— А, его уже один раз облучали невидимым оружием. В психушке лежал…
— Это были происки репрессивной психиатрии, — с достоинством говорит Боромир.
Генка делает острожный шаг назад, но дверь за ее спиной резко захлопывается.
— Сюда, — говорит Кракен, спускаясь по ступенькам куда-то вниз и приветливо маша им рукой.
С бетонного потолка тускло светят плафоны, убранные в железную сетку. По стенам на полках расставлены пыльные банки, где в мутной жидкости плавают органы, жемчужные, как рыбьи пузыри, органы, розовые, как фрагменты целлулоидных пупсов, органы, темно-красные, как морские анемоны. Генке кажется, что все они шевелятся.
В углу стоит цинковый стол, под ним цинковое же корыто, баки с формалином, груда простынь в бурых потеках.
— Садитесь, — приветливо говорит Кракен, — есть хотите? Они чинно рассаживаются на деревянную скамью под банками с
органами.
— Спасибо, — вежливо говорит Дюша, вытирая о штаны потные ладони, — мы уже.
— Чаю?
— Не надо.
— Ты что, Дюша, почему не надо? Я хочу чаю.
— Ладно, — Кракен нагибается и извлекает откуда-то электрочайник, — сейчас. Только воду наберу.
Только теперь Генка замечает, что в коридор выходят еще две двери. Из одной тянет неприятным сырым холодом.
— А там что? — интересуется она.
— Холодильник. Так во что ты опять вляпался, а, Борька?
— Это не я, — отмахнулся Боромир, — это они. Им надо пересидеть где-то до утра, понимаешь, такое дело…
— Бывает, — сочувственно кивнул Кракен, — ладно, я пошел. Туалет, кстати, тоже там.
— А в холодильнике что?
— Трупы, понятное дело. А ты что подумала?
— Я так и подумала, — говорит Генка.
— А я вот совсем мертвых не боюсь, — заявляет Арагорн, — то есть мертвых мертвых.
— Живые мертвые это, конечно, другое дело, -соглашается Генка. — Они так и шастают.
— Тут ирония неуместна, — возражает Боромир, — поскольку зарегистрирован по крайней мере один такой случай. Про Черного хоббита слышали? Полевку на Клязьме отыгрывали, надо было переправляться, они стали деревья рубить, ну, не рассчитали — дерево упало не туда и придавило девочку-хоббита. Насмерть. Так что эти уроды сделали? Они подумали — раз уж все собрались, готовились столько, приехали, отыграем, а она пускай тут полежит. Вернемся, заберем. Не убежит ведь. В общем, оставили ее, переправились на тот берег и пошли играть. А вечером возвращаются — нет ее.
— Унесли?
— Сама ушла. Так и ходит с тех пор. — Где?
— Да везде, где полевки играют. Нравится ей.
— А я другое про Черного хоббита слышал, — говорит Арагорн, блестя очками, — был один такой, все мечтал на ролевку попасть. Взяли наконец его. Но он просил эльфом его сделать, а его в хобби-ты определили. Он пошел и повесился. Они приходят, а он висит… Они тогда…
— Что-то много у вас Черных хоббитов, — замечает Генка.
— Да ладно вам, — дружелюбно говорит Кракен, — попейте лучше чаю.
— А печенья нет?
— Ты что, Генка, совсем?
— А что я могу сделать? Я есть хочу… Что у тебя тут со светом?
— Да накал падает… Морозилка включилась. — Ч-ш-ш…
— Что там?
— Где?
— За стеной. Слышишь?
— А, не обращайте внимания. Они всегда так. — Как?
— Ну, ходят, как ближе к ночи…
— А-в-ва-ва, — говорит Арагорн.
— Да ладно, что они вам сделают?
Дверь скрипит. Из темноты появляется ярко накрашенная девица в короткой юбке и лодочках на высоких каблуках. Рот у нее ярко красный и кажется окровавленным.
— Ребята, выпить не хотите? — приветливо говорит она, — я тут коньяк заныкала.
Дюша мотает головой. Девица исчезает во мраке.
— Девочки из «Националя», — поясняет Кракен, — заходят сюда. — Пописать там, умыться, краску подновить… А вы что подумали?
— Да, — зловеще говорит Генка, — это тебе не Галадриэль.
Боромир— то, думает Дюша, оказывается, в дурке сидел. Я так и знал. Они же все тут сумасшедшие. Может, нет никаких эльфов, просто куча сумасшедших… Владычица, правда… черт, в голове все путается. Боже мой, я ж ничего не хотел. Я только хотел поиграть. Хотел, чтобы все было, как по-настоящему. То есть чтобы правильно все было -чтобы цель какая-то. И смысл. И где я в результате? В морге! Чертов Тугрик, увижу, убью. Так паскудно подставить…
— Борис, а вы не знаете, кто такой мастер этот их?
— Какой мастер?