Незадолго до начала учебного года Хагрид сообщил мне, что будет вести уход за магическими животными. Я мгновенно пожалел, что не записался на этот курс, но потом решил, что вряд ли узнал бы там что-то новое. Хагрид слегка расстроился, услышав, что я не буду посещать эти уроки, но я его убедил, что за два прошедших лета достаточно узнал об уходе за магическими животными и наверняка узнаю еще больше в последующие каникулы.
Шла последняя неделя августа, и в Хогвартс начали возвращаться преподаватели. Я старался лишний раз не попадаться им на глаза, предпочитая гулять и помогать Хагриду, благо все мои домашние задания были сделаны, и даже Снейп вряд ли мог придраться к виду своей драгоценной лаборатории — настой сквозного видения не взорвался и не испортился. Он стоял на его столе в прозрачном фиале, поблескивая синеватыми и фиолетовыми искорками, что означало верное исполнение и качественное приготовление. Однако за пару дней до первого сентября Снейп нашел меня в библиотеке и пригласил пройти к нему в кабинет. Оказавшись там, он указал мне на стул, а сам встал напротив.
— Вероятно, вы уже в курсе, что из Азкабана сбежал особо опасный преступник, — сказал он, ставя акцент на трех последних словах. Я кивнул. — На его поимку, помимо сил министерства, посланы дементоры. Они будут охранять Хогвартс и следить за тем, чтобы на прилегающих территориях не появилось никого подозрительного. Я хочу предостеречь вас, Ди, — тут он посмотрел мне в глаза, словно желая предостеречь не только силой слов, но и вколотить мне это прямо в мозг. — Не вздумайте к ним подходить. Не вздумайте их провоцировать. Никаких попыток общения. Не приближаться. Ясно?
— Да, сэр, — ответил я. Но Снейп не отводил от меня глаз, и я на всякий случай представил свое сознание в виде неподвижной, черной, блестящей водной глади, по которой, как написано в учебнике по окклюменции, сознание вторгающегося будет скользить, не в силах уцепиться ни за одну скрывающуюся в глубине мысль. Это было чрезвычайно приятное ощущение — меня накрыла волна покоя и тишины, словно на секунду я выпал из суетной реальности и оказался в мире, свободном от мелочных тревог.
Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза, после чего на худом лице Снейпа появилось нечто вроде кривой усмешки. Он отодвинул кресло и уселся за стол, откинув со лба длинные волосы.
— Скорее всего, — продолжил он, — я вас не убедил, а напротив, только раззадорил. Вы полагаете, что сможете… — он, наконец, позволил себе усмехнуться, — проверить свои силы на дементорах. Извольте. Проверяйте, если хотите. Но помните, что ваше безрассудство будет стоить вам души. Никто не знает, что происходит с душой человека, которую высосал дементор. Исследований на эту тему по понятным причинам не проводилось… — Снейп снова взглянул на меня. — Остается только надеяться, что ваша душа вам дороже, чем бессмысленное геройство.
Я молчал. Все факты, что Снейп мне поведал, я уже знал из энциклопедий, но было чрезвычайно странно слышать от него те потайные мысли, что скрывались в самой глубине моего сознания и не всплывали оттуда даже во время сбора информации об этих существах. После неудачи с василиском я действительно хотел себя испытать, но ни на секунду не задумывался о том, что в результате этого испытания могу лишиться души.
— Я не буду к ним подходить, — сказал я. — Обещаю.
Вечером первого сентября я расспрашивал вернувшихся приятелей о дементорах. Мы устроили свою собственную вечеринку, утащив с праздничного стола побольше еды, и уселись на полу в спальне, разместив добычу в центре круга.
Нотта было не узнать. За лето он вымахал на голову выше меня, снова загорел, а его голос начал ломаться. Пирс убирал отросшие волосы в хвост, а Флетчер еще больше растолстел. Однако именно он с заговорщической улыбкой вытащил из сумки непочатую пачку сигарет и положил ее рядом с яблочным пирогом.
— Ого! — воскликнул я. — Я сто лет не курил!
— Как будто ты вообще курил, — хмыкнул Флетчер.
— Я бы тебе рассказал, что я еще делал, да ты пока маленький.
Флетчер раздал всем сигареты и закурил первым. Пирс и Нотт делали это впервые — оба закашлялись, Нотт поморщился и замахал рукой:
— Ну и гадость! Как это только можно…
— Дело привычки, — сказал я. Сигареты были дешевыми и вонючими, но они снова напомнили мне мое отчаянное прошлое.
