Посланец из неофициальной столицы Русского царства града Вильны, от главы переведённого в тот город Посольского приказа прибыл к воротам Ангарского Двора ранним утром, едва отпели своё петухи. Взяв коня под уздцы, он нерешительно прогулялся вдоль ворот после чего, недолго потоптавшись у чуть приоткрытой калитки, набрался смелости и потянул калитку на себя, чтобы заглянуть внутрь и позвать караульного или кого-нибудь из дворни.
- Эй! Ты куда собрался без приглашения, молодой человек? - послышался вдруг звонкий голос. - И коня пошто за собой тащишь? Рази он пройдёт?
Парень непонимающе повернул голову - на лавочке у ворот, как казалось ему, дремала молодая женщина. Нет, совсем девица... Да ещё так нахально смотрит на него своими глазами зелёного цвета. Гонец опешил:
- Передать письмо... Игорю Сергеевичу, Ангарского Двора начальнику.
- От кого? - девица с интересом посмотрела на гостя.
- Кто ты такая, чтобы спрашивать? - покраснел парень от недовольства и волнения. - Позови кого-нибудь из мужчин! А ну!
- Из дворянчиков что ль? - рассмеялась нахалка, легко встав со скамьи и пройдя пружинистой походкой к калитке. - Оружен? - оценивающе оглядев парня, кивнула на пояс:
- Сдашь саблю, - у собеседницы оказался вдруг неожиданно твёрдый голос. - Как звать-то?
- Артемий Хмелевич, - буркнул посланец.
- Так от кого прислан? - она прищурила глаз, шире отворив дверь.
- Немочно мне говорить о том, только передать письмо наказано, - нахмурился Артемий.
- Понятно, - улыбнулась и кивнула головой девица.
'Что за дурная девка!' - подумал парень, укоряя себя за излишнюю нерешительность.
Наконец, с той стороны сняли запор и ворота стали открываться.
- Проходь что ли! - пробасил дюжий воин, поманив гонца широченной ладонью.
Он и принял уздцы, отведя коня в стойла.
- Снимай саблю, Артём! - требовательный голос всё той же девицы и её протянутая рука заставили парня снова покрыться пунцовыми пятнами.
- Ты смеёшься надо мной?! - не выдержал он.
- Марийка, говорил я тебе... - неслышно для Артемия проговорил девушке на ухо подошедший к ней молодец. - Нечего провоцировать парня, тут тебе не Владиангарская таможня.
- Коля, ты скажи спасибо, что подменила тебя да юбку длиннющую одела! - задрав носик, ответила Мария.
Николай принял у посланца пояс с саблей, передав его напарнице, и проводил его в столовую, чтобы парень вдоволь поел с дороги.
Пока гость жадно хлебал густые щи, вылавливая из дымящейся миски куски мяса, положенные туда щедрой рукой поварихи, Николай, привалившись к стене и сложив руки на груди, стоял у приоткрытого окна, наблюдая за гонцом. Опытным глазом начальник охраны оценивал парня:
'Ну да, дворянчик из обедневшей шляхты, каких много... Младший сын, наверняка - пошёл на службу к новой власти. У-у, голодный какой! Кто такого пошлёт? Воевода? Купец?'
Вскоре в пустом зале столовой раздалось усталое:
- У-уф! - после чего послышался звук отодвигаемой миски.
Похватав оставшиеся на широком блюде пироги и засунув их в свою котомку, Артемий встал из-за стола и с готовностью поглядел на Николая.
- Следуй за мной, Артём, - не слишком вежливо проговорил начальник охраны, выходя в коридор.
Пройдя по диагонали пустой внутренний двор, они прошли аллею, обогнув цветочную клумбу. Впереди было двухэтажное здание с широкой каменной лестницей.
- Клуб? - прочитал Хмелевич надпись над входной двустворчатой дверью.
Пройдя внутрь, Артемий оказался в полутёмном коридоре, где, едва не столкнулся с девушкой, неожиданно вышедшей из-за двери, на которой висела табличка 'Читальный зал'.
- На лестницу, - приглашающим жестом показал ангарец.
На втором этаже они остановились перед очередной дверью...
'Радиокомната' - снова прочитал надпись Хмелевич, а Николай постучав, прошёл внутрь, сказав гонцу обождать немного. Вскоре из комнаты вышел плотный пожилой мужчина с чисто выбритым лицом и короткими, седыми волосами. Он внимательно осмотрел Артёма и пригласил его пройти дальше по коридору. Там оказалось открытое помещение с низеньким столиком посредине и четырьмя диванами вокруг. На столе стояла доска, покрытая чёрными квадратами, а на них фигурки... Артём видал однажды такие в Вильне, но не смог вспомнить название этой игры. Был на столе ещё и деревянный футляр, на котором стояло два стаканчика для костей, что лежали рядом - эту игру Хмелевич-младший и вовсе не знал. Артемий уселся на один из диванчиков, после того как сел старший из ангарцев и указал ему на место напротив. На соседний диване расположился Николай.
- Артемий! - кашлянув, заговорил седой. - Я Игорь Сергеевич Задорожный, начальник Ангарского Двора в Москве. Говори, кто таков, кем послан, с чем послан... Слушаю.
Хмелевич покосился на сидевшего поодаль Николая.
- Ты на него не смотри, на меня смотри...
Вздохнув, гонец заговорил:
- Моё имя Артемий Антонович Хмелевич, родом из Вильны. Отец мой, Антон Глебович, служит в Посольском приказе. Послан я от самого головы... Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащёкина. После того, как приехал он с отчин псковских, отца к себе звал, а отец, взяв меня со службы в гродненском гарнизоне, наказал мне привезти на Ангарский Двор письмо от самого головы, значит... Письмо личное.
- Так давай его, - протянул руку Игорь.
