Только через десять лет, он вернулся снова. То был день его перерождения, и первая встреча с Марком Васильевичем, а потом пришла ночь, а вместе с ней неправдоподобно реальный сон. Во сне неожиданным образом он превратился в деревянного человечка. Михаил Федорович так вжился в нее, что мог спокойно управлять любой частью лакированного тельца. Парадоксально, но и во сне он удивлялся превращению, но и с удовльствием принимал его. Он находил даже определенные приемущества: деревянные ноги и руки были намного тверже и прочнее, чем настоящие. И вот, когда он почти свыкся с новой оболочкой, кто-то огромный и страшный, поднимает его за помпончик на колпаке. Лишенный опоры, он беспомощно дрыгает ногами в воздухе. Потом блеснули лезвия гигантских ножниц и этот кто-то, быстрым уверенным движением отхватывает шутовской колпак. Миша начинает понимать, что эта пререзанная нить и есть его живая душа, которую ни в коем случае нельзя было резать. Он сопроотивляется, еще сильнее размахивая членами, но только ускоряет распад - деревяные кругляши рассыпаются, и Михаил Федорович просыпается в поту.
Теперь, в пустой комнате, в наступивших сумерках, ему снова привиделся стальной блеск портняжных ножниц.
Кому охота оставаться один на один с такой меланхолией? И Мозговой, отправился в гости на ночь глядя.
Толя Ермолаев, пожалуй, больше удивился беспомощному виду гостя, нежели его позднему появлению.
- Что с вами?
- На пару слов, выйдем, - попросил Мозговой.
- Что стряслось? У вас такой вид...
- Какой?
- Не знаю, как сказать - будто что-то распалось.
- Именно, - жалко улыбаясь, согласился Мозговой. - Анатолий, верните мне мое... - Мозговой был словно в лихорадке, - мое послание инженеру. Я знаю, вы можете отказаться, но здесь такое... Впрочем, я все объясню, только отдайте мне его. Конечно, вы можете раздавить меня, целиком и полностью, но вы этого не сделаете. Не сделаете, Анатолий? Поверьте, вам оно незачем, а мне... Ну, хотите я на колени встану, конечно, это смешно и не в духе, но я ей богу встану, - Мозговой действительно попытался опуститься на пыльную лестницу, но Толя ему помешал. - О, господи, что я делаю. Я очень важное вам скажу, про инженера, да, да, его надо спасать, и его можно еще спасти, я все расскажу, только дайте мне его, такой маленький конвертик...
- Возьмите, - Толя достал из кармана мятый конверт и спокойно протянул коллеге.
- Спасибо, Анатолий, я знал, верил в вас, я вам клянусь - ведь я мерзавец, такую подлость совершил - но клянусь, никогда более... ей богу, вы не пожалеете, что отдали, - Мозговой быстро и мелко рвал конверт, приговаривая, - вот так, вот так, навсегда, теперь, ей-богу, навсегда...
- Что с инженером? - напомнил Толя.
- Да, инженера надо спасать, вы знаете - этот человек ни перед чем не остановится, это страшный человек, мерзкий, отвратительное существо, он такое наворотит....
- О ком вы?
- Разгледяев Марк Васильевич имя ему. Да, да, я его знаю, доподлинно знаю, он был у меня и такое навертел!.. Он хочет представить, будто инженер убил.
- Кого?!
- Профессора, столкнул под поезд, в припадке. Я сразу вспомнил про сирень. Помните, следователь про сирень говорил? Наверное, профессор перед смертью намекал на инженера, на его рукопись.
- Чепуха! Инженер болен совсем. С ним наверняка кто-то был, найдется свидетель.
- Ха, свидетель! Ему бы только дело затеять, а там он выиграет, поверьте - у него хватка. Чепуха, может быть и чепуха, но если дело завертится, инженер в любом случае гибнет, гарантирую. Разгледяев его в психушку на худой конец засадит, потому что у Разгледяева везде рука. Он и про меня все выяснил.
- Что все?
