Степан перебил:
— А что у нас возможно? — проикав очередью. — Извиняюсь.
Докторша взвилась так, что сразу ясно, от чего её в жизни больше всего с души воротит.
— От тебя же несет за километр!
Ну уж за километр. Метров за пять уже ничего не унюхаешь. Но хоть виноват, как поповский пёс, сьевший мясо, но смотрит на докторшу с такой же мольбой, как пёс перед умервщлением. Наташечка взгляда не выдерживает и начинает говорить. Сейчас с Абигелью пока ещё неладно. Спазм взора, кататоническое состояние: поднимаешь ей руку — рука так и остается. Если бы не современная медицина, дальше вероятна была бы кома, самая глубокая степень помрачения сознания, после чего только…
В этом месте у слабого пола из глаз бы слёзки на колёсках, он же скрипит зубами. Наташечка замолкает, подходит, само сочувствие. Степан отворачивается (раздарите своё сочуствие блядям на юбки!). Но психолог поворачивает к себе, вздёргивает его подбородок пальцами, пахнущими лаком для ногтей.
— Типичный русский мужик! Чуть что- сразу за бутылку. Мы поможем. Верь мне!
Степану, сидя на стуле, удобно взять врача за бёдра.
— Вы замужем?
Наташечка напрягается, но совсем каменеет, когда слышит историю про «машинку для секса».
— Хоть с температурой приползу и… Вылечите как-нибудь только! Блин, что я несу..?!
— Скотина! — отскакивая от прокаженного. — Животное, балдуин, дебил с дуба рухнувший!
Кто-то сунулся в кабинет. Наташечка так на него рыкнула, что визитер с ойканьем захлопнул дверь.
До чего красивая женщина! Если красивая русская женщина сердится — любого немца запросто может кондрат схватить от вожделения. Против этого, если немка гневается, так банально в ушах дует и молоко скисает.
— Паразит такой! Думаешь, мы ничего не делаем? Я не позже завтрашнего утра собиралась электрошоком пробовать. Вот же какой урод, дурака понюхавший.
— А что электрошок..?
Русские женщины такие отходчивые.
— То электрошок, пришить бы тебе пуговицу на рот!
Сегодня её глюкозой подкормили, витаминами поддержали, а завтра с утречка сделали бы электрошок. Очнётся — проведут пробный поиск. Потом инсулиновым шоком, помягче, медикаменты, психоанализ, далее, как положено.
— Сегодня… давайте сейчас электрошок сделаем?
— Тебе — пожалуйста. Вон розетка, послюнявь два пальца и воткни.
Наташечка от возмущения пошла сверхрумянцем через свой крашеный румянец. Знала бы, что Степан Андреевич пожалует — совсем бы не красилась.
— Вы же сами сказали, она уже готова.
— Педикюр тебе не сделать? Достал! У меня рабочий день давно закончился. До свиданья, и отвали! Я пошла домой!
Каталку вкатили в электрошоковую. На Степане белый халат. Типичный медбрат. Тем более от медсестёр после процедур тоже спиртным пахнет. Попу перед уколом чем дезинфецируют?
— Кому не лень, мной пользуются! — приклеивая липучками электроды. — Возьму, да соглашусь, где наша не пропадала! Тем более: я почти разведённая. Как позвоню в пять утра, срочный вызов! Ох, сейчас ведь начинается семнадцатая серия «Любви первый взгляд»! Так, машинка с турбонадувом, я пошла организую кофе, упадок сил у меня с тобой. А ты сиди себе, прилипни.
— А сколько ждать?
Сколько надо, столько и ждать. Не подбивай клин под овсяный блин. Поджарится — сам свалится. Он думал, они ничего не умеют? Очнётся больная — будет на диво чудным ребёнком. Сознание — выстиранное, агрессии никакой, страхов никаких.
— И сколько она будет такой?
Наташечка в дверях обернулась, навроде того, что сморщила алебастровый лоб. Алебастр — совершенный материал, морщится плохо.
— Уж сутки гарантирую. Ты кофе с сахаром пьешь? Сколько кусочков?
— Общечеловеческий стандарт — три.
Посидел, попялился в окно, где вечерние тени грубо отфактурили любую мелочь, потом высмотрел в стеклянном шкавчике бутылек, достал, понюхал, отметил: спирт! и выпил. Из глаз брызнуло, как у слабого пола. От уколов тоже плачут. Спирт может вон там, на улице называется алкоголем, а здесь, в больнице медицинский спирт называется лекарством.
Запикало. Сработала автоматика и стрелки пьяно завалились к нулям.
— Э-э, ты что ли, задевший небо?
— А-а-аби! — у Степана брови в метре над головой.
Бросился снимать электроды.
— Да больно! Потише! — вскричала Абигель, когда он чересчур резко сорвал очередную липучку.
— Ученик цирюльника учится на головах сирот. Неквалифицированный я санитар! — сдержать восторг жизни не было никаких сил. Ай, да Наташечка! Ну надо же!
— Смотри, у меня пупырышки на руках, а мне захотелось мороженого. Продается такое, называется «Дашенька». Очень нравится.
— А ха-ха-ха, ты моя! — закатился. — Надо же: мороженого!
— Эти написали: «Дашенька».
— Ха-ха, кто написал?
— Да вон на полке кусочки мяса написали. Я потому и захотела его, потому что написали.
— Какие кусочки мяса? — не понял Степан, поворачиваясь к полке.
На ней метались живые буквы. Пометавшись, сложились в слово. Прочитать невозможно.
— Задом наперёд, — пискнула одна буква.
Перемешались, сталкиваясь и тихо переругиваясь, наконец сложились в слово «Дашенька». Остальные, оставшиеся не у дел буковки, жались за спинами участвующих к кафелю стены.
— Я боюсь! Пусть она возьмёт свой кусок мяса и улетит! Махни на неё!