Россия сверху — чертёж пьяного чертёжника. Германия сверху — чертёж геометра, свихнувшегося на почве своей педантичности.
Нам не понять друг друга, и порознь не получается. Союз борцов, русскихпрусских. То Германия, крепкая женщина, берет на себя лидерство (царицы-то наши откуда?), то Россия сверху в геле-лубриканте совместимом с латексом. Немецкая философия, философия центральной Европы, не знающей, что такое лизнуть в сорокаградусный мороз на спор лезвие топора. Всё значительно: и «Критика чистого разума», и гегелевская феноменология духа, но ску-у-учно, ребята! Per se!{(лат.) само по себе} Потом, Германия — с позволения сказать, сомнительной чистоты, хоть её знаменитый порядок и притча во языцех. Кругом каждую минуту слышишь: «О шайсэ!»{(нем.) дерьмо}.
Однако где-то даже приятно снова увидеть позолоченного Меркурия на колонне, бога торговли, олицетворяющего собой остов немецкой души, площадь перед биржей, где на газонах лентяйничали с пивком колоритные пэнэры- кровники русских бичей, и ту самую корявую каменную бабищу — эмблему бандформирований бездарностей.
В посреднической фирме Бумажному предложили такого переводчика, что позже, когда тот проявил себя в такси, Степан еле совладал с собой, чтобы не рассмеяться. Буква «ж» у него деформировалась в «з», «ш» в «с», а «ч» в «ц». «Миска косолапый по лесу идёт, сиськи собирает и в карман кладёт.»
Проехали Сити, проехали Прагкладбище с могилой самого Фердинанда Цепелина, графа, доктора инженерных наук, генерала кавалерии и строителя дирижаблей. Затор на дороге объехали через Бад-Канштат, древнейшую часть города (старше Москвы на двести лет), где стоит дом знаменитого «степного волка» Германа Гессе, где, дело прошлое, пофонтанировал Степан Бумажный, законный сынок богемы. Миновали главное кладбище, где упокоились Фридрих и его дева, известные в опиумных курильнях Александрии как «153-меховые номархи», у французких леваков как «Бешеный Фридрих и К?» и бомбисты N 2 — в итальянских красных бригадах. Самое интересное — они покупали картины. Не коллекционировали, но покупали картины только зелёного цвета и тут же сжигали их на глазах автора под одобрительный вой анархистов и стрельбу шампанским. Наконец, въехали в тихий двухэтажный район хаусбезитцеров.
Светило психологии представлял из себя симпатичного шваба неразвитой лысоватости. Его предрасположенность к полноте умалялась шустростью. Точно так же, как швабская чванливость (шваб без этого — не шваб) заметно, как «царской водкой» растворялась русской безалаберщиной. Не зря же он выпендривался перед студентками на ирригационных сооружениях.
— Он спрасывает, кто его порекомендовал?
Степан, как мог, описал типично славянскую красоту.
— Stop! Stop! — вскричал превеликим голосом профессор.- Ich kenne sie! Ich erinnere mich an sie! Nataschchen! SЭßchen!
Он хлопнув себя по пухленьким ляжечкам, вдохновенно заметался между кушеткой и стенкой, на которой висел экслибрис с его именем и двуликим Янусом с лысинкой на двоих.
— Стоп! Стоп! Я знаю её! Помню! Натасецка! Сладенькая!
Похоже, студентка не только ставила точку над i невезучему ныряльщику.
— Also?
— Итак, в цём проблема?
Степан протянул пузырек с жемчужинкой и рассказал через придуривающегося переводчика по порядку.
Профессору ясно, только стоила ли овчинка выделки? Он ведь только по инфекционной шизофрении. В любом случае, немедленно отправят слюну в лабораторию, а пока посетят одно заведение. Как вернутся, анализы будут уже готовы. Но расскажите, расскажите о Наташечке. Сильно она изменилась, сладенькая? Как включил профессор в своё сердце барышню на оросительном канале, так и не успел выключить.
