Я никогда не думал о Тейлоре специально, не испытывал вины за случившееся и не успокаивал себя тем, что попадись он, например, Брустверу, его ждала бы смерть. Он бы не попался. Вряд ли мое хладнокровие маскировало под собой чувство вины; я сомневался, что Тейлору в эти годы приходилось скучать — Стражи были бы дураками, если б не воспользовались его опытом для исследований Азкабана. Просто такая судьба, не хуже и не лучше любой другой. Я лишь внес в нее свой вклад.
Сперва Тао мне не поверила.
— Да ладно, — с сомнением сказала она. Пожиная плоды своей скрытности, я не стал ее разубеждать.
— Ты серьезно? — Тао обернулась и посмотрела на тюрьму. — Твой отец?
— Теперь ты скажешь, что я вам никогда об этом не говорил.
— Но ты ведь… О боже, — Тао вдруг осознала, что мои слова — не какая‑то странная шутка. — Даже не знаю, что лучше, когда ты молчишь или когда пускаешься в откровения. Только теперь не замолкай. Ты такую кость бросил — не проглотить.
— Дай руку, — сказал я и протянул свою. Тао крепко сжала ее, и мы аппарировали на юг.
Ботанический заповедник занимал огромную территорию, пряча среди лесов и садов научно–исследовательский институт и колледж с сотней студентов, съезжавшихся сюда со всей Европы. Даже зимой здесь было чему расти, цвести и размножаться, причем для этого не всегда требовались теплицы и магия. Многие зимние виды только начали демонстрировать миру свою красоту, и в воскресенье заповедник был полон посетителей. Мы купили билеты, прошли в ворота и сразу свернули направо, подальше от центральной аллеи и гуляющих толп.
— Значит, у меня есть еще один дед, — нарушила молчание Тао. — И почему ты о нем не рассказывал? А твоя мама? Ты же говорил, что вырос в интернате…
— Это правда, я вырос в интернате. Об отце я ничего не знал до окончания Хогвартса.
— А как узнал?
— От него.
Тао покачала головой.
— Поверить не могу, что это происходит. Ну и выходные ты мне устроил, ну и сюрприз…
— Могу больше не травмировать твою психику. Смотри, какие тут ели — пушистые, зеленые…
— Нет уж, раз начал травмировать — продолжай, — Тао похлопала меня по плечу. — Только выкладывай всё, что есть.
— Да выкладывать‑то особо нечего. Мой отец был военным советником Риддла.
Тао засмеялась.
— А почему не самим Риддлом? Я бы не удивилась.
— Это для него слишком приземленные материи. Вряд ли он настолько интересовался людьми. Но не думай, что ты мне льстишь. Риддл был не так чтобы сильно умен.
— Ну да, — согласилась Тао. — Раз его убили. — Она дернула нависавшую над аллеей еловую ветку, и нас окатило талой водой. — Значит, он поэтому тебя Меткой удостоил? Типа яблочко от яблони…
Странно, но подобная мысль ни разу не приходила мне в голову.
— Он не был в курсе, — сказал я после недолгого молчания. — Хотя… я об этом никогда не думал. Может, он и правда знал, или как‑то чувствовал… Но всё началось не с Метки.
Я начал рассказывать, как впервые встретил Тейлора у дома дементоров в Хогсмиде, и постепенно увлекся, вспоминая детали и эпизоды, которые давно выкинул из головы. Упомянул о Кэрроу, об Аберфорте, о том, как мы с Тейлором чуть не подрались в его баре и как подрались позже, в Хогвартсе, описал наш разговор в Азкабане, когда он сделал свое признание, и закончил визитом в китайский квартал.
Тао слушала, не перебивая. Мы дошли до широкой аллеи, пересекавшей нашу дорожку, и вновь повернули направо. Аллея была прямой, и в самом ее конце я разглядел трехэтажное здание — по всей вероятности, институт.
— У меня миллион вопросов, — с грустью проговорила Тао, — а я не знаю, какой задать. И надо ли их задавать вообще… — Она вдруг остановилась и обняла меня. Я машинально обхватил ее, удивленный и обеспокоенный.
— Что случилось?
Тао молча покачала головой, а потом все же сказала:
— Просто мне стало тебя жалко. Я бы, наверное, с ума сошла, случись всё это со мной.
Реакция Тао оказалась настолько неожиданной, что я растерялся и попытался успокоить её на свой неуклюжий манер:
— Не сошла бы ты с ума… Наоборот — тебе бы понравилось. Ты ведь любишь такие интриги, загадки, столкновения сил…
— Я имею в виду, если б ты из‑за меня попал в тюрьму на всю жизнь.
— Но это не одно и то же! Я ведь его практически не знал!
Тао отстранилась и сунула руки в карманы. Я был тронут, удивлен и немного встревожен — кто знает, что теперь придет ей в голову.
— Мне кажется, ты придаешь этому слишком большое значение, — негромко сказал я. Тао пожала плечами и ответила:
— Нет. Это ты придаешь слишком маленькое.
На следующий день после моего визита в Запретный лес мы с капитаном Шварцем встретились на базе Легиона, и я рассказал ему о кентавре и зеленом тумане.
— Ты ему веришь? — спросил Шварц. — Думаешь, он действительно скажет, что знает, а кентавры прикроют лес?
— Я ему верю, и если мы избавим их от этой напасти, они нам помогут. Проблема в другом — кто должен чистить заразу?
— Если б англичане могли, они бы давно… Или нет? — Шварц вопросительно посмотрел на меня. Я усмехнулся. — Тогда не теряй времени, звони в Дахур.
— Мы не можем проводить такие операции, не ставя Министерство в известность. Но если связаться с бюрократами, нам и за зиму не управиться.