Артемий вскочил с диванчика, в спешке снял кафтан, чертыхаясь, оторвал подкладку и достал кожаный мешочек. Из него он и извлёк запечатанное сургучом письмо. Протянув его Задорожному, он снова сел и вытер рукавом выступивший пот. В помещении воцарилась тишина и стали слышны непонятные звуки - будто где-то недалеко пищали мыши, но как-то однообразно и вроде бы писк то и дело повторялся. Артемий поглядывал на старшего среди ангарцев - тот непонимающе тёр пальцами лоб, уставившись в текст письма. После чего потом свернул бумагу и тяжелым, ожидающим взглядом посмотрел на гостя.
- Письмо прочитано? - спросил Хмелевич.
Седой молча кивнул.
- На словах передать велено мне, что Афанасий Лаврентьевич будет в Нижнем Новгороде в декабре. Просит он прислать к тому времени человека от царя Сокола, дабы дела важные обсудить.
- Всё?
- Истинно говорю, мною сказано всё без утайки, - перекрестился Артемий.
- Коля, - чуть растерянно позвал удивлённого начальника охраны Игорь Сергеевич. - Артемия пока определи на постой. Поглядывай там внимательно.
- Есть, - Николай проводил гостя на выход.
А начальник ещё пару минут сидел в тишине, погрузившись в собственные мысли, потом решительно встал и направился к радистам:
- Ребята, ночью организуйте связь с Нижним!
Задорожный пошёл было к оставленным им последним сообщениям, что он разбирал перед визитом гонца, но на полпути остановился, ещё раз глянув в бумагу:
'Ныне ведомо мне, кто вы есть и откуда пришли тако же'
Ангарская фактория, Нижний Новгород, Царство Русское. Декабрь 1660.
Глубокой ночью Тимофея, отдыхавшего в караулке при воротах, бесцеремонно разбудил Иван, его старший товарищ.
- Что? - встрепенулся юноша. - Уже моё время на двор иттить?
- Тимоха! А ну, пошли, поможешь ворота отпереть! - пихнул его в бок товарищ. - Гости скоро прибудут. Потом ещё подрыхнешь малость и сменишь меня.
'Что же это за гости такие? Нешто ночью добрые дела делаются?' - недоумевал Тимофей. Недоумевал да помалкивал, ибо знал - дурного за ангарцами допрежь не водилось, а доброго он от них получил сполна. Его, вечно голодного сироту, чья мать умерла от лихоманки спустя два года после его рождения, а отец сгинул на работах при тульских заводах Виниуса, ненавистный дядька при подвернувшемся случае отвёз с обозом в Коломну, где и оставил его на самобеглом судне. Не просто оставил десятилетнего мальца, а продал за серебряную монету. Но Тимоша не гневался на дядьку - с тех пор он был ему благодарен за такой поворот судьбы. Всё к лучшему.
Холодно. Морозец щипал нос и щёки. Похрустывал под ногами мягкий снег. От фигур людей, которые негромко переговариваясь, ожидали неведомых гостей, валил пар, подсвеченный из оконцев караулки. Парни подошли к приоткрытой калитке, где уже находился начальник охраны фактории и двое его ребят.
- Открывай ворота! - послышался возглас начальника.
Тимофей с Иваном кинулись отпирать засов, охранники помогли им развести створки. На дворе появились огни. Спустя несколько секунд в открытые ворота на вороных жеребцах влетела четвёрка всадников, а за ними крытый возок - рядом с возницей двое крепких юношей в заснеженной одежде.
- Тимоха! Ворота запирай, дурень! Чего вылупился? - Иван подтолкнул друга. - Не наше дело глядеть, кого ночью принесло. Вишь, тайно обставлено? Я-то и не знал, до последней минуты. То-то...
- Ничего, - вновь запирая засов, пыхтел Тимофей. - Вот к лету школу-то закончу, тогда другой будет ворота тягать.
- Правильно мыслишь, - выдохнул облачко пара Иван. - А всё-таки интересно, кто это приехал? Верно, важная птица.
Ордин-Нащёкин долго не начинал предметного разговора. Сначала он с нарочитой радостью согласился испить горячего чаю с обжаренными в масле хлебцами и мёдом, потом долго расспрашивал о здоровье царя Сокола, его жены, детей. Интересовался Ордин-Нащёкин и сыновьями сибирского царя, причём известие о женитьбе старшего сына Сокола на сестре корейского государя привело его в восторг. Правда после этого известия Карпинскому пришлось долго и обстоятельно рассказывать о Корее, о торговле с ней и с китайским царством. Грауль, так же как и Петр, приехавший в город на Волге для встречи с приказным головой, пока отмалчивался, потягивая ароматный напиток. Известие, полученное в Ангарске от начальника московского Двора, не стало откровением - слухов об Ангарии на Руси ходило уже множество, но вот автор письма... Это был один из самых влиятельных людей в государстве, определявший всю её внешнюю политику, ближайший советник Романова, щедро им обласканный. Разумеется, в Ангарском кремле моментально связали пропажу на Руси посвящённого в их тайну отца Кирилла, как оказалось, сгинувшего после встречи с Патриархом, послание от Строгонова, сообщившего о том, что священник схвачен и недавнее письмо Афанасия Лаврентьевича. Наконец, воздав должное китайскому чаю, который пользовался всё большим спросом в купеческих лавках русских городов, Афанасий устроился в кресле удобнее и, оглядев спокойным взглядом собеседников, произнёс:
- Значит, всё в вашем царстве ладно и справно...
- Афанасий Лаврентьевич, - не выдержал Грауль. - Что с отцом Кириллом? Умучили на дыбе, железом или ещё как? Жив ли он вообще? К чему эти расспросы, если вы желали говорить о деле?
- Можно и о деле, - степенно кивнул боярин. - Со служителем Церкви нашей ничего дурного не случилось, он сам всё патриарху Павлу поведал, без утайки.