- Про письма, представляете какая у него сеть.
- Про вас я ему рассказал, он звонил, распрашивал...
- Зачем вы, Толя? Это же враг номер один, - расстроился Мозговой.
Толя пожал плечами.
- А зачем вы писали?
- Ну как же? Раскройте же глаза наконец, ведь я все правильно написал. Теоря профессора - ученая галиматья. Надо же было как то бороться. Ведь если бы пофессор академиком стал, а там директором, тут бы и пришел конец настоящей науке.
Ермолаев Только качал головой.
- А, бросьте, знаю, знаю - цели, средства и прочая казуистика. Пока мы с вами будем интеллигентствовать, гумманизм проявлять, такие, как профессор, все захватят. У нас нет времени рассусоливать, самооулучшением заниматься, некогда, дорогой мой, время уходит, кончаются смутные времена, теперь, если кто сверху окажется, то уж надолго, поверьте мне. А анонимки инженеру - вынужденная мера, временный компромисс, а я здесь хоть с чертом готов на компромисс.
- Есть и другие методы, - не выдержал Толя.
- Какие методы?
- Другие, и другие люди.
- Какие такие другие люди? - с едва заметной иронией поинтересовался Мозговой.
Толя не ответил.
- Что ж за тайны такие, что за люди особые, может быть какая организация, а? Союз освобождения умственного труда или Уния свободных диалектиков? А может, масонство розенкрейцеровское? - Мозговой будто спохватился. - Вы, Анатолий, быть может, масон?
Не дожидаясь опровержений Михаил Федорович разошелся:
- Примите же и меня, срочно! Я пригожусь, я на все согласен, Анатолий. Я больше не могу среди этой сволочи. Да, да, все вокург сволочи, мерзавцы и сволочи. Не молчите же, я же чувствую, есть у вас какая-то тайна. Я давно начал догадываться, что-то вы нащупали там у инженера. Как вы сказали, мол, инженера спасать надо, думаю, задание получил, а задание только организация дает.
- Стоп, - перебил Толя. - Да вы сами ко мне сейчас пришли с тем же!
- Ну, да, конечно, - с удовольствием согласился Мозговой. - Потому и сказал, что чувствовал - за вами сила стоит. Я же вам все карты раскрыл - раскройте и вы.
- Не верите мне, - продолжал Михаил Федорович. - Ладно, я понимаю, должен оправдать, то есть, наоборот, завоевать доверие. Давайте, сговоримся, наметим план, главное - нужно предупредить инженера, надо Разгледяева остановить, нужен какой-нибудь фактик против него. Я кое-что имею - у него здесь тоже не все чисто. Ведь без него инженер не сунулся бы к нам в интститут, ведь это он его можно сказать за ручку привел к нам в институт.
- То есть как привел?
- У них с женой во что уперлось? В изобретение инженера. Тут Разгледяев и подсунул ей идейку - пускай, мол, профессионалы рассудят, и посоветовал труд жизни к нам направить. А она, отчаянная душа, гордость проявила, говорит, нам с Колей ничего, мол, не страшно... Да, так и сказала, зря головой качаете, вы еще женщин не знаете. Ведь она решила растоптать богдановским изобретением мужа, понимаете, Толя? Ей мало, что бросает - нет, она желает еще и уничтожить. Но разве ж так Разгледяева уничтожишь! - с искренним сожалением закончил Мозговой.
- Так, пожалуй, вряд ли, - задумчиво сказал Ермолаев.
У него из головы не шло чудовищное предположение об убийстве профессора.
- Все, уже поздно, я пошел спать. - твердо сказал Толя.
- Неужели вы... вы вот так вот просто пойдете спать? - чуть уже не корил Мозговой.- Неужели вам не жаль инженера?
- Я пошел спать, - невозмутимо повторил Ермолаев.
Что ж, до свидания, до лучших, так сказать, времен, - на лице Мозгового появилась едва заметная, еще очень не смелая, казавшаяся еще минуту назад совершенно невозможной, снисходительная улыбка.
Дети звезд