НЬЮ-ЙОРК, 1922 ГОД
Дэнни с самого детства может видеть то, что не могут видеть обычные люди.
Впервые это случилось, когда ему было десять лет. Тогда он вместе с родителями гостил у родственников в Париже в небольшой квартирке на улице Лис. Заняться было решительно нечем, поэтому Дэнни просто сидел на подоконнике и глядел в окно.
По улицам гуляли дамы в плащах и широкополых шляпах, ступали мужчины в тёплых пальто, да нередко, скрипя колёсами, проезжали новомодные автомобили — словом, вид был вполне заурядный и неинтересный. Однако что-то вдруг зарябило, поплыло, покрывшись мутной серой пеленой, и из этого вида родился новый, который потряс Дэнни до глубины души. Мальчик так и подпрыгнул и едва не прилип к оконному стеклу, завороженно разглядывая то, что предстало его глазам.
Вместо улицы 1909 года он увидел какую-то другую улицу, словно сошедшую со старых фотографий. По дорогам стали проползать конные экипажи, привычные автомобили испарились, а вместо них появились дышащие паром машины, больше похожие на кареты без лошадей. Да и люди оказались совсем другими, точнее другой оказалась их одежда: мужчины ходили в трех пиджаках, надетых поверх друг друга (по крайней мере, так тогда показалось Дэнни), а женщины — в пышных многослойных платьях со множеством воланов и складок. Таким нарядам впору продаваться в антикварных лавках или вовсе висеть в музее, подумал тогда Дэнни.
Но это все же было не самое большое отличие. Самым большим отличием оказалась смена времени года: хмурая осень вдруг превратилась в сочное лето. Солнце заиграло бликами на окнах домов, деревья зашелестели изумрудной листвой, а небо засияло лазурью.
Дэнни с восхищением рассматривал новый невероятный вид и был им так увлечен, что даже не заметил, как в комнату вошла мама.
— Дэнни, что ты там увидел? — удивленно спросила она.
Дэнни вздрогнул, повернулся к маме, а потом снова взглянул в окно.
Но зрелище, что его так поразило, уже исчезло.
Он ничего не ответил, лишь захлебнулся от удивления воздухом и уставился перед собой невидящим взглядом. Мама этого не заметила, позвала Дэнни ужинать, и он послушно позволил увести себя в столовую. Об увиденном он никому не говорил, но никогда об этом не забывал.
После он видел подобное неоднократно. Раз — и какая-нибудь улица, площадь или комната полностью поменяются и превратятся в декорации для исторического спектакля. Сначала Дэнни казалось, что он сходит с ума. Рассказывать об этом он никому не решился, потому что знал, что ему либо не поверят, либо отправят куда-нибудь на лечение.
Видения не были страшными или ужасными, они не угрожали его жизни и в какой-то степени были даже интересными, а потому Дэнни быстро свыкся со своей непохожестью на других людей и стал считать себя особенным.
А он и вправду таковым был — он мог видеть прошлое.
Он видел то, что некогда происходило на улицах городов. Видел людей, которых уже давно нет в живых. Видел события, о которых сейчас пишут в учебниках и о которых рассказывают в школах (не всегда правдиво, конечно, но все же).
Впервые Дэнни узнал, какой он видит год, когда случайно заглянул в газету одного прохожего. Когда он смекнул, что по таким мелочам можно узнать дату, то стал присматриваться к ним внимательнее. Видел он разные эпохи, но чаще всего перед его глазами представал 1889 год. Наверное, этот год был чем-то важен, но чем — Дэнни понять так и не смог. Помимо 1889 он видел Средние века, Америку колониального периода и даже Великую войну, которая закончилась не так давно. Впрочем, войну он видел собственными глазами, и приходила она к нему, скорее, в воспоминаниях или кошмарах, а не в видениях прошлого.