- И вы поверили? - усмехнулся Карпинский.
- Вера тут не надобна, - в свою очередь улыбнулся Афанасий. - Ежели бы Кирилл обмануть патриарха пожелал, то не смог бы оного свершить - тяжела была бы ноша для плеч его. А теперь нет его среди нас...
- Так сказано было... Жив он?! - опешил Пётр.
- Жив, - улыбнулся приказной голова, зрачки его блеснули в приглушённом свете фонаря. - Да только в скиту он теперь. Что? - тихо рассмеялся боярин, увидев недоумевающие лица ангарцев. - Теперь у вас веры нет словам моим? А может, у Строгоновых о том вызнать?
- Да-а, Афанасий Лаврентьевич, за вами не угонишься в интригах, - задумчиво побарабанив пальцами по ручке кресла, произнёс Павел, исподлобья скользнув взглядом по богатым одеждам боярина. - Так давайте уж начистоту - чего Никита Иванович желает узнать?
- Государь мой Никита Иванович? - изобразил удивление Афанасий, разведя руки в стороны, однако глаза его оставались прежними - цепкими и внимательными. - Государь не ведает о беседе нашей, о словах Кирилла. Патриарх Павел известие о словах ангарского попа мне направил, в Посольский приказ.
- А кто ещё знает? - спросил Карпинский.
- Токмо те, кому следует, - лаконично ответил боярин, поглаживая бороду. - Лишнего уха нету, а коли будет - то его вина.
- Так что же ты, Афанасий Лаврентьевич, от разговора нашего желаешь? - Грауль подался вперёд. - Ежели условия какие ставить нам - так то напрасное дело, должен знать.
- Верно, - отвечал Ордин-Нащёкин. - Да токмо условие моё одно будет - царь Сибирский Сокол должон на трон московский сесть после Никиты Ивановича. А коли не пожелает - то пусть сядет сын его, старший али молодший.
Карпинский едва сдержался, чтобы с его уст не слетело лишнего словца. Грауль поразился не меньше товарища, но хладнокровно переспросил:
- Сел на русский трон? Неужто на Руси нету выбора?
- Государь наш бездетен, - сокрушённым тоном произнёс Афанасий, и тут уж неясно стало - то ли боярин снова играет, то ли говорит искренно. - Невесту избрать себе не желает! Наследника нет! А уж вокруг трона вьются бояре да князья, партии собирают, союзы сговаривают... Государь болеть стал часто, не ровен час... - зашуршав богатой одеждой, Ордин-Нащёкин перекрестился, прошептав слова молитвы. - Коли загубят дело его, худо станет. Иной раз думаю - токмо я да ближние его люди понимают все задумки его - тот же флот! - вдруг истово заговорил боярин. - Бают многие - не нужен он, при отцах и дедах наших не было таких кораблей, куды на них плыть? Словно дети неразумные...
Афанасий вдруг умолк и снова заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, будто что-то мешало ему.
- Афанасий Лаврентьевич, - произнёс Карпинский, отпив стылого чая, чтобы промочить вдруг охрипшее горло, - какова же твоя партия, что за нашего государя стоит?
- Да и остальные - что затевают, как в прошлые времена - польского королевича или шведского принца? - задал вопрос и Грауль.
Ордин-Нащёкин долго не отвечал, собираясь с мыслями, словно решал какую-то задачу. Наконец, взгляд его прояснился:
- Шведы сами только что нового короля получили. Да и с польскими королевичами сейчас совсем непросто. Ян Казимир не сегодня, так завтра будет низвергнут с трона, а может и живота лишён, повторив судьбу родича своего. Выборы нового короля будут, как пить дать... Фёдор Михайлович о том знает.
- Фёдор Михайлович? - переспросил Карпинский. - Ртищев?
- Он самый, - кивнул боярин, усмехнувшись. - Вот тебе и ответ мой на вопрос о моей партии.
Грауль удовлетворённо кивнул - оный человек при дворе царя был весьма известен - именно Ртищев основал Преображенский училищный монастырь, из которого позже выросла знаменитая Славяно-греко-латинская академия. Он же открыл и первую в Москве больницу для неимущих. Во время польской войны Фёдор Михайлович заботился о раненых воинах, кроме того, жертвовал немалые деньги на выкуп пленных из крымского рабства - всем этим Ртищев по праву заслужил уважение и в народе, и у ангарцев. Ныне окольничий Фёдор Ртищев, высоко ценимый и государем русским, служил в Польском и Лифляндском приказах, возглавляя их.
- А кто же ещё в партии? - продолжил Павел.
- Мало? - тихонько рассмеялся ставший вальяжным Афанасий. - Подымай выше... Бывший епископ Коломенский.
- Патриарх Павел? - изумился Карпинский.
- Снова угадал, Пётр Лексеич! Ох, вот токмо не жалует патриарх государя нашего, не жалует. А то, что в Вильне тот живёт - так и вовсе ругает! Но... - спохватился Ордин-Нащёкин, выставив указательный палец. - То слова тайные есть!
- Мы не говорливые, - хмуро проговорил Грауль, голова которого шла кругом. - Сильна же ваша партия. Кто же ещё в ней?
- Думаю, сказанного достаточно, - вмиг посерьёзнел боярин. - Однако скажу ещё одно имя - князь Черкасский, Яков Куденетович. А теперь, пожалуй что и хватит.
И Грауль, и Карпинский думали об одном и том - все названные боярином фамилии, включая его самого, являлись приближёнными царя. Кроме главы Церкви, разумеется - и виной тому было прохладное отношение Никиты Ивановича к патриархальным нормам бытия, увлечение его европейскими нравами, а также отсутствие у Романова всякого авторитета к высокому сану Павла. А сколько знатных фамилий Ордин-Нащёкин до поры умолчал?
