Телевизионщики отслеживали события. Духовно-административный центр, Свято-Данилов монастырь, длинный стол под парчой, Патриарх всея Руси, члены Священного Синода, римский Папа, кардиналы курии, нунций, статс-секретарь, охватываемые бурлящим рифом прессы, вопросы-ответы, разъяснения, заявления, бегущая строка с номерами контактных телефонов. Степан поставил на автоматический набор и выщелкал один из указанных номеров. Конечно, занято, но время есть. Папа в самом деле далеко не стар. Он восхитительно доброжелателен, ничуть не барствует, что позволено в его звании, где-то даже порывист, много смеется, в отличие от Патриарха всея Руси, позволяющего себе только ортодоксальный полусмешок в бороду. За спинами духовенства мечутся служки, обслуживают минеральной водой, исполняют поручения, подносят листки вопросов из соседнего помещения, где монашки работают за секретарей-телефонисток.
Автоматика сработала. Пробился. Представился председателем ПО МГУ, крупнейшего из подобных молодежных объединений. Если не первое учебное заведение России, то кто должен являть собой центр пропаганды веры? Председатель ставит вопрос: Его Святейшество не хочет с ними встретиться, потому что боится? Но нежелание обсуждать разногласия наносит непоправимый вред единству христианства. В любом случае, тысячи мест зала Студенческого клуба заняты, они смотрят прямой репортаж на экране и готовы принять высоких гостей немедленно, позже, когда угодно.
Увидел и понял. Принесли очередные листки, помощник прочитал, сортируя на две неравные кучки, маленькую придвинул Папе. Пока говорил нунций, Папа просмотрел листки. На одном задержался, всплеснул бровями и пошептался с помощником, усмешливо высверкивая чёрносмородиновыми глазами. Скоро раздался звонок. Не то чтобы всё происходило само собой, но ведь практикующее всемогущество!
То, что соответствующие службы бросились в эту сторону с божественной скоростью, художнику очевидно. Но и он приготовился к приему гостей задолго. Что ему теперь стоит разделить себя на семь тысяч семьсот семьдясят семь частей? Пара пустяков! Этого туда, этого сюда, этого по морде лайковой перчаткой, чтобы не раззявил. И когда налетел рой отечественных и ватиканских специалистов, встретил их во всеоружии. Требовались три вещи: первое — через временное руководство университета (на этот раз стал ректором сам) отвечать за контакт на высшем уровне, второе — показать ещё раз зал Студенческого клуба, не скрывая самой мелкой вентиляционной дырки в стене, третье — засадить зал оживленно беседующими фантомами «Общества». Деловитые сверхчеловеки живо организовали так, что маршрут от бронированного лимузина через лифтовую шахту до кресла на сцене превратился в стерильный туннель, по которому можно пронести чашечку с агар-агаром без риска занести в среду хоть один вредоносный микроб. Существуют классические формулы безопасности — взять объект в надежное кольцо, по возможности стараясь разъединить драгоценное тело с опасной материей и прикрыть объект от поражения с возвышающихся рядом зданий. Для последнего, конечно, требуются огромные силы. Но ввиду того, что возвышающимся зданием на Воробьевых горах является сам университет, а объект непосредственно проходит внутрь, второе правило не работало. Поэтому, не особо задерживая, органы дали зеленый свет. Ждать пришлось в течение двух часов. А в это время несколько отрихтовать ситуацию в части естественного проявления любопытства стороны принимающей. Принимающей, но не догадывающейся, что она кого-то принимает. То есть размечтать вахтеров и намутить в головах прочих заблудившихся персонажей.
Когда колонна автомобилей остановилась и на короткое время вскипело у дверей, Степан посчитал, что самое время. Он разрушил формулы безопасности — не запечатлеть: как только Папа шагнул в зев двери, взял и перевернул университет вверх ногами. И тут же вернул обратно. Нет, в видимой части никто ничего не заметил, вот только вместо римского Папы дальше пошел его фантом, а сам Папа, взлетев на две сотни метров ввысь, вступил в круглую залу, своего рода предбанник зала Студенческого клуба, где Его Святейшеству самое время на минуту-другую остановиться и привести мысли в стройное состояние. В предбаннике — станок, палитры, холсты. Типичная мастерская художника. Правда, почему-то совмещенная с оранжереей.
Папа — полиглот. «Великий и могучий» входил в число его девяти языков.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Я — председатель «Общества православной молодежи», Степан Андр… блин! Андрей Степанович Безбумажный.
