— Незваный гость хуже пьяного немца. Но, многотерпивый Степан Андреевич, войдите и в мое положение. Служба-с. Хлеба-с насущные. Семеро по лавкам, мал мала меньше. Соизвольте принять.
Визитка подана в уважительном полупоклоне, но после него клюнул подбородком в грудь и гвардейски щелкнул каблуками. Гусар на выданье, да и только. Степан прочитал золотые буковки: Головатый Терентий Романович. Ниже, помельче: Инспектор Бумтрамтарарамэлектросети.
— Визитки — моя предикативно-атрибутивная страсть. Я бы выразился, страсть прихотливо вьющаяся, причинно обусловленная. Не желаете осмотреть устаревшие образцы?
Степан не желал, но первая выдрана, на её место прилетели другие. Инспектор подданнически приготовил мизинец, готовый комментировать. Степан невольно бросил взгляд на верхнюю и задержал внимание.
«Что за бредятина?».
Головатый Т. Р., ниже: Заключенный СИЗО, еще ниже: Размышляющий.
Инспектор времени не терял.
— Клянусь Аполлоном, имеет смысл иметь сии церемониалы и в неволе. Сидел-с, презамечательный Степан Андреевич, два месяца, адекватные годам. Не сожалею, ибо вынес, помимо хандроза, философские идеи, по которым живу до сих пор. Повод же к заключению анекдотический. Будет к месту, позже между четырёх глаз признаюсь — посмеёмся вместе.
Следующая визитка — Головатый Т.Р. Престидижитатор.
— Учился в цирковом. Выгнали. В отличие от вышеописанного, случай серьезный. Не вор-притворяшка, но авек эмосьон. Не могу молвить без волнения. Львы-азиаты, голова моей девочки в пасти, белые зубы на нежной шее, продуктивно-деструктивная накладка — бутафорский подсвечник падает льву на хвост, голова говорит:,Мама!
Дальше мультяшки.
Головатый Т.Р. Повар. Головатый Т. Р. (ого!) Искусствовед. Головатый Т. Р. Санитар.
— Стоп! — расставил глаза по местам. — Так что у меня там с электросетями заэтывалось?
Инспектор посерьёзнел, на мгновенье разсутулился.
— Давайте, присноблагодатный, осмотрим ваше жилище и рабочее место, что одно и то же, как мне сообщили, вкупе с вашим полным именем, в канцелярии.
Не нравились художнику все эти «пре» и «при», но деваться некуда. Они пошли по мастерской.
— У вас с музейными этажами общий счетчик, верно?
Степан пожал плечами, вспоминая горячий кабель после ночных опытов.
— На музейных три компьютера, четыре кондиционера. Лифтовые минус. Лаборатории вне нашей компетенции. Спрашивается, куда утекает электроэнергия? Посмотрим на счетчик. А счетчик в постоянно взбутетененной вертикали. Как, препочтеннейший, вы прокомментируете сие проблемно-отраслевое несоответствие? И что же-с? — усластил словоерсами. — И как же-с?
— Понятия я, Терентий… э-э…
— Романович. Правда, этимология слова такова, что очень скоро вы перейдете на усеченный вариант — Терентирьманыч, клянусь своей эспаньолкой.
Степан уксусно покосился на треугольную бородку, именуемую со времен грабежа золотых галеонов эспаньолкой. Надо сказать, любитель визиток имел интересность в лице и фигуре. Умный по высоте лоб с крестиком первых морщин, художественные патлы до плеч, артист театра и кино, прямо. Пиджак черный, брюки белые мятые. Элегантной нотой отвисал приличный галстук, но он не спасал общего впечатления, ибо на коленях несвеже вызначились охристые пятна, будто человек накануне молился в глине. И, при его высоком росте, ещё сутулился. В школе, поди, «каланчей» дразнили. Кого-то он напоминал. Степан вот же, перед эпопеей, читал. Дюма-отец! Такой же жуир и артист в том значении, которое вкладывают в слово англичане. «Дамы, живенько, живенько!» Коляска Дюма-сына влетела в имение, и полуодетые женщины мечутся по дому в поисках укромного места.
— Мое становое имя — Лорикэрик, что по первым буквам — Ленин, Октябрьская революция, индустриализация, коллективизация, электрификация, радиофикация и коммунизм. Роблен — родился быть ленинцем. Ремизан — революция мировая занялась. Даздраперма, кошмар какой! — да здравствует первое мая. Представляете последний вал? В армии меня унижал ефрейтор… Пришлось идти в паспортный стол.