Скоро подьехали на штромайеровском «крайслере» серии «Ле Барон» к телецентру. Их встретила страшнющая немка (честное слово, страшней германской войны!) с лицом, перекошенным профессиональной улыбкой. Если бы не её правильные ноги, немку с чистой совестью можно было усыпить. Степан еще тогда отметил про себя: все красивые немки — если не полячки, то русские из переселенцев-аусзидлеров, но у страшных немок классные ноги. Вспомнить фрау Мельникоф, галерейщицу из Хайдельберга, постоянно хлопочущую женщину с потным носиком. Но ножки-и! Нельзя говорить, что нации не повезло. Пусть до пояса — уже терпимо. И чем дальше от океанического побережья Франции в сторону славянских племен, тем женщины красивее. Мужчины, правда, наоборот. Почему? — один бес понимает сей кунштюк. Не зря арийские мужчины любят брать в жены славянок. Немочки же мстят, заводя мускусных любовников негритянской расы. Насчёт французских женщин, раз точка отсчёта с них, так это миф. Француженки похожи на алжирок; коренастенькие смугленькие крестьяночки. Но шарм имеет место, грех соврать. Плюс французская, лучшая парфюмерия мира.
Бумажного с переводчиком, пронумеровав, усадили к зрителям-участникам. Герр Штромайер, второй по значению человек, восседал в кресле посредине студии. Первый по значению человек — ведущий, невозможный хлюст в красном пиджаке, сразу взял быка за рога. Интрига шоу «Мечтай и делай» в следующем. Человек — существо светское. Его поведение — наезженная колея условностей. Человечество изначально осталось бы дерущейся ордой, если бы не работал общественный договор: я не стану делать тебе того, чего не хочу, чтобы ты делал мне. Но такой принцип является и удавкой на горле тайных желаний, распутыванием которых занимались еще два знаменитых арийца — Зигмунд Фрейд и его ученик, товарищ и последовательный оппонент Карл Густав Юнг.
Дальше так: девушки-операторы по двум десяткам телефонных линий (номера метровыми цифрами за герром Штромайером, от которого собственно идея этого шоу) принимают самое, САМОЕ! скрываемое от общественного глаза желание. Конфиденциальность гарантирована. Фамилия и фантазии абонента такая же тайна, как точная дата начала Третьей мировой войны. Компьютер свяжет совпадающие варианты, после чего заявителю сообщится телефон партнёра. Шоу же имеет со всего тот навар, что, как всегда в таком массовом деле, найдутся эксгибиционисты, желающие оголиться. Точно так же получат приятствия и телезрители, по своей природе — вуайеристы, любители подглядывать за эксгибиционистами из кустов.
Обьявили, что в студии присутствует психолог с мировым именем — герр Штромайер, в качестве куратора и толкователя. Толкач — хлюст, валандающийся в лучах прожекторов, расстарался. Зрители заволновались. Принцип «на миру и смерть красна» работал, да еще как.
— Also, mеine Damen und Herren?! — надрывался мокрогубый. И предлагал первому на пробу заявить себя, лиха беда начало!
Первый эксгибиционист, понятно, объявился. Точнее эксгибиционистка. Поднялась страшнющая немка (ноги у неё, честно сказать, тоже на грани фола).
Переводчик отрабатывал свой хлеб:
— Она говорит, цто её бывсый муз, турок, в минуты раздразения угрозал тем, цто грозился зарыть в саду её зубной мост.
В зале смех и нервное оживление.
— Найдется ли тот, кто способен доказать, цто мост в одезде губ мозно использовать помимо его прямого назначения — зевать.
— Зевать? — переспросил Степан.
— Ну да, зевать.
«Ах, жевать.» — догадался сам.