- Афанасий Лаврентьевич, но вы же не собираетесь смещать Никиту Ивановича? - осторожно спросил Павел.
- Упаси Господь! - воскликнул боярин, сузив глаза. - Откель тебе такое в голову пришло?! Нет, государь наш править должон сколь долго, сколь ему Бог отпустит. Надобно лишь вовремя занять престол.
Боярин вздохнул, сложив руки на животе - было видно, что он устал, а разговор сей ему всё же в тягость. Ангарцы тоже почувствовали себя измотанными - сказался недосып, общая усталость от спешного пути из Ангарска на Волгу и то волнение, что устроил им визит приказного головы. Перед тем как покинуть Ангарский Двор, Ордин-Нащёкин остановился перед дверьми из переговорной комнаты. Уронив плечи под тяжестью одежд, он наморщил лоб и огладил в задумчивости бороду. Будто вспомнив что-то важное, Афанасий обернулся:
- Патриарх Павел писал, что ваше явленье в наш мир... Есть Божий промысел, - медленно, растягивая слова, говорил боярин. - И только он. А потому Павел на том и стоять будет, как и Ртищев, и Черкасский. Тако же и я. А более никто не ведает правды, но на нашей стороне будет. Ответ от царя Сокола жду, уповая на милость Господа.
Более Афанасий не проронил ни слова. Уже светало, когда его возок выехал со двора. Ворота закрылись, а в комнате для переговоров продолжал гореть свет - многое ещё предстояло осмыслить ангарцам. Многое нужно было рассказать в столице сибирской державы.
Посетивший ангарскую факторию инкогнито, приказный голова большую часть пути до Москвы также был погружён в невесёлые мысли - по прибытию в Вильну нужно снова говорить с государем о женитьбе. Или уже не стоит? Шестой десяток разменял государь. Ох, тяжко это - Никита Иванович частенько бывает груб, когда о сватовстве дело заходит. Хоть и вниманием женским не обделён, но узами брака связать себя не желает. Ордин-Нащёкин недоумевал - ведь пресечётся царственный род[17]! Единственный раз, когда Романов всерьёз раздумывал о свадьбе, был три года назад, когда вассал и родич датского короля герцог Гольштейн-Готторпский Фридрих предлагал устроить свадьбу царя со своей дочерью Анной Доротеей. Политически сей союз был выгоден и Никита Иванович это понимал. Однако из-за отказа Анны перейти в православие брак сорвался.
Как бы то ни было, настало время решить важнейшее дело - назначить наследника, который будет править Русью после Никиты Ивановича.
- Решено! - прошептал Ордин-Нащёкин, когда возок его миновал град Владимир. - Заговорю о Соколе.
Зимовать государь решил в граде Несвиже, в пришедшемся ему по нраву родовом замке Радзивиллов, отличные укрепления которого в прошлую войну так и не были проверены русской армией - обитатели замка сдали его, опасаясь гнева царских воевод. Ныне род Радзивиллов сильно ослаб - многие из мужчин сложили голову в недавнем противостоянии с Русью, к тому же могущественнейшая прежде семья потеряла большую часть своих огромных земельных владений в Литве. Романов оставил Радзивиллам только слуцкую да клецкую вотчины, забрав всё остальное. Никита Иванович не доверял знатнейшим фамилиям литовским, опираясь на те дворянские роды, которые присягнули ему ещё до заключения мира с Польшей. Кроме того, царь сознательно попустительствовал частым восстаниям черни. Говорили, что именно государевы люди умело направляли гнев простонародья против определённых усадеб, типографий кальвинистов, католических костёлов, иезуитских школ. Жалобы на учиняемые крестьянами притеснения, направляемые царю, оставались без ответа, зато на присоединённых территориях вовсю укреплялась роль православия, как общегосударственной, связующей народ религии. Во время визита патриарха Павла в Полоцк им была проведена совместная с униатскими архиереями служба, на которой был принят акт об отмене Берестейской унии и присоединении униатской церкви к православной. Написано было и прошение о том государю Руси, которое тот сразу же удовлетворил, отписав, что среди крестьян и мещан проповеди о вреде униатства следует вести с ласкою и терпением.
Прибыв в Несвиж из Менска, Ордин-Нащёкин испросил встречи с государем после обеда, когда Никита обычно просматривал подаваемые ему на подпись бумаги. Не торопясь, боярин прошёл коридорами замка, сопровождаемый личным слугой правителя. У дверей царского кабинета Афанасия Лаврентьевича попросили недолго обождать - Никита Иванович выслушивал доклады штаб-офицеров армии князя Черкасского, недавно прибывших из Очакова. Этот город, называемый турками Ачи-Кале осаждался русским войском под началом князя Барятинского с начала января, а спустя две недели был взят в результате внезапного штурма отрядами казаков, которых поддержали солдаты и корабельные пушки "Коршуна", "Орла" и "Сокола", блокировавших город с моря. Как только офицеры покинули государя, снова появился слуга:
- Великий государь ожидает! - приказной голова медленно поднялся с резного креслица, стоявшего у покрытой гобеленами стены.
Пройдя в раскрытые солдатами Корельского охранного полка, расквартированного в Несвижском замке двери, Афанасий оказался в рабочем кабинете царя. Там же находился и Фёдор Ртищев, склонившийся над расстеленной на столе картой.
- А-а! Афанасий! Друг мой! Рад видеть! - Никита Иванович, искренне улыбнувшись, подошёл к склонившемуся в поклоне боярину, приобняв его за плечи. - Как добрался?
- Слава Богу, государь, слава Богу, - проговорил, кивая, Афанасий. - Как здоровье твое?
- Недурно, друг мой! Лекарь-то у меня зело знатный! - со смешком пробасил царь, обходя Ртищева, замеревшего у края стола с зажатыми в руках костяными фигурками.
