но Кожухов запретил ему вставать, так и не соизволив придумать этому внятное объяснение.
Когда, наконец, машина замерла, пришлось довольно долгое время ожидать, пока не откроют люк. Наконец Михаил Ильич смог выбраться из самолёта. Кожухов было пытался заставить больного лечь на носилки и вынести его вдвоём с санитаром, но Кошкин воспротивился этому, и вышел на землю сам. Перед ним стояла явно санитарная машина белого цвета, с красными полосами по бокам, по габаритам примерно соответствующая грузовой полуторке. Но сама модель автомобиля была Михаилу незнакома, скорее даже не так, она была слишком непривычна даже для главного конструктора, видевшего на своём веку по долгу службы много разных машин и механизмов. Всё в нём было необычным - огромные штампованные боковины, крылья с малыми радиусами закруглений, бампера из неизвестного материала, словно утопленные в корпус, фары необычной формы также влитые заподлицо. Эта машина просто не могла существовать. В ней не было связи с виденными Кошкиным автомобилями, если не считать таковой четыре колеса и руль.
Рядом с машиной стояли два человека в белых халатах и марлевых повязках на лице. Кожухов, вышел из самолёта, поздоровался с врачами, сказал вполголоса фразу, которую Кошкин не расслышал, и предложил Михаилу Ильичу всё-таки слушаться врачей и лечь на носилки, мол погулять ты погулял, а теперь пора и на койку. Конструктор с неудовольствием согласился со старшим майором и всё-таки лёг на носилки, которые санитар из Москвы и один из встречавших врачей быстро загрузили в машину.
Ещё перед тем как послушаться медиков и лечь, Кошкин обратил внимание, что самолёт остановился на отшибе аэродрома, теперь же находясь в машине, он попросил раздвинуть шторки на окнах, что бы понаблюдать за окружающим пейзажем. На что тоже получил отказ. На этот раз его мотивировал тем, что на аэродроме проходят секретные испытания новейшего самолёта, и наблюдать их танковому конструктору не рекомендуется. Всё-таки авиация не его епархия. Михаил подумал про себя, что как тогда врачи смогли легко и просто прибыть на аэродром, но ничего не сказал - не положено ему смотреть в окно, так не положено, хотя кроме верхушек деревьев он бы всё равно ничего толком не увидел из-за того, что носилки находились ниже уровня, на котором были расположены окна.
Водитель повернул ключ зажигания, и мотор легко завёлся, что тоже не было типичным для советского автопрома. Автомобиль выехал, и Кошкин довольно таки быстро заскучал. Спать не хотелось - он выспался ещё в самолёте, и поэтому попытался разговорить спутников. Так как Михаил ещё во время полёта понял, что Кожухов человек не разговорчивый, а может ему по должности не положено было поддерживать с генеральным конструктором беседу, то Кошкин обратился к Харьковским врачам, которые так и не сняли свои маски, тем более, что он заметил, что салон автомобиля изнутри был практически полностью оббит мягкой обшивкой. Такого не было даже среди правительственных лимузинов, а тут обычная санитарная машина, хотя обычная ли?
- А что это у вас за автомобиль такой? Я о таких раньше не слышал.
- Это новая модель Горьковского автозавода, "Газель" называется, - ответил врач, который не учувствовал в погрузке больного в машину. Видимо он был здесь старшим, - мы только недавно её получили. Собственно говоря, это даже не серийная машина у нас она проходит обкатку для выявления недостатков.
- Да судя по тому сколько здесь оборудования, недостатков у неё наверное нет, - улыбнулся Кошкин.
- Мы сами ещё не привыкли к ней. Впрочем, в нашем санатории, куда мы направляемся, испытывается всё новое оборудование, и вы сможете в этом убедится. Газель вам покажется игрушкой по сравнению с нашим центром.
