— Нет проблем. Выезжаю немедленно. Буду через пятнадцать минут.
— Не торопись особенно. До меня всё равно быстрее, чем до твоей галактики. Поезд в семь.
— До моей галактики две секунды и пару шагов, в то время как до тебя пихать двадцать минут, и то в лучшем случае на такси.
— Шутишь ты, друган, в последнее время как-то плоско. Ладно, жду.
Погрузил Вильчевских в поезд, на метро вернулся до станции «Октябрьская» и давай шагать в сторону МГУ. Требовалось по крайней мере физически вымотать тело. Навязчиво хотелось что-нибудь отчудить, оказаться в центре карнавала, в середине битвы, а кругом, куда деваться, только мирная монотонная жизнь. Вот потому Степан на одном дыхании прошел Парк культуры и отдыха и припустил бегом по Андреевской набережной. Только когда загрохотал над головой метромост, перешел снова на шаг и отдышался. А забравшись по горе на смотровую площадку, почувствовал, что на девять десятых умаял-таки перевозбужденную нервную систему. Оставалась одна десятая, но она уже не имела особого значения. Кварту пива и пошла она на фиг, одна десятая. Сел на край фонтана партерного сада, помочив пятерню в воде, причесался. Кончен бал, погасли свечи!
Мимо загрантуристы продвигаются, явно решили на автопилоте, и, понятно, блуданули. Остановились, подглядели фразу в переводчике мобильника и интересуются у аборигена куда двигаться к центру. Степан направил. А мог бы и не направлять, наверное. Милейший, а где в настоящий момент центр мироздания? Да где. Здесь! На краю фонтана, где сидит художник, весь из себя Бумажный.
Мимо прошли близнецы в одинаковых майках с ухмылкой «Найка» на груди. Несли братья ящик с минералкой. Раздели их пополам условной осью — будто отражение в зеркале, каждому по шесть бутылок.
Прошли девицы. Одна другой что-то увлеченно рассказывала, но когда они поравнялись со Степаном, услышал только:
— …не забывай, как раз сегодня — середина лета, а до…
Вот уже и середина лета. Казалось, только что ушли Копелян с Лузиным, довольные коньяком и результатами переговоров. Что ж, можно отметить завершение эпопеи. Степан, заодно добивая одну десятую, сгонял в универсам за Ломоносовским проспектом, купил на все деньги, какие были, флаконов с жидкостью для ванной пены, еле допёр два тяжелых кулька обратно до фонтанов и, похихикивая, вылил в воду содержимое флаконов, прикрываясь бедром от возможных любопытных глаз. Поднялся в мастерскую, вышел на балкон, усмехнулся через перила на веселую панику внизу. Фонтаны взбили белое в сумерках тело, такое большое, что оно вылезло на газоны и тротуары. Гуляющие люди, смеясь, ахая, сбегались отовсюду посмотреть на диво. На патрульной машине подъехали суровые милиционеры и тоже снисходительно посмеялись. Роллеристы удумали прыгать через сформировавшийся пенный аппендикс, кто-то шлепнулся в него, захохотали, кто-то уже, засучив брюки и сняв обувь, под одобрительные крики пошел бродить по ползущим телесам. Забежали в пену подростки, фанаты футбольных шарфов, с воодушевлением напевая: «О-оле, оле, оле! Ро-оссия не чемпион!». Студенточки, развивая свое преимущество — ноги длинные, юбки короткие, — затанцевали в пене джигу. Стало празднично, стало хорошо. Воистину, как и должно быть в середине лета.
Пока Головатый не явился, самое время поставить дерево. Вытащил мешок с разобранной искусственной ёлкой, доставшейся случайно, и собрал. Потом коробку с игрушками — навешал шары, гирлянды, макушечку со снежинкой.
— Устроил он праздник вспененных фонтанов. Какой-нибудь историк лет через сто напишет: «Повелось с тех пор в Москве лить в середине лета в фонтаны шампунь. Имя хулигана, не пожалевшего денег на это легкомыслие, история умалчивает». Оклемался, Фебович?
У Феба кофе в чашке бразильское, лицо русское (уши только англицкого принца), ноги задрал по-американски на подоконник. Если смотреть снизу — ноги на облаках, безоружно с ветром соглашающихся, и мерещится, будто тоже с ними вправо уплывают.
— Сегодня только отошел. Но веришь, нет, думал, с ума сойду, до чего корежило.
