- О чём ты хочешь?
- Я всё думаю о ней... этой воительнице. Я начал читать свитки, но не могу отделаться от мысли о том, как по-разному люди запомнили её. Будто было две Зены. Одна - разбойница, пиратка и разорительница поселений, другая же - спасительница городов, последняя героиня Эллады. И дело не только в этом её преображении, хотя оно удивительно само по себе...
- Да, я знаю эту историю. Она вела жизнь неправедную и жестокую, но однажды молния поразила её, и это был знак божества, что велело забыть прошлое и направить силы на служение людям. Так об этом рассказывают. В этом есть, пожалуй, что-то христианское.
- Как с Павлом, что был Савлом...
- Да, как с апостолом Павлом, которому Господь явился в виде столпа света и прервал его грешную жизнь, обратив на добрый путь.
В Беотии они расстались с повозкой и какое-то время шли пешими, на одном из перекрёстков им сказали, что рядом лежат руины города Лебадии. Это очень заинтересовало Клеарха, и он свернул в сторону развалин, сказав, что нужно посетить одно важное место.
- У нас нет времени на осмотр достопримечательностей, - возражал Николай. - Что там такое? Ты едва на ногах стоишь.
- Там есть пещера в горе, я читал о ней, древнее святилище. Мне нужно туда, возможно, это поможет примирить мою душу, - ответил юноша. - Я должен спуститься вниз, совершить ритуал.
- Нет там нашего Бога, это демоны старого мира, их капища. Нельзя тебе к ним обращаться. Лучше пойдём в храм, если хочешь, в каком-нибудь из городов есть базилика, - говорил его друг. - Что тебе в голову взбрело? Решил стать идолопоклонником?
- Ничего я не решил. Если наш Бог всемогущ, то эта пещера также наполнена им, как и всё остальное... я не знаю... Просто она спускалась туда, так написано в свитках. Не могу объяснить, но я чувствую, что это поможет.
- Кто спускался? Зена? Ну, и что это меняет?
- Я решил. Если не хочешь, помогать, то уходи, - Клеарх был твёрд в своём намерении.
Николай промолчал, однако не оставил друга. Скоро они вошли в рощу и миновали её, выйдя к огороженному пространству перед скалой. Там сидел на корточках старик в длинном, зелёном одеянии, он поправлял тонкую цепочку ограды.
- Здесь ли находится пещера Трофония? - спросил юноша.
- Вы прошли только что через рощу героя, и здесь, действительно, его святилище, - ответил старик. - Вижу, что хотите спуститься. Это не так просто.
- А ты кто? Служитель, один из жрецов культа солнцепоклонников? - без особой вежливости спросил Николай.
- Я жрец, - кивнул тот. - Ты, похоже, из христиан.
- У нас мало времени, - Клеарх присел на колени, у него был сильный жар, и пот струился ручьём. - Мне нужно спуститься, душа горит, и чувствую я, что это должно помочь. Я словно разбит на куски, но желаю вновь быть целым...
Старик внимательно посмотрел на него, лицо его заметно оживилось, будто он увидел что-то важное, потом жрец сказал:
- Да, пожалуй, тебе нужно это сделать, и сделать быстро. Нет времени на полный ритуал, но до заката ты должен успеть омыться в реке и выпить из источника поблизости, потом же спустишься вниз. Я буду ждать тебя до утра.
- Ты его угробишь. Ему к врачу надо, а не в твою пещеру, - возражал Николай.
- Если вы так думаете, то идите в больницу, - спокойно отвечал старик. - Я же вижу, что тут не тело выступает причиной страданий, но смятение духовное. Если бы здесь были знающие люди из христиан, уверен, они бы тебе схоже сказали. Не знаю, что ваши делают в подобных случаях, но знаю, что делаем мы. Когда у человека душевная рана, утерян смысл жизни, или прошлое не отпускает - он спускается в эту пещеру, и, если боги благоволят, возвращается из неё обновлённым. Так мы словно умираем и возрождаемся вновь.