Оператор отщелкала на компьютере эту дичь. Тут аудиторию прорвало. Посыпались самые экзотические подачи. Много было комичных, но как раз этого и добивались устроители шоу. Чего-чего, а провоцировать телевизионщики умеют. Пока пристрелка. Переводчик перевёл, что когда названный штутгартец валялся в Испании на пляже в отпуске, созерцая свой живот — в конце второй недели медиатации ему вдруг до такой степени захотелось, что, просит прощения за интимные подробности, пришлось перевернуться на любимый живот и мечтать так дальше, так вот, вдруг так натурально представилось, что приезжает он на следующий год сюда же, записывайте адресс… Ближе к телу! как говорил Ги де Мопассан. Он поднимается в апартаменты, принимает душ, заходит в зал — задернутые портьеры, зажженные свечи, шампанское, ананасы, как положено, и ложится на спину на стол (в плавочках, само собой, он не эксгибиционист какой-нибудь). Ровно в двенадцать ночи без стука входят три женщины (дверь предусмотрительно не заперта). На женщинах вечерние платья для коктейля, лайковые перчатки, от перчаток до бретелек
пренепременно лакомые местечки, от которых мороз по коже, парфюм, по-малому — оправдательный концепт маньяков — «Эскапе». Also! Женщины выпивают по бокалу шампанского, закуривают длинные сигаретки и…
Публика оскалилась.
— Und?! — взвизгнул ведущий.
Рассаживаются вокруг и…
— Und?!!
И играют на животе в карты.
Как, и больше ничего?!
А ничего, ему достаточно. Мало того, если женщины безоговорочно красивы, он готов оплатить авиабилеты, платья для коктейля и благоудушный «Эскапе». Игра стоит свеч!
Профессор оклемался быстро. В конце всеобщего веселья и хохота он ловко вставил психологическую инкрустацию о том, что вот вам, господа, и антитетический противоход, способный вскрыть любое обстоятельство. Тело — шатёр, окружающий душу, но самое интересное на свете — ковыряться в самом себе. Мол, всё надоест, любые зрелища, деликатесы и роскошь, а бездну психологии ещё близко не мерили. Кулик нахваливал своё болото. Ведущий же растравлял аудиторию в том плане, что нам не нужна серость будней, давайте, давайте мысли с поднятым забралом.
— Los, meine Damen und Herren! — тыкая забрызганным микрофоном под нос всем по очереди.
Степан от микрофона увернулся. Переводчик не стал. Когда он закончил, публика дружно выдохнула:
— О-о-о!
Переводчик обернулся, лихорадочно блестя глазами после откровения. Зрачок кинокамеры либо гипнотизирует, либо возбуждает.
— Помру и никто не узнает, какой хоросый у меня вкус!
Степан из вежливости поинтересовался о заявке. Переводчик только оконтурил в том плане, что мы показали немцам, как пьют русские, сдувая пламя с кружки.
Ведущий победоносно сообщил, что есть первый результат. Компьютер связал заявителя под номером таким-то (охотно готового открыться, это группа студентов) и присутствующего в студии номера пятидесятого. Если номер желает, он может высказаться, если нет, конфиденциальность гарантирована. Номер пятьдесят открыться пожелал. Поднялась смазливая девица и сообщила, что предложила себя в качестве жертвы. Тут же мгновенно перезвонили студентам и всех оглушил радостный вой. Студенты-историки, воодушевленные «Мозельским», решили основать новую религию копуляционного толка и им как раз не хватало для раскачки кровавой жертвы. После того как были получены клятвенные заверения в том, что кровь жертвы будет состоять из малинового сиропа, обрадовавшейся до тех же малиновых пятен на щеках девице тут же выписали билет туда-обратно, плюс выразительные командировочные.