Романов поманил боярина к столу, кивая Ртищеву:
- Фёдор, покажи сызнова.
Ртищев, слегка поклонившись, заговорил, выставляя на карте костяных воинов:
- Нынче в Каменце... И Брацлаве полки стоят. На Перекопе... И в Очакове. В Корчеве и Азове. Турки силы не сбирают, токмо в Хотине, как пишет князь Барятинский, сильный гарнизон. Кизи-Кермен сожжён и разрушен, а по Днепру плаванье свободно.
- Ангарская типография... - Афанасий, внимательно осмотрев немалый лист плотной бумаги, прочитал и слова на печати, что стояла в углу её.
- За карту сию сибирского царя благодарить надобно, - подтвердил государь. - А фигурки из клыка мамонта резаны. Как и те шахматы, что были присыланы в позапрошлом годе.
- Будем ли мир с султаном заключать, государь? - посмотрел на Романова боярин. - Ныне самое верное время - в угорских и молдавских землях неспокойно. Пусть и Леопольд Австрийский больше грозится, нежели дело делает - верно, ждёт, покуда турки с нами сцепятся, чтобы Угорию себе взять.
- Черкасский о том же пишет, - негромко проговорил Ртищев. - Время верное. Крым от мора долго не оправится, а ногаи разбиты и рассеяны.
- Коли султан пожелает говорить о мире - будем говорить, коли нет - то пусть пробует Азов или Очаков отнять, - пожал плечами Никита Иванович. - Пороху и ядер у нас много.
- Как бы они флот не привели свой, - снова заговорил Ртищев. - Справимся ли? Что Тромп говорит?
- Зачем ему что-то говорить? - улыбнулся царь. - Его дело воевать.
После этих слов царь надолго задумался, осматривая карту. Как же разительно она отличалась от всех виденных им прежде! Совсем иное исполнение, хоть и работали с нею лучшие из картографов Руси, делая на листе подписи тех мест, кои упустили ангарцы.
- Великий государь, - молвил в тишине глава Польского и Литовского приказов. - Ежели я более не надобен, позволь мне откланяться...
- Фёдор Михайлович, не буду тебя задерживать более, - отвечал государь Ртищеву. - Верно, ты сейчас в Вильне надобен. Езжай с Богом! Первым делом посети Ригу и сообщи о моих новых предложениях, пусть Карл подумает.
- Теперь миллион талеров золотом? - усмехнулся Ордин-Нащёкин.
- За Ригу и Ревель оного много будет, - благодушно махнул рукою царь. - Ну да ладно, не жаден я, а Карлу прибыток в казну немалый будет, ежели продаст он мне остатки шведских владений в Ливонии. Всё одно торговля наша через курляндские порты да Пернов идёт. Нарва да Ревель захирели вконец, людишки бегут оттуда. Друг мой, герцог Якоб на Ригу через трубу смотрит...
- Жаль, дочь герцога Луиза Елизавета столь молода, государь, - вздохнул боярин. - Лучшей пары бы и не сыскать.
- Что ты мелешь, Афанасий? - беззлобно ответил государь. - Видел я её в прошлом годе в Митаве - она же дитя ещё!
- Она дитя, то верно, государь, - смиренно опустил голову Ордин-Нащёкин. - Но, быть может, в немецких землях...
- Полно, - отмахнулся Романов.
- Великий государь! - воскликнул Афанасий. - Но как быть нам, верным слугам твоим?!
Никита Иванович устало опустился в кресло, вытянув ноги. Взяв со столика рядом изящный колокольчик, царь энергично потряс его. В сей же миг в приоткрывшуюся дверь неслышно проскользнул слуга, склонившись неподалёку.
- Пусть заварят чаю ангарского... И подать мёду с орехами, мне и гостю моему.
Проводив служку глазами, Романов дождался, когда закроется дверь, и вновь посмотрел на боярина:
- Эх, Афанасий...
- Великий государь! - упал на колени приказной голова. - Ещё у меня дело важное к тебе имеется! Верно, ты и сам слыхал, что давно уж разговоры идут - давно пора тебе императорский титул принять! И патриарх Павел о том говорил...
- Павел? - брови Романова удивлённо изогнулись. - Хм... В прошлом годе мне друг Якоб советовал именование принять, как древние цесари Римские именовались. Что ж, коли Павел о том заговорил, пусть он и обратится с этим ко мне. Если гордыня его...
- Не говори так, государь! Как митрополит Макарий убедил Ивана Великого царём именоватися, так и патриарх Павел убедит тебя императорство принять! - убеждённо и яростно говорил боярин. - И не гордыня то, а обида на нелестное твое к нему отношение. Ежели ладно меж вами будет, то и на Руси ладно станет!
Царь молчал, насупившись. Вскоре принесли чай и угощенье. Слуга разлил ароматный напиток по китайским чашкам, привезённым купцами с Востока, после чего всё так же неслышно удалился.
- Ты прости меня государь, за дерзость мою, - тихим голосом возобновил разговор Афанасий. - Но есть у меня мыслишка...
Продолжил он только после одобрительного кивка Романова:
- У сибирского царя Сокола, сын есть - женат он на сестре царя корейского, а ещё есть иной сын - тот и не женат вовсе. Вот когда... придёт время, великий государь, быть может, коли выборы властителя Руси учинятся - не будет ли излишним кандидат сибирский? Ведь в прежние времена при избрании светлой памяти Михаила Фёдоровича был и сибирский царевич Алей на Собор вызван.
- Ох, замутил ты мне голову сегодня, Афанасий! - слабым голосом проговорил Никита Иванович, прикрыв глаза. - Прошу, уймись. Угостись чаем, а о делах завтра говорить будем. Сегодня я хотел с тобою письмо Фердинанду составить по турецкому вопросу. А ты - вона как...