— Почему это просто нельзя сделать? — с досадой проговорил Шварц. — Министерские созовут сто комиссий, чтобы в конце концов вынести одно маленькое постановление, да еще и не в нашу пользу. Если кентавры что‑то знают, ты должен действовать сейчас. Бруствер вроде как твой приятель, он не обидится.
— И всё же, — сказал я, — чтобы он и дальше оставался моим приятелем, я должен его предупредить.
За все эти годы мне так и не удалось научиться дружить по–настоящему. Желая поскорее оставить школу и связанные с ней события в прошлом, я надеялся поступить в Европейский университет и полностью погрузиться в учебу, не отвлекаясь на печальные воспоминания. Вместе со мной в Германию прибыло не меньше десятка других выпускников Хогвартса, желавших связать свою судьбу с достойным заведением, но я постарался не обращать на них внимания и в итоге поступил на факультет физики чар, о чем, впрочем, узнал только в сентябре, уже в военном училище Легиона.
Его рекрутские конторы были разбросаны по всему Востоку, Индии, Китаю и Юго–восточной Азии, однако в Европе, где на тот момент мало кто знал о его существовании и еще меньше правительств имели с ним дело, Легион предпочитал индивидуальный отбор, следя за потенциальными кандидатами через резидентов и в нужный момент предлагая магу военную карьеру.
После сдачи экзаменов до сентября оставалось еще две недели, и я аппарировал в Непал, не представляя, что может ожидать меня в монастыре. Одноэтажное здание конторы находилось прямо напротив площадки для аппарации, и первым, что по прибытии бросилось мне в глаза, был большой плакат с грозного вида мужчиной и женщиной в военной форме и надписью на нескольких языках: "Войска Зеленого Легиона объявляют набор". Разумеется, монастырь был мигом забыт. Мое заявление приняли сразу, лишь мельком поглядев в анкету, которую я заполнил на месте.
Я стал самым младшим студентом училища — сразу после школы в Легион почти никого не брали. Если в Хогвартсе среди своих одноклассников я был старшим, здесь всё оказалось наоборот. Возраст некоторых новобранцев приближался к тридцати. Несколько месяцев меня мучила вина за то, что я не спустился в монастырь — кто знает, на какой риск пришлось пойти Снейпу, чтобы добыть тот буклет. Но скоро прошлое и в самом деле начало отступать под натиском настоящего. Легион строил на меня большие планы, не давая расслабляться и тратить силы на то, что невозможно изменить. К тому же, в конце первого курса я познакомился с Мэй.
Но ни в училище, ни потом, когда меня отправили служить в Центральную Азию, я так и не завел себе друзей. Хотя я больше не держался особняком, как в школе, и растерял всё свое высокомерие, оказавшись среди тех, чей жизненный опыт был больше и, зачастую, трагичнее моего, мне не хотелось ни с кем сближаться, и люди, чувствуя это, не навязывались. Всех нас вполне устраивали обычные приятельские отношения. Спустя четыре года службы в Азии я вернулся в Дахур, чтобы получить высшее военное образование в Академии.
После этого я попал в Африку и провел там все годы вплоть до своего назначения на переговоры с Британией. Я был не политиком, а солдатом, и от меня никогда не требовалось поддерживать хорошие отношения с теми или иными людьми. Здесь, в Британии, ситуация была другой: мои задачи расширились, и хорошие отношения стали играть немаловажную роль. Однако в Британии у меня было прошлое, поэтому я даже не пытался изображать само дружелюбие — все равно никто бы не поверил. Роль всеобщего любимца я отвел Ларсу, который умел располагать к себе самых разных людей и быстро обзавелся приятелями едва ли не во всех отделах Министерства.
Вернувшись с базы, я послал Ларса к его знакомому из Бюро по борьбе с вредителями поделиться с ним информацией о зеленом тумане, якобы взятой из файлов по кентаврам, которые он для меня собирал. У меня была небольшая надежда, что министерские зашевелятся, когда поймут, что Легион собирается решать их проблему, и мы сможем действовать сообща.
После этого я связался с Дахуром и вышел на второго заместителя главы Европейского экологического отделения Легиона.
— Значит, зеленый туман, — повторил он, выслушав мое описание пораженного участка. — Внутрь вы не заходили?
— Нет, конечно, — ответил я и подумал, что будь мне шестнадцать, ответ оказался бы другим.
— Зеленый туман, зеленый туман… — тем временем бормотал мой коллега, что‑то набивая на компьютере. — А что‑нибудь еще вы наблюдали? Необычные формы жизни, заболевания, какие‑нибудь погодные аномалии…
— В лесу жили арахниды, акромантулы, — ответил я. — Они ушли на другой берег, в зараженную область, но иногда оттуда появляются. По словам местных, они сильно изменились. Что касается аномалий — в окрестностях повышена температура и, судя по почве и деревьям, все время идет дождь.
— Ладно, мы этим займемся, — сказал второй заместитель и поднял на меня глаза. — Только скоро не ждите — у нас сейчас куча проблем с пустынями.
— А мне надо срочно. Пришлите хотя бы экологов, пусть посмотрят.
— Экологов тоже не хватает. Вы ведь говорили, что этому туману много лет. За пару‑то недель никуда не денется…
— Пару недель? У нас нет пары недель! Слушайте, давайте вы примете мою заявку…
— Я уже принял, — недовольно буркнул заместитель.
- … и начнёте работать, а я постараюсь, чтобы до конца недели у вас появились экологи.
Чиновник взглянул на меня со смесью иронии и недоверия, но возражать не стал. Я отключился и приступил к составлению доклада своему куратору, надеясь, что ради палочки Смерти он сможет вытребовать эколога на пару часов экспертизы.