- Но если у вас всё новое, то почему о вас никто не слышал, - спросил Кошкин. Вообще, ему как образованному и умеющему логически мыслить человеку, все эти объяснения казались слегка натянутыми. Ну почему спрашивается тогда, если у них тут всё такое новое и современное, его везли на операцию в Москву, ведь в таком случае было бы гораздо ближе и удобнее не рисковать здоровьем, а произвести операцию здесь, в Харькове. Но нет, его повезли сначала в Москву, продержали несколько недель в больнице, причём сам Кошкин чувствовал, что его состояние не улучшилось, и теперь, вдруг его срочным рейсом под охраной НКВД(!) на новейшем комфортабельнейшем санитарном самолёте, кстати, надо будет потом уточнить, что это за модель, везут в Харьков, где встречают донельзя странные медицинские работники, которые даже маску снять не торопятся. Но, конечно же, Михаил Ильич оставил свои соображения при себе.
- Дело в том, что в нашем санатории применяются нестандартные методики лечения, испытывается новое медицинское оборудование, даже лекарства мы применяем ещё не пошедшие в широкое производство, поэтому к нам отправляют людей обычно в самом крайнем случае.
-Давайте сменим тему, - заговорил, наконец, Кожухов, - Михаил Ильич приедете на место, и сами всё увидите.
После этого разговор иссяк и все погрузились в свои мысли. Кошкин задумался о том, что врач если и не врёт, то не говорит всё до конца. Хотя если его заявление о секретном медицинском центре верно, то тогда становится ясным то, почему жене с дочерями не позволили вернуться в Харьков вместе с ним. Но с другой стороны, харьковская область не такая уж и большая, и в то, что на её территории находится секретный санаторий, не очень верилось. Погрузившись в свои мысли, Кошкин не заметил, как уснул. Проснулся он, когда машина уже въезжала во двор санатория. Не удержался и таки сел на носилки, отодвинув шторку на окне машины. Михаилу было интересно, что это за таинственный оздоровительный комплекс, куда они приехали.
Санаторий находился в лесу, был ограждён металлическим забором, у ворот была будка с дежурным. На этом видимая часть охраны заканчивалась, если не считать, сидящего на цепи, рядом с будкой охранника, кабысдоха обыкновенного.
"Газель" проехала ворота и остановилась перед входом в красивое, явно современно здание, непривычной архитектуры. Кошкину помогли выйти из машины, на этот раз он не пользовался носилками, и провели к лифту, поднявшись на котором он прошёл через длинный светлый коридор в палату, в которой Михаилу Ильичу и предполагалось находиться. В палате была одна кровать, тумбочка и столик, стоящий в углу комнаты. Вообще комната полностью отличалась от тех, с которыми познакомился Кошкин за месяцы проведённые в больницах. Так, вместо не было торчащей из стен проводки с фарфоровыми изоляторами, выключатель, розетки и, даже, оконная рама были сделаны из неизвестного материала.
Не успел Михаил Ильич познакомиться с палатой, как в комнату вошёл мужчина, представившийся Александром Степановичем, главврачом санатория. Он сказал, что сейчас подадут ужин в палату, а затем, когда Михаил Ильич поест, приступят к лечебным процедурам. Несмотря на то, что был уже вечер, лечение нельзя было откладывать, и так состояние здоровья Кошкина было плохим.
Как только Кожухов убедился, что с Кошкиным всё в порядке, он попрощался и, прикрыв за собой дверь, вышел из палаты вместе в главврачом.
- Александр Степанович, помните о том, что больному не стоит пока знать, что произошло, - сказал Кожухов, - пусть и дальше думает, что находится в секретном санатории.
- Вы что, считаете, что я не понимаю, что пациенту нельзя говорить такие стрессовые новости? Да я лучше вас знаю, что известия о том, что своих коллег и друзей он больше не увидит, не лучшим способом отразятся на его здоровье. Мы будем действовать как и договаривались. Пациент не узнает о переносе, раньше чем достаточно для этого окрепнет.
- Ладно, ладно, вижу что понимаете это. И ещё, помните, что интерес к пациенту проявлен на самом верху, как с вашей стороны, так и с нашей. Нельзя позволить ему умереть.
- Не каркайте. Я осведомлён о возложенной на нас ответственности.
Закончив на этом разговор, Кожухов отказался от предложенного ему ужина и уехал в город на предоставленной ему машине.
