Оказавшись в кабинете, я встал у дверей, ожидая, пока директор войдет следом за мной, и, повинуясь его молчаливому знаку, уселся в кресло. Дамблдор бросил быстрый взгляд на Фоукса, бродившего по насесту и все еще оживленного после лицезрения Амбридж, наверняка морочившей директору голову очередным бредовым указом, и занял свое место за столом. Волшебники на портретах делали вид, что все происходящее их не интересует.
Дамблдор откинулся на спинку кресла, спокойно взглянул на меня и спросил:
— Вы действительно так ни разу и не побывали на соревнованиях?
— Нет, — ответил я.
— Потому что вам не интересен квиддич? Или просто не хотите чувствовать себя одним из многих?
— В основном потому, что есть вещи, которые интересуют меня гораздо больше квиддича, — проговорил я, тщательно подбирая слова. — Но насчет одного из многих тоже правда.
Дамблдор задумчиво кивнул.
— Удалось вам отдохнуть в эти каникулы? — спросил он после небольшой паузы.
— Да я особо не стремился, — ответил я. — Наверное, не умею отдыхать, как это принято.
— Верно, вы из тех, кто отдыхает, меняя одно занятие на другое, — согласился директор и безо всякого перехода произнес:
— Так о чем вы хотели со мной поговорить?
За прошедшую пару минут все мои волнения и беспокойства куда-то испарились, и хотя никакие идеи меня не осенили, казалось, что наша беседа, как бы она ни началась, непременно выведет в правильном направлении.
— Насколько я могу понять, сэр, — осторожно начал я, следя за выражением лица Дамблдора, — Волдеморт не утратил ко мне своего интереса, несмотря на то, что мы так внезапно распрощались. Тогда, на Гриммо, вы спрашивали, не применял ли он во время нашей встречи легилименцию — то есть для этого ему не нужна палочка, иначе это было бы очевидно. Значит, он природный легилимент?
"Как и я", хотелось добавить мне. Дамблдор наверняка подумал то же самое.
— Да, — ответил директор, — он природный легилимент.
— И, наверное, довольно сильный?..
— Самый сильный.
Директор явно не собирался влиять на динамику нашего разговора. Оно и понятно — сейчас, когда я не слишком представлял, что же именно скажу дальше, работу моих мыслей можно было, наверное, видеть без всякого проникновения в мозг. В такой ситуации я был открыт, как книга — читай не хочу.
— Значит, люди, которые с ним общаются, должны либо говорить правду, либо быть очень сильными окклюментами, — медленно продолжил я, чувствуя себя так, будто иду по тонкому льду озера — неверный шаг, мельчайшая невнимательность, и непрочная опора подо мной исчезнет. Дамблдор молча кивнул. Что ж, была не была…
— Тогда, видимо, Волдеморт не знает, что профессор Снейп и профессор Флитвик занимались со мной дополнительно?
Неожиданно директор, глядящий на меня внимательно, но без всякого выражения, улыбнулся и, кажется, немного расслабился.
— Нет, он не знает, Линг, — ответил Дамблдор и провел ладонью по длинной бороде. — Профессор Снейп — превосходный окклюмент, и думаю, вам не стоит беспокоиться о том, что Волдеморт окажется в курсе ваших занятий. Но даже без этой информации он оценивает вас вполне… — директор помедлил, — точно.
Дамблдор сказал много больше, чем я ожидал сейчас услышать, однако либо он неверно понял мои осторожные слова, либо считал, что инициатива в разговоре должна принадлежать мне — в конце концов, ведь это я к нему пришел, а не наоборот.
— Я волнуюсь не о том, что он окажется в курсе занятий, — проговорил я, — а о том, что если профессор Снейп ему о них не рассказывает, а Темный Лорд узнает об этом откуда-нибудь еще, то может получиться… нестыковка.
Взгляд Дамблдора стал более сосредоточенным; он молча рассматривал меня, словно оценивая или взвешивая сказанное.