- Прости государь, токмо от сердца речи веду, - поклонился боярин. - Не гневайся. А письмо мы составим, нешто первый раз?
Романов, наконец, позволил себе улыбнуться. Он снова потянулся за чашкой - Никита не любил стылого чая.
Крепкий и холодный ветер дул с востока, с мелкой лужи, по ошибке именуемой морем. Турки называют его Белым, а русские, недавно обосновавшиеся на его берегах, говорят, что море это Азовское, по имени бывшей турецкой крепости, которую они захватили. Унылые берега этого водоёма - несусветная глупость называть его морем, навевали смертную скуку, которую не перебить тем огромным жалованьем, что предложил русский царь при личной встрече в своей новой столице, отвоёванной у поляков. А вот в Крыму стало веселее - три корабля русского флота, вооружённые поистине отличнейшими пушками уничтожили буквально всё, что могло плавать - турки лишились нескольких галеасов, десятка полтора галер, а мелких судов никто не считал. И не жалко было тратить на них ядра? Но русский капитан Алексей Головин, который после окончания контракта Корнелиуса Мартинсона Тромпа, готовился стать адмиралом, рад был каждой тренировке своих бомбардиров в утоплении любой лохани. А потом был Очаков! Славное дельце!
'Забросила судьба...' - в свободные минуты Корнелиус не переставал думать о бытии, осмысливать перипетии своей насыщенной на события жизни. Совсем недавно один из самых успешных голландских флотоводцев, контр-адмирал, участвовавший во многих сражениях, в том числе и в избиении английского флота в совместных с датчанами операциях, теперь был выставлен со службы... Подумать только, в Гааге прознали про то, что он использовал корабли своей эскадры для торговли! Кто этим не занимался?! Ждать окончания наложенного на него наказания, состоя на русской службе оставалось ещё целых два года, лишь потом предстояло возвращение в Соединённые провинции и восстановление на флоте.
'Что же, пусть это время пройдёт не впустую!' - думал Корнелиус, то и дело подавая команды Головину через переводчика, а уж потом тот повторял их своим людям. Тромп, конечно же, ожидал большего от этой работы - командовать лишь тремя парусными кораблями и оравой галер ему было непривычно. Узнай о том де Рёйтер - и Корнелиусу не избежать насмешек, появись он в любой из провинций, даже в новоприобретённой при дележе испанских земель Фландрии. Правда, Головин обещал ещё два корабля в следующем году - но разве этого будет достаточно? Русским повезло, что венецианцы недавно уничтожили большую часть турецкого флота в битве при Дарданеллах, не то этим новоиспечённым морякам османы быстренько бы указали на их место. Хотя...
- Эти пушки великолепны... - пробормотал Тромп, заставив переводчика переспросить, что имел в виду господин контр-адмирал, на что голландец лишь махнул рукою и поморщился.
Сейчас же русские строили главную свою базу флота на берегах мыса Таган-Рог. На зиму именно там укрылась большая часть галер. Тромпу бухта Таганрога показалась весьма удобной для укрытия тут кораблей и устройства верфей. И вообще, русские являли голландцу пример деятельности и настойчивости в достижении поставленных перед собой целей. А их царь оказался очень обходительным и располагающим к себе - напрасно поляки распространяют о нём да о Руси нелестные слухи, Корнелиус теперь знал, что это наговоры. Просто русские здорово надавали заносчивым католикам тумаков, отняли много земель на востоке, вот те и исходят злобой да шлют жалобные письма в Рим, а царь между тем заключает союз с Веной и встречается с послами Венецианской республики. Неудивительно, что в Воронеже адмирал и его свита встретили венецианских мастеров - скоро у русского флота будут и галеасы.
Турки появились неожиданно - Тромп, хоть и предупреждал Головина о такой возможности, сам всё же не верил, что в самый разгар Кандийской войны с Венецией османы отрядят на север какие-либо достойные внимания силы. Корчев и окрестности были достаточно прочно заняты русским гарнизоном, а окрестная местность вычищена от последствий мора, прокатившегося по этой земле два года назад. Поначалу сложно было заставить людей сходить на обезлюдевший берег, первыми были ватаги казаков, грабивших город и прилегающие к нему земли. А после рассказы удачливых товарищей звучали и на Дону, и в Сечи, вызывая у остальных нестерпимое желание повторить успешные налёты на ханство. Прознали о том и в Вильне. И вскоре азовский воевода князь Григорий Ромодановский по приказу государя и по уговору с атаманом донцов, лично напутствовал казаков в лихие рейды, снабжая их порохом, лёгкими пушками и стругами, но четвёртую часть добычи казаки обязывались сдавать в казну. Это устроило всех, после чего началось сущее казачье нашествие на северо-восточные берега Крыма. Ватажники вдоволь потерзали ослабевшие районы полуострова, получив богатую добычу и уведя с собою на Дон и Днепр множество пленников. Казалось, судьба сыграла с крымцами злую шутку - прежние рабовладельцы теперь становились рабами у тех, чьих соплеменников они же сами и похищали. Ныне и они могли испить до дна горькую чашу невольника. Тот же Ян Вольский, нынешней весной увольнявшийся с царской службы на посту начальника Перекопского артполка и отбывавший на Сунгари с новой женой, считал такое положение вполне справедливым.
