— Хочу, — подползла, нежно поцеловала в нос. — Благодарность с занесением в грудную клетку. Спасибо за встречу такую, за цветы… сам знаешь, за что. И у меня для тебя есть сюрприз. Не то чтобы… но все-таки.
— Ты о чём?
— О чём-о чём… Приедем — покажу.
Приехали — показала сначала первое, по мелочи.
Степан же — сибиряк. Настырные они! Привязался к картофельному салату. Да был бы кулинаром. А то какой-то художник!
Прекратив степановы мучения, Абигель наложила на дело свои лапки.
Конечно, идея хорошая — заменить в салате сухарики на что-нибудь подобно хрустящее. Абигель элементарно заменила крупную кислую клюкву на бруснику. Операция таже — ягоду в желток, вилкой вынуть, прокатить по сухарной крошке, и на мгновение в кипящее масло. Новые хрустяшки захрустели во рту шедеврально.
Потом автор этих текстов название салату привентил автоматически — салат, Художник Её Высочества, {пошаговое приготовление салата на поддерживающей интернетовской странице.}
1 — Отваривается бульон. Мясо циплят.
2 — Катофель заменяется яблоком. Крепкое зелёное кислое яблоко режется на кубики, отваривается в циплячьем бульоне не больее полминуты и вынимается ситом???????.
7 9 — Очень важно! Семечки по крайней мере пяти яблоков давятся пестиком в ступке, тщательно собирается ложечкой и хорошо перемешивается с готовым салатом.
Показала и второе.
Площадь Победы на Поклонной горе особенно хороша вечером. Сильное впечатление оставляют ряды красных, подсвеченных снизу, фонтанов. Фонтаны должны символизировать кровь, пролитую нацией в страшной войне за свое существование. Идея сработала даже больше, чем предполагали авторы проекта. Как только новый человек входил в парк комплекса, от первого взгляда на фонтаны у него сразу сжималось сердце. Не удивительно — пролитой крови миллионов людей было не меньше. Мраморное здание мемориала, хоть и богато декорированное, как архитектурное сооружение оставляло равнодушным. Степан не любитель критиковать задним числом, но ему, человеку, получившему художественное образование, трудно согласиться с одной художественной формой. Знаменитый грузин сделал в центре комплекса стелу с скульптурной группой. Она-то и вызывала у художника недоумение каждый раз, когда он бывал здесь вечером. Днем хорошо, скульптура как скульптура — богиня Победы с лавровым венком в руке, пониже, у её ног — крылатые мальчики, трубящие в золотые трубы. Но вечером, когда в темноте скульптурная композиция становилась единой массой, бронзовые мальчики пропадали, превращаясь в ноги богини. А самое главное — золотые трубы превращались в ноги от коленей до стоп. Из богини получалось некое танцующее существо, прыгающее в небе балетной разножкой. И Степан каждый раз морщился ещё оттого, что ему виделось — ноги у танцовщицы от коленей до стоп обглоданы до золотых косточек.
Впрочем, сегодня не обратил на скульптуру никакого внимания. Абигель тянула, тянула его к известной только ей цели и успела заинтриговать. Москвичи любили гулять по Поклонной горе днем, в особенности много народу собиралось к вечеру. Зимой у края мемориала строили красивый ледяной городок, катались с горок, на русских тройках с бубенцами, весной праздновали «масленицу», летом с размахом устраивали народные гуляния. Пусть хрустальные души убиенных солдат побудут вместе живыми, пускай порадуются хоть глазами.
Интриганка вела к последнему фонтану, дошли и Абигель засмотрелась на красную воду.
— Не вижу, — прошептала, легла животом на гранит, лицом к волнующейся ряби.
Степан тоже лёг рядом, пытаясь проглядеть метровую толщу воды.
— Кажется, монетка блестит…
— Какая, к дьяволу, монетка?! Эх, не видно теперь… в нашем положении.
Поднялась, стерла с кончика носа каплю воды. Хорошо, раскажет раз такое дело. Помнит художник, какими они были с той штучкой-дрючкой? Степан пожал плечами. Такое разве забудешь? Дивной жизни своей силуэт. Или там, дикой жизни своей силуэт. Идёт рентгеновский аппарат, просвечивает стены, смотрит, как далеко внизу грозно ворочается железное раскаленное ядро планеты, видит додекаэдрическую мысль, пробегающего мимо второклассника, о том, что родители ему за дневник могут устроить бурные продолжительные аплодисменты по попе. Мало ли чего было видно рентгеновскому аппарату, раздухарившемуся ушами и деяниями?
