«Уместно», — одобрил художник, понюхал букет выдержанного коньяка и с удовольствием выпил.
«Вот те на! А какая страшилка была с тушью на щеках», — прокомментировал про себя выход пострадавшей из ванной. Девушка оказалась прехорошенькой. Она только чуть прихрамывала на ногу и смущалась от оценивающего рассматривания остальных. Маша протянула рюмочку.
— Выпей лучшее лекарство.
Та взяла коньяк, с трудом выпила. Похоже, порядок. Больше напугались. Даже медицинским клеем не пришлось ссадины заливать. Синяк только вылезет позже что надо.
— Спасибо вам, — поблагодарила девица. — Я теперь уже ходить могу.
Все рассмеялись. Они же ее ухайдакали, она же их и благодарит.
Маша предложила познакомиться.
— Я — Маша. Степан. М-м… — поворачиваясь к Абигели.
— Абигель, — подсказал Степан.
— Варварушка я…. Сядристая, — смутилась. — Знаете, всякие фамилии бывают: странные, и смешные, и никакие, а моя — древнерусская, — словно оправдываясь, объяснила.
Степан утешил:
— У тебя, Варварушка, еще нормальная, поверь. Ты посмотри, какая у меня — Бумажный. Картонажный, можно сказать, древесно-стружечно-волокнисто-целлюлозный. Эдако папирусно-макулатурно-мелованный, кендырь камышовый, бибельдрук, бумазея с начесом.
— Тебя понесло.
Понесло-то сегодня Лузина, если честно. Никак не Бумажного.
— Еще коньяк будете? — спросила хозяйка.
— Налей по последней.
— Я не буду, — прикрыла рюмочку ладошкой Варварушка. — Я уже пьяная.
Опять посмеялись над девчонкой.
«Какая миленькая», — после коньяка умилился Степан. Человек если перенапрягся — ему пробку дай понюхать, он и раскиснет.
Спросил: не студентка ли Варвара? Да, студентка, только что перевелась в Москву из волжского города со старинными университетскими традициями.
— А зачем тогда в Москву? — спросила Абигель.
Та пожала плечами.
— Москва есть Москва.
— Это точно, — защитил Степан. — Париж есть Париж. Был кто в Парижике?
Никто не был, кроме него. Маша весь мир с родителями объездила, а вот Париж пропустила. На неё в тот раз грипп напал. Абигель только раз в Болгарии с отцом отдыхала.
— А я нигде не была, — застеснялась Варварушка.
— У тебя всё впереди, — подбодрил.
— Ты это так говоришь, будто у тебя всё позади, — сказала Абигель.
Степан положил ей руку на колено. Специально положил, пока Маша отвернулась.
— Ух, какая ты заноза, Аби! Не гляди комком, гляди россыпью, детка.
Та сбросила руку.
— Что такая злая сегодня?
— Человек должен быть лёгким, злым и счастливым. Я — злая, Мария — лёгкая, Сядристая — счастливая, что легко отделалась.
— А я?
— А ты — Бумажный.
Прекращая пикировку, Маша предложила выпить за Париж. Степан согласен, Варвара за этот город выпьет с удовольствием. Так уж ей хочется хоть глазком посмотреть. Абигель лучше бы выпила за город Зябки Витебской области.
Только коснулись рюмок, Варвара заполошно вскочила.
— Подождите, у меня же такие груши!
Убежала на кухню и, помыв фрукты, скоро вышла, держа перед собой вазу с грушами.
— Вы таких не ели. Мы на даче на Волге выращиваем. Бергамот. Старинный русский сорт.
— Главное, чтобы всё было русское и старинное, — процедила заноза. — Я вот армянка еврейского разлива, с бабушкой-дурой сбежавшей из Сан-Тропе, наверно из-за своей фамилии — Аав-Отина.
Выпили, взяли фрукты. Темно-зеленые с кирпичным румянцем груши вправду поразили винно-сладким вкусом. Степан прокусил тугую кожуру, мякоть брызнула в нёбо эфирным маслом. Божественно! Хвалили до того, что Варвара покраснела. Краснела она провинциально обильно.
Откинулся в кресле, натянул носки ног. Маша увидев его потянучки, заставила подняться и увела на второй этаж. Она хочет пошептаться — кого куда. На даче только большая родительская кровать и её диван в зале. Как лучше сделать? Обняла за шею.
— Задушишь же, — гладя подружку по аккуратненькой попочке.
— Я и собиралась заняться этим душегубством, но кто же знал, что ты такой любвеобильный.
— Не виноватая я, он сам пришел, цигель, цигель ай лю-лю, — засмеялся Степан.
Куда теперь кого? Абигайль на диван. Эх! девчонка все-таки расстроилась. На большую им бы завалиться. Но раненую на пол ведь не положишь. Выходит, художнику на полу валяться. Он не в притензии. Можно бросить хоть что. Ну уж, хоть что. Нашлись и надувной матрасик, и плед. Подушку свою отдала. Не надо ей, она низко любит.
Степан пошёл ополоснуться. Ночь потихоньку склонялась к концу. Наваливалась вялость и плавность мыслей. Когда вышел из ванной, свет в зале был потушен. Улегся на свое ложе за столом от дивана, где лежала Абигель. «Сплю, провалиться мне на этом месте.» И не заметил как провалился вверх, в лунный свет, падающий колонной из открытого арочного окна. Его несло лунным ветром. Его тянули за плечи чьи-то сильные руки в мягких перьях.
— Мальчик.