— Хе, хотел бы я посмотреть, какой мертвяк получится из уважаемого магистра!
— Сид, мне стыдно, что ты мой друг. Даже я знаю, что поднять магистра магии в качестве мертвяка нельзя.
— А если он сам встанет?
— Ну, если сильно не повезёт… очень сильно не повезет…
Глава 7. Ура! Мы ломим, гнутся шведы!
"Я никогда не дрожал, — ответил Тарзан. — А как это делается?"
Э. Берроуз
Идио (специально для вас):
У оборотней превосходное ночное зрение, не уступающее ведьмачьему, а нюх — и того лучше. Когда до меня долетел знакомый запах гниющей плоти, я, не раздумывая, забросил арбалет на спину, перекинулся и помчался по тёмным улицам, не жалея лап. Мне было всё равно, увидят меня или нет, я боялся только одного — опоздать. Потому что знал: с её сумасшедшим везением она непременно наткнётся на мертвяка первой. Я летел сломя голову и видел чёрную тень, скользящую рядом, тень от которой веяло пронизывающим могильным холодом, видел и не мог её обогнать. Но и не отставал ни на шаг.
А впереди был мертвяк. Он громко, пронзительно хохотал, содрогаясь всем телом, и луна светила в его перекошенное безносое лицо. А обмякшее тело, что мешком висело в его когтистой лапище, уже не было Дженайной…
Глаза заволокло кровавой пеленой, Я кувыркнулся, перекидываясь обратно в человека, молниеносно схватил арбалет, выстрелил… Ночь озарила ярчайшая вспышка, «тело» с размаху врезало мертвяку кочергой по голове, и в следующий миг было отброшено в сторону. Упав на спину, ведьмачка осталась лежать неподвижно, мертвяк выдернул из головы погнутую кочергу, а из груди секиру, и медленно двинулся ко мне, что-то неразборчиво бормоча. Я несколько раз втянул воздух сквозь сжатые зубы (просто запыхался) и попятился назад, пытаясь перезарядить арбалет, но трясущимися руками (от гнева, конечно же, от гнева) это было сделать сложновато. Все волоски на теле встали дыбом, заставив страшного серого волка почувствовать себя взбесившимся ёжиком, а в голове, как назло, всплыли брошенные в сердцах слова той, что сейчас неподвижно лежала на земле. "Герои, подвиги, легенды… Бредятина, чушь собачья! Сотни книг повествуют о том, как герои возвращаются домой, увенчанные славой, но хоть в одной сказано, сколько бедняг, пустившихся на поиски приключений, сгинуло не только без славы, но даже без вести? Нет? А сколько героев успевает съесть дракон, прежде чем находится тот, кому удаётся прикончить зловредного ящера? И не говори мне о приключениях! Приключений не бывает, есть только неприятности!"
Мертвяк странно повёл рукой и мотнул головой, словно отгоняя муху.
— Ты-то чего лезешь, семург, "Большая магическая энциклопедия", том десятый, страница двести сорок пять? — хрипло спросил он. — Лезь в свою нору и сиди там, а в дела мои не суйся!
— Щ-щас тебе! — от лица, казалось, отхлынула вся кровь (это была ярость!), нос похолодел, губы онемели, а язык намертво приклеился к нёбу. Я навёл-таки арбалет на мертвяка и прицелился ему в… вроде бы, глаз. — К-к-катись, г-гнида, п-пока я т-тебя на к-к-куски не п-п-порвал!
Мертвяк расхохотался. Стремительный, точно мазок краски, рывок — я едва успел отпрянуть и заслониться арбалетом. Тварь, похоже, только что поела и была очень быстра. И очень сильна — стальная дуга смялась, как оловянная, а от деревянного приклада полетела щепа. Ещё рывок — кривые когти располосовали вскинутую руку от запястья до локтя. Краем глаза я заметил какое-то движение слева, снова полыхнула вспышка, и мертвяка отшвырнуло в сторону. Он завис в воздухе над чьей-то островерхой оградой, а потом рухнул вниз, нанизываясь на неё. Вопль его, казалось, заставил подпрыгнуть луну в небе.
