— Мам, ну зачем тебе это? Ничего интересного, правда.
— Драко Регулус Малфой! Я — твоя мать. Да, я была ею лишь номинально все семнадцать лет твоей жизни, и ты вправе наказывать меня за это. Но два месяца назад я поняла, что у меня есть близкий человек, которому я нужна и который мне нужен. Я обязана знать, что происходит с тобой. Я хочу это знать, и если ты немедленно не скажешь правду, я сейчас же сниму твои чертовы оставшиеся коллопортусы и отправлюсь на рандеву с Темным Лордом, которое ты так опрометчиво отменил.
Говоря эту гневную тираду, Нарцисса наступала на сына, тыча ему пальцем в грудь. Драко опешил.
— Обычное круцио , — недовольно пробурчал он. — На рандеву только не надо. Между прочим, это шантаж!
Было видно, что его до глубины души поразили слова матери. Он явно не ожидал такой откровенности и такого яростного проявления материнских чувств с ее стороны. Так не вязалось это с обычной холодностью и сдержанностью. Но уж если Драко Малфой был ошарашен, что же говорить о Гермионе. Ее поразила все сцена от начала до конца. Начиная с яростной материнской атаки и заканчивая фразой «обычное круцио ». Дурдом какой-то! Они словно говорили о паре шлепков по мягкому месту.
— Ты обманываешь, — уже спокойнее произнесла Нарцисса.
Сын вопросительно поднял бровь.
— От круцио не остается следов, — пояснила она, — ты же был весь в порезах, некоторые из которых так и оставили следы, несмотря на все старания эльфов.
— Я не обманываю, — подойдя к окну и посмотрев на звездное небо, устало проговорил Драко Малфой. — Просто в зале был разбит витраж, и на полу оказалось много осколков.
Послышался судорожный вздох Нарциссы, а у Гермионы все поплыло перед глазами. Она читала описание действия этого заклятия. При его применении не было разницы: сильный человек или слабый. Не было человека вообще. Было лишь тело раненого животного, которое, упав, корчилось в агонии. Сильный мог разве что продержаться чуть дольше.
На полу оказалось много осколков.
У Гермионы закружилась голова. Ее мозг отказывался воспринимать подобную жестокость. Открыв глаза, она заметила, что Драко обернулся к Нарциссе, а та зябко ежится, обхватив себя за плечи.
— Как дела у Марисы? — сменил он тему.
Несколько минут тишину нарушал лишь треск дров в камине. А потом Нарцисса подняла голову и улыбнулась.
— У нее все здорово, — весело проговорила она.
Драко улыбнулся в ответ.
Гермионе стало дико. Как можно так быстро переходить от ужаса к веселью? А потом она поняла: только при таком отношении к жизни можно было спасти свой разум в этом страшном доме.
— Садись, я поищу тебе что-нибудь теплое, — проговорил Драко и указал Нарциссе на кровать.
Та села и принялась расстегивать босоножки.
— Представляешь, мы с Марисой ходили в маггловское кино, — ее лицо оживилось, и она вновь стала похожа на девчонку. Драко, улыбаясь, смотрел в ее сверкающие глаза.
— Там было очень здорово. Я не знаю, как они это делают, но на стене висит экран, и на нем движутся люди. Что-то вроде колдографии. Только они двигаются долго. Говорят что-то, делают.
— Глупость какая, — со смехом сказал Драко.
— Никакая не глупость! — заспорила Нарцисса. Ее щеки раскраснелись, и она увлеченно жестикулировала.
Драко, все еще улыбаясь, направился к шкафу.
— Мы смотрели кино ужасов. Там были монстры, похожие на наших соплохвостов, только страшнее.
— Что может быть страшнее соплохвостов… А-а-а!
Увидев Гермиону, Малфой шарахнулся от шкафа. Та вовремя спряталась за мантии. Ну как можно было опять про нее забыть?
— Что случилось? — удивилась Нарцисса.
— У меня просто слишком живое воображение, — держась за грудь, пытался прийти в себя Малфой. — Тут мантия упала.
Нарцисса рассмеялась. А Гермиона подумала, что она в этом шкафу будет для Малфоя похуже душек-соплохвостов. Бесцеремонно отодвинув девушку, Драко снял с вешалки теплую мантию и, не глядя на Гермиону, закрыл дверцу шкафа. Девушке осталось лишь наблюдать, как Малфой направляется к Нарциссе и набрасывает мантию ей на плечи.
— Знаешь, что я нашла у Марисы? Не поверишь!
— Поверю! — торжественно пообещал Малфой.
— Твои детские колдографии, хочешь посмотреть?
— У меня были детские колдографии? — удивился юноша.
«У меня было детство?» — слышится Гермионе в этом вопросе.
Нарцисса вмиг посерьезнела.
— Драко, не говори так, конечно, были. То, что их нет в этом замке, еще не значит…
— Да-да, знаю. В этом замке меня увековечат лишь в дурацком пыльном портрете, когда совершу деяние, достойное семьи Малфоев. А потом буду веками взирать на своих сопливых потомков и пугать их злобным хохотом. Хотя, с такими темпами, моих потомков подобной ерундой не испугаешь. Да их, пожалуй, у меня и не будет, — решил Малфой. — Меня прибьют раньше, чем увековечат.
Нарцисса сердито топнула босой ножкой о ковер:
— Иногда ты бываешь просто невыносим. Не смей так говорить!
— Прости, — Драко Малфой несколько раз хлопнул себя ладонью по губам, чуть скривившись от боли, — беру свои слова обратно.
— В них было слишком много желчи.
— Прости, — повторил Драко, — я совсем не то имел в виду.
— Да нет, ты имел в виду именно то, что сказал, — горько произнесла Нарцисса.
Несколько минут стояла гробовая тишина, которую, собравшись с духом, нарушил Драко.
— Так что там у нас с колдографиями? Не уверен, что они мне понравятся, но, так и быть, согласен лицезреть.
— Брось, они действительно забавные, — улыбнулась Нарцисса. — Акцио , альбом!
Она вытянула вперед руку. Драко с любопытством шагнул к матери, а Гермионе вновь захотелось заплакать.
Девушка, в который раз за этот долгий день, почувствовала себя лишней.