— Переязвились жалами. Всё, успокаиваемся, — Сейфулин снял со стены гитару. — Хочешь лучше я тебе спою песню о своей родне?
Голос у него был сильный страстный. Впечатлило.
— Так, парни, — поднялся Бескорсый. — Объявляем перемирие. В честь чего предлагаю порыбачить. Такое место обнаружилось, щуки под ноги бросаются!
Действительно поднадоела вечно ситуационная жизнь. То град, то мор, то семибоярщина. Дайте посидеть на бережку, тупо разглядывая поплавок.
На следующий день, возвращаясь с прудов, ещё на городских окраинах, они почувствовали тревогу. Скорым шагом добрались до дома. В дверях их встретили жены Двухголового — Сейфулина Катенька и Бескорсая Оленька и одновременно рассказали о последних событиях, что в сумме выглядело так:,В Москве президент Столица… смута… за Кавказ и протесты… ввёл… стреляли… дай пакет, так караси… черезвычайное положение… да, в студентов… Катёк, я рыбу жарю… гарнир будем делать?
— Чёрт! — чертыхнулся Сейфулин.
— Сволочь! — сволочнулся Бескорсый.
— Астраханец! — ругнулся Степан, хотя неясно, при чем в такой политической ситуации астраханцы.
— Катёк, — попросил Бескорсый, — включи, пожалуйста, телевизор.
— Включен. Просто звук убрали. Останкино блокировано войсками, передают одно и то же — заявление президента.
— Почтовая миля короче на метр! Хряшка микитная! — загнул Сейфулин.
— Чо! Чю! — чочухнул Бескорсый, полукитаец.
— Ботаник педальный! — выразился Степан, хотя непонятно, каким местом к этой политической ситуации приложился ботаник, да еще педальный.
Женщины нажарили карасей в сметане, и они все, окружив гигантскую сковороду, взялись кушать рыбу, страдая только из-за неимоверного количества мелких косточек. Но на то он и карась; тварь, скотина, астраханец, дурка безпроцедурная, ботаник педальный, хоть и вкусный, зараза! Щука — рыба без мелких костей, но безынициативная какая-то, ни одна, к сожалению, под ноги не бросилась.
После еды женщины ушли в город, а у них вроде военного совета. Что ни говори — фюреры движения. И у художника тоже волшебная палочка имеется. Правда, он ей пока умеет только как корявой дубиной размахивать, но всё равно — сила!
— Что ж, — собрал пальцами щеку гармошкой Сейфулин. — Надо алгоритм искать.
Разнос головы и тела. У тела наладилось. Питание, жильё, образование, работа, отдых, как основные интересы нации, удовлетворены. Удовлетворены с закономерными издержками. Безработица — это плохо, но что больше актуализируюет конкуренцию ради качества на рынке труда? Великой стране осточертело топтаться в грязи саманщиком, наступил предел терпения, и всем враз стало ясно: надо просто с утра до вечера работать. Горбачёвщина-пугачёвщина — чистый гений. Разрешено всё, что не запрещено. Национальные богатства поделили не без крови, но поделив и заняв каждый свою нишу, осознали — без экономического роста не обойтись. «Купи-продай» для раскачки, выгоднее — производить. И взялись производить, добиваясь фантастических процентов годового роста. «Богатейте, богатейте!» — призывал Бухарин во времена НЭПа. За что получил пулю в затылок от грузинского оппонента. Страна богатела на страх капиталу Старого и Нового Света и взматеревшему азиатскому тигру. И перед пешеходной, зеброй, народ теперь тормозит. Если человеку жаловаться не хочется — хамить тоже.
А вот голова… Произошло что-то непонятное. Отставка по болезни одного президента, выбор следующего, его смерть (до сих пор загадка — убийство это или несчастный случай), и вдруг в момент, когда общество смущено, политические команды не успели сгруппироваться, у руля государства оказался человек, бездарность которого проявилась позднее, когда потребовалось конкретное делание, а не только предвыборная трескотня. Александр Иванович Столица сразу понял, в каком лагере найдет сподвижников. Военщина, замученная сокращениями и реформированием демократов, раскрыла президенту объятья, а он, используя традиционно сильные, как во Франции времен Де Голля, президентские полномочия, ослабил военщине петлю на горле. Так и получилось в последний час: богатая страна с ресурсами на зависть соседям, вынесенный за скобки президент, и генералитет — хвост вертящий собакой. Назрел фазовый переход. Нужна была только некая переставленная ситуация. Главное: нельзя правителю убивать свой народ. Кавказ здесь не при чем. Кавказ всегда был Кавказом и перед пешеходной, зеброй, не останавливался.
