— Бадьян, бог есть?
Респондент у нас с попыткой в мысли, перестал грызть ногти, подбоченился. Если этот товарищ хочет сказать крупную философскую мысль, вокруг замерают и смотрят с жалостью что ли, с которой смотрят на заику из анекдота: Ну давай же, родной, давай! доскажи, наконец, кто ещё остался в самолёте, после того как основная масса ушла сдавать пивные бутылки?
— Где женщину первый раз… ну хе-хе… познала мужчину, — там её и родина.
— Молчите лучше, сирый!
С другой стороны, невозможно дать ответ на крупный вопрос, учитывая его относительность. Кратил Афинский вообще, показывая на вещь пальцем, доказывал невозможность назвать истинное имя. Ибо материя изменчива и не имеет постоянной формы. Помнит кто знаменитую формулировку? Головатый открыл рот, собираясь её произнести, но Бадьян влез поперёк:
— В один и тот же трамвай нельзя войти дважды, ибо это будет уже другой маршрут.
Бумажный с Головатым переглянулись.
— Если она такая гибкая в семнадцать лет, представляете, как она будет гнуться в семьдесят?
— Ну и ну! Это вам не мелкий бес, годный только скотину пугать на водопое. Продолжим, тем не менее. Посему называй природу как хочется. Природа не обидится и не станет преследовать тебя незапланированными ударами молний, бандитским нападением с членовредительством и выпадением пломб с цианистым калием из зубов во время интенсивного засоса. Назови мифологического бога «абсолютным духом», «базисным состоянием материи», «архе-первоначалом», как заблагорассудится. Могу назвать, могу не назвать. Начну я. Природа — это-о… ну скажем, способность воспроизводить высоту отдельного звука. Кто продолжит?
Аби нет — бога нет. Жуля-подьячего тоже не видать.
— Природа — это абстиненция. Полное воздержание от употребления спиртных напитков.
— Какая гадость! Замолчите на весь МГУ! Бадьян и то приличнее только что выражался.
Когда я ем — я глух и нем. Когда я пью — я в корень зрю.
Есть возможность создать учение. По крайней мере секту. Не подвергается сомнению равнозначность заявки наряду с Христом, Аллахом, Буддой и прочими божками меньшего калибра. Главное убедительность. Но вот в случае с абстиненцией, думается, Бумажный дал маху. Тем более, что эта одна из заповедей Магомета и его фаны вряд ли захотят менять своего бога на московского художника. Степан возразил, что категорически не считает себя московским художником. Москва — столица профессиональных обсирателей. Самому сделать неспособно, зато уж в слюну упаковать… Обсирание — основной принцип выживания бездарностей. Сибирским художником — да, но никак не московским.
— А можно я скажу? — канючит Бадьян. — Природа — третий отбойщик.
Степан вопросительно призадрал бровь. Головатый, имея опыт, пояснил, что отбойщиком является третий член мошеннической группы, отвлекающий внимание или дающий сигнал тревоги.
— Я скажу, я ещё! — Форшмак схватился за стакан.
Головатый с Бумажным, как по команде сморщившись, потянулись к своей посуде.
— Природа — жмурня!
— Охо-хо, Бадьян Батькович. Природа вовсе не морг. А впрочем, почему нет? Что-то в этом есть. Степан, скажи что-нибудь по своей части, художественное. Природа, к примеру..?
Нет Абигели, хоть ты тресни!
— К примеру, авангардизм. Художественное течение, стремящееся к коренному обновлению бытия по содержанию и форме.
— Прекрасно! Единственно, нет здесь куража. В общем-то банальность типа: вода мокрая, пиво полезное, а тётка из форточки ругается с дворником. Генеральнее нужно! Магистрально-пресубстантивно-определительнее! Природа не сын, отец и святый дух, а…
— Я, я!
— Вперёд Бадиан! Накроши по крупному.
— Пята! Место, которым давят…
— Ого! Змею?
— Не-а. Блатной шарик.
— Мужики, что такое блатной шарик?
— Солнце.
— А зачем давить солнце? И кто его будет давить?
— Ну дак боги же! — удивляется Бадьян степановой несообразительности.
Природа — это авгиевы конюшни. Природа — самооплодотворение одноклеточных организмов. Природа — дядя по матери и наша тётка, сама себе лебёдка. Хрю-клукс-клан. Армянский бронепоезд. Препарат, приготовленный из печени свиней. Совокупность обрядов, связанных с верой в способность человека воздействовать на природу, животных и богов, и не пора ли выпить за то, чтобы найти ответ на этот сакраментальный вопрос?
— У меня подобных теорий по поводу устройства вселенной воз и маленькая тележка.
— У меня тоже имеется своя парциальная теория.
— И у мине еся.
— В самом деле? Вот казус! И что?
— Возможность, ёлы-палы.
— Похоже с вывертом. Но почему — возможность?
— Ну, возможность заплыть в овес. Почему нет?
— В первой части эффектней. Непонятно, но значительно.
Степану же пришлось объяснить, что заплыв в овес — это крупный проигрыш в карты. С другой стороны: что наша жизнь? Игра! Ерунда! Вселенная всего лишь творческий акт, превративший пустоту в бесконечное количество художественных штучек. И не имеет смысла ломать голову, кто или что этим занимались. Палач, рубящий голову, не мастер художественной выкройки? Пожизненно заключенный, лепящий из хлебного мякиша женские фигурки (глотающий их позже), разве не творец?
У Головатого взгляд нечаянный. Замер как-то, скучился.
— Что называется: идём мы с чуваком, лёд копытами колем… Нет, прогоним мысль. Нет дерева, на которое бы птица не садилась. Плевать!
Хорошо сидят. Помнит Головатый студенчество. Пьют-пьют, пьют-пьют, доконали чуханы борматушку, а заканчивается классически. Берётся бычок и тушится в удивленном глазу селёдки. Запах мерзейший! Такого миазма в жизни ещё надо поискать. В упомянутой вселенной не сыщется. Жжёный табак с селёдочным рассолом. Фуй! Загасил, нюхнул и валишься по постелям. Серийная пьянка окончена. Божественные традиции!
У Форшмака на пузе расползлась рубашка. Степан прочитал конец татуировки.
— Слушай, что там у тебя написано сначала?
Расстегнута ещё одна пуговица.
— Утром чай, в обед газета.