— Комси комса. Учение древней Стои о периодическом воспламенении мира?
Степан раскинулся на ковре, слушая. Девушка ходила по комнате в шелковом халате, ела ложечкой йогурт и объясняла:
— Идея такая. Конец недели и на выходные необходимо расслабиться. Родители моей новой знакомой купили дачу, за эту неделю завезли мебель, технику и улетели на Крит покупаться. Ты едешь на фазенду сегодня, растолкаешь мебель, подключишь холодильник, то, что еще укажет хозяйка, прочее, — повернула смазливую головку к Степану, подмигнула. — Завтра остальные заезжают гамузом. Маша говорит, там такой сосновый бор, будем шашлычничать, а тебе карты в руки и форы сутки, — сморщила носик. — Здесь есть только одна сложность.
Степан сразу сел по-буддистки.
— Маша очень красивая девушка. Хорошенькая до не могу! Даже у меня что-то ёкает, когда на неё смотрю. Глаза голубые — блюда озер, на ресницах, кажется, до сих пор лежит роса и иней. Нежный аппетитно-порочный рот…
— Ты ж себя описала.
И получил ложечкой по лбу.
Степан сщелил глаза. Да, это проблема. Кто не сталкивался с «комплексом красивой женщины»? Она гибка, как лань, хрупка, как сосуд, «Владычица радости, полная восхвалений» или там «Сладостный голос во дворце. Слышу голос твой — ликую!». Скажем, перемещает общественный транспорт мужчину, прижав пассажирскими массами к фемине. И что? Будет он блистать, охмурять, тащить в постель? Вряд ли. Скорее перепугается от мысли, что она может его стать, ужаснётся от картинки, как она горячим языком по внутренней стороне бедра от колена к… или в другом месте… мама мия! Однозначно — мужчины, не бойтесь красивых женщин! Но боится среднеарифметический мужчина их. И Степан боялся. Студентом. На первом курсе. Сразу по поступлении. Да был он сибиряк. Настырные они. Проанализировав, решил: страшно — значит нападай. И решив так, нападал боевой осой. И покорял. Как не выкинуть белый флаг, если самих красавиц такое положение вещей беспокоит. Кажется — неприступная крепость, любовников у нее, что сушеных мух за советскими двойными рамами. Оттого, что так думают, да шарахаются в сторону, Цирцеи эти одиноки порой и несчастливы безмерно. Потом еще любимая Стёпина обезьянка, пример для подражания, божок белый и идолище смердяще — Александр Сергеевич. Кривоног, волосат, едуч, пьяница, да кобелек еще тот был (уж биографам его сие хорошо известно). Цеплялся к каждой юбке именно оттого, что кривоног, волосат и так далее. Добившись же своего, моментально терял интерес к даме. Даже не терял, а вел себя непорядочно. «У Анны Керны ноги скверны…» О ком это? Да о той, о которой во время любовного гона «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты!». А залез под юбку, так видишь ли, линия ног не понравилась, подавай ему стройность готической буквы. Впрочем, спросу с Пушкина никакого. Что поделаешь, гений! Единственный на всю страну читатель запретной библиотеки Вольтера, допущенный туда «высочайшим разрешением». Нет, Степан Андреевич был порядочнее Александра Сергеевича, поматросившего и бросившего. Он своих женщин берёг. Это капитал. И возможность присовокупить еще одно замечательное его сразу возбудила и напрягла.
— Ты хоть вымой в озере благовонные стопы, enfant terrible.
— У семи нянек — четырнадцать сисек, — огрызнулся Степан и снова получил ложечкой по лбу.
— Девушка, между прочим, свободная. Так ли я всё понимаю?
Степан потянулся.
— На этот вопрос без адвоката не отвечаю. То-то думаю, зубная щетка утром на пол упала — к чему бы? Оказывается, к знакомству.
Тётя не согласилась, а пошутила с самым серьезным видом:
— Эта примета к кариесу волос, а не к тому, на что ты надеешься. Любви захотел, племянничек?
Вскочил на ноги, чмокнул тётушку в плечо.
— Не кокаину же?!
Положив пальцы на теплое плечо девушки, дышал, замирая от удовольствия. Сосновый запах такой спокойный. Не то чтобы свежий, вкусный, а спокойный.
В стекле озера застряло одинокое облако, переливая цвет из фиолетового в темно-синий. Облако со своим отражением и не могло никуда деться — ветра не было. К тому же со всех сторон его держали гвоздики первых звезд. Сосняк стоял стеной, почти закрывая огоньки соседних дач. В плавающем сознании причудливо мешались ученая болтовня из не выключенного в соседней комнате телевизора и их разговор.