«А вот что я вам скажу!» Степан обратил внимание на развинченность, свойственную кому? Правильно! Попивает дяденька.
Абигель, слава приличиям, оделась после душа. Инспектор заметил сорванные холсты.
— Вот душа, одним дыханием создавшая себе хрупкое тело, способное уничтожать картинные фортеции. Вы откуда родом, сердешный?
Степан криванулся, но ответил.
— Разумеется Сибирь. Слышали о Шпенглере? Он насчитывал восемь культур: египетская, индийская, вавилонская, китайская, греко-римская, византийская, западноевропейская и культура Майя. Самое интересное, предсказал девятую — русско-сибирскую. Каждая культура функциональна в течение тысячи лет, затем сдает рога в каптерку. Сообщество пьет мертвую воду с лица и перерождается в «массовое общество». От деяний — к механической работе. Новая духовность грядет. Поднимается нечто из сибирских снегов.
— Послушайте, — надоели художнику чужие теории. От своих тошнит. — Кофе будете с коньяком?
— С коньяком? — реакция мгновенная. Картины забыты, глаза загорелись витражными стекляшками.
«Вот так! Такую рыбу ясно, на что удить. Коньяка оставалось на два пальца. Да на балконе валяется с отбитым горлышком, со стакан выдою.» Коньяк в стакан, турку за хвост, мимо мятого.
— Я кофе сварю, вы добавляйте по вкусу, — стакан на стол перед инспектором. — А лучше сейчас глоток за знакомство.
— А вы, милейший?
— Я вина выпью. Принесу и поддержу. Аби, покарауль кофе, лапочка.
Нацедил из бутылки, а когда вернулся, с удолетворением отметил: выпито почти всё, оставлено для декорума, чуть на дне. Плеснул себе пару капель вина и весь стакан инспектору. Теперь в город, там пиндалыге ещё в том же духе и пусть потом докажут старому трикстеру.
Абигель, понятно, упустила кофе. И отлично, в рукомойник турку, труба зовёт.
— Терентирь…, тьфу! Терентий Романович, не желаете поддержать компанию? Намочим жало?
Инспектор желал. Ноздри затрепетали, словно у терьера, почуявшего крысу. Степан потянулся за рубашкой. «Престо, престо! Удираем престо ассаи — еще быстрее. Престиссимо — догони меня, Жужу!» Рубашка зацепилась, забылся, дернул её — и взвизгнул от боли.
— Что с вами, лучезарный?
Степан страдальчески жмурился.
— Вы больны, мамочки мои? Вот незадача!
— Спину я сорвал. Прошло, кажется. Идёмте же!
— Страдания совершенствуют личность- увидел в кресле мобильник, отстукал кнопки. — Элечка? Доброе утро, прелестная. Ах, что за вопросы? Итэдэшные дела. Ни в одном глазу, оставь пожалуйста! Ха-ха. Лечиться пиявками на висках. Хм, это будет потрудней, чем махорку в лошадиных ушах мимо таможни провезти. Обслужи, душа моя, поставь парня на ноги. Спина сорвана. Когда? Сдвинь очередь. Благодарю и припадаю на колено, — радостно художнику. — Через час.
Степан было отрицательно мотнул головой, но инспектор чуть не захлебнулся, доказывая, что неведомая массажистка — уникальный специалист, что экстрасенс — пальчики оближешь, что бабушка её — известная всей Украине народный целитель, но самое главное, она здесь, в двух шагах.
— Уверяю, к ней не попадешь! Только по рекомендации. Японцы едут. Массаж, массаж и массаж, клянусь лазуритовой геммой, смягчающей человеческие слабости.
— Хорошо, уговорили. Идёмте.
Массаж, в самом деле, не помешает. Идёт ведь императором всея Руси, Малыя и Белыя, плавненько, лишь бы на шило боли не напороться.
— Вот такие французские романы, — проснулся в лифте Терентий. Похоже, после коньячного энтузиазма произошло у него первое торможение. — Душновато здесь, — в руках инспектора появился веер. Он томно заобмахивался.
В лифт, первые этажи, двери расползлись и… Степан, опустив голову, прошел сквозь трех мужчин. Но не выдержал, в последний момент оглянулся. В кабине лифта стояла святая троица: следователь Немятый с апостолами, в руках зонтики, в глазах дыры. Двери сошлись.