Никто не возражал. Более того, дама за роговыми очками даже приложила маленькую ладонь к своей внушительной груди и умильно закатила глаза.
— Масть повалила крупными кусками.
Только сейчас Степан заметил: за бутафорской колонной коринфского ордера в кресле сидит мальчик с пуделем у ног. Глаза у мальчика с подлинкой какой-то, что ли. Или уж на первый раз сказать: со шкодинкой.
— Помолчи, Францишек. Иди, между прочим, выгуляй собаку. Друзья мои, — главреж величаво махнул декадентскими пальцами в некую даль. — Пора! За работу, в павильоны!
Пудель вскочил, вывалив язык, гнусненький мальчик нехотя поднялся с кресла, дама за роговыми очками бросилась к телефону.
— Аллэ! Павильоны три, двенадцать, зэд приготовиться к прогону, статистов в гримерные, свет по указанию. Снимаем пробный ряд; вход в ад, персонажи, коллизии, божественное вмешательство. Готовность через тридцать минут. Вопросы есть? Поняла. Влчек, сообщили, что нашли последнего Вельзевула и уже гримируют.
— Ай-я-яй, какое фиаско! Придется нашему артисту начинать карьеру заново. Пойдете в простого чёрта-мухопожирателя, дружище?
Степан плёлся последним, хмуро размышляя о том, как ему быть. Ведь фактически никто его персонально не спросил о согласии участвовать в каких-то более чем незапланированных съемках.
По дороге главреж не обделил вниманием никого. Умело он организовывал пространство вокруг себя.
— Чем занимаетесь, уважаемый?
— Непосредственно сейчас? Ну… клошар.
— Это временно, как я понимаю, а раньше-то?
— Да… мы уж так-с, ножки моем, — воду пьём.
— Простите, всё-таки не сообразил?
— Э-э… да в комитете по утаптыванию пешеходных дорожек, — и на пристальный взгляд, кисло бросил. — Баклуши бью. Что ещё остаётся универсалу?
Головатый несколько потускнел рядом с мантией. Несмотря на то, что та бита молью и не один горностаевый хвост утерян. Очень даже может быть, что утеряны они ещё во времена съёмок фильма «Иван Грозный». Уж больно гневлив и порывист был сей царь в исполнении известного артиста Н. К. Черкасова, удостоенного за эту роль сталинской премии.
— Сегодня ключевые съемки. Даёте вы мне карт-бланш?
— Берите, ёлы-палы, — отдаёт за всех бедовый.
Степан качает головой. От судьбы не уйдешь, как от администрации Рима.
— Я всё присматриваюсь украдкой, и только вот пришло озарение! Тугодум я! Если, скажем, чуть умягчить пепелинкой редкий стальной оттенок волос… И чуть подсурьмить… ну неважно! — даже остановился на мгновение. — Хм! Пожалуй, вы, Абигель, можете свести с ума миллионы зрителей мужеского пола. Не попробаваться ли нам на серьезную роль? Фотосессию?
Их разобрали сначала по костюмерным, потом загримировали. Степан глянув на себя в зеркало, всплеснул руками. Типичный мелкий черт-мухопожиратель! Прижал хвост к боку, чтоб не стучал о косяки и зацокал на копытах за роговыми очками. Появились Головатый с Бадьяном. Их сразу не узнать, бесовское отродье. Оба возбуждены и ржут, грешные. Явилась Абигель. Все разом умолкли. Крылья белые, хитон белый, лицо белое, глаза хитрые. Невыносимо хорошенькая! Рядом шел такой же, в белой муке, прислуживающий ангельскому чину.
— Хали-халё. Разрешите представиться — ангел, — и дошутил. — Пойдем вместе, а то мало ли что, все-таки ад! Я — Пармен.
Ангела Пармена приставили к их группе для консультаций в процессе съемки. По сюжету, Белая фея, дочь Розы (Абигель) должна в сопровождении ангела-заместителя и их, мелких чертей-мухопожирателей, гармонично двигаться вдоль съемочного конвейера, переходя из сюжета в сюжет, воплощая собой мысль, что ад когда-нибудь потеряет свой ужас и станет святым местом, а Белая фея, дочь Розы является официальным поверенным, споспешиствающим ревизии. Пармен — студент Государственного института кинематографии, будущий актёр. Здесь он как
рыба в воде. И практика, и зарабатывает на жизнь. Гжимултовский — его глубокоуважаемый кумир, а сам он член Компартии.