В среду во второй половине дня я собрался к Поттеру. Мадими молча наблюдала за тем, как я обедаю и переодеваюсь в штатское, чтобы мой визит не казался чересчур официальным. Змея слегка меня беспокоила. Проснувшись утром, я нашел ее обернувшейся вокруг стеклянной коробочки; она не обратила на меня внимания, словно пребывая в трансе, и я решил, что камню в доме делать нечего. С одной стороны, ее поведение не было необычным — змеи вообще любили телесный контакт с предметами, обладавшими сильной магической аурой, — однако я не знал, что это за камень и насколько он безопасен, а потому, отправляясь в больницу, сунул коробочку в карман куртки. Лежавшая в гнезде Мадими снова ничего не сказала, и я покинул квартиру, полный подозрений и опасений.
В Мунго, чтобы не стоять в толпе посетителей и не ждать вместе с ними лифта, я начал подниматься на пятый этаж по лестнице. Здесь оказалось куда меньше народу и гораздо светлее, чем в холле; пространство расширяла светло–зеленая крупная плитка, которой были выложены стены. Навстречу попадались редкие врачи, медсестры, переходившие с этажа на этаж, и нетерпеливые посетители вроде меня. Я думал о Мадими и о ее реакции на камень. Очевидно, что ей нравилось его магическое поле, но представления об опасности у людей и змей не всегда совпадали, и то, что казалось ей здоровым, в конечном итоге могло обернуться чем‑то плохим.
— Линг?
Я поднял глаза. Ступенькой выше стояла коротко стриженая темноволосая женщина в белом медицинском костюме и вопросительно смотрела на меня.
— Не узнал?
— Извините, — проговорил я, совершенно не представляя, кто это может быть.
Женщина смотрела на меня насмешливо, но дружелюбно, и меня вдруг осенило:
— Миллисент?!
— Поздравляю, вспомнил, — она сделала шаг и встала рядом.
— Так ты здесь работаешь? — спросил я, удивленный и обрадованный этой встрече.
— Работаю, — ответила Миллисент. — А ты, наверное, к Поттеру пришел?
Я кивнул. По лестнице спускался врач, и мы отошли к стене, чтобы его пропустить.
— Он вчера выписался. Точнее, сбежал. Видела, как он уходил вместе со своей рыжей малявкой.
Я усмехнулся:
— Да, это точно ты.
В сегодняшней Миллисент не было почти ничего, что напоминало бы о той девушке, с которой я встречался в школе. С ней произошла столь же разительная перемена, какую не так давно мне довелось наблюдать в Макгонагалл.
— Ладно, Линг, — сказала Миллисент. — Приятно было тебя увидеть, но мне пора к своим паралитикам. Захочешь поболтать — я на втором этаже, в шикарном кабинете с видом на морг и табличкой "старшая медсестра".
Она продолжила спускаться, а я отправился наверх, подумав, что чувство юмора, по крайней мере, у нее осталось прежним. Добравшись до следующего этажа, я уселся в ближайшее кресло и набрал номер Поттера.
— А я все жду, жду, а ты все не идешь, — довольным голосом сказал Гарри, ответив на звонок. За его спиной виднелось окно, наполовину занавешенное темной шторой. — Ты в больнице? Зря мотался, надо было сначала позвонить. У нас тут небольшой сабантуй, по поводу и без, так что я тебя жду, приезжай.
— Не рано ли для сабантуя? Еще и четырех нет.
— Разве я не сказал "намечается"? Тогда повторяю: у нас тут намечается небольшой сабантуй, и ты знаешь, где меня найти.
Я знал. Поттеры жили в доме Сириуса Блэка, где однажды я провел десять дней и с тех пор ни разу не был.
— Мне кажется, это не лучший вариант — у меня с собой большая ложка дегтя. Если ты затеял какую‑то пирушку…
— Слушай, мне пора. — Поттер бросил взгляд влево, потом снова посмотрел на меня. — Бери свой деготь и дуй сюда. Я, конечно, сильно рискую, приглашая твою серьезную физиономию на человеческий праздник, но завтра мне на работу, и тогда времени не останется совсем, так что если нам есть что обсудить… а, и привези пожалуйста тыкву!
— Привезти что? — переспросил я, но Поттер уже выключил коммуникатор, и я только вздохнул. Мне совсем не улыбалось провести вечер в компании легкомысленных гриффиндорцев. И тыква… Какая может быть тыква перед Рождеством?
К Миллисент я решил пока не заходить. Мне было приятно встретить ее, узнать, чем она занимается, но сейчас, когда нас с Поттером ожидал непростой разговор, я не хотел ни с кем общаться. Часы показывали чуть больше четырех, и я решил, что если приду сейчас, мы успеем закончить до гостей, а потому встал и отправился на поиски тыквы.
Район, где стоял дом Блэков, запомнился мне грязным, темным, унылым местом. Сейчас его было не узнать. В меня закрались подозрения, что недвижимость здесь сильно возросла в цене после того, как в доме Блэков обосновался Поттер. Теперь тут жили обеспеченные колдуны и чиновники Министерства. Улицы были чистыми, фонари — целыми, на месте пустыря разбит сквер, у тротуаров припаркованы дорогие электромобили.
Чувствуя себя довольно глупо с тыквой в пакете, я поднялся по ступеням и нажал на кнопку звонка. На меня нацелилась маленькая видеокамера, крепившаяся в углу под козырьком. Скоро дверь открыл Джеймс, поздоровался, сказал, что сейчас позовет отца, и быстро ушел по коридору к лестницам.
Я осмотрелся, испытывая сильное ощущение дежа вю. Дом был полностью отремонтирован: в нем не пахло сыростью и плесенью, место газовых плафонов заняли электрические лампы, на стенах не висело ни одного портрета — даже матери Блэка, чьи ругательства когда‑то мне так нравились, — но атмосфера осталась прежней, словно в воздухе до сих пор витал аромат того времени, когда мы были школьниками, когда столько людей еще были живы, и никто не знал, что его ждет впереди.