— Так значит, вы беспокоитесь за профессора Снейпа? — наконец, спросил он.
Вопрос застиг меня врасплох. Под таким углом на происходящее я еще не смотрел. Конечно, мне было неприятно и стыдно, что в свое время я оказался невольной причиной гнева Волдеморта и его Crucio, направленного на Снейпа, но с тех пор прошло много времени, и я ни разу не задумывался о том, как часто он общается с Темным Лордом и что вообще происходит в делах Ордена. Однако сейчас, когда Дамблдор вывернул мои слова на такую изнанку, о существовании которой я даже не подозревал, я вдруг впервые осознал, что вся эта тайная война — не игрушки, не забавное приключение и не повод для веселых баек, какими мы тешили друг друга в банде, обсуждая наши прошлые успехи и грядущие свершения.
Я молчал довольно долго, сперва размышляя над словами директора, а потом над тем, как ему ответить. Все это время Дамблдор терпеливо ждал, не торопя меня ни словом, ни взглядом. Наконец, я сказал:
— Просто мне бы хотелось, чтобы у Волдеморта не было причин подвергать слова профессора сомнению. Он имеет возможность получать интересующие его сведения разными путями, и если между источниками окажутся противоречия, такая причина может возникнуть.
Директор ответил не сразу, а когда заговорил, то, к моему разочарованию, увел беседу в другое русло.
— Знаете, Линг, — сказал он, и на этот раз в голосе Дамблдора прозвучало чуть больше свойственного ему дружелюбия, — за все пять лет, что вы здесь учитесь, вы ни разу не совершили ничего, что нанесло кому бы то ни было вред.
Я вспомнил о мышах и насекомых, на которых испытывал заклятья, но тут же задвинул эту мысль подальше.
— Вы не враждуете с учениками других факультетов, не принимаете участия в предквиддичных волнениях, когда у мадам Помфри становится особенно много работы, и вообще стараетесь быть подальше от всего, что отвлекает вас от учебы. Но визит к Темному Лорду ставит вас в особое положение, независимо от вашего поведения и усердия, с которым вы учитесь. После встречи на Гриммо многие из тех, кого вы там видели, выразили сомнение в правильности моего решения показать вам это место, несмотря на то, что я постарался убедить их в отсутствии причин для недоверия…
Я усмехнулся. Дамблдор замолчал.
— Это как раз понятно, — произнес я, решив, что директор хочет услышать мой комментарий. — У Слизерина своеобразная репутация.
— Вы правы, — ответил Дамблдор, — и нельзя сказать, что она не обоснована. На этом факультете учились многие будущие темные маги, в том числе и Том Риддл, который ныне зовет себя Лордом Волдемортом.
— Да, я знаю, — пробормотал я. Директор слегка улыбнулся:
— Знаете? Если мне не изменяет память, в учебниках об этом не пишут…
— Мне Поттер… Гарри рассказывал, — ответил я, почувствовав, наконец, под ногами твердую почву. — Еще там, в доме Блэка.
— Вот как, — сказал Дамблдор, и было непохоже, что он сильно удивлен или недоволен.
Я решил, что логика нашей беседы вполне допускает слегка отклониться в сторону и обсудить одну из тем, которая все еще вызывала во мне интерес.
— Гарри говорил, что когда на втором курсе он дрался с василиском, там был какой-то дневник, в котором, по его словам, находились воспоминания Риддла, — сказал я. — Профессор Снейп однажды принес на наше занятие Омут памяти… — я кивнул на чашу, стоявшую на одной из полок директорского кабинета, — и объяснил, что воспоминания можно хранить в этой чаше или во флаконах, но ничего не говорил о том, что их можно помещать в такие предметы, как дневники… то есть в вещи, которые не являются емкостями. Но получается, воспоминания все же можно так заколдовывать?
Дамблдор снова провел ладонью по бороде, немного помедлил и сказал:
— Это были не воспоминания, Линг.
