Сытым запросто замлеть,
принимая мира вкусность.
Только ведь не в том искуссность
чтоб, наевшись, умереть.
Испеки свою печёность,
напридумай торт такой,
продавившего бы небо
вавилонскою горой.
Столоваться в церкви можно,
но и бога накормить,
любопытная возможность
самому всевышним быть
Выбирай судьбы основу.
Обсудись с собой в ролях.
Обжираться ли готовым
или властвовать с нуля.
Степан записал адресс, поблагодарил за приглашение, попрощался и фыркнул: «Что-то Пегас сегодня рядом крутится. Несу разности черты. Кто икорочкою сыт. О как!». А не сделать ли паузу кофейную после пиитической? Абигель придет скоро. С её стороны задача та же, прозаическая — начать новую жизнь. Уволиться из своей фирмочки, собрать вещи, зубную щетку не забирать, купить по дороге новую. Главное: поговорить с отцом, настроить его соответственно, ненавязчиво намекнуть про амазонку, привыкшую воевать дынями (амазонка — домашняя хозяйка — дикая хозяйка — снова амазонка, кольцо замкнулось). И, конечно, поцеловать в щёчку колотушку из твердого войлока в накрахмаленном воротничке. Завтра-послезавтра они улетят в Сибирь, надо по-человечески показать мамульке его не непредусмотренное событие, но любящую скромную, такую домашнюю (промолчать про замыкающееся кольцо) женщину в рое прикрас. Пускай для матери эта выдерга хоть какое-то время побудет тургеневской барышней.
Рухнула в душе стена из косной материи, отчаянно захотелось стать профессиональным художником. Профессионализм в данном случае, не умение, а всего лишь зарабатывание на жизнь своей профессией (профессия — живописец). Хуже он, что ли, Мекелянджеле? Писать картины, изощряя кисть, выставляться везде, продавать частным собраниям. Градиент-музеон Влчека, кстати, уже намекал на продажу какой-нибудь картины, хоть и нет в нём в привычном землянам смысле ни здания, ни сонных вахтерш на продавленных стульях, ни вымеренных линейкой экспозиций. Деньги нужны даже бедным художникам. Деньги — пудра мужчин. Если женскую часть обозначивать по инерции, пусть деньгами женщин останутся мужчины, как бы это старомодно ни выглядело.
Вселенная оказалась такой достопримечательной! И хоть непросто там порой бывает, но, кто спорит, интересно. А успеть надо многое, несмотря на то, что жизнь — дама без возраста.
— Эй, парсуны! — крикнула с порога Абигель холстам, связанным в пачки. — Вы только посмотрите, как мамзелька в короткое время соскучилась по белковой форме жизни!
Сгубила его в объятиях. Самое интересное: погиб в слабых женских руках с превеликим удовольствием.
Что бы сказал в этом месте сибирский дед? Нет-нет, имеет смысл остановить поспешную мысль. Привыкший к монотонным повторам человек, пожалуй, может найти чрезмерное в последних словах сибирского деда:
«Если бы почувствовал, что её здесь нет, я бы не родился.»
Имел он в виду, не думая о красоте фразы, только пуповину, перетянувшую удавкой горло при родах. Следует лишь удивиться, каким образом после многочисленных, сначала мягких, пробуждающих, потом страшных, потом безнадежных хлопков принимающей роды повивалки, оставленный в конце концов новорожденный ко всеобщему изумлению сделал первый вдох. Не для себя, но для неё, всё-таки почувствовав присутствие своей платоновской половины. Уже взрослым, дед узнал: она родилась позже на несколько минут, как раз тогда, когда отчаявшаяся повивалка положила его тельце на траурную простыню. Опять же, чистый символизм…
Абигель, намотавшаяся за день, уснула. Степан самолично обмыл её, позёвывающую, обтёр, слизнул последнюю капельку с плеча, приказал почистить зубы новой щёткой, — почищено как попало, что греха таить, — и затолкал в постель.