— Я когда сама с сорванными петлями ходила, можно сказать, нечаянно нашла вот здесь на дне… — показала пальцем в угол фонтана. — Только наша светилась, а эта нет.
— Шутишь?! — выдохнул Степан и с опаской обернулся к красной воде.
Сразу вспомнилась газетная публикация. Гранитная площадь, когда её ещё только выложили, до фонтанов дело не дошло, оказалась под пристальным вниманием соответствующей службы. Приборы показали, что гранитные плиты фонят выше допустимой нормы. Немного совсем, но тем не менее. Убрали, наложили из другого карьера. Мемориальный комплекс по массе не меньше циклопической Баальбекской веранды. Плюс немереная бронза скульптурных композиций. И профессор говаривал, что Х-объект останавливается на краю большой массы. Значит, здесь ему быть запросто. Ничего себе нечаянность!
— Послушай, лапка… Ты же знаешь, что будет, если мы её только…
Тут лапка, разрушая ансамбль, запустила руку в воду по плечо.
— Аби!
Но поперечница уже поднялась, засмеялась и принялась смахивать ладонью капли с руки.
— Пошутила я. Не пужайся. Раз бы ковырнула ногтём.
Мимо прокатила шеренга мамаш. В одних колясках детишки орут, будто их казнят, в других спят, как убитые.
— Всыпал бы я тебе пару ласковых, фетёлка! — гневался Степан. — Поозоровать бы только социально ущербно, чучело!
Есть семь кодовых способов управлять женщиной своей мечты, и два сакрально-обрядовых. Правда их никто не знает.
Его прицеловывали, извиняюще заглядывали в глазки, опять же не без шкодливости.
— Ну тебя, дикий персик! Сегодня в наказание не будет тебе ничего, какашка-простоквашка.
— Ноу! Ни за что! Я больше никогда, никогданёшечки..! Ну, объяви меня сегодня самой любимой женой, а? Приходи на сеновал целоваться, моейкин? — видит художник начинает отмякать и козырями. — Мужчина в аду горит при температуре три миллиона градусов. За каждую приятность доставленную девушке мужику снижают температуру на десять тысяч градусов. За десять приятностей девушке температура копчения понижается уже на сто тысяч. Значит за сто удовольствий получается миллион градусов, правильно? А за триста мужику будет комнатная температура горения. Вполне терпимо, — оценивающе оглядела художника. — Думаю триста сеновалов для тебя реальная цифра. Или?
— Ребятишки, вам случайно котёнка не надо?
Перед ними стояла женщина в вязаном пиджаке. За пазухой комочек, только виднеется голова с луповатенькими невинными глазенапами.
— Второй вечер хожу, котят пристраиваю. Последний остался. Не надо вам?
— Вы знаете, мы переезжаем, — мотнул головой. — Mauruuru{Спасибо.}.
— Понятно, — не то чтобы расстроенно сказала женщина. — Да нет, его уже забирают в принципе. Но люди незнакомые и не очень нравятся. А вы симпатичные и веселые. Пойду вон тех спрошу. Нана.
Степан поднял бровь, что-чего она последнее сказала..? Или показалось?
Когда женщина ушла, они фыркнули раз-другой, а потом задохнулись от хохота.
А может, это был обыкновенный котенок. Правду знает только женщина в вязаном пиджаке и в первую очередь сам лупоглазый невинный котенок.
В любом случае, читатель, наконец, и последняя глава.
Первым делом куплена «антоновка полуторафунтовая». Точнее, всего два яблока, но каждое грамм по шестьсот. Потом Степан сравнивая невероятные размеры яблок с детскими краснощёкими головами, натолкнулся на кулачки «шафранного пепина» и, понятно, прикупил ароматный килограммчик. Охоту на яблоки закончил, совсем было наладился домой, но проходя мимо плодово-овощных развалов случайно, через чье-то плечо увидел «анис бархатный», сорт, от которого у него начинаются сладкие судороги. Тут и рассуждать нечего, сразу встал за васильковое платье.
Хляби небесные закончились, на небе только небольшие тучки, все яблочной округлой формы. И настроение у художника не то что хорошее — лучше — любезное. Сзади кто-то пристроился в очередь, спросил:
— Огурков нема?
— Ма, — автоматически ответил Степан, расщурился от солнца, оглянулся на женщину, задавшую вопрос, и уронил нижнюю челюсть чуть не до первой пуговицы рубашки. За ним стояла Элечка и смотрела на него, также потрясенная случайной встречей.
— Мать честна, Стёпа!
— Батюшки-светы, Элечка!