— Идём. Показывай, — обернулась Абигель к оперу.
А тот взыграл бесовым ребром и решил довериться боевым инстинктам. Матюкнулся, мгновенно стряхнул с себя шутов — и получил пистолетной рукояткой по затылку. Не до потери сознания, но до потери воли. Карлики потянули опера во двор. Степан протиснулся следом. За ним пробирался негритенок. Термос приложил к животу и по мордашке его было видно, как ему всё по душе. Мороженого бы вот ещё на палочке.
Гранатомётчик приложившись, саданул гранатой в металлические двери. Двери развалило, как размоченный картон, пролежавший целый день в луже. В дыму раздались вопли, и из него выполз охранник. На лоскуте униформы тащилась оторванная рука. Черноберетник, пробегая мимо, выстрелил в голову, пуля попав ниже, вырвала челюсть. Охранник разулыбался оскалом.
— Что это такое?! — заорал Степан, бледнея от ужаса всем, вплоть до ногтей, глаз и волос. — Аби..!
Где бумага и ручка? Заявление в местный комитет от Бумажного С.А.: Прошу, чтобы со мной таких случаев не повторялось!
Переодетые студенты молотили из автоматов по дальним дверям. Грохот, разбухнув в дворовом колодце, выплескивался в небо. Похоже, после такого карнавала, от которого оглохли бы все дятлы Подмосковья, Москва перейдет на военное положение. Чихая в дыму, живописец пробирался коридорами, получая полное представление о живописных задумках сценариста. Здесь снова шарахнули гранатомётом, разваливая перегораживающую решётку, здесь сорвали ключи с пояса охранника с мечтательным выражением глаз в потолок и с мокрой дыркой во лбу, здесь открывали подряд камеры, из них выглядывали чумные глаза заключенных. За углом опера прижали к стенке. Рядом прилип охранник, до того без кровинки в лице, что мусульманский флаг по сравнению с ним показался бы красным. Абигель по очереди, то монтирует пистолет под нос опера, то в ухо охранника тыкает.
— Где Копелян?! Убью, сральная бумага!
— Его перевели, — ответил опер, морщась и отворачиваясь от дула, похожего на назойливую муху.
— Камера седьмая, — заклинило охранника. — Камераседьмая, камераседьмаяка… мера седьмая…
— Здесь он! — крикнули с первого этажа.
Бросив опера и охранника, карлики, смешно закидывая ноги в бок, покатились по лестнице.
— Аби, Аби! — взрыдывал снизу знакомый голос.
— Убей меня нежно! Дайте, что ли Степану-мне-Андреевичу водки стакана два, во имя отца, дочки и святого неунывающего духа, — сбегая вниз праздновать воссоединение семьи и доглядывать такие впечатляющие пассажи баварского феста, бразильского карнавала и русской масленицы. На русской масленице христолюбивое воинство разве не балуется гранатометами? Тогда как это называется, гадские пацаны?!
Потом за воротами тюрьмы остановилось любопытное такси. Аби его сразу оприходовала, усадив папу-вольноотпущенника на переднее сиденье. Степан плюхнулся на заднее. Последнее, что увидел, как его подружка, прицелилась в сторону бензиновой лужи, вытекшей из автобуса и вышептала:
— Дэ фуа. И оба на месте.
Хлопнул два раза пистолет, пули высекли из камня искру, бензин вспыхнул, обдавая котельным жаром, и перепуганный шофер сорвал такси с места.
«Имена — отражения души, но тут какое-то несовпадение Абигель{Абигейль — отец мой — моя радость. (древне евр.)} Сергеевна. Отец, конечно твоя радость, но не до такой же степени, чтобы громить государственные тюрьмы.» — подумал Степан, рассматривая, как Абигель играет пистолетом. Самое интересное, ему был хорошо знаком этот девятимиллиметровый «Магнум». Самому приходилось стрелять из него, но только в мирном тире добровольно-спортивного общества красноярских железнодорожников.
Жуль разбудил, вылизывая Степану пятку.
— Гулять просишься, облоухий? Пускай тебя кто приголубил, тот и выгуливает.
Голова после вчерашнего потрескивала. И трудно понять, от чего больше. От выпитого ли, или от ужаса, которым его накануне нафаршировали, словно миролюбивую утку тротиловой гречкой. Пусть сумасшедшие не сомневаются в своей дееспособности разума и гуляют по тонкому миру, только ему, материалисту с, Красным дипломом, с такой тонкомерностью необходимо разобраться определённо.
Итак. Рукопожатие профессора — иллюзия? «Выплеснули с водой ребенка, уроды! Пойти в булочники, что ли, а, Стэпан?» Расставание на Бережковской набережной, само собой, два стакана водки после всего залить нутряной жар. Вон же стоит «Пшеничная» без двух третей. Или он не пил и тогда это не мастерская художественного оформления МГУ, а отроги Кара-Катау.