Я положил тыкву на небольшой столик и успел повесить куртку на крючок, когда в коридоре появилась Джинни, вышедшая с кухни, а сразу за ней — Поттер, спустившийся с верхнего этажа.
— Привет! — Гарри пожал мне руку. — Это что, тыква? Отлично, а то я подумал — ты решишь, будто я пошутил.
— Я так и решил. Просто поддержал твою шутку.
— Здравствуй, Линг, — Джинни забрала пакет с тыквой и ушла на кухню.
— Среда, конечно, не лучший день для всяких встреч, но потом будет некогда — Рождество, то да сё, — говорил Поттер, пока мы поднимались по лестнице. — И кстати, это не я придумал, это Гермионы идея.
— Я так понимаю, они придут после работы… — начал я, но Поттер не позволил мне закончить:
— Даже не думай слинять. Нам хватит времени, чтобы наговориться, хотя я не знаю, зачем ты нагнетаешь про ложку дегтя — ситуация вполне рабочая. Сейчас всё обсудим, а потом посидим, отдохнем, нормально пообщаемся.
Я вдруг понял, что он волнуется. И не он один. Все, кто так или иначе были связаны с той историей, должны сейчас испытывать тревогу. Ситуация повторялась — пусть анонимно, и новый враг был неизвестен, — но события прошлого оставили свой след в душе каждого из нас. Делать вид, что ситуация рабочая, было непросто.
Поттер привел меня в комнату по соседству с той, где я когда‑то жил, тайком читал книги семейства Блэков и ссорился с местным эльфом. Комната была переоборудована под кабинет, и я вновь подумал, что старый дом сильнее его жильцов.
Кабинет производил гнетущее впечатление. Вдоль стен стояли потемневшие от времени старинные деревянные шкафы с дверцами, за стеклами которых виднелись ряды таких же темных, старых книг. Шкафы были высокими, почти до самого потолка. У зашторенного окна стоял тяжелый антикварный стол. Верхнего света не было; стол освещала одинокая лампа на согнутой ножке. Поттер, вероятно, понимал, какое воздействие оказывает на посетителей эта комната, и на секунду даже показался мне виноватым.
— Мы снесли сюда все шкафы, какие еще не развалились, и книги, — почти оправдываясь, сказал он, разводя руки в стороны. — Теперь это вроде библиотеки. Мрачновато, конечно… Да ты не стой, располагайся, — он указал на журнальный столик и угловой диван слева от двери. Я сел, испытывая некоторую неловкость — мы никогда не общались в неформальной обстановке, тем более на тему, которую я собирался обсудить.
— Слышал, вы расследуете нападение на школу, — начал Поттер, усаживаясь на диван с другой стороны. — Кстати, ты ведь тогда знал и не сказал…
— Гарри, дело не в этом, — перебил я его. — Я о другом пришел поговорить.
— А о чем? — спросил Поттер с забавным недоумением, словно кроме работы нам больше не о чем было разговаривать.
— О Томе Риддле.
Несколько секунд Гарри молчал, потом сказал:
— В каком смысле?
— В прямом. О Томе Риддле.
Поттер машинально взъерошил волосы, и на миг я увидел перед собой мальчишку, с которым в школе так и не смог найти общий язык. Мысль, что и он точно также может видеть во мне того Линга Ди, мне очень не понравилась.
— Это как‑то связано с палочкой?
— Думаю, всё выяснится в процессе.
Гарри слегка расслабился; на мой взгляд — зря.
— Тебе что‑то удалось узнать? До меня доходили слухи насчет кентавров, будто бы ты ходил в Запретный…
Его волнение в конце концов передалось и мне.
— Гарри, речь не об этом, не о кентаврах, и перестань меня забалтывать.
— Я не…
— Замолчи! — разозлился я и встал.
Поттер действительно замолчал, глядя на меня выжидающе. Я подошел к столу, повернулся и сказал:
— Мне надо точно знать, что тогда произошло. Как случилось, что тебя считали мертвым, а потом ты оказался жив.
Несколько секунд Поттер ошеломленно смотрел на меня, а потом затряс головой.
— Причем тут это! — воскликнул он. — Какая здесь может быть связь?
— Например, если воскрес ты, мог воскреснуть и он.
— Нет, — твердо ответил Поттер. — Он — не мог.
— Почему?
Гарри колебался, переводя взгляд с меня на шкафы и обратно, потом провел рукой по лицу и, наконец, решился.
— Потому что он убил не меня. Он убил себя. Часть себя во мне. И после этого уже не мог вернуться.
…Он прервался только раз, когда в библиотеку заглянула Джинни и предложила нам сделать перерыв, спуститься вниз и перекусить, но увидев наши лица, не стала настаивать и тихо закрыла дверь. Наконец, я услышал всю историю и получил возможность составить целостное представление о событиях тех лет, поскольку, что бы там ни говорил Дамблдор, у меня никогда не было полной картины.
Рассказ Поттера вызвал во мне множество противоречивых чувств и мыслей, и в первые минуты я просто не знал, что сказать. Гарри тоже молчал, подавленный воспоминаниями. Однако первым заговорил он.
— А теперь объясни, ради чего я тебе всё это рассказывал? Почему ты решил, что он мог вернуться?
— С палочкой это не связано. Я не утверждаю, что её ищет именно он.
Поттер мрачно смотрел на меня. Настала моя очередь рассказывать историю.
— Ты видел когда‑нибудь чары Метки?
Гарри неуверенно покачал головой.
— Не знаю… я не слишком часто пользуюсь Очками. Может, и видел, но не знал, что это они.