Так что, лауреат? От него ждут ответа. Им ведь нужно подготовиться.
Что произойдет, если, скажем, белого медведя привезти на югА? Нет, если к медвежьей башке прикладывать лед, он не сразу получит солнечный удар. И потом, до тех пор пока у мишки полностью не пропадет аппетит, его же не финиками кормить? Ему нерпятину подавай, в крайнем случае верблюжатину. Планировать надо всё. Прогноз погоды другое дело. Всё равно не получится.
Что же ему, счастливцу хочется? Хотя богатые родственники не постоят за расходами, надо и честь знать, посмотреть там что к чему и нах хаузэ. Если бы мечты можно было увидеть в голове, у каждого на плечах сидел бы св. Пётр. С другой стороны, такой шанс дается раз в десять в сотой степени лет. Тут надо охватить по возможности от альфы до омеги.
У Степана был пятидесятый том Большой советской энциклопедии пятьдесят седьмого года. Раскрыл том на первой странице с Владимиром Ильичом Лениным.
— Вопрос: надо ли познакомиться с какими-нибудь выдающимися личностями? Подумали — ответили: не надо. Почему? Потому что тот же Наполеон с любой нецензурной точки зрения — типичная сливочная задница, хромающая на трёх ногах. Сейчас — гений всех времён и народов, сдохнет — последний пидер, только в закрытом гробу хоронить.
Плюнув на палец, перевернул листик.
— Содержание. Тэ-экс. Общие сведения. Государственный строй. Природа. Географические зоны, палеогеография четвертичного периода… Э-э палеогеогра-афи-ия..?
— Что запнулся? Тебя интересует палеогеография четвертичного периода?
— Мне кажется, что-то в этом есть. Знаешь, как я люблю читать про палеонтологию. Особенно с картинками, скелетами. Наверняка есть планеты, где народ ещё на деревьях сидит, зато, как у нас раньше, тиранозавры, зубищи во! глаза горят, у! хоть прикуривай, сами с пятиэтажку, кошмар! Нет, мне определенно нравится эта идея. Можно организовать?
Почему нет? Прошлое — не бедный родственник с прозрачными зубами.
— Что у нас дальше? — Степан почувствовал легкий азарт. — Тэ-экс. Рельеф. Минерально-сырьевые ресурсы. Сыр с минералкой, к чёрту. Геологическое строение. К чёрту.
— А рельеф, значит, не к чёрту?
— Ну-у, я не знаю… Если вдруг окажутся какие-то особенные горы… Я вон читал, на Марсе есть вулканчик. Тридцать километров высотой. Разве не зрелище? На земле одиннадцать километров максимум, а там тридцать!
— Не тридцать, а двадцать семь, называется Олимпом. Вулкан так вулкан. Отмечено.
Так наработавшийся и уставший человек берёт в руки проспекты, предлагающие туристический рай. Мелькают цветные фотографии, отели-мотели, гольф-площадки, бассейны с нижней подсветкой, пятьдесят два метра тридцать три сантиметра до Золотого пляжа, катание на морских велосипедах, бары, дискотеки, стриптиз-шоу… Ух, Геродот бы от зависти лопнул! Начинает томить, а уж как приятно. Степан не без смущения отметил, что такие томные-приятные ощущения имеют место. Величайшая мечта человека — не работать. Ничего не делать, а потом отдохнуть.
— Что замолчал? Очень разумно решаешь вопрос. Читай дальше.
— Ты знаешь, как-то вдруг неловко стало. Поеду, туррыст, на мир потаращиться потными глазками. Здрасьте, я ваша тётька! Хлопотно людям…
Головатый покачал головой, пропел ядовито: «Ай-я-яй!», поцыкал зубом. Отказываться от возможности поглядеть мир — такой же нонсенс, как мобильник, зазвонивший у какого-нибудь кретина в театре при последних движениях «Умирающего лебедя» Сен-Санса. Сколько бы людей на дармовщинку изъявило бы желание, а художнику, видишь ли, неудобно стало. Ты чего это, вашество? Ломается курсистка, смотреть противно.
— Чтоб я больше не слышал, сиятельный нехват!
Головатый хочет, чтобы его поняли до конца. Он человек небогатый, хоть и обеспеченный, но не миллионщик какой-нибудь. Художник тоже. Их цивилизации относятся к типу, где играют значение деньги…
— У вас тоже есть деньги?
