Прощайте!
Письмо LXI
[Наставление юноше, вступающему в жизнь, с поясняющими мысль
историями.]
Лянь Чи Альтанчжи к Хингпу.
Весть о твоем освобождении сняла с моей души бремя постоянной тревоги; я могу больше не оплакивать участь сына, могу восхищаться его стойкостью среди бед и мужественным вызволением от них.
Теперь ты свободен, ты избавлен от ига жестокого господина и стоишь на распутье, и то, какую дорогу ты сейчас изберешь, решит, будет ли твоя жизнь отмечена счастьем или горем. Несколько лет благоразумия, которое в твоем возрасте равнозначно добродетели, принесут тебе достаток, покой, радость и уважение. Алчное нетерпение сразу же вкусить всех доступных благ обернется тем, что в удел тебе достанутся нищета, заботы, сожаления и хула.
Как известно, лучший советчик тот, кто прежде сам пренебрегал советами. Вот почему я с полным правом могу обратиться к тебе с советами, даже и не ссылаясь на родительскую власть.
Молодые люди, не обладающие твердостью характера, обычно обращаются за советом к кому-либо из своих друзей и некоторое время следуют ему, затем ищут совета у другого и начинают вести себя согласно его словам, а затем обращаются к третьему, и так без конца. Однако, поверь мне, подобные колебания до добра не доводят. Например, люди могут сказать тебе, что ты не годишься для какого-то определенного занятия, но не обращай внимания; если ты будешь упорен и старателен, то непременно убедишься, что оно-то тебе годится и, послужив опорой в молодости, станет твоим утешением в старости. Для того чтобы постигнуть необходимые сведения любой профессии, довольно самых умеренных способностей. Даже если разум несколько уравновешен глупостью, это может оказаться полезным. От больших дарований человеку часто меньше проку, чем от скромных. Жизнь обычно сравнивают со скачками, но уподобление это становится полным, если прибавить, что того, кто скачет быстрее всех, труднее всего обуздать.
Любому человеку достаточно одной какой-нибудь профессии, и, что бы ни говорили на сей счет ученые мужи, постичь ее можно быстро. Посему довольствуйся одним хорошим занятием, а если ты будешь равно искусен в двух, люди тебе не доверят ни одного.
Как-то раз фокусник и портной толковали о своих делах.
- Горе мне! - жаловался портной. - Несчастный я человек! Если людям взбредет на ум ходить без одежды, тогда я пропал. Ведь больше я ничего не умею делать.
- Я тебе от души сочувствую, - отвечал фокусник. - Но, благодарение небесам, у меня положение иное. Если один фокус не удастся, так у меня припасена добрая сотня других. Во всяком случае, если останешься без куска хлеба, приходи ко мне. Я тебе помогу.
Но вот наступил голод. Портной кое-как перебивался, потому что люди не могли обойтись без одежды. Но бедняга фокусник, хоть и знал сотню фокусов, не мог заработать ни гроша. Напрасно он вызывался глотать огонь или выплевывать булавки - никто не хотел платить за это деньги. И в конце концов ему пришлось просить подаяние у того самого портного, чье ремесло он прежде презирал.
У человеческого благополучия нет врагов гибельнее, чем гордость и запальчивость. Если ты негодуешь на несправедливость, то смири свой гнев до той поры, когда разбогатеешь, и тогда давай ему волю. Гнев бедняка подобен попытке безвредного насекомого ужалить: она его не защитит, а только наверняка погубит. Чего стоит гнев, который оборачивается пустыми угрозами?