Однажды в Вашингтоне Дэнни увидел Авраама Линкольна. Шестнадцатый президент только приехал в театр Форда на спектакль «Наш американский кузен». Это был тот самый спектакль, во время которого Линкольна застрелил Джон Уилкс Бут. Дэнни, конечно, ужаснулся от того, что застал Линкольна за несколько минут до его трагичной кончины, но все же был очень горд тем, что увидел вживую хоть какого-то президента. Уоррена Гардинга, который теперь занимал этот пост, Дэнни доводилось видеть только на черно-белых снимках в газетах.
Правда, в последнее время — а если точно, то в последние года два, — Дэнни видел прошлое очень редко. Чем старше он становился, тем короче были его видения и тем реже они приходили. Словно вместе с тем, как ускользала его юность, терялась и невероятная способность, которая делала его хоть чуточку, но отличным от других людей. Теперь он все больше и больше становился похожим на обычного, заурядного взрослого. И это Дэнни не могло не удручать.
А может быть, виной всему работа, — думал он.
Дэнни работал в маленькой газетёнке «Нью-Йорк Ньюз», которая за почти сорок лет своего существования ничего толком добиться и не смогла. Он торчал в офисе с шести вечера до трёх утра и выезжал на ночные происшествия. Это отнимало слишком много сил. Каждый раз, когда Дэнни возвращался домой, то падал лицом в подушку и засыпал крепким сном вплоть до того момента, пока ему не приходилось подыматься на работу снова.
Я не успеваю думать о настоящем, о каком прошлом вообще может идти речь… — порой сетовал Дэнни.
Но все же он очень любил газеты. С ними он работал всегда. Сначала в школе, потом в университете. Он мечтал быть редактором, но понимал, что им так просто не стать — на первых порах все равно придётся бегать в качестве репортера, пишущего для колонки с последней страницы.
Дэнни учился в Принстоне, но окончить его не смог. Америка вступила в войну, и ему, как воздух, нужно было идти на фронт. Вызвался добровольцем, повоевал, едва выжил и решил, что к черту нужна эта проклятая война. После неё Дэнни был в глубокой депрессии и несколько месяцев прожигал страховые выплаты за ранения.
Мама, конечно, была шокирована и долго корила Дэнни за его простреленную ногу, будто он сам пустил себе пулю в бедро. Но, когда он снова начал ходить и даже бегать, успокоилась и стала считать своего сына героем. Сам Дэнни себя таковым не считал. Ему просто хотелось забыть войну, как страшный сон, и продолжить жить так, как он жил раньше. Увы, как раньше уже не получалось, потому что сам он уже был совсем другим человеком.
После того, как Дэнни относительно пришел в себя, он устроился в газету. Ему выделили небольшой участок города, и он стал выезжать на любые ночные происшествия, которые там происходили. Всегда быть в центре событий — вот что было его главной задачей. А событий случалось достаточно, особенно после введения «Сухого закона». В основном, это были уличные драки, мелкие преступления, кражи, но иногда могло выпасть что-то действительно стоящее.
Сегодняшний вечер как раз преподнес то, что можно было назвать стоящим: в гостинице «Четыре сезона» застрелился какой-то турист.
Наконец-то я напишу что-то серьезное! — радостно думал Дэнни, рассекая широкие улицы Нью-Йорка. Концы его оранжевого шарфа разлетались в разные стороны и беспардонно хлестали прохожих.
Пятая авеню была оживлена даже в этот поздний час. Разной высоты дома ровно стояли вдоль дороги и с холодным каменным спокойствием взирали на происходящее. На дорогах вереницами застыли автомобили; раздраженные водители сигналили, но ускорить движение таким способом не могли. Прохожие спешили, вероятно, по домам, но не могли не обратить внимания на здание гостиницы, перед дверями которого уже выстроились баррикадой полицейские машины. Дэнни бросился прямо к этой баррикаде, но его перехватили.
— Мистер Готтфрид, вы, как всегда, подоспели вовремя, — устало сказал полицейский детектив.
— Мистер Хейл. — Молодой репортёр поприветствовал мужчину кивком. — Есть подробности? Что это было? Самоубийство или все-таки нет? Вы не против, если я пройду?
— Конечно же, против. Вы там совсем ни к чему.
— Понял, — ответил Дэнни, отойдя в сторону.