Несмотря на то, что татары находили в себе силы уничтожать некоторые зарвавшиеся в грабеже ватажки, особенно запорожцев, не всегда согласовывавших свои налёты с воеводами, Корчев был прочно занят русскими, которые устроили в городе перевалочный пункт. Спустя некоторое время Никита Иванович основал Таврическое воеводство и послал туда воеводой Андрея Дашкова, прежде служившего в Астрахани. Дашков взялся за дело рьяно и основательно - первым делом осмотрев невеликие свои владения, он, имея на руках государев приказ, вскоре основал артиллерийские позиции на мысу, названным им же Батарейным. Пушки должны были перекрыть пролив для прохода турецких кораблей к Азову и Таганрогу. К тому времени прибыл на полуостров и адмирал Тромп, а вскоре на этих негостеприимных берегах появилась и группа французских специалистов-фортификаторов во главе с инженером Гийомом де Бопланом, ранее трудившиеся на благо Варшавы, а теперь сменившие работодателя. Французы должны были в самые кратчайшие сроки разработать проект оборонительных сооружений Корчева, прикрывавших бы город от возможных атак с запада. С тех пор прошёл неполный год, татары и турки за это время дважды пытались подступиться к Корчеву, но укрепившийся на недостроенных фортах и в каменоломнях небольшой русский гарнизон и казаки отбили оба штурма, сметая врага залпами картечи из снятых с галер пушек.
- Стало быть, теперь османы решили попытать счастья, напав с моря? - проговорил Тромп, услыхав от Головина, что казаки, которые плавали на стругах вдоль южных берегов Крыма, заметили появление у Сурожа турецких галер и нескольких парусных кораблей.
Ночевавшего в одном из лучших домов Корчева адмирала Тромпа разбудили под самое утро, едва рассвело. Его помощник, морской офицер из фландрского Дюнкирхена, возбуждённым голосом сообщил, что русские заметили приближение турецкой эскадры к восточной оконечности полуострова.
- Господин адмирал, османы и татары снова обложили город! - добавил он и подал Тромпу шпагу.
Быстро собравшись, Корнелиус отправился к причалам - тем временем в тревожно гудевшем городе уже готовились к отражению врага. Трещали барабаны, протяжно пели трубы. Воины, покидая перестроенные под казармы дома, строились на площадях, чтобы строем отправится на позиции. Помимо Рязанского и Армавирского солдатских полков, расквартированных на крайнем востоке Тавриды, тут же находились двадцать четыре орудийные батареи, сапёрные команды и около четырёх сотен донских и запорожских казаков. Кроме того, около полутора тысяч нанятых на строительные работы мужиков подряжались в помощь пушкарям и солдатам.
Три корабля и полтора десятка галер, составлявшие эскадру Тромпа, спустя несколько часов были выведены в море, чтобы там встретить турок. Голландец не скрывал своего пренебрежения к русскому адмиралу, выказывая всем своим видом несерьёзность происходящих тут, на окраине Европы, морских сражений. Он бы никогда не появился тут, если бы не обида, нанесённая ему адмиралтейством - отстранение его от командования сильно ударило по самолюбию Корнелиуса. Так что щедрое предложение русского царя - в восемь тысяч талеров содержания и тысячу талеров морского довольствия, пришлось в самый раз, пусть в Гааге знают, что Корнелиус Мартинсон Тромп не будет сидеть без дела и смиренно ждать прощения.
- Галерам держаться берега, а при появлении врага уходить в бухту, под защиту батарейных орудий, - раздавал приказания голландец. - А там по знаку на абордаж идти, сближаясь с османами как можно быстрее. Так и корабли их, Божьей помощью да добрыми пушками, одолеем.
Перед тем как эскадра покинула бухту, Алексей Головин, подробно обговорив с голландцем ранее составленный план боя, был отправлен Тромпом командовать галерами. План адмирала был прост - он желал заманить ложным отступлением галер турецкую эскадру в корчевскую бухту и там подставить их под пушки расположенных на мысах батарей. Далее его корабли захлопывали бы ловушку, после чего в атаку на врага должны были устремиться галеры Головина. От турецких они отличались тем, что за вёслами на них сидели солдаты, а не рабы, прикованные к скамьям цепями, как водилось у османов. Тем самым, абордажная команда русской галеры превосходила числом любую турецкую. Кроме того, помимо солдат, на галерах находились ватаги казаков, более привычных к морским схваткам с турками.
Оставив галеры у мыса Кыз-Аул, все три парусных корабля держались мористее, используя перешедший к юго-западу ветер. Турки не заставили себя долго ждать - когда Алексей Головин услыхал далёкие раскаты пушечных выстрелов, которые означали появление противника у корчевских фортов, на горизонте появились силуэты приближающихся вражеских кораблей. Головин отдал приказ своему отряду разворачиваться и уходить к бухте. Однако турки имели своё мнение и следовать плану не собирались - они не стали преследовать Головина, а принялись высаживать солдат на низменный берег, покрытый высокой травой и каменными валунами. Но русские галеры уже миновали далеко вдающийся в море мыс, а потому продолжали движение к Корчеву, не видя, что предпринимает противник. Корнелиус Тромп, заметив врага, пошёл на сближение. Он знал действительную дальность поражения новых русских пушек, а потому надеялся на безнаказанный обстрел неприятеля.
- Двигайтесь, ленивые свиньи! - офицеры покрикивали на моряков, выставлявших дополнительные паруса.
План изменился. Тромп решил атаковать османов, покуда они заняты высадкой, а корабли их встали на якоря близ берега. Поймав парусами ветер, 'Коршун', 'Сокол' и 'Орёл' стремительно приближались к вражеской эскадре со стороны моря, имея за спиной стоявшее в зените светило. Яркий солнечный свет слепил глаза турецких моряков, и они не сразу заметили грозившую им опасность. Османы же были как на ладони - Корнелиус насчитал четыре парусных корабля, около двух десятков галер и множество мелких вспомогательных судов, перевозивших войска. 'Коршун' двигался впереди, за ним следовали остальные корабли, повторяя каждый манёвр флагмана эскадры. Турецкие моряки, заметив приближение чужих кораблей, забили тревогу и стали лихорадочно готовится к бою. Их парусники, снявшись с якорей, пытались маневрировать по ветру, чтобы встретить врага бортовыми залпами.
