- Когда я был связан, то видел эти сады, деревья, пытающиеся противостоять морозу, поля, чудом дававшие пищу смертным и животным. Я пытался. Капелька солнечного света. Немного, но хоть что-то. Теперь я могу больше.
- Однажды и я могла бы помочь.
- Возможно. Но сейчас, я не… это личное. Я делился этим лишь с одним человеком.
- С Донией.
- Да, - признался Кинан. – В первый раз, когда я привел ее туда, она была смертной. Потом я звал ее в некоторые из этих мест, если хотел поговорить, но не рассказывал ей, почему туда хожу… Сегодня я был у нее. Мы поговорили.
- И?
- Собираемся во всем разобраться. Будем стараться сладить с притяжением между нами. Со всем этим можно справиться. Просто нельзя забываться.
- Мне жаль.
- Как бы мы ни поступили, это будет обоюдное решение. Я надеялся, что наша с тобой дружба укрепится, что ты выберешь меня, но…
Эйслинн глубоко вздохнула и заговорила снова:
- Ты поможешь мне найти способ изменить Сета?
- Нет, – ответил Кинан, а потом немного помолчал. – Мы все еще учимся, Эйслинн. Приближение первого в нашей жизни лета опьяняет. И тебе, и ему станет легче.
- Обещаешь? – Она закусила губу.
- И мы станем сильнее.
- Иди, занимайся садом. А я постараюсь дозвониться до Сета.
- Скажи ему, что я тоже сожалею… о той цене, которую приходится платить. Я устал давить на тебя, - добавил Кинан. – Лето – это страсть, Эйслинн. Такова наша природа. Раздели свою страсть с ним, а я буду наслаждаться своим временем с Дон.
Эйслинн повесила трубку и улыбнулась. Даже принимая во внимание давление, которое неизбежно оказывало надвигающееся лето, они смогут справиться, раз теперь они с Кинаном пришли к соглашению.
Эйслинн поела, оделась и вышла из спальни. Ей необходимо было разыскать Сета и все уладить, но стоило ей войти в парк, она в ужасе застыла на месте.
Летние девушки все были в крови, с переломанными руками и ногами. Их душили собственные лозы. Рябинники горели в огне. Эобил в фонтане превратилась в застывшую фигуру. Рот ее был открыт в беззвучном крике. В воздухе стелился дым от уничтоженных деревьев и тел рябинников. Эйслинн чувствовала привкус дыма. Пепел устилал землю, словно серый снег.
Женщина с вороньими перьями вместо волос бродила посреди этого бедлама. Резной костяной нож висел в ножнах на бедре, белый цвет резко контрастировал с серыми камуфляжными штанами. Лохмотья черного плаща, влажного от свежей крови, развевались при ходьбе. Эйслинн удивилась, увидев плащ поверх военной амуниции, но потом поняла, что это вовсе не плащ: волосы-перья женщины струились по спине и, казалось, образуют плотные крылья.
- Красивые картинки, и все – для тебя, - сказала фейри. Она провела перед собой рукой. На ее руки вайдой, пеплом и кровью были нанесены необычные узоры.
Эйслинн взглянула на своих фейри. Еще несколько месяцев назад ей казалось, что она их ненавидит; иногда она по-прежнему их побаивалась. Но теперь она ощущала не ненависть и не страх: ею овладели ужас и горе.
Фейри обвила рукой ее талию.
- Красивые картинки для всех нас.
- Что ты наделала? – прошептала Эйслинн.
Трейси танцевала, но рука ее была вывернута под неестественным углом, словно ее вырвали из сустава.
Эйслинн оттолкнула девушку-ворона.
- Что ты сделала с моими фейри?
- Ничего. – Ворон снова взмахнула рукой, и все стало по-прежнему: и с Летними девушками, и с рябинниками, и с Эобил все было в порядке. На поляне горел костер, но лишь посреди круга, где Летний Двор обычно устраивал пиры. Это был не походный костерок, а яростное пламя.
- Рассказать тебе сказку, маленькая королева? – У фейри были глаза Ириала и Ниалла – абсолютно черные – но в них светился огонек безумия. – Рассказать о том, что было бы и что есть?
- Кто ты такая? – Эйслинн отступила назад, задавая этот вопрос, но она была почти уверена, кто перед ней – Бананак, квинтэссенция войны и бойни. Собственной персоной.
ели за моим столом. – Бананак присела на корточки перед костром. Стоял полдень, но небо было черно от пепла и дыма.
Не иллюзия ли и это тоже? Эйслинн не знала, что делать. Чары фейри не должны действовать на нее, но почему работают чары Бананак?
- Бананак? – спросила она. – Это ведь твое имя, правильно?
- Я использую это имя. – Она наклонила голову под странным углом и взглянула на Эйслинн. – Ты девочка-зола22, пропавшая Летняя Королева, та, которая принесет мир?
- Она самая. – Эйслинн чувствовала жар разгорающегося костра.
Лицо Бананак выражало надежду: глаза расширились, рот приоткрылся.
- Ты бы мне понравилась, если бы добровольно взошла на погребальный костер. Пусть винят друг друга… Это такой пустяк. Даже не больно. Солнечный свет и огонь – почти одно и то же.
Эйслинн задрожала.
- Нет, не думаю.
- Я бы танцевала под твой крик. Ты была бы не одна, - вкрадчиво сказала Бананак.
- Нет. – Эйслинн застыла, поняв по хищному взгляду Бананак, что совершать резкие движения крайне неразумно. – Думаю, ты должна уйти.
- Разве ты не хочешь, чтобы я ответила на твои вопросы, маленькая зола? Мне многое известно.
- Разве есть правильный ответ? – Голос Эйслинн не дрогнул, но она была уверена, что фейри знала, насколько она напугана. Надеясь, что не совершает ошибки, Эйслинн добавила: - Скажи мне, что тебе нужно.
Слово “нужно” казалось неуклюжим. Спросить “Чего ты хочешь?” было бы слишком прямолинейно, не говоря уже о вопросе “Что ты можешь сделать?” - он явно намекал на ограниченность возможностей собеседника. Семантика была одной из странных составляющих общения с теми, кто прожил на свете много веков. Эйслинн лишь надеялась, что на этот раз выразилась правильно.
Фейри-ворон вытерла руки о штаны и встала.
- Однажды, после хаоса, но задолго до тебя, я дала совет. Правителям, находящимся на грани войны, я могла живописать военные игры. Когда мы находимся на краю пропасти, я могу показать, что случится, если будут соблюдены некоторые условия.
Несколько мгновений Эйслинн глядела на нее, не говоря ни слова. Казалось, что пепел, кружащийся в воздухе, осел у нее на языке и не давал говорить. Остальные фейри не видели Бананак. Они вообще не реагировали – ни на Бананак, ни на огонь, ревущий в парке.
Бананак ступила в костер; языки пламени касались ее и тянулись к ней, словно руки страждущих.