Я хотел спросить, а что же тогда, но вовремя остановил себя. Дамблдор не продолжал, и судя по тому, как развивался наш разговор, его молчание свидетельствовало, что я вполне способен самостоятельно сделать выводы из его ответа. Но на основе чего? Я никогда не встречал упоминаний о подобной магии… Дамблдор выжидающе смотрел на меня, словно я был на экзамене и только что вытянул билет.
— Но это действительно был Том Риддл? — уточнил я.
— Да, — кратко ответил Дамблдор.
"По части загадок директор легко бы переплюнул Риддла, — подумал я. — Почему нельзя просто взять и все объяснить? Ладно, что мы имеем? Мы имеем Волдеморта, который вселился в Квиррелла, однако в дневнике, судя по словам Поттера, обитал Риддл-подросток. И, тем не менее, это все равно был Темный Лорд — точнее, будущий Темный Лорд".
Воспоминания было невозможно запечатать в вещь, но в дневнике находилось то, что являлось Волдемортом и могло оставаться в предмете благодаря неизвестной мне магии… часть Темного Лорда — подростка, уничтоженная при разрушении дневника… Молния Плутона!
— Там было его сознание! — воскликнул я. — Точнее, его часть!.. Я читал о молнии Плутона, когда человек, обращенный в камень, сохранял при этом сознание и мог умереть, только если камень разрушали.
— Сознание невозможно разделить, — ответил Дамблдор. — То, что мы называем сознанием, является совокупностью, отражением, синтезом многих отдельных составляющих — функционирования нашего организма и его внутренней структуры, нашего опыта, памяти, и так далее. Без всех этих внешне обусловленных факторов никакого "сознания" не существует. Но в своих рассуждениях вы стоите на правильном пути. Я, конечно, мог бы вам подсказать, однако будет лучше, если вы разберетесь в этом сами. Все, что для этого нужно, у вас есть.
"Часть Волдеморта… часть Риддла… — думал я, испытывая ужасную досаду от того, что снова, как и с василиском, не нахожу ответа, несмотря на наличие всей информации. — Сознание не делится, воспоминания не хранятся…" Все это крутилось у меня в голове, как бешеная мельница, превращаясь в бессмысленный набор фраз, до тех пор, пока я вдруг не вспомнил слова Снейпа, сказанные мне в конце первого курса, когда я выразил сожаление относительно того, что не смогу попасть летом в Лондон. "Все, что вам нужно, находится здесь", произнес тогда профессор; почти то же сказал сейчас Дамблдор. И эта сцена, словно магические рельсы, вывела меня к другому воспоминанию — моему боггарту.
"Знаете, что происходит с душой волшебника, если он кого-то убивает — особенно если убивает так? Она раскалывается. Расщепляется. Перестает быть целой. И это не метафора. Не метафора".
— Душа?! — потрясенно прошептал я, уставясь на Дамблдора и чувствуя, как кровь отливает от лица, а руки холодеют. — Там была часть его души?
Судя по выражению, появившемуся на лице директора, я заслужил "превосходно".
— Совершенно верно, Линг, — с удовольствием произнес он и поудобнее устроился в кресле. — В дневнике действительно хранилась часть души Волдеморта. Расщепление собственной души и помещение ее отделенной части в предмет — один из самых жестоких ритуалов Темных искусств, поскольку требует для своего исполнения убийства другого человека… Я знаю, о чем вы сейчас подумали, но самого факта убийства недостаточно. Создание крестража — сложный ритуал, к которому необходимо готовиться, исполнять его осознанно и взвешенно. Осколок души запечатывается в предмет и остается там до тех пор, пока проводивший его маг не погибает. После этого запечатанный фрагмент, скажем так, просыпается и… — Дамблдор сделал паузу, подыскивая нужное определение, — поддерживает существование волшебника, который в это время ищет возможность воплотиться телесно.
"Именно это я и видел в воспоминаниях Поттера, — мелькнуло у меня в голове. — Как он вылезал из котла".
— Но зачем кому-то вообще разделять душу? — спросил я. Дамблдор, кажется, удивился.
— Разделение души позволяет магу выжить после разрушения тела, — ответил он.
— Да, — кивнул я, — это понятно. Но я имел в виду не в техническом смысле, а… в философском что ли.
— Ах, в философском, — Дамблдор улыбнулся. — Ну, с этим все просто. Волдеморт боится смерти. Это его самый главный страх.
Если я думал, что в процессе нашего разговора уже пережил самое сильное потрясение, то испытанное мною сейчас не шло ни в какое сравнение с догадкой о разделенной душе. Я был разочарован так, как никогда раньше. Самый могучий темный колдун Британии, нагоняющий страх на все магическое сообщество, боится смерти и поэтому расщепил свою душу пополам?
Я начал смеяться.
— Этого не может быть, — сквозь смех проговорил я. — Разве можно бояться телесной смерти?
Дамблдор смотрел на меня с улыбкой.
— Вы разочарованы, — мягко констатировал он.
— Еще как, — ответил я. — Не ожидал от Волдеморта такой… банальности.
— У каждого есть свое уязвимое место, и часто не одно, — произнес Дамблдор. — Но нельзя недооценивать Темного Лорда лишь потому, что у него такие, как вы выразились, банальные страхи. За известную историю магического сообщества к сотворению крестражей прибегла лишь пара десятков волшебников — по крайней мере, в Европе и Северной Америке. Учитывая, что этот ритуал был изобретен или занесен в Европу в раннее средневековье, можете представить, насколько редко к нему обращаются… по разным причинам, конечно, но как бы темен он ни был, создание крестража требует мастерства и своего рода… — Дамблдор немного подумал, — своего рода отваги, каким бы странным вам это не показалось.
Пожалуй, директор был прав. Чтобы сотворить такое с собственной душой, надо было испытывать переполняющий ужас перед смертью или такое отчаяние от невозможности ее избежать, что ради избавления от него можно было пойти на все, и даже на такой абсурдный шаг, как лишение себя полноценной бессмертной души ради поддержания бренного телесного существования. Вероятно, для этого действительно требовалась своеобразная отвага отчаяния, поскольку маг, хотя бы в общих чертах, должен понимать, что разделив душу и вложив ее в мертвый предмет, на самом деле лишает себя жизни, а не обретает ее.
— А как же он теперь, без своего крестража? — спросил я. — Он ведь знает, что дневник разрушен, и что теперь у него только половина души.
Дамблдор молчал, не сводя с меня глаз. Опять? Что я такого сказал — или что я сказал неправильно?
— Он не знает, что дневник разрушен? — с сомнением произнес я. — Мне кажется, если он хранился у Малфоя, Волдеморт первым делом поинтересуется у него о судьбе такой драгоценности…
Дамблдор слегка кивнул.
— Безусловно, об этом он знает, — проговорил он. Я недоуменно молчал, пытаясь сообразить, к чему директор меня подталкивает.
— Не половина? — спросил я на всякий случай, хотя не был готов поверить, что кому-то может придти в голову кромсать свою душу на множество кусочков и распихивать их по разным предметам.
— Полагаю, много меньше, — ответил Дамблдор.
Какое-то время я пытался представить себе эту картину, но возникающие образы были настолько расплывчатыми и неуловимыми, что мне пришлось смириться с неспособностью своего пусть и больного воображения охватить столь дикую идею.
— Но как тогда он может чувствовать себя полноценным существом? — спросил я. — Разве он не испытывает… — мне долго не удавалось подобрать нужных слов, — внутренней пустоты из-за такого разделения?
Директор поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице давно стемнело, и скоро должен был начаться ужин. Портреты волшебников, теперь уже не скрывая интереса, следили за нашим разговором, усевшись поудобнее в своем закартинном пространстве, словно зрители небольшого театра, где мы с Дамблдором были актерами, разыгрывающими увлекательное представление. Некоторые даже приложили к ушам допотопные слуховые трубки.
