Холеная женщина оперлась подбородком о пальчик с чернеющим в кольце камнем ведьм — турмалином. Если уж дошли до опросов, в таком случае он скажет избирательно.
— Не торгуйся, я хочу знать всё. Итак, что представляют из себя твои метафизические войны?
Ну, хорошо, хорошо, слушайте, если интересует. У него всегда были проблемы с «Кобальтом спектральным». Замечательная краска. Густой синий, немного в фиолетовую сторону. Но есть в ней что-то… навроде одной сибирской рыбки: с одной стороны, деликатес, но, если в сетях хоть полчаса перестоит, в ней вырабатывается сильный яд. Так гурманы и наслаждаются на грани отравления. И с «Кобальтом» где-то похоже. Возьмёт тюбик, подержит и бросит. А там, где пальцами берёт тюбик у пупа, на этом месте за долгое время сомнений осталась передавленная талия. Порой пишет картину, рядом столик, тюбики лежат, готовые к бою, патронами, каждый на своем месте, в порядке от теплого к холодному. Если красками распоряжается «масляный человек», тогда ладно…
— «Масляный человек»..? Кескё-сэ?
— Подмастерье. Давайте не будем уходить от генеральной линии.
Иногда вызверится на картину, сунет руку не оглядываясь в краски и чувствует: в руке — та самая талия не поддающегося дрессуре цвета. Глянет — точно, в руках «Кобальт спектральный». Но рассказанное также со всем прочим. У «Индийской желтой» характерный царапающий колпачок, «Краплака» осталось на четверть, он культяпкой валяется. Тюбик с «Фиолетовой» случайно проткнут, поэтому, когда давит краску, всегда из ранки на боку выдавливается капля-другая. Но «Фиолетовая» мгновенно засыхает и на тюбике под пальцами ощущается в некотором роде доброкачественная опухоль, упругая, чуть липнущая, почти живая. На «Ультрамарин» как-то наступил ногой, и он плоский, что камбала. «Фц» — гофрированная, У «Сажи газовой» пропал куда-то колпачок, он нашел ему другой, но с другой резьбой, поэтому только тронь, колпачок будто ждет — сразу сваливается и мажется, Степан ему за испорченные штаны и шорты даже имя собственное дал — «Трубочист». Думается, понятно, в какой степени своя жизнь только на столике с тюбиками. А ведь есть еще кисти, мастихины, муштабель, палитра, станок, Август-Боб бензольный. Но разговор пока только о первой субкультуре. И вот однажды, но не единожды, происходит возмущение установленного порядка. Как правило, виной — сопротивление картины. Всё, как говорится, смешалось в доме Нских. Коммуникации разрушены, тюбики перепутаны, колпачки свинчены, валяются где попало, у некоторых — подзасохло устье, так бы, в нормальном состоянии, проткнул черенком кисти и спокойно выдавил сколько надо, а сейчас не до этого — скачки. Последний круг, толпа беснуется, кони в мыле, жокеи невменяемые, нефть в венах подожгли, поэтому остаётся сматериться, давануть в сердцах тюбик, а он, ясное дело, взрывается в руках. В таком же роде остальное. Сунь руку не оглядываясь, на ощупь, только там ждет не установленный порядок, а метафизический хаос, в войне с которым порой только и можно получить удивительные результаты.
В общем, картин этих он написал семь штук, а потом отлеживался полгода. Дружок Иван, когда увидел серию, натурально упал в обморок, а оклемавшись, натравил старикашку, оказавшегося легендарным коллекционером и вампиром, высасывающим души живописцев. С другой стороны, он избавился от картин с облегчением. Смотреть на них было не по себе, сразу хотелось поесть сырого мяса, может быть, даже человеческого. Тем более не стояло речи сфотографировать картины для отчётности. Степан потом в газете прочитал об ограблении: коллекционер исчез вместе с картинами, возбуждено уголовное дело, но до сих пор никаких следов.
— Ты их продал ему?
— Убей бедного! Все семь штук. Но не за деньги, а за мешок из-под картошки отличнейших красок. За деньги их продавать было бы тоже самое, что обменивать кольцо Клеопатры на колонну грузовиков до горизонта с ливерной колбасой.