Телевизионщики помазали по губам грамотно. После ласкающего меркантильную германскую душу приёмчика, все как с цепи сорвались. Ведущий почти перестал брехать и подзуживать публику, только метался по рядам с микрофоном. Целовальник из публики предложил услуги по целованию сестер. Количество поцелуев — одна тысяча. Для многократных лобызаний готовы две женщины, но не сестры, а моложавая мама и перезревшая дочь. Богатенький Буратино из Аахена захотел купить чью-нибудь душу. Опять совмещение. Какой-то божий одуванчик передавал на хранение любимую кошку, после смерти превращенную в чучело таксидермистом. Примитивно, но сентиментально. Понравилась сделка баден-баденца, ищущего партнера, чтобы уйти в дикую канадскую тайгу искать легендарное золото ирокезов, и старичка, задумавшего оставить достойному наследнику фамильные драгоценности во главе с алмазом, таким, что, стукнешь — убьёшь. Наследника старичок искал на конкурсной основе по поводу своей страсти к породистым лошадям. Кончилось тем, что баден-баденец согласился использовать в тайге чистокровную кобылу богатого старичка, что в общем-то дурость и, само собой, каторга для кобылы, регулярно слать отчеты о проделанной работе и ждать племянника старичка, который, как только заканчивает сессию, сразу летит к искателю приключений на помощь. Надо думать, племяннику в жизнь не захотелось бы кормить собой канадских комаров размером с тюбик с атикомаринной мазью, если бы не фамильные драгоценности.
Конечно, больше всего было сексуально окрашенных предложений. Владелец фирмы по производству матрацев грезил о балерине. А вот уходящая на пенсию балерина как раз искала делового человека. Бизнесмен-балетоман в аудитории сразу вспотел от вожделения, когда на экране появилась фотография балерины в белой пачке, с страусиным пером в прическе. Кто же знал, что балерины выходят на пенсию всего в тридцать восемь лет? Думается, воздушная балерина приберет к рукам производителя матрацев, тем более, что у того тринадцатый номер. Блондинка темпераментных итальянских кровей, мечтала о сексе в невесомости. На её счастье шоу смотрел китайский турист, сотрудник фирмы, занимающейся подготовкой в космонавты граждан в специальном центре, под руководством настоящего русского космонавта. Деловой человек в рекламных целях сделал беспрецедентную скидку и тут же объявился некто, который на плохом английском с выраженным арабским акцентом изъявил желание оплатить их совместное обучение в центре и полет на китайском многоразовом челноке. Мужчина не думал конкретно о сексе в космосе, ему всего лишь хотелось перчика: на крышке рояля, стоя в гамаке, так далее, но компьютер связал две заявки. Знали бы они, что в сексе в невесомости нет никакого удовольствия. Это признали американские астронавты, проводившие соответствующие эксперименты. Может быть, они не достигли оргазма, потому что их опутали проводами, обклеили датчиками и снимали кинокамерами, кто его знает? Во всяком случае, араба, итак с гаремом, наверное, только так можно вздрючить на этом этапе его жизни. Нашлись граждане (и немало), желающие переспать со знаменитостями. Один участник мечтал о сексе с активно стареющей Мадонной. То-то же обрадуется, когда ему предложат победительницу конкурса двойников. Тем более, эрзац-Мадонна моложе оригинала на двенадцать лет. Двенадцать лет назад, честно сказать, Мадонна тоже выглядела потасканной кошкой. Но кто поймет фаната, готового ласкать скелет кумира? Один говорит: «Побежим.», другой говорит: «Полежим.», третий говорит: «Покачаемся!»
Герр Штромайер отработал по императивным грёзам человечества. Тортю — черепаховый суп, подаваемый в раковине черепахи, Виджняна обитает в сердце, но может выходить из тела по разным отверстиям. Как думаете, преимущественно из какого, meine Damen und Herren? Пенсионеры-моралисты, сдирающие наклейки гадёнышей в лифтах. Сдирают они остервенело не из моральных соображений, просто наклейки с арбузными грудями, — напоминание о простатите и констатация того, что, увы! закончены войнушки за девушек. Губная помада — символ фаллоса, касающегося губ. Либидо является глубочайшим пластом душевной геологии, кипящим вулканом, пока не прорывается рассекреченным побуждением, как у них здесь, сейчас, в почти семейном кругу, в такой уютной студии, с такой замечательной публикой. Гип-гип, ура!