Директор долго молчал, и я понял, что ответа уже не дождусь. Впрочем, откуда ему знать, что чувствует тот, кто лишился большей части своей души?
— Линг, можно задать вам личный вопрос? — вдруг спросил Дамблдор, отвернувшись от окна и подойдя к своему креслу. — Если не захотите, не отвечайте…
— Можно, — сказал я.
— Шляпа отправляла вас в Слизерин?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что речь идет о событиях почти пятилетней давности.
— В Равенкло, — ответил я, глядя на Дамблдора.
— А почему вы решили пойти в Слизерин?
— Из-за змеи, — проговорил я. — Увидел ее на гербе и решил, что это… — я усмехнулся, — знак.
— Знак? — удивился Дамблдор. — Вы что же, верите в знаки?
— Иногда, — сказал я. — Если они мне нравятся. Я понимаю, что связывать предметы и события надо осторожно, потому что они действительно могут попасть в зависимость друг от друга, так что стараюсь быть осмотрительным.
Директор снова застыл в молчании, которое на этот раз казалось насыщенным, словно энергия его мыслей каким-то образом заполнила собой небольшое пространство круглого кабинета.
— Странная у нас получилась беседа, — задумчиво произнес директор, и в его голосе мне послышалась печаль. Я ждал продолжения, однако его не последовало. Дамблдор какое-то время просто смотрел на дремавшего Фоукса, а потом сказал:
— Я рад, что вы ко мне заглянули — мы провели этот час с большой пользой для нас обоих. Признаться, Линг, я полагал, вряд ли в этой жизни осталось то, что еще способно вызвать во мне удивление, однако вам удается делать это с завидной регулярностью. Взять хотя бы того персонажа, которого вы написали и оживили…
Я похолодел — неужели проклятый монах опять заглянул в гости к Макгонагалл? Дамблдор заметил мою напряженность и улыбнулся:
— Я встретил его внизу, в подземных помещениях. Надо сказать, среди тамошних обитателей он смотрится очень органично. За эти несколько лет вы проделали большой путь — я помню эскизы, которые вы рисовали на первом курсе… Ну что ж, — Дамблдор глянул на стену за моей спиной, — полагаю, вам пора спускаться в Большой зал, на ужин, иначе вы снова его пропустите. Я передам профессору Снейпу ваши опасения…
— Нет! — я в ужасе вскочил с кресла. — Не говорите ему! Пожалуйста! То есть скажите, но…
— Но не выдавать, что эта мысль исходила от вас, — помог мне Дамблдор.
— Да, — с облегчением выдохнул я, — а то он меня убьет…
И поспешно добавил:
— В переносном смысле, конечно.
Спускаясь по лестницам замка после разговора с директором, я испытывал невероятную ментальную усталость, будто два часа занимался со Снейпом окклюменцией. Конечно, Дамблдор не пытался влезть ко мне в голову, однако заставил совершить такой мозговой штурм, какой мне давно не доводилось проделывать даже во время контрольных по трансфигурации и зельям.
Чтобы обработать всю полученную информацию, требовался покой и уединение, но наступало время ужина, который теперь, после замечания Дамблдора, я не мог пропустить. Было непохоже, что директор намеревался по собственной инициативе обсуждать со мной тему этих крестражей, но он не стал переводить разговор в другое русло, когда я затронул историю с дневником, позволив мне проникнуть чуть глубже в тайны Темного Лорда. Помимо этого, основную свою задачу я выполнил: знал Снейп о том, что в школе есть информаторы, или нет, теперь моя совесть была относительно спокойна. Я не сдал источники Волдеморта — Дамблдор даже не поинтересовался, откуда я взял о них сведения, — но предупредил профессора, пусть и косвенно, что Темный Лорд пытается выстраивать в Хогвартсе дополнительную агентурную сеть.