— Значит, не видел. Чары Метки ни на что не похожи. Это не цвет, не спирали, не волны — в общем, такое ни с чем не перепутаешь. Чтобы увидеть их в Темные Очки, прибор надо настраивать: эти чары не в ауре, а в теле. Сейчас они почти мертвы, но все равно впечатляют — я уже не говорю о том, какими они были, когда работали…
— Погоди, — перебил меня Поттер. — Хочешь сказать, ты их видел еще тогда?
Я медленно кивнул.
— Да, видел, и это не самое приятное зрелище. Есть вещи, о которых ты не знаешь, как и я не знал того, о чем ты сейчас рассказывал. У тебя портальные заклятья работают?
— Внутри дома — да, — ответил Гарри. Я вытащил палочку, и через секунду стеклянный контейнер, до сих пор лежавший в кармане куртки, переместился ко мне в руку. Я поставил его на стол и осветил Люмосом.
Некоторое время Поттер всматривался в содержимое коробочки, не касаясь стекла, а потом лицо его исказилось:
— Господи, откуда он у тебя! То есть… как ты его нашел!
— Я его не искал и до нашего разговора понятия не имел, что это такое. Но когда ты выбрасываешь в Запретном лесу Воскрешающий камень, будь уверен — с концами он не пропадет.
— Да, верно, — пробормотал Поттер, все еще глядя на коробочку. — Знаешь, лучше убери. Мне ничего этого не надо.
— Камень мне отдали позавчера в Запретном лесу, чтобы я вернул его владельцу.
— Он мне не нужен, ясно? — прошипел Поттер. — Чёрт, Ди, что ты творишь!
— Этот крестраж уничтожил не Дамблдор, — продолжил я, не трогая камень. — В то лето он предложил мне отправиться на поиски одного артефакта, по его словам, очень ценного. Место, где находился артефакт, могло быть под сложной охраной, и чтобы определить природу ее чар, ему понадобился мой патронус. Вряд ли он действительно был нужен Дамблдору, но идти туда в одиночку ему не хотелось.
— И ты пошел? — спросил Поттер.
— Разумеется. Это же приключение. Опасное приключение. Как я мог не пойти? В общем, я остался на улице, он вошел в дом, надел кольцо, а когда я его хватился, он был почти без сознания. Мы вернулись в Хогвартс…
— И ты разрубил крестраж, — сумрачно закончил Гарри. Я кивнул.
— А потом вызвал Снейпа. Послал к нему домой патронуса и через патронуса увидел чары Метки. Они похожи на грибницу или нервы — белые, тонкие, расходятся от Метки по всему телу. Выглядит довольно жутко… Короче: видеть чары могут патронусы–тени, настроенные Темные Очки и особые зелья видения. — Я вытащил телефон и открыл файл с тем фрагментом рисунка Кана, на котором изображался я. — А теперь взгляни.
Поттер взял телефон и посмотрел на рисунок.
— Неделю назад это нарисовал мой сын. Ему семь лет, и он в жизни не пил зелий видения, не носил Темных очков и пока не обзавелся никакими патронусами. На картинке, как ты сам понимаешь, я. И все объяснения, которые я могу этому найти, рано или поздно приводят к фигуре Риддла.
Поттер уставился на экран, быстро взглянув на меня пару раз, будто сравнивая. Через минуту он положил телефон на столик, закрыл ладонью рот и покачал головой.
— Конечно, это только гипотеза, — начал я, решив, что его так потрясло изображение чар Метки, — но логично же…
— У тебя есть сын? — изумленно проговорил Гарри, убрав руку.
— Да, есть.
— И за все эти годы ты ни словом о нем не обмолвился?! А я как дурак рассказываю тебе о своих, думаю, может, в тебе что‑то проснется… Ты вообще представляешь, как на тебя люди смотрят?
— Люди правильно смотрят, — ответил я жестче, чем мне бы того хотелось. Когда разговор заходил о семье, я чувствовал полнейшее нежелание говорить о ней, однако сейчас ситуация требовала откровенности и честности: мне не с кем было обсудить свою проблему, кроме Поттера. — Молчание — это, скажем так, особенность профессии. У нас не принято говорить о детях.
— Знаешь, тебя в школе психом считали, и ты не сильно изменился, — сказал Поттер с искренней обидой в голосе.
— То, кем меня считали в школе, совершенно не при чем. Это правила, дисциплина Легиона. Семья и дети — уязвимое место любого, у кого они есть. Мы не говорим о них не потому, что такие бессердечные или равнодушные, а чтобы их защитить. Многие колдуны, которых мы искали и ищем до сих пор, умеют слать проклятия на любые расстояния, и не хватало только, чтобы они подслушали имена наших детей.
— Вуду и всё такое, — примирительно сказал Поттер.
— Вуду — детские игры.
— Ладно, не придирайся, — Гарри улыбнулся, и я, по всей видимости, был прощен. — Но все равно, у меня в голове это не укладывается. Ты совсем не ассоциируешься с семьей, детьми… Кстати, Гермиона за тебя очень переживает. Одно время даже хотела тебя с кем‑то познакомить.
— Какой кошмар.
— Нет, я серьезно! — Гарри сразу оживился. — На тебя посмотришь — ты всегда такой сдержанный, серьезный, закрытый, всегда чем‑нибудь занят. Ни у кого и в мыслях не было, что у тебя, оказывается, есть ребенок.
— Дети, — усмехнулся я. — У меня трое. Дочери уже взрослые. Им по двадцать три.
— С ума сойти! Близнецы? — Поттер в восторге хлопнул ладонями по коленям.
— Нет, не близнецы, просто двойняшки. Слушай, может, вернемся к делу?
Гарри без возражений взял телефон и вновь посмотрел на включившуюся картинку.
— Ладно, что мы имеем… — проговорил он. — Твой сын нарисовал чары, которые нельзя увидеть. Может, он о них слышал? Ты кому‑нибудь их описывал?