- Не ходи, - ещё раз сказал Николай.
- Я готов, - спокойно кивнул юноша.
Он окунулся в Геркину, реку, что текла неподалёку, потом поднялся к роднику, который изливался небольшим ручьём в долину, по совету жреца, выпил из него воды. Когда он начал спуск, солнце уже закатилось, и вечер сковывал мир вокруг. Николай согласился остаться на ночь у пещеры, не смотря на своё отношение к происходящему. Клеарх не обращал больше внимания ни на что, весь поглощённый одним желанием проникнуть во тьму.
Перед входом в скалу была словно выложенная камнем чаша футов в десять глубиной, куда он легко сел. Сам лаз, находившийся на дне этой чаши, оказался узок, человек едва мог протиснуться в него, в темноте разглядеть что-нибудь внизу было невозможно. Юноша опустил туда ноги, как советовал старик, потом и весь соскользнул, он пролетел по узкому коридору и упал на мягкий песок. Внутренний зал не был особенно велик, всего шагов пятнадцать в диаметре, внешнего света не было, однако пещера светилась каким-то внутренним светом, тусклым и мертвенным. Клеарх знал, что надо делать, он расстелил взятый плащ и лёг на него. Старик сказал, что ночью во сне ему явится всё, чего он жаждет, поэтому оставалось лишь ждать. В этой оглушающей тишине он не чувствовал тревоги, очень быстро уснув.
Сквозь тьму он увидел пульсирующий, мертвенный холодный свет, вновь возникла та же пещера, только во сне она была несколько иной. На стенах темнели изображения, целые сцены, где герои поражали копьями чудовищ, боги карали отступников, и отсечённые головы поднимали к небесам. Мрачные сцены мифов, наполненные кровью. Сверху в пещеру кто-то спускался, быстро проскользнуло тело, и, вот, уже на песке оказалась молодая девушка в коротком тёмном хитоне и с узлом спального мешка. Её было не больше двадцати, рост пониже среднего, светлые кожа и волосы выдавали дорийскую кровь, лицо её казалось красивым, и не в последнюю очередь из-за зелёных глаз. Она села на песке, закинув назад свободные сейчас волосы, что доставали почти до поясницы, юноша отметил, что тело её вовсе не похоже на тело обычной девушки, но дышит заметной силой, и она, очевидно, немало времени проводила в тренировках. На руках и плечах виднелись шрамы, один протянулся и по подбородку, свидетельствуя о пройденных испытаниях. Она была молода, но пришла сюда, ибо что-то мрачное её томило.
Клеарх каким-то образом понял, что это Габриэль, и преграда более чем в четыреста лет пала как дым, словно можно протянуть руку и коснуться. Она тоже спускалась сюда, как и он, словно миры сходились в одной точке. Потом пещера исчезла, и он увидел другое. Сад тонул в ночном мареве, где-то за стеной лаяли собаки...
Глава 2. Новый враг.
В саду было тихо, птицы спали в ветвях деревьев, шелест листьев был едва слышен, как и движение луны в небе, где-то за стеной, за сиреневой тенью ограды лаяли собаки, но они навевали лишь покой, а не тревогу. Она лежала навзничь, уткнувшись лицом в мягкую ткань, и созерцала лишь тьму, на слух ориентируясь в картине мира. Тело болело и никак не желало расслабляться - за покой и мир приходилось платить, простой смертный ты или полубог, нет разницы, а за победу платить надо много более. Поэтому тело и ныло, оно платило за подвиги и слабости душного полудня, особенно сильно болело плечо - кто-то ударил по нему палкой, и остался тёмный синяк, но всё превозмогало чувство удовлетворения от содеянного. Наконец, она подняла голову, встряхнув волосами, прямо перед ней тонул в ночном мареве сад, и Зена сидела у чёрного зеркала водоёма, склонившись над ним, то ли в дрёме, то ли в размышлениях о чём-то. Она вся была тёмной, в длинной хламиде, с отпущенными на свободу волосами, которые просто лежали на груди, отдыхая от бурь, такая знакомая и всё ещё непонятная, притягивающая к себе, но и пугающая своей странной силой и глубиной затаённых желаний. Сложно было решить, как к ней относиться - любить ли её как женщину, как воина, что ведёт, или просто как часть самой себя. Она позвала подругу негромко, наполнив своим чуть охрипшим от зимней сырости голосом пространство внутреннего двора:
- Ты спишь, Зена? Осторожно, а то свалишься в бассейн.