— Не совсем понимаю, дорогой, почему эти картины отразились тебе в метафизическом зеркале. Святочные гадания при свечах?
— Да, забыл сказать главное. Я их писал в темноте.
— То есть..? В какой ещё темноте?
Понятное дело, в абсолютной. Каждый раз приходилось по полдня завешивать окна чем попало, чтоб ни один фотон не просочился бы. Любая муха, случайно попавшая в этот момент в помещение, сошла бы с ума и погибла там, не найдя дорогу наружу. Порой казалось, к концу работы, что висит в пустоте и звезды вокруг уже давно погасли или взорвались, или сжались в черные дыры. Порой даже переставал понимать, где верх и низ, не говоря уже о том, в какой стороне находится холст.
— Сумасшедствие какое! Ох не прост ты, человечек! Однако прервемся по поводу сверхчувственных принципов. Есть что-нибудь острое, ленточки разрезать? Или перегрызи.
— Вау! Мечта пуха. Его из воздуха взбили что ли, родного?
— Хорош торт? Спецзаказ для нас с тобой.
— А что за дырка в середине?
— Это тоже метафизическое отверстие, через которое душа прекрасной бабочкой улетит на небо. Не хлопай глазами, красота моя, одевай на себя.
— Кого… чего?
— Кого-чего… Метафизическое отверстие. Как я его обожаю!
Степан дёрнул плечиками.
— Кажется, я знаю, почему черепаху Тортилу назвали Тортилой. Панцырь — в кладовку, на спину — шикарный торт. Рецепт такой: два яйца, стакан сахара, стакан грецких орехов, стакан изюма, стакан муки, соды на кончике ножа. Заранее промыть изюм, растереть яйца с сахаром… ну, Пё-о-орл, вам только сахару не хватает… Умоляю-у-у, отпустите метафизика…
Черноглазый Аграрий, Чагатайский Автохтон: Послющай, Зоя, ти видищь того чэловэка? Да вон, с ящиком.
Химическая Блондинка: Парень с этюдником, что ли?
ЧАЧА: Он. Пачиму он сыел свою розу?
ХБ: А он съел?
ЧАЧА: Клянусь мамой, он сыел! Эта прутик у него в руках биль роза!
ХБ: Может быть, у него каких-то телец не хватает?
ЧАЧА: Каких тэлец, Зоя?! Смотри, он что час дэлает?
ХБ: Кажется, обкусывает шипы… И выплевывает.
ЧАЧА: Скажи мнэ, здеся всэ идят сырыи розы, которые мы парадаём?
ХБ: Больной какой-то. Ну его! Айда в «Мак-Дональдс». Мы-то с тобой в полном ажуре.
ЧАЧА: Но мнэ хочэца знать, что он собираитца дэлать с палочкой? Смищной Москва! Айда.
Несмотря на обязанность оставлять в предмете идеальную красоту, делать это не хочется. И по большому счёту, невозможно. Художник в поисках идеала, отсекающий уродство, и художник, выставляющий идеальное уродство, оба смешны. Позади естественной видимости явлений нет четкости. Пусть венценосный гурман наслаждается, помня о том, что может быть отравлен в любую минуту забежавшим в поварню народом. Вопрос баланса — настоящий творческий метод. Изворотливость эквилибриста как раз позволяет увидеть в корове, мирно пасущейся на лугу, бешеную пляску электронов. Точно так художники, мечтающие попасть в тайный храм духа (попадали единицы, избранники Меркурия), приноравливались жить на проволоке, кто сколько сможет, или чаще повисали на ней на одном-двух пальцах. Примером тому любой музей. Когда выдерживаешь заигрывание с твоим сердцем, вместилищем разума, множества картин, начинаешь видеть свет там, где нет каких-то особенных эффектных замесов, мастерски выписанных иллюзорных плоскостей и останавливаешься перед Рембрандтом, скребёшь в затылке, пучишь глаза с мишурой, чмокаешь с досадой ртом, не понимая, почему вдруг свет идет от его «Старика в красном», а, скажем, не от «Прекрасной Зелии» Энгра. Или, продолжая ряд: возвращаясь из музея домой, прослушивая в троллейбусе на плеере минорную прелюдию Шопена (какая извращенная комбинация — минорная прелюдия на плеере, и в троллейбусе), — понимаешь, что и от неё идет свет, а от шубертовского «Скерцо N 1» возникает только желание проскакать синкопом вдоль сидений в жанре танцевального агитплаката, прижимая к животу сетку с картошкой, которую успел купить между «Прекрасной Зелией» и «Скерцо N 1». Между «Стариком в красном» и прелюдией Шопена возможны только яблоки.