Выписавшиеся небожители оставили в доме все свои вещи. В верхушках окон вызревала луна, появились первые пушистые звездочки, ниже по горизонту остывали яблочные шары облаков, и совсем у циркульного края доплавлялось в форме последнее золото заката. Степан растянуто чистил зубы новой щеткой и мысль работала сонно. Над умывальником, предохраняя стену от брызг, он сам, давным-давно, в прошлой своей жизни, выложил квадрат из четырех кафельных плиток. Насобирал их где попало. Две плиточки белые, одна кремовая, последняя с деколью — кобальтовым цветочком с обвисшими лепестками. Мысли верно такие сонные…
— Эй, Бадьян Христофорыч, где ты там? Я понимаю, что у тебя лень с телёнка. Понимаю, что твоя персона без твоих дружков ни мычит, ни телится. Но измени лица обычай? Вот передо мной каменные плитки — дай знать хоть чем? Может тогда я поверю, что случившееся мне не приснилось.
Художнику снится минеральная жизнь или камню снятся скважины художника?
Дремотно поухмылялся, а когда прополоскал рот, кобальтовый цветочек вдруг поднял головку, лепестки разошлись кружком, листики затрепетали и бутон на стебле распустился.
— Да ну вас, правда! Всё б игрались. А если это ты, Жульен, приеду — приделаю якорь размером с «Башню капитанов»!
Что говорить, у Жульена оказался такой же нескучный характер, как у настоящего Жульена. А уж выпустить субмолекулярной инфраструктуре из Испании до Москвы невидимое щупальце длиной в три с половиной тысячи километров то же самое, что настоящему Жульену прокатиться в ведре по желтой мастерской.
— Ничего-о-о… мы с тобой ещёжды побеседуем о милых пустяках. Когда сольёмся все меж вздохами времён.
Услышал его, наверное, погибший Жульен. Качество у разумной пустоты такое — вникать и соучаствовать, прислушиваться к самой мелкой нашей мысли, приглядываться к самому мелкому поступку, потому что для неё всё важно. В абсолюте!
Выключил ночник, подкрался к раскладушке. Абигель спала в лунном свете, похожая на только что отлитое в фарфоре мастером произведение искусств. Опустился рядом на пол и посидел так, закрыв глаза, отдавшись миражам.
Луна окрепла и опасный окаянный свет залил мироздание. Открыл глаза, поднялся на колени, наклонился над спящей женщиной. Увидел бы его кто посторонний и, проглядев произведение мастера пред ним, сказал бы — молится человек. А он и молился, разглядывая сверху свою порцелановую планету, все её холмы и холмики, долины, русла рек, лужайки, полные лунного света. Абигель, переложив ладошку, прошептала: «Кажется, я рожу тебе дочь с водопадами в волосах…» и разулыбалась во сне.
Полюбить, так лучшую часть каждого дня, прикончить, так худшую.
Взял яблоко, хотел укусить бочок, но вспомнив, что зубы уже почищены, выбрался на балкон, выдохнул «Ха!» и с разбегу вспрыгнул на парапет. Опасно, не думая о таких пустяках, стоял на узком камне, на полстопе, другой половиной опираясь на соучаствующую пустоту.
— Что ж, дорогие потомки. Вас ожидает бурная история. Это я вам гарантирую, как художник.
Посмотрел на яблоко с веселой яростью, широко размахнулся и с криком: «На, откуси!» запустил его прямо в рот великому городу.
Думалось обо всём сразу. Безалаберно качался на пятках над бездной, закинув руки за голову, подняв её вверх. Сон отпустил Степана, но принял в себя неистовый лунный свет, беспокойная частица вечного здания мира. И сам мир. Он с благодарностью и замершим сердцем почувствовал это. Он, придворный живописец вселенной, портретист написавший лицо будущего, человек с яблоком в руке, существо прикоснувшееся к золотому телу искусства, художник. Художник Её Высочества.
Когда сняли фильм «Ленин в Октябре», его посмотрел Иосиф Виссарионович. На экране суетливый Ленин каждую минуту повторялся: «По этому вопросу надо проконсультироваться с товарищем Сталиным». По окончанию просмотра «хозяин» молча и пасмурно сидел с потухшей трубкой. Приглашённые замерли в ужасе, ожидая приговора. Наконец, Сталин сказал: «Нэ так всё было». Тем не менее фильм получил сталинскую премию и был с помпой запущен в прокат. Так вот, мне тоже хочется сказать: «Не так всё было».
