Посреди блюда дымился кусок мяса, вокруг расцвел тропический сад. Сегментами лежали золотистый картофель фри, грибы, цветная капуста, шпинат, наструганный хрен, в зеленом горошке тонули черные глазки маслин, наполовину перекрывая друг друга лежали шайбочки лука, тут же лук-шалот и лук, обжаренный во фритюре, зелень с дрожащими каплями родниковой воды, и прочая, прочая, прочая. Головатый уже подталкивал соусник, из которого несло чесночным духом.
— Макай телятину в соус-то. Или все-таки фазанов с перепелами организовать?
Степан отрезал кусочек, макнул в соус, взял в рот. Блаженство! Собственный язык проглотишь — не заметишь.
— Муам, муам, с чесночного соуса я не буду на всю вселенную вонять?
— Нет проблем. Белый соус «шофруа». Живо!
— Он из чего?
— Ничего особенного. Дичь, рыба, сыр, сливки, бульон, зелень.
— Называется ничего особенного?
— Как прикажете, сир, — хлопнул в ладони. — Брусничный соус сибиряку!
Степан отодвинул от себя приборы.
— У-уфф! Вкуснотища!
— Наелся, mon cher?
— Не то слово. Лакомление!
— Десерт?
— Лопну ведь.
— Может быть, в таком случае чего-нибудь экстраординарного? Чтоб на всю жизнь запомнилось.
— Давай, если экстраординарного.
Хлопок — на столе появилась тарелка, покрытая сверху серебряным пузырем. Головатый двумя пальчиками жеманно взял за пипку колпака и сдёрнул. На тарелке стоял обыкновенный граненый стакан с лиловой жидкостью.
— Ки-исель из шиповника! — величественно взмахивая свободной рукой.
Степан засмеялся. Настроение не то что хорошее — приподнятое. Исключительное!
— Что, не желаете? — с обидой. — Хозяин-барин. Тогда я сам выпью, — и громогласно на всю залу. — Десерт господину живописцу!
— Слышь, Терентий, не надо десерта, я передумал. Правда, лопну.
— Ну, хоть грушу, фаршированную свежим творогом?
— Не могу.
— Мороженого с клубникой, чтобы попа слиплась от сладкого на память?
— Знаешь ка что..? Я когда маленьким был — мечтал поесть чего-нибудь марсианского. Арбуз какой-нибудь экзошедевральный, чтобы внутри гранатовые зерна, как рыбьи глаза, и взрываются во рту.
— Это не так чтобы сложно… Но время нужно.
Не ясно художнику, почему для фрукта время нужно, а для прочего инопланетного картофельный салата нет?
Они же не волшебники, просто хорошо технически подготовлены. Вот попросил он воблы к пиву Вильчевского. Квантовый интелект-компьютер, имеющий такую скорость разрешения задачи, что можно сказать, разрешение происходит раньше постановки задачи, мгновенно настраивает копиратор и молекулируется матрица из продуктового магазина, ресторана, т. д… Но никакой доблести здесь нет. Копия есть копия. Двух Джоконд в природе не существует. Есть только одна настоящая, остальное — перепевы. Но у Степана будет возможность попробовать инопланетные фрукты. Дай срок. Другое дело, что перед тем как положить в рот кусочек рыбьеглазого арбуза, его исследует одна из служб, привлечённая в качестве сопровождения.
Наверняка такое смотряшное шоу влетает в копеечку. Хотя с другой стороны, когда скидываешься всей вселенной, уж всяко разно хватит на приличный ресторан.
Гжимултовский оглядел лауреата. Что ж. Умыт, побрит, сыт. Очи соколиные, брови соболиные.
А как лауреату одеться? Смущённо признался, что свежих брюк нет. В стирку пора.
Головатый сдул со степанова плеча пылиночку. Да пусть хоть без штанов выходит. Главное галстук. Никто не собирается обсуждать местные обычаи.
Зазвонил телефон. Гжимултовский предупредил, что это Вильчевский, и если Степан собирается ответить, то пусть имеет в виду: осталось всего три минуты.
— Алейкум-алейкум. Вань, мне сейчас некогда, у меня важная встреча, я должен бежать.
— В каком месте встреча? Мне тоже в город надо, вместе бы поехали, чтоб не скучно.
— У меня не в Москве встреча.
— За городом что ли?
— Точно не знаю, но, кажется, в другой галактике.
— Аха-ха, молоток! Стоит у статуи в лучах заката. Ладно, как вернешься, позвони.
— Две минуты осталось. Бодрись! Ты что-то с лица сошёл.
— Тут не только с лица сойдёшь… — смущённо прошептав ногами что-то околотанцевальное. — А нельзя перенести на потом? — утопил перезжатые кулаки на самое дно брючных карманов. — Что-то сегодня я не в форме.
— На твоем месте я бы залез с головой под одеяло, отсидется, пока все не разошлись, обдумывая своё лицо для следующего раза.
— Тебе никогда не быть на его месте, Терентий.
— Мне..?! Да мне… Да я всю жизнь имел склонность к изобразительным искусствам!
— Всё! Пошутили. Наш выход, друзья!
Вот тебе и уши на плечах. Посреди мастерской вспыхнула светящаяся нитка. Нитка расползлась в стороны, раскрылся прямоугольник входа.
Степан сделал шаг, оглянулся. Ни Гжимултовского, ни Головатого.
— Лейб-гвардейцы, вы куда делись?