- Я не сплю, просто думаю о том, что делать дальше, куда пойти, - ответила та, не поворачиваясь и не отрываясь от созерцания воды. - Впрочем, можно задержаться и подольше в этом милом доме, чтобы ты отдохнула. Тебе, я вижу, здорово досталось сегодня. Нам пришлось повозиться с воротами, и ты, наверное, хочешь задержаться в этом уюте.
- Я не против, ведь, и героям нужно отдыхать после славных подвигов, - она сладко потянулась, предчувствуя облегчение своих страданий.
- Мы совершили сегодня доброе дело?
- Ну, ещё бы! Мы избавили славную Халкиду от тирана, он мог бы ещё немало зла совершить здесь, бороться же с тиранией - священный долг каждого эллина, удел героев. Я уже кратко записала основные события этого дня, пока ты пропадала в собрании, не хотела терять времени, хотя всё и болело. Я боялась забыть что-нибудь важное, столько, ведь, всего произошло, да и вдохновение не переспоришь. Написала о том, как нас попросили о помощи халкидские изгнанники, рассказав, что этот город в этолийской земле страдает от узурпатора, как ты спланировала дерзкое нападение, пока тиран совершал жертвоприношения на берегу залива, как мы сражались и победили, как тебя отблагодарили жители, подарив этот милый дом на самой красивой улице.
Вот, послушай о нашем сражении: "Перед воротами, через которые во множестве лезли изгнанники, вдруг появились галаты из отряда телохранителей тирана. Никто не атаковал варваров, ибо все эллины были без щитов, с которыми через ворота не перелезть. Всё могло закончиться трагично, начиналась уже паника, но тут Зена подоспела с других ворот и, с криком: "Чего встали?! Храброе сердце не нуждается в медном заслоне! Со щитами и рабы могут побеждать!"; бросилась на врагов. Галаты растерялись, её меч разил направо и налево, а эллины, напротив, пошли следом за ней и скоро пригвоздили всех варваров копьями к стенам храма Афины Защитницы..."
- Верно, всё так и было, только ты не написала, как сама с тех ворот пристрелила из лука пару самых злобных варваров, - добавила Зена. - А кто тебя по плечу ударил? Почему об этом ничего не написала?
- Я старалась запечатлеть главное, а в моём синяке, который я получила, разгоняя палкой тирановых слуг, да ослов во дворике его палат, нет ничего особенного. Лучше ты расскажи мне более подробно, как захватила тирана, а я завтра занесу это в наши анналы. В конце же этой главы помещу свои размышления о том, что герои самими богами предназначены для борьбы с тиранами, и обретают в ней священную славу.
- Герои свергают тиранов, - прошептала Зена, - герои же сами становятся тиранами. Иногда сами боги поднимают тиранов из тьмы этого мира, чтобы они свершили великие дела. Александр, сын Зевса, как говорили, был тираном для нас, но и героем тоже. Напиши об этом.
- Ты всегда хочешь показать мне, что под небесами богов есть и мир подземный, я знаю это, но хочу верить не в него, - ответила Габриэль, пытаясь сорвать пожелтевший листок со свисавшей к самому ложу ветки.