«Другими словами, я люблю писать картины, гадом буду, если вру! Так же: ненавижу, блядский род! Точнее: заканчиваешь это дерьмо — отчего наслаждение разливается по членам гангреной. Главное, не знать, что миссия невыполнима и сделать.»
После того как большинство художников изгоняли из храма Меркурия, они теряли память, забывая молебен. Таково условие: никакой почтенной старости. Ждём запах изо рта и положенную награду — злокачественный маразм.
Паникёр-дядька зарезал щенков, надеясь вылечить лечебным мясом свой несуществующий туберкулез. Потушил мясо, положил в холодильник. Они со студентками его ели, ничего не подозревая, тут как на грех явился дядька и, нахохотавшись, завыл по-собачьи. Девушки в шоке, но еще в более кошмарном состоянии оказались после сообщения, чем заедали сладенький «Кагор». Болгарка Вселизана после этого вообще стала вегетарианкой.
Общество верит схемам. Проповеди попов и политиков — натуральная ложь. Подсчитано: в день человек лжёт от 20 до 50 раз. И не потому, что он дрянь, комфортнее жить, из христианских соображений также. Писатели зомбируют, художники, наконец. Поздоровавшись с ними за руку — пересчитай пальцы. Люди живут по всунутой им в головенки программе с наслаждением обезьяны, имеющей вволю бананов и самок. Степана Бумажного воротит от мысли, что угораздит обмануться (вспомнить рыдающих мужчин 1953 года), возьмётся жевать и глотать из того, что народу швыряют вниз. Народ сожрёт всё и будет делать всё, что прикажет фюрер. Прикажут регулировщику заменить дерижёра — заменит. Прикажут одинственному человеку в ряд встать — встанет. А так как разбираться со всеми этими собачьими тушенками нет никакой возможности, значит, остается только отгородиться оксидной лазурью. Оксидная лазурь — знаете ли, ботаника небес, ля бемоль, клистир чистой амброзией. Наслаждение! Палитру под голову, ноги на скрипку — и замер-умер.
— Приглядись внимательно: у меня изо рта геометрические фигуры не вываливаются?
— Дурачок ненормальный! Хочешь мороженое откусить?
— Ненормальный не я. Дурак тот, кто придумал делать мороженое в форме человеческого лица. Посмотри, что происходит: ты ему лижешь нос текущий, а он улыбается совершенно идиотской улыбкой. Не ешь чело-века! Что за каннибализм такой, понимаешь ли?
— Теперь он к мороженому будет придираться. Не в духе чего-то сегодня? Хмуришься так, что лоб книжечкой закрылся. С похмелюги? — брезгливо наклонила бутылку, разглядывая куколку неизвестного насекомого, плавающую в недопитой жидкости. — Вы это вчера потребляли? Бяка! То пьют рисовую водку со змеей внутри, то с насекомыми. Лучше уж грызть мороженое лицо, чем пить вашу китайскую гадость!
Антуанетта не права. Китайская водка со змейкой — одно, а «Ессей»… «Ессей» сделан в родной Сибири. На этикетке: «Изготовлено по уникальному рецепту малой народности нганасан. Простые ноты — родниковая вода, терпкие травы, сок рябины и куколка родового насекомого нганасан — складываются в феноменальную мелодию тайги» «Ситал». Ясна теперь ностальгическая особенность содержимого?
— Особенность перистальтическая.
О, подруга нечаянная! Впрочем, Антуанетта где-то права.
Степан брезгливо собирал этюдник. Девушка наблюдала за его сборами, слизывая с палочки последнее мороженое идиота.
— Мы, этюды идем писать что ли? Ты ж их терпеть не можешь?
— Иногда хочется высосать после конфет селедочную голову. Потом, природа общается с человеком на самом элементарном уровне. Продолжи, почему.
— Что продолжить?