Налей ему кубок хмельного вина,
Пойми, ему доля такая дана.
Он встретит рассвет и проводит закат.
И ночь у костра скоротать будет рад.
Под утро от углей лишится зола,
И он не заметит, а жизнь-то прошла.
Умчалась, подобно мгновенью, любовь,
И пламени чувств не раздует он вновь.
Но сердце так долго не хочет стареть,
Как птица весной, все мечтает запеть,
Как сокол, взметнуться в далекую высь,
Но в зеркало жизни пристальней всмотрись.
Придет смертный час средь равнин и полей,
Налей, брат, цыгану вина, не жалей.
Пусть выпьет, как путник уставший, до дна,
Пойми, ему доля такая дана...
Вдруг сзади неожиданно подошла Сибилла. Ласково положив руки ей на плечи, подтолкнула к выходу и многозначительно произнесла:
- Иди, дочка, настал твой час.
- Мама, ты говоришь как-то странно и необычно.
- Не удивляйся, девочка, твое будущее еще более необычно.
- Скажи, что меня ждет, мама?
- Пока тебе этого знать ненужно. Да я и сама не все знаю. Доверься судьбе. А сейчас иди. Люди пришли, чтобы увидеть тебя.
С появлением Камиллы толпа замерла. Затаив дыхание, следила за каждым ее движением. И та превзошла все ожидания.
Выступление юной цыганки было похоже на волшебство - грациозная и легкая, она заворожила зрителей пластикой и необычайно эмоциональной выразительностью движений. Неслась в танце, едва касаясь земли ногами, под звон разноцветных монист и браслетов, окруженная вьющимся вокруг стройной фигурки разноцветьем радужных тканей. Это был не танец - это был гимн юности, красоте и жизни. Казалось, девушка, словно чудесная жар-птица, взлетит и, расправив волшебные крылья, устремится в страну надежд и радужных снов.
Камилла ощущала безграничную власть над присутствующими, полностью подчинив их своей воле. Используя свой врожденный дар, она создала иллюзию двух белых голубей. Они, взлетев над толпой, вдруг рассыпались сотнями разноцветных цветов, которые растаяли в воздухе, не успев долететь до земли.
Люди пораженно ахнули. Подобного еще никто никогда не видывал. Да, молва не лгала. Сегодня они невзначай прикоснулись к чему-то недоступному их разуму. Увидели чудо, о котором будут долгие годы вспоминать. Представление закончилось под восторженные благодарные возгласы зрителей. Довольные, они расходились по своим домам.
Вместе с другими возвращались домой и юноши, которых Камилла заметила в толпе.
* * *
- Так вот кого ты привез в Квин! Да, отец умеет удивить гостей. В этом он непревзойденный мастер. Здесь, на базарной площади, я видел кое-кого из них, - с такими словами обратился к одному из спутников молодой дворянин, не спеша ехавший в сторону графского дворца.
Рядом с ним скакал Феред О'Кейн, остальные по приказу Девина Кармелина (а это был он) чуть отстали.
Девин привык к Фереду и считал младшего из О'Кейнов своим личным слугой. Если старший брат Рой был одним из главных в охране отца, то Феред пришелся по душе его младшему сыну.
Джошуа не возражал. Скорее наоборот, был рад и надеялся, что Феред со временем станет хорошим и, возможно, даже незаменимым советником для сына. Большое значение имело то, что он уроженец графства, хорошо знал эти места, нравы и обычаи.
В случае вступления Девина во владение эти знания очень бы пригодились. Кроме того О'Кейны были приближенными семьи де Квин. И если бы они признали законность власти Кармелинов, то это стало бы прекрасным примером для всех остальных...
Братья О'Кейн отсутствовали больше недели по поручению отца, это не только разозлило Девина, но и до крайности разожгло любопытство. Поэтому стоило Фереду показаться в городе, как он сразу же затребовал его к себе.
Долго и подробно расспрашивал о поездке. Удивление сменилось подозрением, а подозрение - уверенностью, что все это затеяно неспроста.
Джошуа никогда не посвящал сына в свои дела. Хорошо зная его характер, старался уберечь от ненужного риска. Несдержанность и горячность легко могли привести к беде. Но тот все равно выискивал рискованные ситуации, а если их не было, то создавал сам, получая от этого истинное удовольствие.
Вот и сейчас, учуяв интригу, незамедлительно захотел сы-грать в ней главную роль.
Для начала отправился на базарную площадь, желая лично увидеть цыган и особенно Камиллу.
Девушка настолько поразила его воображение, что желание обладать ею превратилось в навязчивую идею. А на переход от составления плана к реальным действиям много времени Девину не требовалось. И он немедленно принялся за воплощение своей прихоти.
- Для гостей отца цыгане должны выступать завтра вечером, - рассуждал он, - что будет с ними дальше, даже я не представляю. Но лучшего случая добраться к девке мне уже не представится. Хочу во что бы то ни стало встретиться с ней уже сегодня! Надеюсь, ты понял, о чем я говорю? - обратился он к Фереду.
Но тот молчал. Дэвин не на шутку разозлился. В его глазах вспыхнул злой огонек.
- Ты что, оглох? Смотри, а то я могу живо прочистить тебе уши! Отвечай! Ты понял, о чем я говорю?
- Ваша Светлость, - осторожно начал младший О'Кейн, - если о Ваших намерениях станет известно батюшке, он очень разгневается. Вас-то он простит... А вот мне наверняка не поздоровится.
- Ты, дурак, больше бойся меня, - резко оборвал его Девин. - Будешь перечить, то уж точно не поздоровится. А еще хуже будет, если станешь распускать свой глупый язык. Уж кто-кто, а ты хорошо знаешь, что со мной шутки плохи. Будешь верным слугой - не пройдет и года, как станешь глифом. Слышишь, ты, а не Рой. Вот тебе мое слово.
"С тобой скорей угодишь на кладбище, чем проживешь этот год", - подумал Феред, но вслух сказал:
- Слушаюсь, Ваша Светлость.
- Вот так-то, лучше. Не бойся, отец ничего не узнает. Главное, держать язык за зубами. Вечером, как только стемнеет, возьми с собой верных людей, объяснять им ничего не нужно, и мы прогуляемся к табору...
Так, продолжая вполголоса переговариваться, всадники въехали во двор замка Квин.
* * *