Этого маменька с тетенькой испугались и переглядываются друг на дружку: дескать, что нам делать - как быть?
Иван Леонтьич настаивает:
- И то,- говорит,- поймите: можете ли вы еще отказать для одного родства? Помните, что я его беру не для какой-нибудь своей забавы или для удовольствия, а по церковной надобности. Посоветуйтесь-ка, можно ли в этом отказать? Это отказать - все равно что для Бога отказать. А он ведь раб Божий, и Бог с ним волен: вы его при себе хотите оставить, а Бог возьмет да и не оставит.
Ужасно какой был на словах убедительный.
Маменька испугались.
- Полно тебе, пожалуйста, говорить такие страсти.
А дядя опять весело расхохотался.
- Ах, вороны-сударыни! Вы и слов-то силы не понимаете! Кто же не раб божий? А я вот вижу, что вам самим ни на что не решиться, и я сам его у вас из-под крыла вышибу...
И с этим хвать меня за плечо и говорит:
- Поднимайся сейчас, Миша, и одевай гостиное платье,- я тебе дядя и старик, седых лет доживший. У меня внуки есть, и я тебя с собою беру на свое попечение и велю со мной следовать.
Я смотрю на мать и на тетеньку, а самому мне так на нутре весело, и эта дяденькина елецкая развязка очень мне нравится.
- Кого же,- говорю,- я должен слушать?
Дядя отвечает:
- Самого старшего надо слушать - меня и слушай. Я тебя не на век, а всего на один час беру.
- Маменька!- вопию. - Что же вы мне прикажете?
Маменька отвечают:
- Что же... если всего на один час, так ничего - одевай гостиное платье и иди проводи дядю; но больше одного часу ни одной минуты не оставайся. Минуту промедлишь - умру со страху!
- Ну вот еще,- говорю,- приключение! Как это я могу в такой точности знать, что час уже прошел и что новая минута начинается,- а вы меж тем станете беспокоиться...
Дядя хохочет.
- На часы,- говорит,- на свои посмотришь и время узнаешь.
- У меня,- отвечаю,- своих часов нет.
- Ах, у тебя еще до сей поры даже и часов своих нет! Плохо же твое дело!
А маменька отзываются:
- На что ему часы?
- Чтобы время знать.
- Ну... он еще млад... их заводить не сумеет... На улице слышно, как на Богоявлении и на Девичьем монастыре часы бьют.
Я отвечаю:
- Вы разве не знаете, что на богоявленских часах вчера гиря сорвалась и они не бьют.
- Ну так девичьи.
- А девичьих никогда не слышно.
Дядя вмешался и говорит:
- Ничего, ничего; одевайся скорей и не бойся просрочить. Мы с тобою зайдем к часовщику, и я тебе в подарок часы куплю. Пусть у тебя за провожанье дядина память будет.
Я как про часы услыхал - весь возгорелся: скорее у дяди руку чмок, надел на себя гостиное платье и готов.
Маменька благословила и еще несколько раз сказала:
- Только на один час!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дяденька был своего слова барин. Как только мы вышли, он говорит:
- Свисти скорее живейного извозчика - поедем к часовщику.
А у нас тогда, в Орле, путные люди на извозчиках по городу еще не ездили. Ездили только какие-нибудь гуляки, а больше извозчики стояли для наемщиков, которые в Орле за других во все места в солдаты нанимались.
Я говорю:
- Я, дяденька, свистать умею, но не могу, потому что у нас на живейниках наемщики ездят.
Он говорит: "Дурак!" - и сам засвистал. А как подъехали, опять говорит:
- Садись без разговора! Пешком в час оборотить к твоим бабам не поспеем, а я им слово дал, и мое слово - олово.
Но я от стыда себя не помню и с извозчика свешиваюсь.
- Что ты,- говорит,- ерзаешь?
- Помилуйте,- говорю,- подумают, что я наемщик.
- С дядей-то?
- Вас здесь не знают; скажут: вот он его уже катает, по всем местам обвезет, а потом закороводит. Маменьку стыдить будут.
Дядя ругаться начал.