Как-то раз на берегу пруда гусыня кормила своих гусят, а надобно заметить, что гусыни в таких случаях всегда очень заносчивы и чванливы. Стоило незлобивому животному мирно пройти неподалеку, как гусыня тотчас бросалась на него. Пруд, говорила она, принадлежит ей, и покуда она может хлопать крыльями и щипать клювом, права и честь ее в безопасности. Она не раз отгоняла уток, поросят и цыплят; более того, даже коварная кошка и та бросилась наутек. Но вот к пруду подошел мастиф и, испытывая жажду, решил полакать немного воды. Гусыня бросилась на пса, как фурия, щипала его и колотила крыльями. Мастиф рассердился и раз двадцать готов был хорошенько куснуть гусыню, но он все же обуздал свой гнев, оттого что поблизости был его хозяин.
- Безмозглая дура, - проворчал он. - Тем, у кого нет ни силы, ни оружия, следует вести себя вежливо. За это твое шипенье и хлопанье тебе когда-нибудь свернут голову, - ведь испугать они никого не могут и не послужат тебе защитой.
Сказав это, он подошел к пруду, напился, не обращая на гусыню никакого внимания, и побежал догонять хозяина.
Успехам молодых людей препятствует и то, что, не желая сносить оскорблений от кого бы то ни было, они сами не хотят причинять никому обид. А потому они стараются всем угождать, выполнять все просьбы, подлаживаться к любому обществу. Они не имеют своей воли и, подобно воску, принимают любую форму. Пытаясь угодить всем подряд, они уготавливают себе лишь горькое разочарование. Ведь для того, чтобы вызвать восхищение большинства, достаточно угодить совсем немногим.
Как-то раз известный художник задумал написать картину, которая пришлась бы по вкусу всему свету. Когда картина, выполненная с тщанием и искусством, была наконец готова, он выставил ее на рынке, присовокупив письменное обращение, в котором просил помечать лежащей возле кистью каждую деталь, которая покажется неудачной. Явились зрители и объявили, что картина удалась, но каждый, желая показать себя знатоком, брал кисть и что-нибудь да помечал. Вечером художник с грустью обнаружил, что его картина превратилась в одно большое пятно: не нашлось мазка, который бы избежал знака чьего-либо неодобрения. Не удовлетворясь этим судом, художник решил еще раз проверить вкусы публики, но иным способом. На следующий день он снова выставил свою картину, попросив на сей раз отмечать ее достоинства. Публика выполнила его просьбу, и вечером художник увидел, что его картина вся испещрена знаками одобрения. Каждый мазок, который накануне подвергся осуждению, сегодня вызывал похвалы и восторги.
- Что же! - воскликнул художник. - Теперь я понял, что наилучший способ понравиться одной половине человечества, это не обращать никакого внимания на мнение другой, ибо то, что одни сочтут недостатком, другие непременно объявят достоинством.
Прощай!
Письмо LXII
[Подлинное жизнеописание Екатерины Алексеевны, жены Петра Великого.]
Лянь Чи Альтанчжи - к Хингпу, через Москву.
Судьба и характер твоей прекрасной спутницы, и в бесчестье сберегшей добродетели, описанные тобой, воистину замечательны. Ведь многие пекутся о добродетели только потому, что это похвально, твоя же избранница - лишь ради душевных радостей, ею даримых. Такие, как она, должны служить примером всему женскому полу, а не те, что прославились качествами, чуждыми женской природе.
Женщины, знаменитые своей доблестью, искусством в политике или ученостью, пренебрегли обязанностями своего пола ради того, чтобы отличиться в делах, приличествующих мужчинам. Красавица с палицей Геркулеса по мне так же нелепа, как и могучий герой, усевшийся за ее прялку.
Стыдливая девушка, благоразумная жена или заботливая мать семейства приносят обществу несравнимо большую пользу, нежели философы в юбках, дерзкие героини и властные королевы. Женщина, которая делает счастливыми детей и мужа - одного оберегает от пороков, а других приобщает к добродетели, - намного превосходит величием тех изображаемых в романах дам, которые не знают иного занятия, чем поражать мужчин стрелами из своего колчана или смертоносным взором.