— Да, я говорил о них с Мэй, но это было давно, в училище, когда мы только познакомились. И она точно не станет рассказывать семилетнему ребенку, что его папа похож на дурной призрак.
— Значит, ее зовут Мэй… — улыбаясь, начал Гарри, но тут же состроил серьезную физиономию. — Тогда объясни, каким боком тут Риддл. Я не возражаю, просто пытаюсь разобраться. Интуитивно связь есть, но по факту я не понимаю, как это возможно.
— Я тоже не понимаю. Хотя десять минут назад ты говорил, что видел его в образе ребенка.
Поттер взглянул на меня с подозрением.
— Имеешь в виду реинкарнацию? Вообще‑то я в нее не верю.
— Зря не веришь, но я имел в виду не это. Считается, что поврежденная душа не способна воплотиться, но на самом деле мы не знаем, на что она способна. Душа бессмертна и даже в усеченном виде как‑то где‑то существует. Никто не умирает до конца. Даже магические портреты хранят тени умерших.
Гарри отчего‑то напрягся, но молчал, и я продолжил:
— Есть еще кое‑что. Мой сын — необычный ребенок. У него особый склад ума, и ведет он себя не как другие дети. Дочери полагают, что такое поведение похоже на форму аутизма, но я не считаю его больным. И не потому, что он — мой сын, а я такой вот упертый слепец, — добавил я, видя, как на лице Поттера проступает сочувственное выражение. — Да, у него есть черты, которые заставляют так думать, но это только внешнее сходство. Основание под этим другое. У него бывают видения, очень странные сны, иногда он предсказывает будущие события… в общем, много разных необычных мелочей. Аутические черты — не проявление болезни, а компенсация психики за такие способности. У него какая‑то непонятная внутренняя жизнь, и это… — я указал на телефон, — очень сильно меня тревожит. Не знаю, но возможно то, что осталось от Риддла, каким‑то образом вступило с ним в контакт.
Сочувствие с лица Поттера никуда не делось, но теперь оно явно относилось к моему душевному здоровью.
— Нет, Линг, Риддл тут не причем, — сказал Гарри таким тоном, словно я был буйным, и меня следовало успокоить. — Если твой сын способен к тонкому восприятию, он мог почувствовать чары — их же не обязательно видеть глазами. Может, сначала он их бессознательно воспринял, а потом увидел во сне?
— На мне полно следов от разных от заклинаний, гораздо более заметных и красочных. А эти почти мертвы, их едва видно. Но нарисовал он именно чары Метки.
По дому разнесся громкий перелив дверного звонка. Мы переглянулись.
— В принципе, у меня всё, — произнес я. — Спасибо за то, что рассказал. Правда спасибо. Мне теперь есть от чего оттолкнуться.
Поттер взглянул на стеклянную коробочку и с неожиданной горечью проговорил:
— Ты прав. Ничто не исчезает навсегда. И никто до конца не умирает. Держи меня в курсе твоих дел, потому что теперь они и мои тоже. Но камень забери. Мне он не нужен, и тебе не советую. Спрячь куда‑нибудь подальше, чтобы никто не нашел.
Я махнул палочкой, и камень вернулся в карман куртки. Гарри встал, я поднялся следом. Мы молча спустились на первый этаж, и я повернул к выходу. Снизу, с кухни, доносились голоса, стук посуды и смех. Поттер не останавливал меня и проводил до двери. Когда я оделся и собрался прощаться, Гарри проговорил:
— Я никому не скажу о твоих детях.
— Спасибо, — ответил я. Мы пожали друг другу руки, и я покинул дом.
На улице шел дождь, и я скорее аппарировал на базу Легиона. Здесь было холодно, но не так сыро, как в Лондоне. Я сдал камень в хранилище вещдоков, где Шварц уже зарезервировал место для возможных доказательств по делу о нападении на школу. Камню присвоили четвертую, не слишком высокую категорию опасности — крестраж был мертв, а вызов призрака прошлого вряд ли мог причинить кому‑то вред. Вернувшись домой, я наскоро перекусил и сел писать Тао письмо с предложением навестить меня в выходные.
Тао приехала, уехала, а я знал столько же, сколько и раньше. Проводив ее на вокзал и отправив обратно в Египет, я аппарировал домой, испытывая смешанные чувства. Всё, что мне удалось забыть за долгие годы, вернулось с новой силой, объединившись с накопленными знаниями и опытом. Я давно не считал свою историю трагической, зная по–настоящему трагические судьбы, но сейчас, услышав рассказ Поттера и увидев портрет Снейпа, уже не мог сравнивать себя с другими.
Я считал, что предал своего учителя. Сетования на коварство или хитроумие Дамблдора служили только оправданием собственного малодушия и интеллектуального несовершенства. Ссылки на возраст тоже не играли роли: подростком я был достаточно умен и смел, но в один–единственный раз проявил послушание — и послушал не того. Все эти годы неправильный выбор в час битвы лежал на мне тяжелым бременем, и я не надеялся его искупить. Здравый смысл подсказывал, что чувство вины иррационально и заменяет собой ощущение утраты, но мне казалось, поступи я тогда иначе, и всё сложилось бы по–другому. История Гарри, услышанная сейчас, а не раньше, в те времена, когда я не был готов ее воспринимать, добавила в мое сердце печали и сомнений.
Я не заметил, как Мадими покинула свое гнездо и заползла на кровать. Со дня, когда я унес камень из дома, она почти не говорила, но больше я за нее не тревожился. Змея просто отсыпалась и восстанавливала силы.
— Грустишь?
— Думаю.
— И о чем же? — поинтересовалась Мадими, забравшись ко мне на колени.
— О хитроумии и рисках.
Мадими склонила голову с совсем человеческим удивлением на мордочке.
— Поделись, — предложила она.