… основу эликсира бессмертия составляли: красная ртуть, мышьяк, сода и перламутр. Вещество подвергалось девяти превращениям. Выпивший её, превратившись в журавля, мог подняться в жилище гениев…
Её глаза подозрительно блестели. Так вечером светятся на темной земле дождевые лужицы.
К женщинам после всего он испытывал приступ благодарности, но чуть позже ему было наплевать вообще на всех женщин мира, нужен только обморочный сон. Спросил, догадавшись:
— Неужели ты не…
— Нет, я всегда его обманывала.
Замерла, размышляя о своем женском несчастье.
Устало пульсировало сознание, стеклянея в наркотике полусна.
… природа — разум в процессе становления. Бессознательное обращаемое в сознание…
— Я знаю, что из десяти женщин не может чуть не половина…
Задумался. Как не взять пропуск на самое бесподобное? Лучшее времяпрепровождение — секс.
… космос — разумное существо, живущее в бесконечности. Зевс — сама вселенная. Саморазвитие мира циклично. Каждый цикл заканчивается превращением всего в огонь…
В уголках глаз её бриллиантики.
… пневма связывает в непрерывное целое, создает симпатию космическую всех частей и тел…
Степан смотрел на редкостный девичий профиль, жалел, стирал пальцем слезинки.
— Я знаю, как должно быть. Снилось, будто я качаюсь на качелях, а веревки у них такие длинные, что не видно, за что привязаны, подо мной облака. И когда доска на самом верху, я срываюсь, лечу вниз. Но знаю — дна нет, я не погибну, буду падать так всю оставшуюся жизнь.
А это оно и есть. Чувствуешь, что умираешь, но умереть не можешь до конца никогда.
— Все мы бессмертны, пока не умрём.
… смерть не имеет к нам никакого отношения. Когда ты есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступит, то нас уже нет…
Нирвана. Надо лечь на спину и смотреть, как из пупа растет лотос.
… вечность — шар размером с гору, сделанный из крепчайшей оружейной бронзы. Каждый день на шар садится маленькая птичка и уносит на своих лапках только дыхание бронзы. Когда спустя бесконечную череду дней и ночей птичка сотрет шар, это и будет называться…
Вечность лежали без движения. За дачами проехала машина: ы-шы-ы… Ночное светило разливало мёд лунного света.
— Ответь мне, — касаясь кожи только краешком дыхания.
… подходя к Чу, учитель натолкнулся на белый череп. Учитель стеганув череп хлыстом, спросил: «Довела ли тебя до этого безрассудная жажда жизни или секира на плахе, когда служил побежденному царству? Недобрые дела или долгие годы жизни?». Закончив речь, учитель лег спать, положив под голову череп…
Её первый мужчина старался как мог, но не дано ему было своим электричеством проникнуть под кожу непостижимой сущности женщины.
… в полночь череп привиделся ему и молвил: «В твоих словах бремя мучений живого человека. После смерти их нет. Хочешь ли выслушать мертвого?». «Хочу.» — ответил учитель…
Страдальчески-удивленно подняв брови, прислушивалась к себе, мужчина ждал, пустят ли его из комнаты, освещенной тысячью свечей, в сладчайшую темноту.
Веревки вырвались из рук, качели полетели от нее в чужое небо. Она полетела в своё. Ойкнула ночная птица. Куранты ударили ноюще. Бред полусна уходил. Еще носились остатки текстов, еще догорали угли желания, отступающая страсть тянула пальцы… Мягко улыбаясь, одной рукой обхватила его шею, прижимая к себе, другую свесила через край кровати и потусторонне гладила внешней стороной ладони холодную плоскость лакированной тумбочки.
— Приснилось что ли? В голове какие-то… Телевизор выключен?
— Не знаю, милый. Расскажи, что померещилось.
— Для мертвого нет царя наверху, ни слуг внизу. Тлен его лежит в русле дней без движения. Равнодушно смотрит он на смену годовых циклов неба и земли. Такого счастья нет даже у царя, обращенного к югу. Не поверив ему, учитель сказал: «А хочешь, я верну тебя к порогу последнего дыхания, отдам плоть, верну отца, мать, жену, детей, любимых друзей?» Череп нахмурился костью и ответил: «Только живое способно сменить царственное счастье покоя на человеческие муки.» В общем, чукчи перелётные, стаями залётными… Нельзя девочкам целовать мальчиков в такие места. О-о-о! Я добрею, я еврею, я подругу негром брею… не хохочи, продолжай!