— Нас учуют, — заметил Пирс, скептически поглядывавший на свою сигарету.
— Без проблем, — сказал я, достал лежавшую на тумбочке палочку и взмахнул ею. Запах дыма исчез, и его сменил густой, резкий аромат сандала.
— Ты тут времени зря не терял, — проговорил Флетчер, выпуская дым. — Зато мы видели дементоров, а у Пирса появилась подружка.
— Заткнись! — разозлился Пирс. Нотт и Флетчер засмеялись. — Она мне не подружка, она уже сидела в купе, когда я вошел!
— То-то вы болтали так, что даже нас не заметили.
— Расскажите про дементоров, — попросил я.
— Короче, едем мы, уже подъезжаем к Хогвартсу, — начал Нотт, сразу оживившись. — Вдруг поезд останавливается, свет выключается, и становится ужасно холодно, прямо как зимой. А потом дверь в купе открывается, и входит дементор. Такой, знаешь, в драном плаще, а из рукавов торчат руки, по настоящему гнилые, как у мертвеца. Как будто он и в самом деле труп.
— Фу, — сказал Флетчер. — Гадостное зрелище. К тому же не видно, что у него под капюшоном.
— В общем, посмотрел он на нас, развернулся и ушел. Говорят, они по всему поезду прошлись. Всё из-за Сириуса Блэка. Они его ищут, — закончил Нотт.
— А правда, что когда рядом дементор, ты вспоминаешь все самое ужасное, что с тобой было? — спросил я.
— Вроде правда, — с некоторым сомнением ответил Нотт. — По крайней мере, на душе становится мерзко.
Флетчер кивнул, а Пирс только затянулся поглубже и тут же снова закашлялся.
— Что это за тип у нас будет преподавать защиту? — спросил я. — Вроде он прилично выглядит…
— Какой-то Люпин, — хрипло произнес Пирс, откашлявшись.
— Прилично? — удивился Флетчер, закончив уминать очередной кусок пирога. — Да он одет как нищий. Мантия драная, сам какой-то… как из ямы вылез.
— Слушай, а ничего, что у меня дырка вот здесь на джинсах? — саркастически спросил я Флетчера, ткнув себе в ногу. — Что-то я раньше не замечал за тобой такой разборчивости.
— То ты, а то — преподаватель, — ответил Флетчер. — Тебе можно одеваться как угодно, а ему — нельзя. Он официальное лицо и должен какой-то вид соблюдать.
— Да ладно, пусть мантия драная, главное, чтобы не второй Локхарт, — философски заметил Пирс.
Все мы выбрали разные дополнительные предметы: Пирс предпочел то же, что и я — прорицания и руны. Флетчер пошел по наиболее легкому пути — уход за магическими животными и прорицания, а Нотт, как ни странно, решил изучать арифмантику и уход за животными. На следующее утро мы разделились — Флетчер с Ноттом и остальными слизеринцами, выбравшими этот предмет, отправились к Хагриду, а мы с Пирсом пошли на руны к профессору Асвинн.
Профессор Асвинн вела свои занятия не в классе, а в собственном кабинете, который был достаточно большим, чтобы вместить всех третьекурсников, изъявивших желание изучать руны. Их набралось не так уж много — руны, как и арифмантика, считались сложным предметом. Мы уселись за круглый стол, во главе которого расположилась профессор. Все стены были заставлены шкафами с многочисленными книгами, а стол завален свитками и какими-то коробочками. Позади профессора висела квадратная черная доска.
— Итак, мы с вами приступаем к изучению рун, — начала профессор Асвинн, усевшись за стол после того, как все мы вытащили учебники "Введение в рунологию", рабочие пособия к ним и, наконец, угомонились под внимательным взглядом преподавателя. — Слово "руна" означает "тайна". С помощью рун люди не только записывали тексты, но и проводили магические ритуалы, гадали и узнавали волю богов. В этом семестре мы вкратце изучим историю возникновения рун, поговорим о символике магических знаков до-рунного периода, а также о руническом мышлении, которое поможет вам лучше понимать эти древние символы. В следующем начнем исследовать сами руны…
К моему удивлению, Нотт и Флетчер оказались правы — Пирс и впрямь завел себе подружку. Перед началом урока по древним рунам он приветствовал темноволосую девушку из Равенкло, которая с улыбкой кивнула ему и села за круглым столом неподалеку от нас. Направляясь на трансфигурацию, я заметил Пирсу:
— Кажется, я ее знаю. Вы в прошлом году сражались на дуэли.
Пирс отчего-то не разозлился, как тогда, в комнате.
— Да, было дело… По крайней мере, у нее в голове нет тараканов насчет нашего факультета.
— Но ведь мы и правда сволочи, — сказал я, шутя лишь отчасти, однако Пирс только рассмеялся.
У дверей класса уже толпились вернувшиеся с улицы слизеринцы. Нотт и Флетчер что-то горячо обсуждали.
— Ну как вам Хагридов урок? — поинтересовался Пирс. Флетчер и Нотт переглянулись.
— Нам бы, конечно, не хотелось тебя расстраивать, — начал Нотт, обращаясь ко мне — но учитель из Хагрида… — тут он покосился на стоящего неподалеку Гойла, — как из Гойла зельевар.
— Неужели все так плохо? — недоверчиво спросил я. — Хагрид, конечно, своеобразный, но…
— Для начала, его учебник кусается, — сказал Нотт. — Но это полбеды. Он привел нам из лесу стадо гиппогрифов.
— Гиппогрифы прикольные, — воодушевился я. — Мы их кормили. Только им надо поклониться…
— Ага, поклонился один такой, — усмехнулся Флетчер. — Гиппогриф ему как двинет… кровища во все стороны… Хагрид его сразу в больницу потащил.
— Не преувеличивай, — сказал Нотт. — Не во все. Ну цапнул чуток, за наглость. Ему полезно.
— Да кому — ему? — воскликнул я, чуя недоброе. — Только не говорите, что Малфою!
Нотт с Флетчером снова переглянулись.
Ну и начало года, подумал я. Что теперь будет с Хагридом? Папаша Малфоя его живьем съест, только повод дай… Слизеринцы выглядели не слишком веселыми. Вскоре Макгонагалл пригласила нас в класс. Мы сдали ей наши летние задания и весь урок слушали теоретическую лекцию по трансфигурации составных предметов.
Вечером, решив проведать Хагрида и подбодрить его, я едва не столкнулся с гриффиндорской троицей, резво направлявшейся в сторону его берлоги. "Ну нет, — я остановился и подождал, пока они пройдут. — Теперь Хагрид отменяется". В досаде я отправился в Выручай-комнату — в одной из старых книг мне наконец-то удалось обнаружить информацию о месте, в котором я тренировался уже второй год. Сбросив мантию и сняв свитер, я вызвал плеть и начал упражнения. Постепенно плавные движения и изящные изгибы плети утихомирили мои эмоции. Что ж, размышлял я, выполняя "прыжки рыси", совмещенные с "выпадом Бэкона", они лучше смогут его утешить. Их трое, убеждал я себя, к тому же, они его поддерживают, а я бы просто предложил натравить на Малфоя кожистую мухоловку, чтоб он узнал, что такое кровища во все стороны…
Плеть скользнула в опасной близости от моего лица, и я попытался оставить эти размышления. Все пустое. У Хагрида есть отличница Гермиона, есть Поттер — любимчик директора, есть Уизли, интеллектуальный коэффициент которого вряд ли выше, чем у Крэбба… Ярость вспыхнула во мне ярче огненной плети; что есть силы я хлестнул по стене, оставив на камнях черный след, который, впрочем, тут же исчез. Я опустил руку, автоматически убрав плеть, и уселся на пол, прислонившись спиной к холодным камням. Ну и ладно, подумал я, пусть сами разбираются. Я махнул палочкой, и с полки ко мне прилетела книга по визуальной магии. Продолжим, пожалуй, учиться.
Как ни странно, почти половина представленных в книге готовых заклинаний была посвящена целительской магии. Я совершенно ею не интересовался, однако целительские заклинания были значительно проще тех, что могли бы использоваться в схватке или для защиты, и я решил начать свои тренировки с них. Но кого мне было исцелять, кроме самого себя? Поднимаясь в зал в свободное от уроков и домашних заданий время, я нещадно резал себе руки и ноги, чтобы потом накладывать на порезы кровоостанавливающие заклятья; исцелял себя — иногда далеко не с первого раза, — от легких проклятий, но чем дальше я работал, тем больше мне хотелось сделать что-нибудь серьезное, не ограничивая себя обычными порезами или фурункулами по всей ноге. Поэтому я очень обрадовался, найдя в одной из книг проклятье, которое, как там было написано, "распечатывало тайные болезни".
То, что надо, решил я. Тщательно изучив целительские заклинания, я нашел то, которое, по моему мнению, смогло бы избавить меня от действия сильного проклятия. Мне потребовалось несколько дней, чтобы научиться без колебаний изображать в воздухе рисунок символа с одновременным произнесением тибетских слов, после чего я счел себя готовым. По здравому размышлению, у меня не было никаких тайных болезней. Я никогда не болел ничем серьезнее простуды, а если что-то пойдет не так, то до мадам Помфри я уж как-нибудь доползу.
Впрочем, сперва я решил поэкспериментировать с мышами. Я мог создать мышь из любого предмета, но такая мышь была бы големом, муляжом без истории и памяти, а значит, ничем болеть не могла. Оставалась послойная трансфигурация, которая хотя и выходила у меня все лучше и лучше, но точные анатомические подробности соблюдать пока не удавалось, так что "тайных болезней" у моих мышей наверняка было больше, чем достаточно.
Когда я впервые наложил проклятье на слегка скособоченную мышь, созданную из фасолины, взятой на кухне, она истошно запищала и повалилась на бок, отчаянно дергая лапками. Я остолбенел — ничего подобного я не ожидал. Мучающаяся мышь ввела меня в ступор, из головы вылетели все нужные заклинания и символы. Наконец, я взял себя в руки. Золотистая, похожая на цветок фигура окутала мышь, исчезла, и через секунду писк прекратился. Мышь резво вскочила на лапки и, как ни в чем ни бывало, побежала по полу, то и дело принюхиваясь. Ее кривоватость тоже куда-то исчезла. Ого, подумал я, ради такого можно помучиться.
Я провел эксперименты еще с несколькими мышами и в один из выходных решился испытать заклинание на себе. Положив перед собой учебник по визуальной магии и книгу с проклятием, я немного расслабился, подумал о близости больничного крыла, а потом взмахнул палочкой, направил ее на себя и мысленно произнес заклинание.
В ту же секунду мои легкие и спину пронзила острая боль. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Что-то быстро задвигалось в горле, и через мгновение я выплюнул на пол сгусток крови. Потом еще один. Попытка сделать вдох вызвала новый виток резкой боли — казалось, внутри мои легкие и сердце раздирают тонкие ледяные лезвия. Кровь струилась по подбородку, я оперся рукой о пол, понимая, что ни до какой мадам Помфри мне в таком состоянии не добраться. Что за кретин, пронеслось в голове, однако вскоре я собрался с мыслями и выпрямился, привалившись к стене. Боль не уходила, но того кислорода, что поступал в легкие с краткими, неглубокими вдохами, мне пока хватало. Подняв руку, я начертил в воздухе нужный символ, скосив глаза к учебнику, прошептал слова заклинания и махнул палочкой.
Когда кожи коснулись золотистые витки тибетского знака, мне показалось, что мое тело оплела огненная плеть. Символ словно прожигал насквозь. Я стукнулся головой о стену, сжав зубы, зажмурив глаза и стиснув в руке палочку. Через секунду жжение прекратилось, и боль в легких поутихла. Весь дрожа, я сделал осторожный вдох. Потом начертил еще один такой же знак, произнес заклинание более отчетливо и снова наложил на себя символ, уже готовый испытать воздействие золотистой сети.
Однако мне так и не удалось наложить заклятье достаточно хорошо, чтобы боль исчезла насовсем. К тому же, кровь потихоньку продолжала идти, а это означало, что внутреннее кровотечение не останавливалось. "Опять, — раздраженно думал я, сжигая кровавые пятна на полу и очищая от них футболку, — опять у меня ничего не получается. Что же за фигня такая! Теперь снова идти к мадам Помфри, а там припрутся Снейп с Макгонагалл… Снейп тут же поймет, чем я занимался! Не хватало еще, чтобы они устроили мне какое-нибудь разбирательство — вдруг это те самые Темные искусства, которые все они так не любят?"
Я потащился в больницу, прижимая ко рту носовой платок, надеясь, что вывел с футболки все пятна, и не желая попадаться на глаза преподавателям. Но, по закону подлости, то, что случилось один раз, случилось и второй. Спускаясь по лестнице на пятый этаж, я увидел, что мне навстречу поднимается профессор Люпин.