и расстрелять их игрушечные лица.
Между тем от меня отстрелили часть,
и не успел кусок моей плоти шлепнуться в траву,
как какая-то лохматая крыса
вцепилась зубами в кровавый ошметок.
Иногда земля там взрывалась,
поднимаясь в воздух,
а потом выпадала дождем из салата
зеленых листьев с летучими мышами, хрустящими сверчками
и головами богомолов.
Пена желтого риса взрывалась фейерверком,
радио хрипело нечленораздельными голосами,
Я слышал плач, блеяние и крики
и петушиное кукареканье, звуки,
издаваемые хищниками и жертвами,
выполняющими свое генетическое предназначение.
Жуки и осы садились на густеющую
под жарким солнцем кровь
и прилипали к ней.
Бабочки размером с птиц, дрожа, кружили
над лужами чернеющей крови умирающих солдат.
Налетели осатаневшие шершни,
привлеченные кровавым запахом человеческого компоста.
О, я забыл о пиявках,
как они коварно заползают в уши
и мочеиспускательные каналы усталых,
во сне потерявших бдительность солдат,
расположившихся на ночлег у реки.
Помню, одному из наших отрубили мачете х…
и я пристрелил беднягу по его просьбе.
Я не был ангелом, дружище,
я бы убил всякого,
кого надо было убить,
я был палачом,
я жил под благословением сатаны,
мне приходилось ломать их тощие спины
моим сапогом,
с вертолета я мог поднять их бренные тела
на тысячу футов в синее небо,
это была не война, это была жизнь,
какова она есть,
была и всегда будет,
жизнь, какой ее дал нам Бог,
так же, как он дал нам паука-скрипача,
главного паука сатанинского царства земли.
Ты, конечно, знаешь, о пауке-скрипаче.
Он издает высокий чистый тон и плетет свою паутину
из очень толстых нитей,
похожих на струны скрипки,