Сдаваться так просто он не собирался. Ему нужно было сфотографировать место происшествия — не зря же он тащил с собой фотоаппарат, который, надо заметить, был не очень-то легким. Через главный вход его теперь вряд ли пропустят. Второй способ проникнуть в гостиницу — через служебный вход. Детектив приказал своим людям ступать на второй этаж, и эта информация Дэнни очень порадовала. Теперь он знал, на каком этаже произошла трагедия, а найти номер уже будет несложно — полицейские наверняка будут голосить на весь этаж.
Дэнни скользнул за угол гостиницы и побрел вдоль стены, украшенной лепниной. Полицейских у служебного входа не оказалось, однако там стоял один из официантов, который с задумчивым видом выпускал изо рта серый дым. Дэнни хотел прокрасться мимо него, но эта затея не увенчалась успехом.
— Простите, сэр, но вам туда нельзя, — грубо сказал официант, приблизившись к входу и загородив его собой.
Дэнни не растерялся. Он призвал на помощь все свои актерские способности и, изобразив глубочайшее оскорбление, стал говорить:
— Я полицейский фотограф. — Он указал на свой фотоаппарат, болтающийся на шее огромным кирпичом. — Мне нужно немедленно осмотреть кухню и сделать снимки.
— Зачем? — искренне не понял мужчина, но все же перестал щетиниться и даже как-то смутился.
— Не имею права разглашать эту информацию. Ну так пропустите или мне лучше позвать детектива, который мигом вас арестует за препятствие расследованию?
Официант стушевался еще больше и, колеблясь, все же пропустил его внутрь. Дэнни невозмутимо переступил порог и понесся по лабиринту коридоров в противоположную от кухни сторону. Он думал, что будет долго плутать по гостинице, но, на удивление, быстро разобрался и обнаружил узкий коридорчик с лестницей для прислуги. Очевидно, что за пару лет служения в газете Дэнни приобрел большой опыт ориентирования в гостиницах. В его работе они фигурировали часто. А почему — наверное, потому что в них всегда происходило все самое интересное.
Дэнни поднялся на второй этаж и сразу услышал громкие голоса. Дверь одного из номеров была раскрыта нараспашку, и полицейские только так около нее крутились. Дэнни спрятался за углом в коридоре и дождался, когда они угомонятся и скроются внутри. Ждать пришлось недолго. Вскоре все уже были в номере и, на радость одному репортеру, не закрыли дверь до конца. Дэнни приготовил фотоаппарат, прошмыгнул по коридору и быстро сделал снимок.
Все, конечно, сразу увидели постороннего. Но Дэнни от этого не смутился. Он стал изучать взглядом комнату и быстро запоминать каждую деталь. Вот на полу лежит труп с простреленной головой. Вот кровавые пятна на бежевой шторе. Вот приоткрытая дверь ванной комнаты. Вот стол, заваленный ворохом каких-то бумаг, смешанных, словно кто-то в них рылся.
А потом это ужасающее зрелище вдруг стало расплываться, исчезать, словно рисунок на запотевшем стекле. Документы были приведены в порядок, кровь со шторы исчезла, да и полицейские растворились, будто бы их тут и не было вовсе, а мертвый мужчина ожил и стал большими шагами прохаживаться по комнате, в волнении бормоча себе что-то под нос.
Дверь ванной комнаты чуть приоткрылась, и через небольшую щель в спальню скользнула подозрительная мужская фигура. Дальше — все произошло так быстро, что Дэнни едва смог уловить смысл случившегося, — фигура выстрелила из навороченного пистолета, и несчастный мужчина замертво повалился на пол.
Когда убийца прошел в центр комнаты, Дэнни детально смог его рассмотреть. Это был высокий человек с черными, как вороново крыло, волосами. У него была бледная сухая кожа, большие мешки под глазами и ледяной, словно безжизненный, взгляд. Он был в темных штанах и черной обтягивающей кофте с высоким воротом. К запястью крепилась странная конструкция с кожаным ремешком и гладкой блестящей пластиной в центре. Дэнни подумал, что это очень походит на наручные часы, но все же не решился бы утверждать это с точностью. Человек этот выглядел странно и был тут словно даже не к месту. Дэнни определенно его никогда раньше не видел, но отчего-то возникло ощущение, что это лицо ему знакомо.