— Мир тебе, сын мой, — осеняя председателя крестным знамением.
Степан склонился к поданной руке, поцеловал.
— Объявлено, что встреча начнется через полчаса. Позвольте себе чашечку кофе.
Папа всё оглядывался и никак не мог уразуметь, куда сгинула его свита. Будто собачий хвост купировали. Степан поставил турку на огонь, приготовил фарфор, чашку с щербинкой себе, целую дорогому гостю, всё-таки Папа заглянул на огонёк, как-никак!
Попили кофе, посматривая друг на друга и одновременно поставили фарфоровые пары на стол, звякнувшими фарфоровыми колокольчиками, извещающими о начале ауиденции.
— Ваше Святейшество! Мне давно хочется разобраться с одним постулатом. A posteriori{ (лат.) смысл перевода: на основании уже имеющихся данных, на основании опыта}, бог есть?
Действительно, кого спрашивать, если не Папу римского, непогрешимость которого признается верующими без всяких оговорок?
— Вы сказали — постулат. Но, сын мой, вопрос не в том, чтобы постулировать данность. Вы же не станете называть постулатом продвижение солнца по небосводу. Нет необходимости связывать жесткими формулировками проявления сущего. Наш Бог, Иисус Христос, хоть и был богочеловеком, но никак не аксиомой просвещенному уму. Его истязали, над ним насмехались, Господа нашего убили, и никто тогда не говорил, что Его жизнь в пределах отправных исходных положений принимается без доказательств. Просто верили, как вверяется дитё матери.
— Но согласитесь, божественное не может не иметь физического выражения. Что за партизанщина такая?
— Может ли физически проявиться вакуум? В каких еденицах он проявляется? Сын мой, предмет нашего разговора вне веры верующего человека.
Веруешь — верь. Брожение ума угодно безбожнику. Шатание — скорбно.
С какого бы бока ни подкрадываться, для человека, облеченного доверием более одного миллиарда людей, вопрос веры решен окончательно. Ни при каких обстоятельствах он не поставит вопрос в плоскость физического разрешения явления. Папа не способен смотреть на веру раздевающим взглядом физика. Значит, следует применить провокационные методы. Прием скорее святой инквизиции, чем физика.
— А вы видели когда-нибудь настоящее чудо, Светлейшество?
Для Бумажного реальность такова — поворачиваться в толпе на триста шестьдесят градусов и спрашивать всех подряд: «Видел кто-нибудь тресветлое чудо?», никто ведь не ответит однозначно: да, мол, видел, как тебя. Никто не признался, что видел ходящих по воде. Никто не видел, как расступается Чермное море. Никто не видел, чтобы пятью ячменными хлебами и двумя рыбками накормили пять тысяч человек. Мы живем в реальном пространстве, где невозможны такие внефизические выкидоны. Иллюзия, гипнотизм — почему нет? Но тогда извольте купить билетик и до третьего звонка занять свое место. Парад-алле, арифметический гений дворняжки, полет из пушки на картонную луну, травля зверей, музыкальные эксцентрики, цирк уродцев, иллюзионисты, распиливающие женщин пополам, прочие удивители…
— Чудо — сама жизнь. Разве не чудом является рождение ребенка?
— Нет, не чудо. Всего лишь голимая физика, голее Адама и Евы.
— Жаль. Очень жаль!
— Но вы бы хотели увидеть чудо, настоящее, как это яблоко? — щёлкая ногтём по красному, в охристую точку, яблоку на дереве.
Папа умный человек. Потому он не станет смешивать части, по природе своей несмешиваемые. Люди попроще, может быть, взялись бы объяснять божественную эманацию посредством описания фотона, как элементарной частицы в свободном состоянии с частотой вращения заряда от десяти в тринадцатой степени до десяти в двадцать второй степени Герц, но Папа не стал бы отдавать своему богу лавры первого физика, приписав тому феноменальную возможность раскрутить каждый фотон, который сыщется во вселенной. Степан будто наткнулся на стену без каких-либо возможностей пробиться сквозь на противоположную сторону. Условно, даже палец не засунешь между кладкой, скреплённой раствором абсолютной веры. Людей абсолютной веры, куда ни обернись, везде достаточно. И среди тех же физиков, и среди тех же художников. И их так же, как Папу, не передвинуть ни на волос с их позиций. В капле воды отражается океан. Степан разглядел его с первых фраз главы римско-католической церкви. Смысла беседовать дальше не было. И хоть не получил из первых рук разъяснений, как того желал поначалу, по крайней мере убедился в одном: ответа ему не даст никто. Проще пятью ячменными хлебами и двумя рыбками накормить пять тысяч обормотов.
