— А что, если я не хочу так?
— Прости, мне пора. Поправляйся.
С этими словами девушка резко встала и двинулась к выходу.
— Фрида… Фрида!
Люциус дернулся за ней, но тут же, словно подрезанный, свалился на подушки. В глазах странно защипало. Он яростно моргнул. Почему-то его не оставляла мысль, что Фрида хотела ответить что-то совсем другое.
Люциус уставился в равнодушный потолок лазарета.
«Если у меня когда-нибудь будет сын, я ни за что так не поступлю. Я спрошу о его чувствах, о его желаниях. Я никогда не сломаю жизнь своему сыну».
Так думал семнадцатилетний Люциус Малфой, еще не зная, что пройдет два года, и у него и вправду появится сын. И станет впору вспомнить эту клятву, данную самому себе в лазарете Хогвартса. Но вот не вспомнит… и лишит своего сына детства, потому что его сын внезапно окажется способным противостоять отцу, что самому Люциусу сделать так и не удалось. Люциус перенял у отца, что непокорных нужно ломать. У его сына появится другой девиз — тот будет уверен, что ломать нужно клетки. В этом и будет разница между отцом и сыном, и в этом будет их трагедия.
Впрочем, сейчас Люциус свято верил, что исполнит это обещание и сделает своего сына счастливым. Потому что ему было плохо, потому что эта безликая ширма только что скрыла от него самого дорогого человека. Она ушла, и это было страшно. Она любила, но все же ушла, и это было неправильно.
Ширма снова отодвинулась, Люциус вышел из оцепенения. Он с безумной надеждой уставился на вошедшую девушку и понял, что глупо надеяться на повторение чуда.
— Привет, — сказала Нарцисса с улыбкой, — ты как?
— Нормально…
— Я принесла тебе бутерброды.
— Спасибо, я не голоден, — он усмехнулся. — Входишь в роль прилежной жены?
Если он хотел ее задеть, то потерпел неудачу. Девушка лишь спокойно улыбнулась.
— Стараюсь.
Откуда ему было знать, что как раз это с сегодняшнего дня она и решила делать. Потому что ничего больше не осталось.
— Ко мне приходила Фрида Забини, — зачем-то сказал Люциус. Просто очень уж хотелось задеть эту хладнокровную и спокойную красоту.
— Я знаю. Мы встретились в коридоре.
Опять не вышло.
— Я устал, — буркнул Люциус.
— Хорошо. Если что-то понадобится, передай записку. Поправляйся.
Она поднялась со стула и, поправив ему подушку, стремительно вышла.
Люциуса разобрала злость. Странно. Разве он не мечтал о красивой и покорной жене? Все благопристойно и предсказуемо, на зависть всем чистокровным семьям. Нет! Он готов был жить с непредсказуемым кошмаром, лишь бы это явление семейной жизни носило имя Фриды Забини.
* * *
Нарцисса молча шла по пустым коридорам Хогвартса и ничего не видела вокруг. Она решилась. Она забудет его и станет хорошей женой. Решение принято. Вот только легче не становится. Ноги сами привели девушку в музыкальную гостиную. Этой комнатой пользовались, когда душе хотелось чего-то светлого. Сквозь огромное, во всю стену, окно лился солнечный свет ясного морозного дня. Вдоль левой стены в несколько ярусов располагались места для зрителей. Иногда здесь устраивали небольшие домашние концерты. Все необходимые инструменты сюда приносили, за исключением одного. В центре большой комнаты всегда стоял старинный заколдованный рояль. Он никогда не смолкал. Говорили, что уже больше тысячи лет звуки его удивительных мелодий отражались от стен этой комнаты, заставляя многие поколения студентов вслушиваться в них и узнавать звучание своих сердец. Его создала Кандида Когтевран. Она считала, что музыка способна растопить злобу и зависть в юных сердцах. Как знать, может быть, посещение этой комнаты предотвратило не одну трагедию за долгие десять веков.
Нарцисса подошла к резному роялю. Она знала, что стоит коснуться клавиш, и мелодия смолкнет в ожидании продолжения от рук музыканта, рискнувшего поспорить со звуками Вечности. Девушка присела на мягкий пуфик с изогнутыми ножками и коснулась клавиш холодными пальцами. Секунду подумала, а потом заиграла.
С детства ее учили музыке и наперебой твердили: у девочки редкий дар передавать невообразимые эмоции. Нарцисса не слишком обращала внимания на похвалу. Она была талантлива и, как часто бывает с талантливыми людьми, талантлива во всем: от верховой езды до вышивания крестиком, от разведения роз до рисования. Нарциссе все давалось с легкостью, поэтому ее сердце не привязывалось надолго ни к одному из детских увлечений. Кроме него . И сейчас, думая об этом своем детском капризе, солнечной радости и грозовом кошмаре всей ее жизни, она играла так, как, наверное, никогда не играла ни до, ни после этого дня. Просто сейчас она понимала о чем играет и что в эти минуты передает миру с помощью старинного рояля. Звуки лились несмолкаемым потоком: сталкивались где-то под потолком, отражались от старых безликих стен, с легким звоном отлетали от оконного стекла, наполняя эту комнату жизнью и тоской юного сердца. Когда выплеснулось все, что накопилось в душе, Нарцисса посмотрела на свои руки, словно не веря, что это была ее музыка, мелодия ее жизни. В наступившей тишине резко прозвучали негромкие аплодисменты. Девушка обернулась. В дверях, прислонившись спиной к косяку, стоял Ремус Люпин.
— Я никогда не слышал ничего подобного, — тихо проговорил он, входя в комнату.
Нарцисса улыбнулась и встала из-за рояля. Комнату тут же наполнила грустная мелодия. Словно древний инструмент плакал о расставании с девушкой, а может, просто ему стало жаль израненное юное сердце.
Девушка подошла к нижнему ряду для слушателей и опустилась на мягкий пуфик. Ремус воспринял это как приглашение и, подойдя, присел на соседний. Нарцисса смотрела в пол и молчала, поэтому Люпин рискнул нарушить тишину первым.
— Как у тебя дела?
Девушка неопределенно пожала плечами и вместо ответа спросила:
— Как он?
Имени никто не произнес, но Люпин понял, о ком была эта мелодия, и о ком может спрашивать Нарцисса.
— Нормально. Делает вид, что веселится.
— Почему делает вид? — Нарцисса подняла взгляд на Люпина. — У него что-то случилось?
Люпин поежился под пристальным взглядом ясных серых глаз. Юные девушки так не смотрят. Во взгляде была мудрость веков или тяжесть принятого решения. А может и то, и другое.
— Он ушел из дома, — с трудом выдавил Люпин.
— Я знала, что так будет. Не оставляй его одного, пожалуйста. Он — существо коллективное, — Нарцисса усмехнулась. — Без вас он пропадет.
— Нарцисса, — начал Люпин, но девушка внезапно перебила его.
— Почему Эванс так меня ненавидит?
— С чего ты это взяла? — заюлил парень.
— Она сделала все, чтобы я не смогла поговорить с Сириусом.
— Понимаешь, — тщательно подбирая слова, начал юноша, — Лили вообще-то очень добрая, и никого не хотела обижать, просто… Она не хочет причинять Сириусу боль.
— Да кто она такая, чтобы решать, что лучше для Сириуса! Только я это знаю, — выпалила Нарцисса. — Ведь ты бы не стал расстраивать нашу встречу?
После короткого молчания Люпин поднял голову и, взглянув ей прямо в глаза, проговорил:
— Не стал бы.
На лице Нарциссы отчего-то появилось облегчение. Может, от сознания того, что хоть кто-то ее понимает, но…