Женщины, как известно, предназначены природой не для того, чтобы самим нести бремя великих забот, но для того, чтобы облегчить нашу ношу, их нежность - достойная награда за опасности, которым мы подвергаемся ради их благополучия, а их непринужденная и веселая беседа радует нас после утомительных трудов. Им предназначен круг домашних хлопот, и, выйдя за его пределы, они оказываются в чуждой сфере и утрачивают свое очарование.
Посему слава обходится с прекрасным полом весьма несправедливо: тем, кто менее всего заслуживает памяти, мы поем восторженную хвалу, а тех, кто украсил собой человечество, обходим молчанием. Пожалуй, несправедливость эта никогда не была столь явной, как в наш век. Семирамиды {1} и Фалестриды {2} древности восхваляются, а многие современницы, куда более достойные, остаются незамеченными и безвестными.
Екатерина Алексеевна {Сведения эти автор почерпнул, по-видимому, из неопубликованных мемуаров X. Спилмэна, эсквайра {4}.} родилась {3} возле небольшого ливонского городка Дерпта {5}. От родителей она унаследовала лишь добродетельность и бережливость. После смерти отца она жила с престарелой матерью в скромной хижине, крытой соломой, и обе они, хоть и были очень бедны, не роптали на свой удел. Живя в полной безвестности, Катерина прилежно трудилась и кормила мать, которая была слаба и немощна. Когда Катерина сидела за прялкой, старушка читала вслух душеспасительные книги. Окончив дневные труды, обе усаживались у очага, радуясь скромному ужину и мирному досугу.
Хотя Катерина была прекрасна лицом и телом, думала она лишь об украшении своего духа. Мать научила ее читать, а старый лютеранский пастор наставил ее в вере. Природа наделила ее не только кротостью, но и твердостью, не только остротой мысли, но и верностью суждений. Ее женские совершенства покорили немало сердец среди окрестных молодых крестьян, но она отказала всем, кто просил ее руки, ибо, горячо любя мать, и помыслить не могла о разлуке с ней.
Катерине исполнилось пятнадцать лет, когда ее мать умерла. Тогда она покинула свою хижину и поселилась у пастора, своего духовного наставника. В его доме она приглядывала за детьми, так как благоразумие сочеталось в ее характере с необычайной живостью и веселостью.
Старик любил Катерину, как родную дочь, и дна вместе с его детьми училась музыке и танцам у домашних учителей. Так она умножала свои достоинства, пока был жив ее названый отец, но с его кончиной снова оказалась в нужде. В ту пору Ливония была разорена войной {6}, и все вокруг лежало в запустении. В такие времена, как известно, тяжелее всего приходится беднякам, и Катерина, несмотря на все ее добродетели, испытала все бедствия, которые влечет за собой нищета. С каждым днем добывать пропитание становилось все труднее, и когда Катерина истратила все, что у нее было, она решила отправиться в богатый город Мариенбург {7}.
Уложив в котомку свои скромные наряды, она отправилась в путь пешком. Перед ней лежали пустынные земли, которые вдобавок то и дело разорялись шведами и русскими, так как край этот переходил из рук в руки. Однако голод научил Катерину презирать опасности и тяготы пути.
Как-то вечером в придорожной хижине, где она искала ночлега, два шведских солдата приняли ее, как они выразились, за "обозную девку", и, возможно, в своих домогательствах они не остановились бы и перед насилием, если бы проходивший мимо подпоручик не вступился за девушку. Солдаты тотчас оставили ее в покое, но благодарность Катерины сменилась еще большим изумлением, когда в своем избавителе она узнала сына своего наставника, благодетеля и друга - покойного пастора.
Встретила она его как нельзя более кстати. Небольшие деньги, взятые в дорогу, уже давно кончились, так что за ночлег она теперь платила одеждой и котомка ее была уже почти пуста. Великодушный земляк дал ей денег, сколько мог, купил одежду, снабдил лошадью, а также рекомендательным письмом к господину Глюку, коменданту Мариенбурга, старому другу его отца.