А раз так, остаётся только привести в движение свои фантомы, чтобы срочно кликнули студентов по общежитиям, находящимся в самом комплексе университета. Сенсационное известие о том, что римский Папа в МГУ, сработает само за себя, и через пару минут уже не то что не будет возможности поменять фантом на студента с горящими глазами, но придется еще осаживать опоздавших. Впрочем, сие уже заботы службы безопасности. А ему остается последнее — поиграться.
— История такова. «Общество» послало в Ватикан телеграмму. В ней предлагалось, ни много ни мало, причислить Бумажного Степана Андреевича к лику святых. До вас, надо полагать, такой пустяк не добрался. Но на нашем уровне это не то что бы важно, но, та ссазать, дело принципа.
— Не извещён. Кто такой э… Бумажный?
— Отвечу честно, — вихлянув ладонью. — Этот мазурик — я.
Собрался Папа. Перестал нарезать круги по мастерской-оранжерее, рассверливая буравчиками глаз сочащиеся светом дырочки между листвой.
— Мне не хватает словарного запаса понять значение слова «маzzа{(ит.) mazza — колотушка для ударного инструмента}-рик»?
— Скажем так: это — персона обожающая мацать за вымя теологию. А о посиделках не беспокойтесь. Всё готово, ждут только вас.
— Откуда известно?
— Известно, потому что происходящее здесь, придумано мной от начала до конца.
— Должен ли я в таком случае выступать Advocatus diaboli?{(лат.) букв. — адвокат дьявола. Лицо, выступающее в качестве противника при обсуждении вопроса о канонизации святого католической церкви.}
— Фиджи упаси! Я всего лишь хотел показать настоящее чудо. У меня есть серьёзное подозрение, что вы не видели его раньше и не увидите позже.
Уж в чём-в чём, а в том, что не внушаем, Папа уверен на сто процентов. Наоборот — да. Наоборот ему по должности положено. Когда он стоит на балконе папского дворца, простирая длань над многотысячной толпой, не одно христианское сердце ёкнет и слеза навернётся на глазах.
— Сказано мудрецом-художником: «Воздействие острого угла треугольника на круг производит фактически такой же потрясающий эффект, как и прикосновение Божьего перста к пальцу Адама Микеланджело». Прикоснёмся углом к кругу!
— А если не иносказательно?
— Если проще… соседи у меня над головой зловредные. Придут, отполируют антенну носовыми платками и стучат до вечера по батарее до того, блиндульгенция! что испортили постукиванием мои клапаны пищевода. Знаете, теперь что происходит? Выделяются кишечные газы и всё время приходится говорить. Если говорить перестаю, газы через рот не улетучиваются. Когда молчу долго, их скапливается столько, что тело приобретает положительную плавучесть.
Унижение имеет разные формы. Невинное шутовство Ханаана закончилось, как известно, плачевно. Ной, проспавшись, сделал из него раба своих братьев. Крайне недальновидно доводить неудачные репризы до конца, если не остается в тебе к концу силы и уверенности.
— Смотрите внимательно. Я сейчас взлечу. Единственно, я не могу двигаться в горизонтальной плоскости, но по вертикали — без проблем. Взлететь святому то же, что упасть овце заблудшей. Только надо падать не к плоскости, а вверх, к точке радиуса, где точка — наше светило, а радиусом может быть что угодно, — и Степан, наглая атеистическая морда, перечислил пару вариантов. — Штрек раскрученного фотона, вырвавшегося из тюрьмы солнца и попавшего в клетушку глаза, баллистическая траектория птичьего кала, пальнутого на головы пешеходов из пичужкиной мортирки.
Папа уверенный в себе человек. Он без слов решил удалиться. Только вот дверь во время ауиденции вкрадчиво заросла.
— Сын мой, я хотел бы уйти.
Некуда.
Запахивается Папа от бесовщины широкими симметричными фалдами, напоминающими спокойный ритм ренессансной архитектуры.
Председатель сорвал яблоко. Яблоко красиво пахло настоящим яблоком.
— Так я помолчу. А когда газ скопится — взлечу. Прощайте, отче! Dixi.{ (лат.) Я сказал. Смысл: Я закончил}