Сегодня, как и обычно, да за эти две недели уже все попривыкли, я пошёл на работу. Выходить из дому приходилось пораньше из-за увеличенных интервалов в движении метро. Да и купить такую обычную вещь как жетоны, стало тяжелее. Ситуация двухнедельной давности, когда трамваи и троллейбусы не работали, а их функции выполняли автобусы и маршрутки сменилась на противоположную - перебои с бензином сказывались. Поэтому народ всё активнее пользовался городским электротранспортом. Что конечно же увеличило очереди в кассы метрополитена на несколько метров, а кое-где и на несколько десятков метров. Тут стоит сделать отступление, и упомянуть, что харьковское метро вообще-то не считается очень загруженным, так знакомые москвичи всё удивлялись, наблюдая совершенно пустые платформы на станциях и абсолютно пустые вагоны. Это конечно было не в часы пик но, тем не менее, поводом для фотографирования в качестве этакой диковинки являлось.
Снова я отвлёкся, так вот, придя на работу и включив компьютеры, занялся своими обычными делами, а именно - помощь юзерам в работе с программами, создания базы данных по режимам резания для металлообрабатывающих станков - эти станки были гораздо старше меня, и приходилось вводить солидные поправочные коэффициенты. Короче, обычная рутинная работа. Не очень сложная, но и не особо интересная. Гораздо интереснее для меня было экспериментировать с заводской локальной сетью. Например, мы с товарищем, поскребли у себя дома по старым залежам компьютерного барахла и в итоге собрали роутер на базе старенького первопня, с операционкой freebsd для раздачи Интернета на все окрестные машины. В общем всячески развлекались. К сожалению, инет ушёл от нас вместе с 2008 годом, а тех жалких огрызком, что ещё были, назвать полноценными было нельзя. Да ещё буквально позавчера по телевидению передали в новостях о обязательной переписи всех компьютеров, находящихся в частном пользовании. По объяснению ведущей, ЭВМ в нашей ситуации являлись невосполняемым стратегическим ресурсом, к которому следовало относиться как можно бережнее. Обещали также, что будут выкупать вычислительную технику у населения по достойным ценам, так что если кто-то имеет даже старенькую машину, может заработать на этом.
Вот это-то как раз и заставило меня с другом пожалеть о том, что мы собрали свой роутер на заводе. Ведь в 2008 году это хлам совершено ничего не стоил, а здесь, судя по всему, можно было бы хотя бы получить карточек на питание. Ну да ладно, в общем-то. Ведь каждый админ это по сути Плюшкин, которому очень жалко выкидывать на помойку старенькое железо. Вот и скапливаются у нас груды барахла, которое никому не нужно, а выкинуть жалко. Как вспомнишь, как ты покупал эту видеокарту или там, скажем модем за стипендию, а потом радовался тому, какой у тебя стал компьютер, так прямо ностальгия охватывает, или как лучше говорить в нынешней ситуации "тоска по будущему".
Мда, всё-таки грустно. Куча моих родственников осталась за пределами Харькова. И вероятность того, что я их снова увижу, стремится к нулю. Я всячески гнал от себя такие мысли, и старался не думать об этом, но всё же, иногда в самый неожиданный момент, они лезли в голову и тогда хотелось хоть волком выть, но вернуться в своё время. Что называется, сбылась мечта идиота - попал в прошлое, а о том, что придётся забыть о существовании половины моих братьев и сестер, я как всегда не подумал.
Ну да ладно, вон у меня ещё не все базы вбиты, да и брандмауэр надо бы подкрутить на роутере. Вот так я и работал эти две недели.
В 10 часов утра, в нашем так называемом админском кабинете раздался телефонный звонок. Звонила секретарша, и просила меня подойти в кабинет главного технолога. На мой закономерный вопрос, а что собственно случилось, она ответила, что ты подойди, а там тебе расскажут. Ладно, делать нечего, надо идти. Пока шёл, перебрал в голове, всё чем занимались в последнее время, вроде особых проблем не было, если конечно не учитывать сам факт того, что наш завод оказался в 1940 году и срочно пытался адаптироваться под изменившиеся условия.
Как только вошёл в кабинет, секретарша сказала, что бы я сразу заходил в кабинет к главному, без ожиданий. Ну, я и вошёл.
В кабинете кроме главного технолога находились два человека в форме с украинскими знаками различия. Один был аж целый майор, а второй капитан. Я недоумённо посмотрел на главного, уж чего-чего, а с военными я давно не пересекался. Собственно в последний раз это было на военной кафедре.