— Может ли великий колдун искренне совершить глупую ошибку?
Немного подумав, Мадими ответила:
— Вряд ли.
— Значит, глупая ошибка совершается великим колдуном намеренно?
— Если выбор таков, то да.
— Это слишком сложно, — я покачал головой. — Слишком высок риск.
— Расскажи.
— Когда я учился в школе, ее директор попросил меня поучаствовать в поисках одного артефакта. Он знал, что на артефакте смертельно опасные чары, но все равно использовал его, хотя прежде планировал уничтожить. Чары подействовали, он едва не умер, но я был рядом и уничтожил артефакт. В тогдашней войне это автоматически ставило меня на сторону директора, поскольку та вещь, скажем так, принадлежала его врагу. Вопрос: директор действительно сглупил или был хитроумен?
— Ты говоришь о том камне?
— О нем, — ответил я.
Мадими помолчала.
— Раньше ты считал, что директор сглупил?
— Я считал, что он поддался чарам камня. Люди слабы и всё такое…
— А теперь думаешь, что в этом состоял его замысел, и он использовал камень намеренно, чтобы ты оказался на его стороне?
— Возможно. Он знал, что я смогу его уничтожить.
— Все‑таки это было очень давно. Что меняет твоя новая точка зрения?
Я вдохнул:
— Пока не знаю. Может, ничего. А может, всё.
После разговора с Поттером я на время оставил мысли о возможной связи между Каном и Риддлом и занялся своими непосредственными обязанностями — расследованием нападения на школу и решением проблемы зеленого тумана, однако до выходных так и не добился внятного ответа о сроках прибытия экологов. В пятницу вечером мы со Шварцем как обычно встретились на тренировочной площадке базы. Вместе со свободными легионерами, пожелавшими к нам присоединиться, мы отправились на полигон, изобретательно настроенный двумя нашими инженерами. В Норвегии я был лишен тренировок и опасался потерять форму, поэтому, оказавшись в Британии, завел себе такой порядок. После учебного боя я посетовал Шварцу на отсутствие экологов и проблемы с пустынями, поглотившими едва ли не все бригады по биобезопасности.
— Ты что, не слышал о червях смерти? — удивился Шварц. — Какие‑то умники завезли их в Австралию, и теперь там все от них стонут.
— Ого, — сказал я. — Значит, мне действительно придется подождать. С хорхоями и в Монголии полно проблем.
— А может, ну их, этих экологов? Мы с ребятами сходим, проверим туман на реакцию — сделаем что сможем.
Такое самоотверженное предложение я сразу отверг.
— Нет. Никто туда не пойдет, кроме специально обученных людей. Будем каждый заниматься своим делом.
Это оказалось правильным решением, поскольку в понедельник стало известно, что куратору удалось‑таки выбить для меня одного эколога, и я должен ждать его завтра с утра.
Экологом оказалась хрупкая девушка по имени Майя с большим зеленым чемоданом, на котором блестела ярко–красная наклейка с оскаленной коброй — знак высокой биологической опасности. Впрочем, анимаги вокзала проигнорировали ее чемодан. Эколог выглядела смущенной и растерянной, и я решил, что она студентка. Но даже если мне прислали студентку, она все равно знала больше меня. К тому же, когда мы вошли в Запретный лес, Майя оживилась и обрела некоторую уверенность.
— Почему мы не аппарировали поближе к месту? — спросила она после десяти минут ходьбы по грязи, лужам и снегу.
— Здесь сильные искажения. Вокруг территории школы охранные заклинания, а лес — генератор полей. Я бы не стал рисковать аппарацией.
Вероятно, Майя ожидала иного ответа и разочарованно молчала до окончания нашего похода, когда сквозь пелену мелкого дождя мы разглядели плавающие вдалеке клубы зеленого тумана. В дневном свете он выглядел совсем не так впечатляюще, как ночью, под вспышками молний. Я остановился на краю холма, но девушка уверенно продолжила идти дальше.
— Куда вы! — окликнул я ее и начал спускаться следом.
Эколог остановилась и обернулась.
— Туда, разумеется, — она показала на укутанный туманом лес. Я догнал ее и пошел рядом. Не раз мне доводилось видеть, как стеснительные в обычной жизни люди меняются, попадая в ситуацию, связанную с их профессией, где они могут себя проявить и потому чувствуют большую уверенность. Иногда перемены бывали разительными. К примеру, Мэй, и без того не отличавшаяся мягким характером, превращалась в страшного тирана, когда разговор касался тематики ее работы, а собеседник, к своему несчастью, проявлял некомпетентность. Она не знала компромиссов и, что самое худшее, напрочь теряла чувство юмора.
По мере приближения к реке эколог начала замедлять шаг, а в трех десятках метров от русла остановилась.
Ее можно было понять. Издалека туман выглядел вполне обычным, но вблизи оказался не влагой и не магической взвесью. Туман образовывали насекомые, миллионами и миллиардами клубившиеся между деревьев. Граница их обитания проходила по реке: над ней насекомых было значительно меньше, а неподалеку от нашего берега они уже не летали.
— Как они ровно, — пробормотала Майя. Я поставил чемодан на землю и сказал:
— Здесь ограждающие чары.
— Мм, ясно. — Девушка присела на корточки и раскрыла чемодан, где оказалось несколько пустых банок и с десяток полных пузырьков. Майя вытащила пустую стеклянную баночку, свинтила крышку и отправила их через реку прямо в гущу насекомых. Предметы легко преодолели заградительный барьер, но набрать насекомых ей не удалось. Куда бы банка не направлялась, насекомые мгновенно разлетались прочь, и она повисала в пустом пространстве. Я попытался помочь, но реакция крылатых на мои заклятья была мгновенной, и скоро живой зеленый туман отступил назад, ближе к деревьям. Эколог разочарованно опустила банку в невысокую траву.