- Становится на якорь! - закричал, уже не сдерживаясь, Тромп, когда его корабль занял выгодное положение напротив турецкой эскадры.
Пушкари, изготовив орудия к стрельбе, уже ожидали приказа на открытие огня. Нижняя палуба также была готова к бою. Десятки людей напряжённо присматривались к вражеским кораблям, кидая требовательные взгляды на мостик.
- Огонь! - последовала долгожданная команда. Левый борт 'Коршуна' немедленно окутался дымом, вскоре снесённым ветром. Флагманский корабль начал бой в одиночку, не дожидаясь своих собратьев, посылая с каждым залпом пятнадцать бомб в сторону османов. Через некоторое время к бою присоединился 'Сокол', а за ним и 'Орёл'. Бомбардиры русских кораблей сосредоточили огонь на ближайшем к ним паруснике, который, умело закончив манёвр, всё же не успевал ответить стрельбою. На корабле начался пожар - бомбические пушки оставляли крайне мало шансов паруснику на спасение. Вскоре, не выдержав обстрела, турки перерубили якорные канаты и пылающий корабль стало относить к берегу, а корабли Тромпа принялись за следующий парусник.
Между тем, Алексей Головин, поняв, что голландец вступил в бой с турецкой эскадрой, решил возвращаться. Но на полпути им был замечен казачий патруль, подававший знаки двигавшимся вдоль берега галерам. В увеличительную трубу стало видно, что казаки отчаянно пытаются предупредить моряков об опасности. После того, как адмиральская галера обогнула мыс, боярин всё понял - казаки пытались предупредить о высаженных на берег турках - там скопилось до нескольких сотен янычар. Алексей Петрович принял решение разделить свой отряд - одна его часть должна была атаковать турецкие транспорты и галеры, а остальные, высадив на берег десант, поддержать огнём своих пушек вступивших в бой товарищей. Тем временем, и второй турецкий парусник, лишившись рангоута, с перебитыми мачтами, чадя чёрным дымом пожаров, пытался отвалить в сторону. 'Орёл', увлёкшись стрельбою по израненному кораблю, сам получил множество попаданий от двух перестроившихся османских парусников, только сейчас вступивших в бой. Между тем, перевозившие солдат турецкие суда одно за другим выбрасывались на берег, опасаясь быть атакованными.
- Goed... - похвалил Головина Корнелиус Тромп, заметив стремительный ход галер боярина Алексея Петровича, сближавшихся с судами неприятеля.
Атака галер стала окончательным актом боя - свинцовым градом пушки и картечницы сметали с палуб неприятельские команды и десант, одно за другим суда османов захватывались неистовыми казаками Степана Разина, который бесшабашной яростью своей увлекал за собой товарищей. Вскоре галеры обоих противников столкнулись между собой в жестоком бою. Головин заранее приказывал щадить гребцов на турецких кораблях, но всё же несколько османских галер утонуло или сгорело вместе с несчастными, нашедшими в мучительной смерти избавление от своей тяжкой доли. Наконец, разинцами была взята головная шебека, на которой был обезглавлен командовавший эскадрой османский флотоводец. Это была победа. Лишь одному паруснику, подставившего своего товарища под бомбы с кораблей Тромпа, удалось избежать гибели и удрать в сторону открытого моря - все остальные корабли и суда османов были захвачены или потоплены. Невольников немедленно расковывали и освобождённые, среди которых были венгры, поляки, казаки и венецианцы, исступленно набрасывались на пленённых русскими моряками мучителей, предавая их смерти.
А затем настало время и той части десанта, что турки успели высадить на берег. Осознавшие незавидное своё положение османы устремились прочь от берега, пытаясь уйти от наседавших на них солдат и казаков, высаженных с галер Головиным. Прибрежные каменистые холмы и зелёные степные луга ещё долго покрывали тела тех янычар, кто не сумел спастись от мушкетной пули. Едва передохнув после боя, капитан Головин, оставив казаков делить трофеи и охранять бывших невольников, с большей частью галер, поспешил в Корчев, чтобы его воины смогли присоединиться к обороняющим город товарищам. Но и там осаждённые уже праздновали успех - несмотря на захват турками одного из недостроенных фортов, рязанцы и армавирцы сумели отбить натиск османов, рассеяв нападавших выстрелами в упор. Кое-где дошло и до рукопашной схватки, в которой отличились мужики-строители, изрубившие топорами и насадившие на колья хвалёных янычар, прорвавших оборону на фланге. Однако организовать преследование отступивших от фортов турок воевода Дашков не сумел, за что удостоился резких слов от возбуждённого победой Головина. В итоге едва не сцепившихся бородачей пришлось разнимать адмиралу Тромпу, который заставил обоих выпить вина за победу русского оружия, после чего воевода и боярин прилюдно помирились и крепко обнялись.
Голландский адмирал был не столь радостен, сколь его русские товарищи по оружию - в сражении серьёзно пострадал корабль 'Орёл', получивший серьёзные повреждения и несколько пробоин в корпусе. На корабле погибло более двух десятков моряков и пушкарей, многие были ранены. Корнелиус винил капитана 'Орла', курляндца Дитмара Матсена, в том, что он излишне сблизился с турецкими кораблями, не сумев принять во внимание большую дальнобойность русских пушек по сравнению с турецкими. В тот же день в Азов была отправлена галера с донесением государю о великой победе на море над турками. О первой победе русского флота на отвоёванных берегах Чёрного моря.
- Теперь либо турки захотят мира, либо пришлют больший флот... - сам с собой рассуждал хмельной Тромп, раз за разом поднимая наполняемую слугой чарку в воздух, когда кто-то из русских начинал выкрикивать очередные здравицы на пиру по случаю победы, продолжавшимся далеко заполночь.
В реальной истории обладатель огромнейшего состояния не оставил наследников и, по всей видимости, так и не был женат.