В Мариенбурге нашей прелестной страннице оказали сердечный прием, и комендант тотчас предложил ей стать гувернанткой двух дочерей, и, хотя ей едва исполнилось семнадцать лет, она доказала, что способна наставить их не только в добродетели, но и обучить хорошим манерам. Ее рассудительность и красота вскоре побудили коменданта предложить ей руку и сердце, но, к немалому его удивлению, она сочла за благо ответить отказом. Движимая чувством благодарности, она решила, что выйдет замуж только за своего избавителя, хотя он потерял в сражениях руку и получил другие увечья.
Как только этот офицер по делам службы прибыл в город, Катерина, желая избавиться от домогательств других женихов, сама предложила ему брак; он с восторгом согласился, и они обвенчались законным порядком. Но Катерине была предназначена необычная судьба. В самый день их свадьбы русские осадили Мариенбург. Несчастный солдат, так и не успев насладиться супружеским счастьем, кинулся в самую гущу боя и уже не вернулся к юной своей жене.
Меж тем осада становилась яростнее: одни ожесточенно оборонялись, другие шли на штурм, побуждаемые духом отмщения. Эта война между двумя северными державами в ту пору велась поистине варварски. Мирный крестьянин и даже слабая девушка нередко разделяли судьбу вооруженного солдата. В конце концов Мариенбург был взят штурмом, и свирепость атакующих была столь необузданной, что не только гарнизон, но почти все жители - мужчины, женщины и дети - были истреблены. Однако Катерину нашли в печи, где она пряталась, когда ярость победителей была уже утолена.
Доселе она была бедна, но свободна, теперь же ей пришлось покориться горькой участи и изведать все тяготы плена. Но и тут ее отличали благочестие и смирение. И хотя несчастья угасили в ней прежнюю живость, но веселости она не утратила. Молва о ее достоинствах и кротости достигла ушей русского генерала князя Меншикова, который пожелал ее увидеть. Восхитившись ее наружностью, он выкупил девушку у солдата и отдал в услужение своей сестре. Здесь с ней обходились со всем уважением, какого она заслуживала, и красота ее расцветала с каждым днем.
Некоторое время спустя, когда в доме князя Меншикова находился сам Петр Великий, Катерине было поручено подать сухие фрукты, и она обошла гостей, скромно потупя глаза. Могущественный царь был поражен ее красотой. На следующий день он приехал снова, велел позвать очаровательную служанку, задал ей несколько вопросов и нашел, что умом она еще краше, нежели лицом.
Вынужденный в юности жениться по государственным соображениям царь на сей раз решил вступить в брак по сердечной склонности. Он незамедлительно приказал разузнать о прошлом прекрасной ливонки, которой еще не было и восемнадцати лет, проследил ее путь по юдоли безвестности через все ее злоключения и убедился, что во всех превратностям судьбы она вела себя с истинным величием. Ее низкое происхождение не смутило царя. Они обвенчались в домашней церкви, и царь объяви; придворным, что лишь стезя добродетели верный путь к трону.
И вот Екатерина, родившаяся в низкой глинобитной лачуге, стала императрицей величайшего государства на земле. Бедная одинокая странница теперь была окружена тысячами подданных, которые почитали ее улыбку за счастье. Не имевшая прежде куска хлеба отныне могла кормить от своих щедрот целые народы.
Высоким положением она была обязана отчасти судьбе, но еще больше добродетели.
Она навсегда сохранила душевные достоинства, которым была обязана троном. Пока ее супруг, монарх, радел о просвещении своих подданных мужского пола, она в свой черед пеклась о совершенстве женщин. Она изменила покрой их одежды, ввела ассамблеи, где присутствовали одновременно мужчины и женщины, учредила женский рыцарский орден {8} и, наконец, достойно исполнив долг императрицы, подруги, жены и матери, скончалась с тихим мужеством, ничего не оплакивая, но оплаканная всеми.
Прощай.
Письмо LXIII
[Расцвет или упадок литературы не зависит от воли людей, они