— Придется перейти, — констатировала она.
— Никуда вы не перейдете. К тому же, от вас они тоже разбегутся, — ответил я. — Эти пробы — единственное, что вы хотели сделать?
— Нет, не единственное, — вздохнула Майя и приступила к остальным тестам. Один за другим она переправляла через реку наполненные пузырьки. Какие‑то она выливала, наблюдая за реакцией, другие оставались закрытыми, но содержимое некоторых меняло цвет, а два пузырька взорвались, разлетевшись мелкими осколками. Я молча наблюдал за происходящим, пытаясь по лицу девушки угадать, насколько серьезна ситуация, но эколог была слишком сосредоточена и расстроена неудавшейся попыткой. Наконец, она провела тесты, заполнила таблицу в коммуникаторе плюсами, минусами и галочками, уничтожила оставшиеся на том берегу пузырьки и вновь вернулась к пустой банке. Насекомые летали у деревьев, подальше от места опытов, и лишь несколько десятков особо любопытных кружили неподалеку.
— Позволите попробовать? — спросил я. Майя уныло пожала плечами, и я направил стеклянную банку в сторону деревьев, однако всё с тем же нулевым результатом. Насекомые шарахнулись во все стороны, и банка повисла в пустоте.
Внезапно что‑то изменилось. Мимо нас через реку прошла ощутимая волна силы, словно воздух, дрожащий над землей в жаркую погоду, и из зеленой массы в сторону банки вырвался длинный язык насекомых. Я скорее подвел ее в самую гущу, Майя завинтила крышку, произвела палочкой замысловатый жест, и вокруг банки вспыхнуло розовое сияние.
— Можно вынимать, — сказала она.
Попавшие в банку насекомые оказались похожи на обычную зеленую мошкару. Они в панике носились внутри небольшого пространства, стучались о стекло, но на поверхность не садились.
Мы рассматривали насекомых, когда небо неожиданно потемнело, словно солнце закрыли грозовые облака. Однако солнца в этих местах не было, и когда мы подняли головы, нам открылась пугающая картина.
Гигантская масса насекомых, до сих пор летавшая в лесу и у берега, теперь вплотную приблизилась к границе чар Сильвана и полностью скрыла от нас пейзаж. Зеленая стена поднималась над рекой на десяток метров и далеко простиралась вдоль темного русла, словно стремясь продавить невидимую стену и похоронить под собой своих обидчиков. Мне подумалось, что эти насекомые не так уж глупы.
— Надеюсь, ваши чары прочные, — проговорила Майя, не меньше меня потрясенная этим зрелищем.
— Они не мои.
— Они не его, — сказал голос позади нас. К нам подходил кентавр, с которым я встречался неделю назад. Он смотрел на стену насекомых без удивления, словно видел такое каждый день. — И пока они достаточно прочные.
Эколог убрала банку в чемодан и подняла его, намереваясь поскорее уйти, однако кентавр остановился рядом, разглядывая разозленных насекомых.
— Сперва мы надеялись избавиться от них своими силами, — сказал он, — но они мастера прятаться, и когда ты думаешь, что всех уничтожил, они возвращаются вновь, в гораздо большем количестве.
— Похоже, они немного разумны, — заметил я. Кентавр мотнул головой.
— Нет, они глупы. Но очень агрессивны. Будьте с ними осторожны, — он взглянул на эколога, лицо которой выражало лишь одно желание — убраться отсюда подальше.
Кентавр проводил нас до самой избушки Хагрида — как я подозревал, чтобы проследить, не случится ли чего с банкой. Майя обещала немедленно отдать насекомых и пробы в лабораторию и в течение недели прислать предварительные результаты.
Тем же вечером, когда я вернулся с работы и думать забыл об утреннем визите, мне позвонил глава Европейского экологического отделения. Он пребывал в панике и первым же вопросом поставил меня в тупик:
— Вы уже начали эвакуацию?
— Эвакуацию? — недоуменно переспросил я.
— Да у вас же нашествие безногих зеленушек! — воскликнул глава отделения. — По моим сведениям, заражен целый лес!
— Во–первых, не целый, а только часть, а во–вторых, они под охранным куполом и в ближайшую пару лет никуда не собираются.
— Они продавят любые чары! Это же первая степень биологической угрозы! Куда вы только раньше смотрели?
— Я не эколог и не биолог, и в круг моих обязанностей не входит наблюдение за природой, — раздраженный его криком, ответил я. — Об этих ваших безногих комарах я узнал всего неделю назад.
— Они не комары! Это совсем другой вид! — оскорбленно воскликнул глава. — Послушайте, мы высылаем вам людей. Через пару дней прибудут четыре бригады зачистки, всего двадцать человек. Подготовьте для них временное жилье. Я вам еще перезвоню, уточню детали.
— Подождите, — сказал я. — Для начала, вы должны направить в британское Министерство магии письмо обо всей этой ситуации и мерах, которые собираетесь предпринять. Иначе выйдет некрасиво — получится, будто Легион игнорирует местные власти.
Мой собеседник вытаращил глаза.
— Они что, ничего об этом не знают?
— Вероятно, знают — по крайней мере, в общих чертах, — но поскольку местность удалённая, а люди там не живут, власти уже лет восемь тянут волынку.
Глава схватился за сердце.
— Восемь лет! Да их же там миллиарды! Им дай волю, они всю Землю заполонят, и Луну в придачу захватят. Ладно, будет им письмо, — угрожающе произнес он, перевел дух и уже более спокойным тоном спросил:
— А сами‑то вы как об этом узнали?
— Выяснилось по ходу дела. Мы тут одно преступление расследуем…
— Что ж, нет худа без добра, — заметил мой коллега, и с этим нельзя было не согласиться.