Роман написан Жульеном. Спасибо служивый за последние вдохновенные предложения. Тронут! Ему, оказывается, было приказано написать об этой истории. Говорит: «Я тексты только что закончил. Думал, уложусь в четыре минуты, а пришлось потрудиться семь. Глянь на небо, прямо знамение.» Смотрю, точно, над МГУ облако в форме гусиного пера. Я хвать Жульена, сфотографировал. Клянётся, что он тут ни причём. Я потом залез подправить роман, так что если почувствуете где лажу, знайте — это мои усовершенствования.
Вмешался же вот почему. Хорошо, согласен, основные события нужно описать подробно, но ведь самое интересное для нас, землян — внеземные части. А они занимают чуточную долю. Я давай разворачивать что видел капитальнее… И тут начало-о-ось! Эти целуют последнюю ступеньку трона, изколенопреклонялись по-всякому, но не дают. Говорят, что любая, самая незначительная информация извне может оказаться губительной для цивилизации, и что случаи такие были. Вроде пустяк — описал транспортные «гировики» на Астрее, а разрешили оставить только когда профильтровали патентные бюро и обнаружили, что землянин изобрёл уже такое. Представляю, что началось бы, если б я взялся описывать принцип работы гравитационного двигателя. Или описать вкратце, как он фурычит? Вжжж, вжжж, вжжж. Но не такие стратегические вещи почему не описать? Перепираюсь с коллегией до зверства, чуть не до драки доходит. Про первый инопланетный спортивный снаряд у нас я выспорил. Но вы видите, что они делают, во что превратили изящную конструкцию? Я понимаю их рассуждения: думают, что если обезобразить до такой степени, опримитивить, то всё будет выглядить лишь земной фантастикой. Не согласен! Пускай для Земли делают исключение. В конце концов, кто им будущее написал? Ладно, пусть смотрится фантастикой, только надеюсь: вы скоро прокатитесь на ней: и на «Акуле», и на «Яйце», и на кувыркалках («Давай, давай!») А то что алькорские гладиаторские игрища скоро станут нашей олимпийской игрой — сомнению не подлежит. На этом уровне великий спортсмен согласился безоговорочно.
Мы все здесь под псевдонимами. Абигель сказала, как отрезала: «При моей жизни даже не мечтай кому показать портрет. Жить хочу спокойно.» Я не согласился и мы поспорили. Абигель говорит:,Ты же счастливый человек! Я содержательно отвечаю:,Нну-у…, Абигель говорит:,Ты счастлив от того, что можешь быть чистым индивидуалистом. В зачипированном будущем ты открыт информационным потокам со всех сторон. Общество тебя просвечивает во все дырки. Все кому не лень лезут тебе в душу. Личной жизни нет. Твоя по закону чипированная одежда будет сообщать в медицинский компьютер твой пульс, давление и потоотделение. Это значит, каждый урод, если ты хоть чуть-чуть знаменит, будет знать, что сейчас ты конкретно, барахтаешься с женщиной. Соответственно, любой хакер может взломать тебе камеры наблюдения, поставленные по закону комунальными службами и смотреть от скуки на твои секскульбиты. Нефть у саудов к тому времени закончится, да и водородная технология подоспеет…, Я переспрашиваю:,Какая-какая поспеет? Абигель поясняет:,Расщепление обыкновенной воды из водопроводного крана на водородное топливо. Поэтому мухаммадистам ничего другого не останется, кроме, как подсматривать за соседями в щели между песчанными досками. Третья мировая, как думают, будет ведь не между цивилизацией и мусульманством, дольше других станущих цепляться за грёбанную религию. Глобальный конфликт возникнет от того, что большинство человечества, которая тупее, чипируется, а меньшая, которая за классическую автономию — я их называю, поднимет кровавый бунт в духе современного мусульманского терроризма. Бунт кроваво подавят, но, как всегда кончится компромисом, гроша ломанного не стоящим. Понимаешь, к чему идёт, своеобразник? Посему, радуйся пока, индивидуал, пока тебя не подключили к сети., Я говорю футуристке:,Дай поцелую?!
(В отместку за пережатое тщеславие я — мстительная натура, сообщаю: 90 % всех стишков в романе (в том числе неприличных) Абигелевы). Компромиссный вариант такой. Портрет покажем, но чуть позже, через 777 лет, в день середины лета. Это получается 2781 год. Если будет прогулочное настроение, подходите к 12 часам к МГУ — увидите на небе нашу топ-модель.
Персонажи в книге обыграны иначе чем в реальности. Варварушка, к примеру, вовсе не та или тот, а третье, «оно», о чём-о ком даже было бы дико расказывать. И те же главы о казни президента — вымысел, способствующий большему напряжению сюжета (предметнее: предостережение будущим Иосифам Виссарионовичам). Но Вильчевский сказал (по прочтении), что конкретно глава о Тамогочи — это шпионское донесение о действительно случившейся срамной пьянке. Исключая телеграмму в Ватикан. С римским папой беседа состоялась, но только не в Москве, а в Риме, где я его подкараулил в рафаэлевых лоджиях во время прогулки. Там же мы заключили конкордат о государстве вне всяких государств для избранных художников. Государство организуется в… скажем так: под девятью километрами воды и тремястами метрами гранита. Будут там, как на любой творческой даче, все, раскачивающие творческого человека, причиндалы: интернет, библиотека, фильмотека, фонотека, дискотека, выпивка, сауна, барышни и прочее, вплоть до скафандров, в коих можно спокойно обдумать свои концептуальные построения, гуляя по той же луне (таксистом понятно кто отработает). Комиссия по отбору художников уже действует и цель поставлена ах, сладенькая! Зато и результаты произойдут, мы очень надеемся, облакомиться. Искусство — твоё торжество природа!
Места событий если не изменены, то запутаны до невозможности. Если пещера «строителей» осталась на своем месте (Жульен несколько глобализировал масштабы их деятельности, по поводу чего двухголовый Глоова мило поморщились), то в «Помоичке» я возюкался совсем в другом месте, в парсеках эдак… нет, всё равно запутаюсь в нулях. Друг Вильчевский и друг Лузин, когда пришло время открыться, почти что грохнулись в обморок и извлекать их из этого полуобморочного состояния пришлось «ситаловскими» напитками. Шумную Вакхову влагу по поводу откровения употребляли на Марсе, на дне Тирренского моря, сухого, как ногти у кочегара. Жульеновская отсебятина в романе, кстати: презренное пиво мы вообще не употребляем. Наше — приличные креплёные вина и важный коньяк. Я не буду ничего говорить о неприличном количестве важно употреблённого, но только мы вдвоём с Игорем еле справились с Вильчевским, когда он рвался накорябать на валуне сакраментальную надпись из серии: «Здесь был…». Лично я разрешил бы сделать, но доктор наук встал грудью. Так уж ему стало обидно за будущих первопроходцев и будущий же триумф земной науки. Международный проект полёта к Марсу, как-никак, продвигается практически. Поэтому после пикника мы за собой прибрали чин-чинарём, так что будущим первопроходцам по возращению не придётся сдавать наши бутылки.
Особливо достодолжнославным милитаристам: дорогие шпециалисты, если вы думаете, что через меня вам удастся добраться до их технологий да приделать к вашенским военным железякам двигатели оттуда, позволяющие передвигаться несносней «Стелсов», знайте: вы сильно ошибаетесь. Помогать военной руке я не захочу, затем меня всегда прикроет одна субмолекулярная структура и ихние органы, поверьте на слово, вашим не чета, не пыжтесь зря, поберегите себя, други обратные. В лучшем случае с серьёзными физиономиями будете слушать всякую чушь Жульена в моём лице о том, чем отличается полуодетый алькорский боевой кнехт от полураздетого.
Наконец, кто сказал, что Степан не Степанида, стрижка, под мальчишку,? Иллюзии… Ультралёгкая пудра с высокой концентрацией светоотражающих перламутровых частичек моментально спрячет круги под глазами и придаст лицу изумительную гладкость и сияние. Не забываем о контурном карандаше. С помощью прилагающейся пуховки легко припудрить не только лоб и скулы, но и зону декольте. Осталось нанести на ресницы тушь. Они становятся невероятно пушистыми длинными и поднимаются вверх острыми стрелами, готовыми поражать мужские сердца.