Пока принимал утренний туалет, мучила некая подмысль. Но когда в руке оказалась чашка кофе с кисловатым парком по бортику, оформилось конкретно. Если вчера воевали — сегодня автоматически в новостях нужно ждать сообщение. Самое время пошарить по программам телевизора. И конечно же, как всегда действовал основной закон энтропии — закон подлости. Когда не надо, кажется по всем каналам одни только новости, со всем этим утомляющим коктейлем из катастроф, военных переворотов, коррупции, светских сплетен, прочего дерьма. Сейчас же повтор голливудской муры, где главный герой, естественно в одиночку, спасает мир, юморист рассказывал о пьяной змее ползающей прямо, зайцевские «селёдки», демонстрирующие дезабильё, моталась по сцене от кулисы к кулисе сумасшедшая Жизель, знаменитая писательница мстила церкви за массовое истребление женщин, показывали очередную серию про юного волшебника с полунацистким шрамом на лбу, да третьеводняшнее заявление президента по поводу ввода национальной гвардии в Закавказье,
— Чучело! — ругнулся и по поводу заявления президента, но больше по поводу своей нетерпячки.
Терпячка кончилась. Схватив губную гармонику, вывалился на балкон помузицировать. Пастушеская песенка выдулась с такими похмельными рывками, что доведись коровам её услышать, у них молоко скисло бы ещё в сиськах. Оставил в покое музыкальный инструмент, вернулся в мастерскую и вдруг прыгнул к телевизору. У Жуля появилась новая игра: он переворачивал ведро на бок, забирался внутрь и катался по полу с грохотом и довольным уханьем.
— Тише ты, паразит!
«По сообщению главного пожарного управления, за вчерашний день отмечена серия бытовых пожаров. Сильнейший пожар произошёл в тюрьме «Матросская тишина». Огонь у центральных ворот был такой силы, что металлические ворота от жара обрушились. Выясняется причина возгорания. Специалисты ищут выход газа из подземных коммуникаций. Жертв нет. Можно сказать, анекдотичный случай произошел на Плющихе. Женщина вылила ацетон в унитаз. Её муж пошел курить в туалет и спичку бросил под себя. Граждане! — призвала пресс-секретарь, не выдержав и разулыбавшись по поводу незадачливой семейки. — Будьте осторожны с огнём!»
Художник же лупит ладонью по лбу и орёт:
— Как это, жертв нет, три холеры, две чумы?! Там жертв не занимать стать!
У него, что, отсутствие хрусталика в глазу? Видел он жертвы! Видел белые ромашки. Лютики-одуванчики видел. Видел оторванную руку. Действительно, оторванная рука напоминает цветок шагов за двести, со сжатым кулаком — розочку, с растопыренными пальцами — ромашку.
— Хайль!
В дверях Бадя-Форшмак улыбался на ширину косяков, протягивая на ладони кольцо.
— Как обещал, — он был горд. — Конец — телу венец. Кольцо готово. Ты чё такой растрёпанный?
— Кольцо? Ах, да, да… Эх, Бадьян, тут такие переплясы, сдохнуть можно!
— А чё за кипеж?
Рассказывать свои кошмары глупо незнакомому человеку. Тем более такому. Впрочем, не такой уж он плод ленивого чадородия, если посмотреть на историю с камнем.
— Неужели подобрал камушек?
— Сам выточил и вставил пирамидку. Гематит — каменная кровь. И камень, и металл. Поровну. Шумеры царей лечили.
Степан поблагодарил. Самый повод по баночке пивка для тотального прояснения мозгов. Но Бадьян, на удивление, отказался, оставив художника в невыгодном положении. На «Мосфильме» нашел калым и торопится на работу. Предложил и Бумажному подзаработать в массовках.
— Работа не пыльная. Тебя оденут в галифе, дадут деревянное ружо и бегай перед кинокамерой туда-сюда. Давай?
Теперь Степан отказался. Тут бы со вчерашним разобраться. Тоже кино, хоть на, Оскара, в номинацию —,жуть совершенная, обдристаться, туалетная бумага кончилась, Бадьян ушел.
— А в остальном прекрасная маркиза… Вот и она, кстати.
Жуль рыдал, пытаясь поцеловаться с хозяйкой.
— Как папик себя чувствует?
И вообще там, Бережковская разве проездная? А Бумажному представляется, что набережную перегородили бронетранспортерами, вылавливая одну весьма хлопотливую компанию. Как объясните двоечнику? Спрашивается не ради праздномыслия, но ради душевного равновесия.
Папу Абигель отправила в Крым.
Прекрасно. Единственно непонятно насчёт всесоюзного розыска подельщиков. Самое главное, ведь не отрицает, что имело место. Если последуют развёрнутые комментарии, он готов мысли, доведённые до самоубийства, реанимировать хоть до завтрашнего утра.
— Помнишь, я рассказывала про лже-розенкрейцеров, где Гутьере целовал мне мочки?
Помнит. Кроме целования мочек. Правда, сейчас последнее не важнее дырявых носков. У, франкист недобитый!
— А я тебе говорила, что после розенкрейцеров занялась магией?