— Лечить будем или пусть живет?
— Лечим, как глазные хирурги. Кончиками пальцев. Пульсом. Не дыша. Не резать, но иссекать.
Степан выразился не так сложнопостановочно:
— Я б ему собственными руками яйца открутил, бесклёпочному!
Не обращая внимание на то, что вождей перекосило, рассказал про массилиан. Их еще называли «монахи-плевцы», считающие, что дьявола из себя всегда можно выплевать. Соответственно, чтобы очиститься, плевались на каждом шагу: в сортире, за трапезой, в церкви, с монашкой-плевчихой в постели: любятся и плюют друг другу через плечо. Рассказал к тому, что хорошо бы кто-нибудь догадался два общественных пальца засунуть в кремлевскую глотку, гнилушку бы и вытошнило.
Двухголовый замолчал на некоторое время, а потом обе головы друг на друга запоглядывали с каким-то интересным выражением, переподмигнулись.
— Тут надо выбирать: либо курить, либо кормить грудью, — Бескорсый хлопнул по колену. — Степан!
— Степан Андреевич! — торжественно начал Сейфулин. — Мы тут посовещались…
Степан поднялся им навстречу.
— Когда это вы успели?
— Хорошо, обьясняем.
Движение, без всякой партийно-конторской организации, расползлось за двенадцать лет по всей стране. В Москве «строителей» более, чем понадобится на решающем этапе. С.А. Бумажный просто обязан возглавить отряды, которые избавят россиян от А.И.Столицы. Само собой, без эскалаций, конфронтаций, прочих ужасов. Как это сделать технически — головная боль движения.
— Степан Андреевич, ты будешь Наполеоном, знаменем движения!
— Сто тысяч дохлых кошек! — решил взъерепениться Наполеон Андреевич без всяких куртуазностей. — Мне в самом деле надоели подземные части айсберга. Вы будете рассказывать всё, как есть? Наполеон, кстати, — захватчик, морда французская и сливочная задница!
Но вожди уже отвернулись от художника, и пошли лбами на таран.
— Кто у нас есть под рукой? Паня Кочкин, Эдик Айзель, в полях поёт.
— Выманим. Людвига Яковлевича Скубиро. Без потомственных интеллигентов не обойтись.
— Всенепременно Олежу Корабельникова срочно вызовем из Красноярска.
— Как пить дать! Для такого-то дела. Шмидт Серж и Юлечка звонили третьего дня, сказали, что Виолетта приезжает делать полиграфию о Сибири.
— Иосифа Черненко. Демьяна.
— Демьян не потянет.
— А я говорю, потянет. И комар лошадь свалит, коли волк поможет.
— Тебя переспорить — проще штаны через голову надеть!
— Надевай. Точно знаю, в Москве сейчас Юра Злотя скульптор и Хахонины керамисты. Дудки на Ташибе помогали делать.
— А я знаю, что Дима Григорович и его Гала в Москве. Они тоже художники, твоя банда. Из технарей давай Зубкова Юрия Герасимовича. Молодых подправит, если что. Штеркеля-Лукьяненки там, Дима в командировке, Наталья в консерваториях, как всегда, прописалась. Шульцы здесь, организовывают конкурс бальных танцев для компьютерщиков.
— Достаточно. Сами на месте сориентируются. Обзваниваем «григорианским хоралом».
Они несколько раз позвонили и надиктовали списки. Сбор немедленный для тех, кто может. Пили чай, понимая: с горы только что покатился маленький снежный комочек. Чай допьют — снежок станет лавиной.
В двери постучали практически сразу. Пришли хореограф Гейжа и архитектор Буданов. Сообщили, что видели, как на улице в багажнике автомобиля копается Коча с Качи. И почему-то разулыбались.
— А что вы смеетесь? — не понял Степан.
— Сам увидишь, как можно кушать макароны и вдоль, и поперёк. Сейчас, как всегда, притащит бутылки с мухоморами. Но парень башковитый на удивленье!
Пока Коча с Качи не явился, художнику рассказали о нём. Панаид Кочкин был генеральным директором фирмы «Ситал».