После, содрогнувшего службы, крика Гжимултовского: «Каждое мельчайшее телодвижение буду принимать по акту!» вспыхнула масса багровых прожекторов. Только перед ними осталось нормальное дневное освещение.
— Начинаем отсюда, — пояснил Пармен. — Вход в ад.
Их еще немного обхлопотали по ходу: вернули степанов хвост на место, припудрили носы сажей, поправили складочки. По рельсам двинулась платформа кинооператора. Выбежала девушка, неожиданно прокуренным голосом крикнула заклинание и выстрелила хлопушкой.
— Понеслась душа в рай, — проговорил Пармен и добавил. — Коммунистическая партия считает необходимым проведение систематической научно-атеистической пропаганды, не допуская при этом оскорбления религиозных чувств верующих.
«Можно представить, как бы воняло, если бы мухи построили коммунизм. Кругом бесплатного говна лежало б в изобилии, хоть заешься.» — подумал Степан и впервые заинтересованно оглянулся. Хохлы придавали чёрту внешность немца во фрачной паре. А у этих как? Чёрт на куриных ногах?
— Кто идёт? — вопрос префектусов, стражей ворот, хранителей порога с этой стороны.
— Идёт любовь искупителя, — ответил за всех член Компартии. — Впустите нас, совершенные.
— Войдите и берегите душу, кто не грешен, — разрешили префектусы, отшагнув в стороны.
Несмотря на их важные, как у всех охранников, консьержек и швейцаров, рожи, шагнули префектусы потешно. Имели они короткие, набитые ватой штаны, по форме напоминающие латы, гульфик грушей, поэтому и передвигались нараскорячку.
Далее следующим порядком: вход в ад — круглая дыра, в которую рядком пройдут три слона, несколько наклонена назад. В верхней части, на границе света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти, несётся на месте колесница. Сверху от солнца (огромный прожектор) — жуткий жар. Даже у стоящих внизу поплыл грим на лицах, что уж говорить про статистов в колеснице, изображающих из себя подобие индийских близнецов Ашвинов. Коняги, гнедая и белая, смертельные враги друг другу, но уравновешенные, сделаны преискусно. Черное колесо колесницы, что от луны, не крутится, зато колесо белое, что от солнца, вращается с бешеной скоростью, только тонко воет электромотор.
Черти за кадром ударили плякэ и их группа вторглась в ад. В багровом полумраке встречал страж внутренней стороны.
— Успели в последний момент найти благородного рыцаря Бернгарда фон Штреплингера. Пожарник один согласился, — комментировал Пармен. — Рыцарь когда-то подарил полузамерзшему чёрту свой плащ. Чёрт потом спас его из заточения и по смерти пристроил сюда. Работа не пыльная.
Следующий блок-пост
— Кто идет?
— Неключимая сила, — ответил Пармен, обманывая недалекого, но доброго рыцаря. Парой шагов позже пробурчав. — Я не согласен с Гжимултовским концептуально. Кино должно являться в руках партии могущественным средством коммунистического просвещения и агитации.
Степан же соответственно подумал: «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган».
— А что он на такую тему снимает, необычную?
— Ай! — взнервничал Пармен. — Он же у нас верующий. Мечтает нашего брата атеиста запугать. Не там ищем. Дьяволу самое место спрятаться в церкви.
Продвигались некоторое время дальше, пока совсем не стемнело. Только периодически стены огромного туннеля озарялись кровавыми сполохами.
— Крысы, — приказал режиссер и навстречу идущим бросились сотни комков, только писк-визг стоял.
— Они же не настоящие? — спросил Головатый. Хоть он и чёрт-мухопожиратель, а крыс, как видно, не любил. Мухи другое дело — деликатес.
— Самые настоящие, — пояснил Пармен, но успокоил. — Не обращайте внимания, они дрессированные. То есть жутко голодные и чешут со всех ног к еде. Им не до нас.
— Мы тоже еда, — не согласился Головатый.
Снова посветлело, туннель раскрылся воронкой и вдруг грохнуло. Степан вздрогнув, задрал голову. Над головами парил орфеон в сотню грешников и пел, конечно не пьячэволе{piacevole (ит.) — приятно.}, какое к чёрту пьячэволе в аду? а дружно гавкал похожее на германские марши времен Второй мировой. Неожиданно — обрыв, они остановились, свет в глаза и дух захватило от панорамы, открывшейся внизу.
— Однако помещеньица у них! — восхитился Головатый.