Я, скуля от боли, выронил покорёженный арбалет и прижал покалеченную руку к груди. Колени тряслись так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Никакого воодушевления и гордости не было в помине, лишь облегчение, что всё закончилось. Тошнота подкатывала к горлу, кровь стучала в висках, и как никогда прежде хотелось домой. В кроватку. Накрыться с головой одеялом и спать… чтоб никаких мертвяков и никаких Хранителей…
— Бачили очи шо бралы, тэпэрь дывытэсь, хоть повылазтэ, — с расстановкой произнёс незнакомый певучий голос. Я повернул голову — Дженайна уже не лежала, а сидела на земле, часто дыша. Одной рукой она растирала горло, другой — пыталась утереть кровь, текущую из носа, но только размазывала её по щекам. — Это и есть самый настоящий подвиг. Нравится? Что молчишь, как яду принял?
С невероятным трудом ворочая языком, я на тайном диалекте тюремной стражи острова Эйххо поведал ей, что думаю о подвигах, как они мне нравятся, где я их видел, и заверил, что яда не пил, но как только найду, выпью и леший меня кто остановит.
— "Пить, так пить", сказал котёнок, когда его несли топить, — без всякого выражения произнесла Дженайна. Вопли мертвяка понемногу стихали. — Все подвиги, дружок, через то место обычно и совершаются, если только Могучий и Отважный не историю на глазах у восторженных зрителей.
— Ты… его… того? — тупо спросил я.
— Я. Его. Знаком. — Голос её не менялся, оставаясь напевным и мягким, завораживающим… как у ("Нетнетнетнетнет! — ужаснулся я. — Творецзачтожетыменятакне любишь?!!") сирены. — Только хотела Аметом, а вышла Блата. Такой вот пердимонокль.
— Не знал, что ты умеешь, — я бухнулся на землю рядом с ней.
Дженайна закашлялась. На её шее проступали тёмные пятна синяков. Если приглядеться, можно было даже различить узор из кольчужных чешуек.
— Жить захочешь — на сосну вскочишь, — отдышавшись, сказала она. — Я эти знаки в твоей книжке о техниках чародейских нашла, но рисовал их, видно, пьяный орк левой ногой своего варга. Знак Жара Огонёк по-другому делал, и у него всё работало… Показывай руку. Надо резать… Я о рукаве вообще-то. Хирургическое вмешательство показано, только если рана грозит заражением крови или гангреной. Нашатырь есть. Чудно. — Хранительница без затей распотрошила мой подсумок.
"Глупцы разные бывают, — писал дедушка, — но тому, кто помереть способен от пустяшной, вовремя не промытой царапины, право, не стоит даже руки подавать. Посему, ерой, глупцом не будь: на подвиг идючи, озаботься, чтобы в котомке твоей не токмо нож да кольчугу сыскать можно было, но тряпицы чистые, йод и нашатырь. Великая вещь — нашатырь! Сколь часто сберегал он славу воинскому человеку!"
Сколько я ни перечитывал сии строки, не мог понять, зачем героям нашатырь — не обмороков же пастись? — но с собой склянку носил исправно и решил по случаю узнать суждение знатока. Знаток лихо заломил бровь и показал наглядно: полил рану йодом. Рука мгновенно отнялась от запястья до плеча, в глазах потемнело, горло судорожно сжалось. И тут же в нос шибануло такой вонью, что я затряс головой и испустил шипение, сделавшее бы честь любой змее. Сразу стало легче.
— Ясно? — убирая склянку и накладывая повязку, невозмутимо спросила эта… эта… — Садюга, зверюга, подлюка, мне уже говорили. Вы, мужики, боли как упырь осинки боитесь. — Дженайна поморщилась и потёрла виски. — Блин недорезанный, не голова, а будка трансформаторная. Что ж она так гудит? С перегрева или с переклина?
— С перепою, — прохрипел я. — Как у Тирона после аарта. И кровь носом пошла оттого, что много сил отдали…
— Очаровательно, — она аккуратно затянула узелок. — Вот и всё, стоило дёргаться? Раны поверхностные, жить будешь.
— Долго? — После такого лечения ни смерть, ни Моргана уже не пугали. Фею я даже расцеловать был готов (и геройски погибнуть от несварения желудка).
— Секунд десять. Ложись.
— Чего?
— На землю, дурак. Он же сперва шарик кинет, а потом разбираться будет.
— Не поня… А-А-А-А-А!! — Дженайна резко дернула меня в сторону и обещанный ком жидкого огня, голубовато-белый, похожий на маленькую шаровую молнию, с гуденьем рассёк воздух в вершке от моей щеки. Лицо обдало чудовищным жаром, волосы встали дыбом во всю длину, а шар врезался в высокую вишню, и она рассыпалась невесомой пылью.
— Яна, держись! Я иду! — прокричал срывающийся голос, и топот ног возвестил о прибытии чародея.
— Долго ты, — поприветствовала Дженайна запыхавшегося брата.
Саша:
Если Яна в самом деле ожидала, что я буду спокойно сидеть за закрытыми дверями, пока они с Идио бродят неизвестно где, дерутся непонятно с кем или, что вероятнее, их дерут, её постигло жестокое разочарование. Злости и обиды хватило до вопля баньши, а потом меня точно окунули в прорубь. Отрезвление наступило мгновенно, и, вспомнив всё, что в ярости выкрикивал (были там и "Чтоб вы!.." и "Чтоб вас!.."), я схватился за голову и рванул на поиски ребят. Темнота выла и стонала на разные голоса, но барабанные перепонки, привычные к городскому шуму и воплям сестры, пережившие не один рок-концерт, легко справлялись с перепадами звука. Даже хору гарпий далеко до Кипелова, нежно шепчущего в микрофон "Штиииль!!! Сходим с умааа!!!"
На полутёмной улочке меня едва не сшиб с ног рослый вонючий мужик с лохматой шевелюрой.
— Придурок, химеру тебе в зад! — рявкнул он. — Смотри, куда прёшь!
— Обурел в корягу, мужик? На кого батон крошишь? — огрызнулся я. — Скройся там, где журчит вода! Вы — слабое звено, прощайте!
И помчался дальше, игнорируя летящие в спину проклятья.
Луна сияла в небе как огромный пятисотваттовый прожектор, видел я, конечно, похуже ведьмачки и оборотня, но ни о какой непроглядной тьме речи не шло. А две тёмные фигуры, одну повыше, другую пониже, сидящие посреди залитой мертвенно-бледным светом улицы, не заметил бы только слепой. У той, что повыше, причёска имела знакомые очертания вороньего гнезда, а та, что пониже, дрожала, словно в лихорадке, издавая глухие хлюпающие звуки, и тянула, тянула к горлу первой трясущиеся лапы с огромными желтыми кривыми (фантазия слегка разыгралась) когтями!
— Держись, Ян, я иду! — несколько патетично, зато искренне прокричал я, и метнул в «упыря» фаербол. Не скромненькую жёлто-алую единичку, а роскошный плазменный сгусток, слепящий как маленькое солнце. Дерево режим имплозии оценило. Упырь тоже оценил, если бы не шарахнулся вовремя в сторону. — Сдохни, гнусный кровосос! Получи пульсаром в нос!
— Долго ты, — спокойно откликнулся чей-то очень красивый, мелодичный голос. — Кстати о птичках, мертвяк-то сбежал.
Пульс вдруг резко сбился на сто сорок ударов в минуту, глаза предприняли отчаянную попытку выпрыгнуть из орбит. Я чётко понял, что сейчас меня хватит Кондратий.
"Опять всё пропустил!"
— Не может быть! Ты же так хорошо его убила! — горестно вскричала низенькая фигура ("Идио", — автоматически отметил я), схватила валяющуюся на земле секиру и бросилась к забору. — М-мандрагорова кочерыжка, эртха аш ворт! Вот ыргиц!..
— Не при ребёнке, — у незнакомого голоса были знакомые Янины интонации. "Ну не томи, Кондратушка, вижу ведь, что приобнять хочешь!" — слёзно взмолился я. — Сань, ты что творишь? Ценю твой энтузиазм, но ты едва не дезинтегрировал Идио. Ты не тайный шпион Морганы?