— Ну-у-у, художник — нудист… э-э…
— Вольтерьянец, бретёр. Вишь как пошло! Художник — нудист, вольтерьянец, бретёр. Вгоняющий в краску развратник…
— Фразёр.
— Умница!
Степан задел бутылку, бутылка повалилась на траву, но борода среагировал по-каратэистки, на лету поймал горлышко и присосался снова.
— Пизанский упадок, — осенило Степана. — Дурак и козёл. Отбитый от рук…
— Самодур, бузотёр. На, хлебни для вдохновения.
Тут они враз что-то такое и почувствовали. Не вдохновение, энтузиазм, быть может.
Степан попробовал на язык божественную рифму:
— Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины… трим-тим-тим покой. Художник — мудила, годзилы мосол. Практически гениально! Не орлы мы, скажешь?
— Орлы мух не ловят, — глотнул, поперхнулся, откашлился, чертыхнулся. — Чёрт, так и захлебнуться от вдохновения можно, врачи не спасут!
— Что ты сказал? А мы художники — врачи. Зловредной серости чехлы.
— Не чехлы, а узды.
За деревьями Пегас как долбанул-долбанул копытом, их аж подбросило.
Потом взяли ещё флакон и вдохновились по большому счёту. То есть надрались.
— Какие, к лешему, врачи? Мы цари!
За деревьями, где безобразничал Пегас, замельтешил проблесковый маяк. Похоже скоро оттуда потащат пару раздолбанных авто.
Сегодня, чувствуется, степанов день. Когда это Степан Андреевич Бумажный покупал в общественном транспорте билеты? Только по вдохновению. И ноне вот купил. Так купишь билетик зря и едешь самодостаточный, дурак дураком, никому до тебя дела нет. А сегодня купил в трамвае и сразу контроль. Определённо, день удачный, в смысле вдохновения, и билет счастливый.
Степан уже дудел вовсю в губную гармонику. Потом к ним подбрела молодёжь с гитарами и Вильчевский взялся на мукулатуре записывать тексты. Потом молодёжи предлагали выпивку, молодежь не отказывалась. Потом Вильчевский расказывал как они в армии таскали к себе через окно девочек, девочки не отказывались. Потом молодёжи предлагали полный карман деньгов («Деньгов столько, ребя, что можно об них забыть пока не вспомним. Но уже истратили на насос права качать.») и пробежку за выпивкой до ближайшей бензоколонки (,На энто чуть денежек осталось после насоса.,), молодёжь не отказывалась. Потом молодёжь предлагала оранжировки, Степан отказывался, все оранжировки кэцал и предлагал свои варианты, брызгая в губную гармошку слюной. Потом молодёжи не стало, вина тоже, и им взгрустнулось, потому что от заката остался пошлый синяк уснувшего фиоллета. Вильчевский, как всегда завыл:
— И-и-и умрё-о-о-ом…
— Степан выпятив грудь, перебил:
— И воскреснем! В аду иль в раю, всё равно.
Дружок проворчал:
— Всё равно истлеем…
— Но в бархатных гробах ведь, — гнул своё Степан.
— Хера ли, потом-то уже?
Степан обняв друга за плечи, с напряжением прошептал:
— Хочу жить вечно. Пока получается. Смерти нет! Ты бессмертный, — я с тобой. Я бессмертный, — ты со мной. В живописном слое жить, всё равно что в вечности!
— Как, как Степик..? — тоже выпятил грудь колесом. — Только надо одолжить у безносой смелости, — подскочил, да как гаркнет. — Я — художник!
Степан поднявшись, продолжил, показывая пальцем на луну.
— Ты — натурщик!
— Я — семь красок!
— Ты — мой холст!
— Я — халтурщик!
— Ты — халтурщик!
— Мне — удача!
— Ты — мой гость!
— Ура?!
— Уррра-а-а-а-а-а!
— Пошли в пивбар!
Вдохновение братцы, это вам не трали-вали-разливали (в пивбар, да по кружечке), здесь чувствуется чеканный шаг вечности.
Хочет Бумажный посмотреть на свою планету, какой она будет в будущем?
Кто-ж не хочет? Что-нибудь эдакое: на бетонной завалинке сидит мужик с колёсами вместо ног, рубает надоевшие макароны из нефти и с завистью принюхивается к ароматам близлежащей дачи. Соседи жарят шашлыки из свежей резины, они видите ли шину молочной спелости только что закололи.
— Нанотехнология, Феб. Классический период развития цивилизаций вашего типа.
Степан ожидал увидеть на Альдебаране, конечно, не злокачественно-индустриализированную цивилизацию, — может быть, более здоровое в виду законодательных зверств всемирного правительства «зелёных». Вроде того что: километровые города-башни, транспорт забывший о колесах, фабричные трубы, раскрашенные во все цвета радуги, но когда пробаражировали и сели по внешнему виду на совершенно дикую планету, Степан в недоумении оглянулся на Терентия. Что за шутки? Куда все попрятались? Где города, дороги?
Когда перебрались на борт, беззвучно приблизившегося из-за деревьев, шлюпа, Терентий, насладившись эффектом, соизволил объяснить. Нанотехнология — технология предельного минимума. Используется эффект межмолекулярного перемещения вещества. Шлюп, на котором они летят, выращивался в объеме, превышающем объем самого шлюпа на полпроцента, плюс модуль программирования размером с вишневую косточку, и вся техника, можно с чистой совестью сказать, живая. Не выковывается, не вытачивается, не выстругивается, но выращивается, а «рожается». Нет необходимости в уродующих землю разрезах, в вонючих доменно-плавильных печах, в гигантских электростанциях, затапливающих миллионы квадратных километров бассейновыми водами или отравляющих атмосферу в любом случае, будь электростанция хоть тепловой, хоть атомной, в транспорте, нуждающемся в скоростных магистралях. Скомпактизированное производство переведено под землю, а поверхность очищается от индустриального дерьма. Города, как условие, обеспечивающее функционирование рабочих коллективов, перестают играть свою роль. Вечное стремление человека вернуться к матери-природе удовлетворяется. Хочется тебе жить в сосновом бору, чтобы уходящее солнце отражалось в пруду, — пожалуйста, дом будет стоять там, где больше нравится, и светило каждый день будет пускать в воде пузыри, как того пожелал. В доме всё справно: автоматизированное хозяйство, система связи, мышеловка — робот кошки, прочее.
Современному человеку предложи посмотреть сейчас перед собой, что он увидит? Тупик бетонных лабиринтов, бельмо компьютера, кожу проползающего асфальта, железяку впражняющую 13 литров нефтефракции на 100 км. Это же ад!
Ещё нюанс. Зная, что в технических и в особенности рабочих специальностях нет большой нужды, волей-неволей станешь гуманитарием. Хоть писателем, хоть музыкантом или танцором, или актером, но скорее всего художником. Художник — самая свободная профессия. Только представить себе. Половина населения — художники, другая половина — все остальные, обязанные по закону каждую неделю покупать новую картину. К концу жизни гражданина его квартира превращается в филиал Эрмитажа или Лувра. Красота да и только! Головатый речей без хохм не строит.
— Добрались. Приальдебараниваемся.