А то. Только, конечно, не земные ракушки, металлические лепешки и фантики. Чтоб он так разволновался за двоих? Получают возможности летать на космолетах либо принципалы, навроде Гжимултовского, либо функционеры, либо миссии, либо члены научных экспедиций, сами космонавты, то есть те, кому по службе положено. А тут тебе само в руки падает. Редкий авантаж! Уникальный! Он только делал вид, что готов облагодетельствовать, на самом деле ночей не спал, боялся, как бы в консультанты кого другого не подсунули. Слава Аполлону, не осмелились. Как никак, секстумвират мазилку откопал.
— До меня все-таки не доходит, неужели не было кандидатур достойней?
Сколько можно спрашивать? Были, и в достаточном количестве. Но, то целое через раз, то половинка целиком. И потом… Головатый скосил глаза к полу.
— Что умолк? Колись!
Ну хорошо-хорошо, скажет. Он лицо неподотчётное. Только скажет то, что слышал краем уха. Вобщем получается, что портрет отвечает ещё какому-то тайному требованию. Какому, не знает. Головатый клянётся двадцать первым пальцем тёщи.
Зять двадцатиоднопальцевой тёщи также скажет вдогонку. Без обиды здесь на арифметическую правду. Не первее они первых. Повезло им. Быть может, через месяц или через миллион лет, что для вселенной одно и тоже, нашлось бы какое-нибудь зеленое несчастье, пишущее своими разноцветными слюнями на панцирях проползающих мимо дам. Головатый не сочиняет, а знает место, где так происходит. Конечно, повезло! Последним достаются кости. И потом, по условиям конкурса, принимают участие только те, кто не знают о конкурсе. Что делает результат не надуманным, а естественным. Само собой, художники открытых цивилизаций, а их восемь десятых, автоматически отсеиваются.
Степан поиграл бровями.
— Вот так, господа живописцы. Обратите внимание, как выгодно работает этот смелый блик на мочку данного уха заданной вам фигуры. Ладно, поехали дальше.
Конкретно. Климат? Интересует, но по ходу. Растительный мир? Просьба отметить. Животный мир? Чрезвычайно интересно! Население? Очень хорошо. Исторический очерк? В процессе. Промышленность? Можно. Сельское хозяйство? Скорее нет, чем да. Транспорт? Это супер! Финансы, кредит, труд, подъем материального благосостояния трудящихся — нет. Физическая культура и спорт? Великолепно! Галочку. Если только не заставят по лаве бегать. Народное образование? Про себя раскажет наставник и достаточно. Вооруженные силы? Ясно дело! Концентрат передовых технологий. Из бластера пальнёт. Математика, химия, прочие науки пропускаются. Особенно физика. Надоела она ему, как кролику Вини-пух с Пятачком! Пошли общественные науки. Философия? Ну, можно отметить. Психология? Жизни не хватит на своей-то планете разобраться. Литературу не одолеть. Вот! Ничего не надо, а это посмотрят от и до. Искусство! Он, дурак, еще ломался! Музыка? Прелесть! Отметить без разговоров. Театр и кино? В процессе. А-а иди сюда, родимая! Религия. Теперь-то провентилируем, как удается богу-отцу плодить столько богосынов, чтоб на каждой планете сладить вотчину местечковому Иисусику. Редкая возможность разобраться в одноразовости или многоразовости свадебного платья божественности. Словарь русско-божественный знаем неплохо, теперь полистаем божественно-русский.
Всё запомнил?
— У меня буквальная память.
В таком случае кому надо подумают, как эшелонированно показать интересующее и пора собирать чемодан. Шутка. Брать только зубную щетку. Её тоже не обязательно.
— А фотоаппарат?
Вот с фотоаппаратом понятная накладка. Земля закрыта. Разрешается к исследованию только секретно и по допуску. Прямые контакты запрещены. Нечего надувать губки. Рано еще. Фото — уже документ, из которого толковый специалист завсегда накропает свежие и опасные идеи. У американцев НЛО разбился в Нью-Мексико, они потом по новым технологиям самолет-невидимку сделали и получили преимущество. А представить, какому-нибудь последнему южному диктатору попадет эффективное оружие — он же, сливочная задница, планету разнесет вдробадан. Не так, конечно, всё, но напугать сразу надо. Знают они его!