Убийца опустился перед безжизненным телом, вытащил у него из-под пиджака пистолет и кое-как вложил в его скрюченную руку, собираясь выставить это как самоубийство. А потом подошел к столу и стал рыскать в бумагах.
— Мистер Готтфрид! — закричал кто-то, и видение растаяло, как утренний туман. — Вы уснули?!
Перед взором Дэнни застыло разъяренное, покрытое красными пятнами лицо мистера Хейла. Он шумно дышал через рот, обнажив два передних зуба, будто скалился. Дэнни тут же отметил, что детектив походит на крысеныша, не хватало только жиденьких усиков и оттопыренных ушей.
— Вы понимаете, что у вас нет права здесь находиться? Мне придется…
— Я знаю, кто убийца, — перебил его Дэнни.
— Что?.. — От удивления его маленькие глаза будто бы стали больше. — Никто не говорил, что это убийство.
— Это было убийство. Его застрелили, а потом вложили в его руку пистолет, чтобы выдать это за самоубийство, — проговорил репортер, чем ввел в замешательство не только детектива, но и всех полицейских, которые находились в комнате.
— Послушайте. — Мистер Хейл взял его за локоть и потащил в коридор. — С чего вы это взяли? — спросил он чуть тише.
— Скажем так, у меня свои методы.
— То есть вы утверждаете, что знаете убийцу в лицо?
— Я не знаю его имени, но если бы его увидел, то непременно узнал. За что этого человека могли убить?
— Есть предположения, что он перевозит контрабандный алкоголь. И… Почему я вам это говорю? Даже не смейте писать об этом!
— Вы же знаете, что я все равно напишу.
— Откуда вам известно, кто убийца?!
— Я видел, как подозрительный человек очень быстро выбегал через служебный выход, — выдумал Дэнни. — Мы с ним столкнулись, и выглядел он так, точно сотворил что-то ужасное. Судя по тому, что тут действительно случилось нечто ужасное, я осмелился предположить, что это был убийца. Я прекрасно его запомнил и смогу нарисовать его лицо.
— Мистер Готтфрид, вам говорили, что вы очень наглый молодой человек?
— Пару раз такое упоминали. — Дэнни пожал плечами.
— Но впервые ваша наглость принесла хоть какую-то пользу! Рисуйте, пожалуйста. Только прямо сейчас, чтобы мы немедленно послали офицеров на его поиски.
— Но я не могу сейчас. Понимаете, рисование — это такое дело… Тут нужно вдохновение.
— Не паясничайте, ради Бога! — взмолился детектив. — Или мне посадить вас за решетку? Быть может, там у вас появится вдохновение.
— Эээ, — пробормотал Дэнни. — Ладно. Дайте мне листок и карандаш, я все нарисую.
Мистер Хейл выудил из кармана записную книжку, открыл ее на чистой странице и сунул ему в руки. Дэнни приложил книжку к стене и стал рисовать, воскрешая в памяти лицо убийцы. Рисовал он хорошо. Он считал себя творческим человеком и был уверен, что творческий человек способен овладеть всеми видами искусства. Так он умел лепить скульптуры, рисовать, писать рассказы, играть на скрипке и многое-многое другое. Правда, все это он умел понемногу и делал не бог весть как, но все-таки делал и был собой очень доволен.
Через несколько минут портрет убийцы был готов. Мистер Хейл забрал свою книжку и стал оценивающе разглядывать работу Дэнни. Воспользовавшись тем, что полицейский отвлёкся, Дэнни плавно отошёл от него на несколько шагов и нырнул за угол коридора.
Наверняка мистер Хейл разозлится, когда поймет, что Дэнни так незаметно скрылся. А когда в газете появится статья о сегодняшнем происшествии, то он вообще впадёт в ярость. Но что было делать, в карьере обычно пробиваются не просто талантливые и трудолюбивые, но еще и изворотливые. Это Дэнни давно уяснил.