Зена встала как тень и обернулась к ней, однако не подошла сразу, а замерла на какое-то время у бассейна, вслушиваясь в шелест ранней ночи. Габриэль же смотрела на неё, всё время ловя такие моменты, ибо с самого дня их встречи была заворожена её притягивающей красотой, и не могла наглядеться. Ей казалось сейчас, что спутница её походит на совершенство, что появлялось иногда в скульптуре мастеров золотого века, когда не нужно движения, ибо вся энергия тела в одном застывшем проявлении тишины. Волосы её всегда привлекали, они сияли своей бесконечной чернотой при любом освещении или были как тень мира, стоило ей повернуться, они лежали сейчас свободно по плечам, спускаясь прядями на грудь, основным потоком же протянувшись на спину, не заплетённые, как бывало во время битв. Она закрыла глаза, охваченная покоем, и в лице её была та древняя красота, что в давние времена являлась сутью женщин их народа, теперь же оказалась почти забыта и воплотилась в ней как память о былом мире, о мире богов.
Габриэль не видела сейчас её глаз, но знала, что они зелены, когда она охвачена страстью, и становятся как озёра зимой в минуты отстранённости. Эту древнюю красоту она любила - её тёмные брови, идеально контрастирующие с прямым носом, создающие властную прямоту, но, вдруг, способные стать тугим луком, играть осторожно, вспомнив восточное лукавство, прекрасно очерченный рот, заметно выдающиеся скулы, подчёркивающие неотвратимость в её глазах, неизбежность судьбы. Некоторые говорили, что, не смотря на красоту, лицо её заставляло мурашки пробежать по спине, будто всё дело было во взгляде, слишком жёстком, пожирающем, проникающем насквозь. Было чему ужаснуться в ней, когда она стояла, охваченная пожаром войны, но Габриэль не видела этого сейчас, не хотела знать об этом, перед ней была та, кого она любила, и ничего между ними.
- Хочешь, я сделаю тебе массаж, чтобы хоть как-то отплатить за твоё служение, за то, что ты сделала сегодня, - сказала Зена, подойдя к ней.
- Это будет достойной наградой, - ответила уже предвкушавшая такое предложение Габриэль. - Сделай со мной что-нибудь, иначе мне не выжить.
Зена сбросила с себя хламиду, оставшись в одной белой повязке вокруг бёдер, она пошла в дом, чтобы взять масло для растирания, а подруга её, повернувшись на бок, продолжала любоваться её телом, не имея в себе сил не смотреть. Тело воительницы всегда было для неё воплощением красоты и берущей за сердце опасности, сильное как металл, гибкое как у зверя, покрытое пёстрым узором татуировки, что была нанесена, как она знала, во время восточного похода. Теперь эти тянущиеся по коже леопарды, змеи и скакуны будоражили воображение памятью о чём-то далёком. Зена вернулась быстро, поставив небольшой сосуд рядом с ложем, брала понемногу и успокаивала девушку движением своих рук, умея сочетать силу с нежностью, через какое-то время Габриэль наполнилась теплом, боль отступила, оставив по себе лишь приятное покалывание. Ночь накатывала волнами, не оставляя сил ни на что, как только отдаться этой тишине и раствориться в ней, поэтому скоро они погасили лампы и устроились в сумраке дальней комнаты, куда не проникала зимняя свежесть. Луна закатывалась, уже не тревожа их течением своего серебра в саду.
Утром мир полностью сменился, обновив одеяния свои, вместо тишины над улицами стоял гул толпы, народное собрание, назначенное ещё вчера, заполнило главную площадь и ступени храма Посейдона. Основные вопросы были уже решены на стихийной народной сходке сразу после овладения городом, теперь же хотели славить героев и приветствовать возвращённых изгнанников. Посланники стояли в воротах дома путниц с раннего утра, чтобы препроводить их на площадь, Габриэль была воодушевлена и советовала Зене одеться соответственно празднику, та же не хотела помпезности, но подчинялась. Они вышли, когда солнце поднялось уже достаточно высоко, Зена всё же облачилась в принесённое ей белое платье, опоясавшись золочёным поясом, Габриэль сделала так же, уложив волосы в две косы по плечам. Они беседовали по дороге, и воительница говорила, оглядывая город: