Ведь я забыть тебя была готова!
Зачем же тень твоя приходит снова…
… ни кожи ни рожи, а глаз‑то ведьминский горит! На шею не вешалась, как остальные бабы, а видно было: нравлюсь я ей…
— Нет, – сказала Нарцисса.
— Нет?! – возмутилась миссис Тревор.
— Нет.
— Но я постоянно ношу желтое!
— Нет.
Миссис Тревор затрясла подбородками.
— Знаете, милочка, если бы не рекомендация леди Агаты…
Что Нарциссе всегда неплохо удавалось, – это держать каменное лицо. «Милочка»… Десять лет назад эта корова была бы до смерти рада попасть к ним на званый вечер.
Она медленно сосчитала до пяти.
— Мадам, у нас мало времени. Либо вы слушаете, что я вам говорю, либо отказываетесь от моих услуг и подбираете себе туалет сами.
— Ну хорошо, – вздохнула миссис Тревор. – Тогда что?
Мантия–невидимка, – подумала Нарцисса. – Да. В самый раз.
— Как насчет зеленого бархата?
Она покончила с толстухой к одиннадцати и встала на «конвейер»: поток школьников не иссякал с середины июля. Сегодня вокруг кабинок бегала даже Хильда, которая обычно развлекала родителей. К пяти у Нарциссы привычно загудели ноги и заломило спину. Она закончила очередную подгонку и разогнулась. Найдется десять минут на чашку чая?
Звякнул дверной колокольчик, и мечту о чае заслонил силуэт очередного посетителя.
— Я хотел бы заказать несколько мантий, – услышала она негромкий сипловатый голос.
— Конечно, сэр, – невозмутимо кивнула Хильда. – Цисси, милая!
Нарцисса удивилась. Хильда Малкин, неисправимая кокетка в свои шестьдесят с гаком, обычно обслуживала мужчин сама. «Джентльмен – это звучит элегантно», – повторяла она, и это значило «в сторону, девочки, он мой». Впрочем, одноглазый верзила в растянутом свитере на джентльмена не тянул: у таких редко бывают деньги на «элегантное».
— Добрый день, сэр! – подошла она ближе. – Какие именно мантии вам нужны?
Одноглазый обернулся к ней и застыл на пару секунд. Нарцисса изобразила профессиональную улыбку: ее до сих пор нередко узнавали на улице и в ателье. Газетчики когда‑то постарались на славу.
— Я… собираюсь преподавать в Хогвартсе с этого года, – он опустил глаза и уставился на свои тяжелые ботинки–грязомесы. Кстати, дорогие, драконья кожа. Такие любил Фенрир, – невпопад вспомнилось Нарциссе.
— Думаю, мне нужно несколько мантий на каждый день. Может быть, пара теплых…
– … и как минимум одна парадная, для торжественных церемоний, – подхватила она. – Давайте начнем с простых. Идемте, посмотрим ткани…
Хильдины владения походили не на склад, а скорее на сокровищницу сумасшедшего падишаха или великанское лоскутное одеяло. От пестроты расцветок, узоров и текстур у многих кружилась голова.
— Смахивает на библиотеку, – просипел сзади одноглазый, и Нарцисса вздрогнула. Рядом с этим посетителем ей было до странного не по себе.
— Интересное… сравнение.
— Я иногда читаю книги.
Обиделся? Решил, что она судит о нем по внешности? Нарцисса поймала себя на том, что боится ляпнуть лишнее, как на первом свидании. Давно она не ощущала так остро пол собеседника. В голову почему‑то лезли воспоминания о войне. Видимо, из‑за обожженного лица: взгляд просто притягивало к шрамам и повязке.
Она поспешила перейти к делу. Прищурилась, оглядела клиента еще раз.
— Ну что же, начнем. Я правильно понимаю, что яркие цвета вас не очень привлекают?
Одноглазый кивнул молча, потом достал фляжку, глотнул.
— Да… что‑нибудь немаркое. Может быть, черное?
— Хм, не уверена. Но давайте попробуем.
Она сняла с рейлинга лоскут черной шерсти и, поколебавшись, приложила к груди незнакомца. Тот неожиданно напрягся и дернул головой. В ярком свете лампы его профиль – такой вдруг знакомый, с горбатым, будто давным–давно сломанным, носом – показался черным. Тенью из китайского театра…
Он!
У Нарциссы бешено заколотилось сердце. Живой!
Рука медленно начала сжиматься, впиваясь в грудь одноглазого сквозь три слоя ткани. Тот вздрогнул, но не отшатнулся. Грудь еле заметно вздымалась под ее пальцами, и на вспотевшем лбу Нарцисса почувствовала его дыхание. В глазах потемнело, в висках забилось сумасшедшее: живой!
Опомнившись, она медленно убрала руку. Если сейчас окажется, что он просто похож…
— Н–нет, – она повесила образец на место, стараясь не поднимать глаза. – Вам… не идет черный. И никогда не шел, – добавила она неожиданно для самой себя. В конце концов, что она теряет. Сейчас ее вежливо поправят – и все…
Одноглазый глухо закашлялся и отступил на шаг.
— Как скажете. Может, тогда этот? – он не глядя потянул на себя лоскут какого‑то невнятно болотного оттенка.
Нарцисса усилием воли посмотрела вверх. Покрытое шрамами лицо. Седина. Странный, неестественный наклон головы. И все‑таки он. Мерлин, Мерлин, Мерлин, и что ей с этим делать?
— Нет! – она решительно потрясла головой. – Попробуем синий.
Они прошли путь от выбора ткани до примерочной с рекордной скоростью. Нарциссе не нужно было разглядывать клиента, чтобы определить, какой цвет и фасон ему подойдут. Она неслась по рядам, подхватывая все новые отрезы, не глядя подбирая фурнитуру, восстанавливая в памяти модели, которые забавы ради придумывала когда‑то давно, в прошлой жизни.
— Вы держитесь прямо, но голову наклоняете вперед. Я не советовала бы вам носить высокий ворот. И… он вышел из моды лет пять назад, – заметила она, поглядывая за летающей вокруг высокой фигуры мерной лентой.
Одноглазый обернулся к ней и резко рванул шарф. Лента, которой раньше никак не удавалось замерить горловину, обрадованно порхнула вверх к шее, покрытой глубокими темно–красными шрамами.
Нарцисса прикусила губу. Одноглазый медленно намотал шарф обратно и дернул концы вниз – как удавку.
— Шейный платок? – предположила наконец она.
— Сомневаюсь, – ответил одноглазый, глядя в сторону. – Никогда их не носил.
— Я могу вас научить, – она первый раз позволила себе улыбнуться. – Вы ведь придете забрать заказ? Или… – спохватилась она, – вам оформить доставку почтой?
— Спасибо, – кивнул одноглазый. – Когда мне прийти?
— Через два дня. Обычно заказ бывает готов на следующий день, но сейчас – сами видите… – она кивнула на толпы ребятишек.
— Вижу, – одноглазый помолчал. – Мне… наверное, стоило прийти раньше.
— Да! – вырвалось у Нарциссы, но она быстро поправилась: – Да, месяц назад у нас было меньше работы. На какое имя оформить заказ?
— Смит, – ответил одноглазый. – Эван Смит.
— Профессор Смит… – прокатила она новую фамилию на вкус. – Что преподаете, если не секрет?
— Зелья, – усмехнулся он.
— Зелья?! – Хильда неслышно подошла сзади. – Так вы очередной зельедел? В Хогвартсе последние годы они долго не задерживаются. Говорят, профессор Снейп проклял эту должность перед смертью, – добавила она сценическим шепотом. – Надеюсь, вам удастся снять проклятие!
— Снейп? – повязка на глазу дернулась, и Нарцисса ярко представила себе, как изгибается и ползет вверх темная бровь. – Не слышал о таком.
— О, поживете в Хогвартсе – наслушаетесь, – захихикала Хильда. – Страшный был человек, уверяю вас!
Нарцисса еле удержалась от улыбки. Смит хмыкнул.
— Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо, мадам, мы посмотрим, кто кого. Так я зайду одиннадцатого?
— Да–да, профессор, – кивнула она. – Или пришлите сову, если решите все‑таки оформить доставку.
— Почему бы тебе не покраситься? – спросил как‑то раз Люк.
Нарцисса не сразу поняла: она следила за Драко, который увлеченно вываливал на эльфа уже третью порцию каши.
— Я и так крашусь, дорогой, – пробормотала она. – Эй, как там тебя, Тоби…
— Это Элкин, Нарси. Добби – мой камердинер. Так вот…
— Элкин, каша остыла. Драко, милый, еще пару ложечек… Ты что‑то хотел, дорогой?
Люк дернул уголком рта – он нервничал.
— Я просто подумал, почему бы тебе не покрасить волосы. Скажем, в рыжий.
Нарцисса осветляла волосы лет с тринадцати. В детстве ей это казалось забавным: брюнетка, шатенка и блондинка, сестры Блэк на любой вкус. Чуть позже мать с намеком сообщила ей, что «Малфоям нравятся светленькие». То ли дело было в волосах, то ли раньше Люк просто не дозрел до ухаживаний, но вскоре красавчик Малфой и впрямь пригласил ее в Хогсмид. Помнил он темноволосую малявку, «Циску–крыску», как дразнила ее Белла? Вряд ли. Вполне возможно, что верил: Нарцисса Блэк уродилась не в масть – с локонами цвета «Платиновое сияние».
— А почему в рыжий, дорогой?
«И почему это для тебя так важно?» – хотела спросить она, но не решилась.
— Просто так, – пожал плечами Люк. – Моя маленькая прихоть. Разве тебе сложно?
Он злился, и это тоже было странно: он редко раздражался по пустякам. Дергаться по мелочам Люк начинал, когда терял свободу действий, а это случалось нечасто. Последний раз таким беспокойным Нарцисса видела мужа год назад в Мунго, когда лечащий врач Абраксаса разводил руками и говорил, что драконка в таком возрасте не лечится.
— Конечно, дорогой.
Это не было прихотью. По крайней мере, прихотью Люка. Нарцисса поняла это, увидев глаза мужа, когда вышла к обеду в новом цвете, – и окончательно убедилась, почувствовав на себе тяжелый взгляд Лорда пару дней спустя.
Про Гриндельвальда ходили слухи, что он… отличался извращенными сексуальными пристрастиями. Уж не возжелал ли новый великий темный маг жены приближенного своего?
В тот вечер, когда почти все гости разошлись, Лорд подозвал ее к себе. Он сидел на своем любимом месте, у камина. Так близко к огню, что кресло начало бы тлеть, если бы не огнеупорные чары, а у Нарциссы на лбу быстро появилась мерзкая испарина.
— Вам очень идет новый цвет, миссис Малфой, – безгубый рот растянулся в улыбке. – Неплохой я вам дал совет, верно?
Она присела в реверансе.
— Благодарю, мой Лорд.
— Пустяки, – махнул он рукой. – Возможно, вы согласитесь оказать мне небольшую услугу взамен.
— Что будет угодно моему Лорду, – она снова присела, пряча глаза. Смотреть Лорду в лицо – вредно для здоровья. Недолго спятить, как несчастная Белла.
Лорд зашипел и заскрежетал – засмеялся.
— Нарцисса, Нарцисса, деточка, вы так дрожите, будто я вас съесть хочу живьем. А мне всего лишь нужна ваша помощь. Садитесь!
Он подозвал кресло, и она опустилась на него, стараясь не касаться спинки.
— Речь об одном из моих слуг, вы его знаете. О юном Принце.
То есть о Снейпе. Невзрачного мальчишку, нового Лордова фаворита, многие недолюбливали: полукровка, никто и звать никак, а ведет себя, будто и впрямь особа голубых кровей.
— Да, мой Лорд, – он молчал, и Нарцисса добавила: – Муж приглашал его несколько раз.
Маленький бунт: назвать Люка не по имени, а мужем. Лорд пропустил его мимо ушей – или предпочел пропустить.
— Очень способный мальчик, Нарцисса, но, как вы могли заметить, немного нелюдим и очень застенчив. Мне кажется, ваша женская мудрость помогла бы ему… освоиться. Раскрыться. Он славный паренек, поговорите с ним как‑нибудь, пригласите на чай. Уверен, он вам понравится.
Лорд мог бы не нажимать так на «понравится»: Нарцисса давно поняла, куда он клонит. Интересно, знает ли Люк…
— Как будет угодно моему Лорду, – она прикрыла глаза: в голове у нее сейчас вертелись мысли, отнюдь не лестные для повелителя.
— Вот и славно. Я передам мальчику, что вы ждете его на чай в четверг.
Вторник и четверг. И, конечно, пятницы, когда в Малфой–мэноре собиралась вся верхушка ордена, и знаменитые малфойские субботы раз в месяц. Снейп исправно приходил – как отбывал повинность, на вопросы отвечал односложно или просто хмыкал. В какой‑то момент Нарциссу охватил азарт: неужели она не растормошит это несуразное пугало? Лорда можно было бояться, можно было (очень–очень тихо, на самой грани сознания) думать, что его методы, возможно, не самые эффективные, но в одном ему отказать было нельзя: он отлично подбирал себе людей. Садист Макнейр, интриган Эван (Нарцисса недолюбливала кузена), рубаха–парень Гойл и себе на уме Крэбб, исполнительный Роул и одиночка Киган – непостижимым образом оказывались каждый на своем месте. Если Лорд решил приблизить к себе неумытого сопляка, значит, разглядел в нем что‑то. Что ж, мальчик, посмотрим, кто кого.
Оказалось, что Принц – это фамилия.
Нарцисса почему‑то была уверена, что мальчишку зовут Принцем в угоду Лорду – тот явно выделял его и едва ли не прочил в наследники.
— Да, были такие, – кивнул Люк. – Отец заставлял меня их зазубривать вместе с остальными.
— Были?
— Ну да. Мертвая ветвь. Родилась девочка, они готовы были принять зятя в род, но там вышла неприятная история. Она выскочила замуж за маггла. Поставила на семейном древе большой вонючий крест… – он моргнул, вспомнив об истории Блэков. – Прости, Нарси.
— Ничего, – вздохнула она. – В каждом роду такое бывает.
— Ну, надеюсь, хоть в нашем такого не случится, – дернул Люк подбородком. – В общем, ничем хорошим эта история не кончилась, она умерла в нищете. А род был и впрямь древний. Не от Основателей, конечно, но не намного младше.
— И Снейп – его наследник?
— Стал бы, сама понимаешь. Не будь он ублюдком.
— Ты говорил, она вышла замуж.
— За грязь. Это не считается.
Любой хорошей девочке иногда ужасно хочется попробовать, что же это такое – грязь. Осторожненько ткнуть пальчиком. Ершистый мальчишка, вечно в мятых и плохо сидящих мантиях, вечно с обгрызенными ногтями и пальцами в пятнах от зелий, с вечно задранным непомерных размеров носом, Снейп был ей в новинку – а поэтому, наверное, интересен. Точнее, не Снейп. Принц. Prince Charmant – прозвала она его в шутку, и он скрипел зубами на безобидную насмешку.
Нарцисса пыталась вспомнить Принца школьником, но не могла: в шестнадцать–семнадцать не обращаешь внимания на мелюзгу. Теперь «мелюзга» выросла, но с высоты своего положения замужней светской дамы с ребенком Нарцисса все равно считала навязанного ей знакомца мальчишкой.
Принц был предсказуемо угрюм, предсказуемо зажат, предсказуемо немногословен. Первые их встречи он отмалчивался, как на допросе: да, нет, нет, спасибо, черный без сахара, да, вполне. Нарцисса – пожалуй, сама того не осознавая – ждала переломного момента: как в сказке, когда милый нрав Красавицы наконец‑то превращает Чудовище в Прекрасного принца. Собственно, так и родилось прозвище. Увы, чудовищный Принц смотрел исподлобья, цедил свой кофе скупыми глоточками и слова – такими же порциями – и никак не упрощал Нарциссе ее задачу.
Переломный момент наступил месяц спустя, да и то скорее для Красавицы, чем для Чудовища. У Драко резались зубки, он ныл, не хотел спать, а суеверный Элкин и слышать не хотел о том, чтобы смягчить боль заклинанием. Нарцисса битый час не спускала малыша с рук. Гость явился, как всегда, к пяти, они прошли на террасу и Нарцисса уже готова была сдать сына эльфу, когда Принц хмуро спросил:
— Зубы?
Она сокрушенно кивнула.
– Aguamenti minima.
Принц намочил угол салфетки и вручил Драко. Тот немедленно сунул мокрую материю в рот, притих и уставился на странного дядю круглыми глазами.
— Как ты догадался? – моргнула Нарцисса.
— У кассы в маггловском супермаркете о чем только не болтают, – фыркнул он и задумался. – Я вам пришлю зелье. Пропитаете тряпочку – пусть мусолит. И толку больше, и не будет выглядеть по–простецки, – он хихикнул. – Недостойно мага.
Нарцисса улыбнулась и кивнула. Плевать, кто придумал этот способ, если Драко от него будет легче.
— Мы на ты, Северус. Забыл?
— Угу, – он шмыгнул носом и снова превратился в подростка.
— Ты простужен? – испугалась она. Еще заразит ребенка.
— Нет, – он покраснел и начал рыться в карманах. – Нос в школе сломали. Еще до Хогвартса… Tergitextum reformeo.
Мятый клочок пергамента превратился в носовой платок.
— Не знала, что есть такое заклинание.
— Нету… – он окончательно побагровел. – Это я его сейчас…
Он стесняется, что у него платка нет! – поняла наконец Нарцисса. – А то, что он заклинание на ходу придумал, – это так, пустяки. Интересно, чем он обычно нос вытирает. Рукавом?
— Северус, – она передала Драко вместе с салфеткой подоспевшему Элкину. – А ты всегда ходишь в черном?
— А что? – вскинулся Принц.
— Да ничего… – она развела руками. – Ты не думал, что другой цвет пошел бы тебе больше?
Он втянул голову в плечи.
— Черный удобный, он не пачкается. А вам… а тебе, между прочим, рыжий не идет. Блондинкой было лучше.
— Ты заметил? – удивилась Нарцисса.
Принц пожал плечами.
— Я после школы полгода в «Тайне» работал. Выучил все оттенки наизусть. «Золото осени», да?
— Ваша наблюдательность сравнится лишь с вашей галантностью, Ваше высочество, – склонилась Нарцисса в реверансе.
Принц нахмурился, потом посмотрел на нее искоса и наморщил нос. Распознал подначку.
В тот вечер Нарцисса вытащила давно забытый альбом. На страницах замаячила тощая сутулая фигурка. Интересно, как будет выглядеть его чумазое высочество с нормальной прической и в приличной мантии…
— Нарцисса, друг любезный, вы плохо стараетесь, – сказал Лорд. – Наш общий знакомый по–прежнему грустит.
Она замерла, потом медленно, как можно тише, выдохнула и вдохнула.
— Мне очень жаль, что я разочаровываю вас, мой Лорд.
Лорд помолчал, крутя в пальцах яблоко на палочке. С каминной полки Нарциссе глупо ухмылялся Тыквенный Джек.
— Мне дорог этот юноша, Нарцисса, – заговорил он. – И мне очень важно, чтобы у него появился… близкий друг.
«Друзей и любовь не покупают», – Нарцисса вовремя прикусила язык.
— Что же нам делать, миссис Малфой? – спросил Лорд. – У вас есть предложения?
— Вероятно, мой Лорд, молодому человеку нужно чуть больше времени, чтобы освоиться в обществе, – осторожно начала Нарцисса. – Он не самого знатного происхождения и, возможно…
— Он полукровка, – оборвал ее Лорд. – Как и я. Жертва трагических обстоятельств. Но кровь Принцев, как и кровь Гонтов, уверяю вас, жила на этой земле, еще когда о многих древних семействах слыхом не слыхивали.
Идиотка… Нарцисса задрожала и рухнула на колени.
— Умоляю простить меня, мой Лорд…
Ледяные пальцы приподняли ей подбородок.
— Вам не за что просить прощения, миссис Малфой. Я верю, что вы старались выполнить мое поручение. И вы правы, Северусу, возможно, не хватает воспитания, чтобы понять тонкие игры высшего света. Встаньте. У меня для вас подарок.
Лорд выудил из кармана небольшой сверток, увеличил его и развернул.
— Собственно, подарок не совсем вам. Северус зельевар и должен ценить хорошие вина. Бордо, говорят, скрашивает одиночество, как добрый приятель… – он пристально посмотрел ей в глаза. – И у меня есть ощущение, что этой ночью мальчику будет одиноко.
Нарцисса, уже протянувшая руку к бутылке, отшатнулась.
— В–вы… Мой Лорд, вы хотите, чтобы я отнесла ему этот подарок… ночью?
— Меньше трагизма в голосе, дорогая моя, – усмехнулся Лорд. – Я ведь не отнимаю у вас мужа, не угрожаю сыну – просто предлагаю небольшое и, возможно, приятное приключение. Посидите, поболтаете по–дружески, выпьете хорошего вина, и все у вас наладится к нашему общему удовольствию. Вот адрес, деточка. Я в вас верю.
Тыквенный Джек оскалил зубы и подмигнул ей.
* * *
Она долго подбирала платье. Достаточно соблазнительное, чтобы Снейп «клюнул», но не настолько откровенное, чтобы выглядеть шлюхой. Остановившись на обтягивающем голубом, она увеличила немного декольте, добавила кружев и горько посмотрела на себя в зеркало. А кто ты есть, деточка? Старый мерзавец кладет тебя под своего фаворита и явно намекает, что тебе грозит за непослушание, но… Ты уверена, что тебе самой этого не хочется?
Замок в двери щелкнул, слушаясь хозяина дома. В спальню вошел Люк.
— Хорошо, что ты еще не ушла, – прошептал он.
Нарцисса не знала, чего ждать. Сцены ревности? Просьбы остаться? Может быть, Люк найдет выход – в конце концов, можно бежать…
— Бедная моя… – вздохнул Люк, и она поняла, что побега не будет.
— Нарси, я хочу сказать, – Люк краснел, бледнел и запинался. – Хочу сказать, что… я понимаю, чем ты жертвуешь ради… Чтобы ты не думала, что я… – он сглотнул. – Ты всегда останешься моей любимой женой.
— Спасибо, что не осуждаешь меня, Люк, – тихо сказала Нарцисса. – Я уверена, что на моем месте ты поступил бы так же.
Больше здесь говорить было не о чем, и она аппарировала.
Берег реки – странное место для аппарации. Чуть промахнешься – и в воду… В такой дождь можно было бы аппарировать прямо на крыльцо – ни один маггл носу на улицу не высунет. Впрочем, долго размышлять над тем, чего не изменишь, было не в ее привычках. Она поднялась на набережную и, морщась, вынула из сумочки клочок пергамента с рисунком Лорда.
Искать пришлось долго: она не ожидала, что любимчик Лорда живет в таких трущобах. Наконец нужный дом выглянул из ряда одноликих кирпичных коробок – осторожно, как помоечный кот из‑за угла. Нарцисса постояла, собираясь с духом, потом поднялась по замызганным ступенькам и постучала. Принц открыл не сразу. Постучав третий раз, она облегченно вздохнула и собралась было уже уйти, когда за дверью послышался шорох и скрежет и хозяин приоткрыл дверь, выставив вперед палочку.
Яркий свет «люмоса» слепил глаза, и Нарцисса попятилась.
— Чем обязан? – поинтересовался Принц тоном, далеким от любезности.
Покойный свекор обязательно скривился бы: «Не чем, а чему, молодой человек». Нарцисса растянула губы в улыбке. – Дождь идет… Может быть, ты предложишь мне войти, Северус?
Он смерил ее взглядом и молча посторонился.
Нарцисса огляделась. Крохотную полутемную гостиную можно было бы назвать бедной, даже нищей, если бы не книги. Старинные фолианты по стенам чопорно поблескивали знакомыми и незнакомыми именами, давая понять, на что хозяин тратит те весьма приличные деньги, что получает от Лорда. На столе под лампой валялся рядом с дымящейся кружкой чая трактат Парацельса, за который Люк, наверное, удавился бы. Впрочем, Люк коллекционировал книги и рукописи по принципу «чем дороже, тем лучше» и редко открывал свои приобретения, кроме как чтобы полюбоваться гравюрами или обратить внимание гостя на уникальную опечатку. Здесь книги, похоже, читали.
Помедлив и не дождавшись привычной помощи, Нарцисса сняла плащ и повесила его на вешалку у двери – рядом с поношенным маггловским пальто.
— Чаю? – Принц, похоже, запоздало вспомнил о правилах гостеприимства.
— У меня есть кое‑что получше, – она поставила на стол вино.
Принц равнодушно скользнул взглядом по бутылке и исчез в проеме между полками. Нарцисса огляделась, ища, где бы присесть. Выбор был невелик, и, поколебавшись, она предпочла креслу диван. В конце концов, для того, зачем она сюда пришла, им лучше сесть рядом…
Он вернулся с парой бокалов и разлил вино. Поджал губы, оглядел гостью с ног до головы, задержав взгляд на декольте чуть дольше, чем следовало бы, и присел на другой край дивана.
— Итак? – прищурился он.
Нарцисса нервно сглотнула, вертя в руках бокал.
— Мне… нужна твоя помощь, Северус… Может, мы выпьем сначала?
Он поднял свой бокал, посмотрел вино на просвет, понюхал – и поставил обратно на стол.
— Предпочел бы говорить на трезвую голову.
Фраза прозвучала бы уверенно и даже зловеще, умей он лучше управлять интонациями. Но голос в конце забрался вверх, и Нарцисса вдруг поняла: он все‑таки мальчишка. И нервничает.
— И все же, Ваше высочество… – она улыбнулась и пододвинулась чуть ближе.
Его глаза расширились, на мгновение он замер, шумно втягивая воздух, – а потом решительно встал, забрал у нее бокал и пересел в кресло.
— Вас… тебя прислал Лорд, чтобы я тебя трахнул? – глухо спросил он.
Нарцисса замерла, не в силах ответить. Принц замолчал. Его кисти, сцепленные в замок, то сжимались, то снова разжимались.
— Ты не шлюха, Нарцисса. Насколько мне известно. Почему ты согласилась? – спросил наконец он.
— У меня… – голос задрожал, и она начала снова. – У меня сын, Северус…
— А, – кивнул он и тонко, как‑то совсем по–мальчишечьи, хихикнул. – Я думал, кого ты назовешь, сына или мужа.
— Ты пока один, – вспыхнула Нарцисса. – Тебе не понять.
Принц замер, будто его ударили.
— Да. Я один, – он вскочил. – Пошли.
За окном сверкнуло. Начиналась гроза…
На втором этаже было отчетливо слышно, как дождь стучит по крыше. Нарцисса огляделась. Большая двуспальная кровать была такой же ветхой, как мебель в гостиной, на трюмо стояли какие‑то флакончики и безделушки, покрытые пылью. Такой же слой пыли покрывал подоконник и дверцы шкафа. Спальня родителей, – поняла она. Как давно он сюда не заходил?
Принц скинул белье на пол и начал рыться в нижнем ящике шкафа, смешно дергая тощим задом.
— Где‑то тут были простыни… Ага, вот! – Он взмахнул палочкой, и кровать накрылась свежим бельем. – Ложись.
— А… – Нарцисса растерянно оглянулась по сторонам, пытаясь понять: то ли раздеваться, то ли искать душ, то ли призвать вино из гостиной.
— А, еще! – дернулся Принц. – Сядь.
Нарцисса присела на край кровати, он сел рядом – и вдруг накрыл ее собой и впился в шею. Поцелуй был больше похож на укус – горячий и почти болезненный. Она дернулась, вдохнула его запах, и что‑то внутри сжалось – не то в страхе, не то в предчувствии.
Принц отшатнулся и встал. Она потерла влажное пятно на шее.
— Покажешь Лорду завтра, – сказал Принц. – Об остальном я позабочусь.
Дверь спальни, скрипнув, захлопнулась за ним. Нарцисса осталась одна.
Рано утром она оделась и аппарировала домой. Сны, которые преследовали ее всю ночь, она списала на то, что нанюхалась вина вечером. Так было проще всего.
Мужу ничего не говори, его как книгу читают. И можешь перекрашиваться. Я скажу, что мне надоели рыжие.
Записка не была подписана. Нарцисса нашла ее тем утром на столе – под открытой бутылкой бордо. Торопливо сожгла, прежде чем вернуться домой, и последовала обоим советам. Визиты Принца на чай постепенно сошли на нет, но Лорд на них и не настаивал больше: видимо, поверил в успех своей аферы. Уже потом, много лет спустя, Нарцисса прочтет о бессмертной любви Великого Героя и в сердцах обзовет дважды почившего Томаса Риддла дважды идиотом. Идиотом, принявшим любовь за похоть и порядочность – за симпатию. И она, гусыня, хороша…
Но это потом. А тогда – на целый год, от одного Хэллоуина до другого, – между ними повисла тайна. Одна на двоих: Помнишь? – Помню. – Не выдашь? – Не выдам.
Он стал – если это только было возможно – еще угрюмее, молчаливее, задумчивее. Все меньше общался с бывшими однокашниками, чаще пропадал у Лорда и в лабораториях. Прошло Рождество, минула весна, настало тревожное лето – Люк постоянно носился где‑то со своим отрядом, возвращался с каменным лицом, скидывал замаранную кровью мантию эльфам и уходил в свою спальню. Драко пошел, сказал первые слова, поджег первую занавеску. Осенью Принца взяли преподавать в Хогвартс, и он совсем перестал у них появляться, зато зачастил суетливый, вечно потеющий коротышка – Петтигрю. Готовилось что‑то серьезное, но Нарциссу – тебе не стоит волноваться, дорогая, все будет хорошо! – в мужские тайны не посвящали.
Потом… Потом рвануло – как котел первокурсника. Задело многих. Кто‑то погиб, как Эван и Уилкс. Кто‑то попал на Остров, как Белла с мужем и деверем, кому‑то удалось сохранить жизнь и свободу – той или иной ценой. Каркаров – душка Игорь в смешном пенсне и со смешным акцентом – неожиданно заговорил в аврорате и выкарабкался по чужим головам. «Не жить ему, когда наше время вернется», – скрипел зубами Люк, подсчитывая, сколько пришлось потратить на «улаживание дел».
— А ты еще хотел отдавать мальчика в Дурмштранг, – пожимала она плечами и кивала Добби подавать чай.
— Ну, если выбирать между ним и Стариком…
Но на самом деле выбор стоял между Каркаровым и Принцем. Между трусом, предавшим дело и товарищей, и любовником – как думал Люк – жены. Северуса вытащил – ни много ни мало – сам Старик. Похоже, маскировка раскаявшегося юнца, которую придумал Лорд, сработала на славу. Он, кажется, так и не попал под процесс: спокойно работал в школе и уже на следующий год стал деканом в заметно поредевшем Слизерине.
Все это Нарцисса узнавала из обрывочных слухов. В их отношениях наступил десятилетний перерыв.
Летом, когда Драко исполнилось одиннадцать, снова начались разговоры, куда отдавать ребенка. Нарцисса отчаянно отмахивалась от мысли, что дрожит над сыном, как самая обычная клуша, и пыталась придумать – хотя бы для себя – разумные доводы в пользу Хогвартса. Знакомый язык, знакомая программа, знакомые ребята. Нет опасности – в случае чего: Старика можно было обвинить не в одном грехе, но детей он в заложники не брал. Опять же, Люк в попечителях… И – да. Там Принц. На Принца можно положиться.
Когда его наконец пригласили на ужин, неизвестно, кто сильнее нервничал: она или Люк. Наверное, Люк – он все примерял разные маски, от холодно–вежливой до компанейской. Уж точно не Снейп.
Снейп. Уже давно не Принц. Не мальчишка, жмущийся в угол слизеринской гостиной, не юнец–фанатик со странным блеском в глазах. Мужчина. Угрюмый, уродливый, желчный. Опасный. Нарцисса ждала от встречи неловкости, смущенного узнавания, но оказалась совсем не готова к странному холодку внутри – тому, что впервые зашевелился в ней за год до гибели Лорда. Этот же холодок накроет ее в дождливую августовскую ночь через шесть лет, когда она придет на Спиннерс–энд просить, а закончит требованием клятвы, – и вернется на седьмой год новой жизни. Вернется прежде, чем она узнает Снейпа в одноглазом незнакомце с обожженным лицом.
Беседовал в тот вечер Люк. Драко чинно сидел за столом, представленный будущему декану, Нарцисса помалкивала – блюла приличия. Только когда Снейп уже собрался уходить, а Люка отвлек вызов с работы, она нашла в себе силы подойти.
— Вы… по–прежнему носите черное, профессор?
Он знакомо наморщил нос.
— Оно по–прежнему не пачкается… У нашего «на ты» истек срок годности?
Нарцисса оглянулась на мужа и положила ладонь на черный рукав.
— Северус, позаботься о мальчике, хорошо?
— Помнишь?
— Помню.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Проводив клиента до двери, Хильда, улыбаясь, вернулась к Нарциссе.
— Чуть не забыла, дорогая! Заходил твой мальчик, сказал, что Люциуса выписывают послезавтра.
Нарцисса рассеянно кивнула и отошла.
Дрянь!
Эгоистичная шлюха! Как ты могла, когда… когда Люк…
Глотая слезы, она раскрыла большие портняжные ножницы и сжала широкое лезвие. Кровь потекла по запястью, закапала вниз, на разложенные выкройки серой школьной мантии. Дрянь…
Убрать пятна и спрятать порез было делом пары минут. Еще пять минут ушло на то, чтобы отпроситься у Хильды на неделю. Горячка с формой подходила к концу, последние несколько дней они как‑нибудь обойдутся без нее. Люк… Они уедут. Она увезет его в Борнмут, он ведь так любит море. Они снимут маленький коттедж, он будет дышать свежим воздухом и есть фрукты, и, может быть, ему станет получше. Она загладит свою вину.
Десятого сентября Люка увезли в хоспис. Спрашивать о Смите у Хильды Нарцисса не стала.
… ну а что мне там делать‑то было? Цветочки эти, памятник мраморный… Не ты это, там тебя и нет, одна палка эта чертова…
Люциус умер четвертого января. Елка в гостиной только–только начала осыпаться.
Тело лежало в прощальных покоях, обмытое, облаченное в новую мантию и готовое к погребению. Нарцисса отдавала мужу последний долг так же безропотно, как ухаживала за ним последние годы – и как шла с ним рука об руку тридцать лет их брака. День похорон назначен, приглашения подписаны и разосланы, Драко уехал забирать «кузину Нимфадору», а его девочка – Нарцисса так и не привыкла к тому, что «девочка» уже три года носит их фамилию, – оказалась достаточно тактичной, чтобы не попадаться свекрови на глаза.
Большая ель поблескивала рождественским нарядом в тусклом утреннем свете. Люк все‑таки успел полюбоваться на нее напоследок – он всегда любил Рождество… Она провела рукой по зеленым иглам, и те остались у нее в ладони колючей невесомой кучкой. Серебристо–голубой шар закачался на голой ветке, тихо наигрывая «Волшебную ночь».
— Фитилек сгорел дотла,[5] – одними губами прошептала Нарцисса. – Фитилек сгорел дотла…
Он начал сдавать сразу после поражения, которое теперь принято называть победой. После бесконечных допросов, слушаний, обысков, протоколов, после веритасерума, после копания легилиментов аврората в их воспоминаниях… Все грязное белье было выпотрошено, все скелеты из шкафов вынесли на белый свет и разобрали по косточкам. Самые сокровенные, самые постыдные воспоминания перетряхнули на процессе столько раз, что даже боль притупилась и ушла куда‑то. Осталась только решимость стиснуть зубы и терпеть, держаться, в сотый раз повторяя одни и те же показания. Ради семьи. Ради Драко…
Люк не выдержал. Поражения, позора, унизительной жалости победителей – Поттер, не кто‑нибудь, выступал на суде в их защиту, и она чувствовала, как задыхается муж всякий раз, когда мальчишка со шрамом занимает свидетельское место. Не выдержал атак своры журналистов, когда только серебряная удавка на шее удерживала Нарциссу от применения непростительных. Но главное – бездействия и беспомощности. Он, энергичный, изворотливый, хитроумный, уверенный, НИЧЕГО не мог противопоставить происходящему. НИЧЕГО не мог изменить…
А потом – забвение. Страшный первый год, она казалась себе тогда собственным призраком, блуждающим по разоренному дому. Внезапно обрушившаяся бедность, когда она распродавала тайком от мужа сначала драгоценности, а потом книги, мебель, платья. Когда Драко искал и не мог найти работу, потому что никто не хотел связываться с отродьем проклятого семейства. Когда Люк сломался окончательно. Год в Азкабане, гнев Лорда, вереница бессонных ночей, страх за мальчика и за собственную жизнь, глумление недавних прихлебателей – все это навалилось разом и раздавило его.
Сначала она надеялась. Уповала на целительное время, на то, что Люк повеселеет, когда все наладится… Но то ли все налаживалось слишком уж медленно, то ли Люк слишком замкнулся на своих переживаниях, то ли ноша и впрямь была не по силам – так или иначе время шло, а Люк продолжал просиживать дни в кресле, уставившись в окно пустым взглядом.
Она не знала, тогда ли, позже ли клубок из черных мыслей, несбывшихся надежд и непрощенных обид поселился внутри Люка хищной и жадной тварью. Слепые в своем стремлении отгородиться от унизившего их мира, они обратились к целителям лишь тогда, когда тварь опутала своими щупальцами все жизненно важные органы. Слишком поздно.
На полгода в больнице ушли две трети библиотеки и старинный рояль из малой гостиной, зато целителям удалось приостановить развитие страшной хвори, перед которой равно бессильны маги и магглы. Люк вернулся чуть ожившим и даже начал немного набирать вес, хотя старые мантии все равно пришлось ушить. К счастью, Нарцисса к тому времени научилась делать это совсем незаметно.
Она нашла работу раньше сына: безошибочный вкус и умение красиво одеваться оценила мадам Малкин и пригласила ее в ателье. Люку, конечно, пришлось плести про уроки танцев – она так до конца и не узнала, поверил ли он этой нелепой выдумке. Драко, для которого мысль, что мать содержит семью, была хуже «круциатуса», с удвоенной энергией принялся обивать пороги – и неожиданно ему повезло. Ксенофилий Лавгуд, старый чудак, дочь которого провела столько дней в подвале Малфой–мэнора, взял его в свое крошечное издательство.
Лечение по–прежнему требовало денег, и дом продолжал пустеть. Спальню Люка и главные комнаты она старалась оставить по возможности нетронутыми, чтобы не расстраивать мужа, но дальние покои закрывались один за другим. Нарцисса без сожаления, даже с какой‑то отчаянной радостью расставалась с вещами: громоздкая мебель и тяжелые ковры затягивали ее назад, в прошлое. То прошлое, за которое так цеплялся Люк, а вслед за ним – и Драко…
Драко работал как проклятый, сутками сидя над правкой и версткой статей о морщерогах, нарглах и прочих невероятных тварях. Однажды она в шутку предложила ему написать о кнаттлях – невидимых паразитах, которые заводятся в кошельке и пожирают монеты. Он посмотрел на нее круглыми глазами – и написал. Статья вышла в апрельском номере, и Лавгуд честно выплатил Драко гонорар. Дальше – больше. Острый язык сына неожиданно нашел применение, и вскоре «Квибблер» из ежемесячника стал еженедельником, заработок Драко заметно вырос, а сам он стал днями и ночами пропадать в издательстве.
В перерывах между курсами лечения она возила мужа на курорты. На солнечных пляжах Испании ему ненадолго становилось лучше, но потом все снова скатывалось назад. Свадьба Драко пришлась на «хороший» период, и Нарциссе пришлось проявить чудеса дипломатии, чтобы подготовить Люка к «недостойному Малфоя» выбору сына. Сама она не могла не дичиться девочки Лавгуд, но понимала: это нелепое светлоглазое создание – единственная, кто смог принять и полюбить ее мальчика.
Сняв крохотную квартирку в Лондоне (он не хотел раздражать отца постоянным присутствием снохи, а в доме Лавгудов большую часть пространства занимала типография), Драко с упорством, достойным лучшего применения, начал отсылать родителям половину заработка. Нарцисса не стала ни отказываться от денег, ни тратить их – просто пошла в Гринготтс и открыла счет. Первый взамен арестованного когда‑то. Когда‑нибудь, когда родится наследник, она сделает сыну подарок. Драко, впрочем, не торопился радовать ее внуками…
Потом… потом ей пришлось освоить болеутоляющие заклинания и научиться делать уколы. Морфий был всегда под рукой для тех случаев, когда заклинания уже не действовали. Первый раз за тридцать лет она услышала, как муж плачет, и подумала, что «круциатусы» Лорда были милосерднее: короче и не вытягивали из тела последние силы. В те редкие недели, когда Люк появлялся дома, она бросала работу и не отходила от него ни на шаг. Оправдываясь перед Драко нежеланием тратиться на сиделку, она для себя вдруг осознала, что хочет насмотреться на мужа. Слова «перед концом» Нарцисса вымарывала даже из мыслей.
В сентябре прозвучало наконец роковое слово «хоспис». В гостиной стало гулко и пусто без любимого пушистого ковра Люка. Горечь в глазах Драко сменилась какой‑то холодной яростью, граничащей с безумием. Нарцисса начала бояться за сына.
Рождество справляли втроем: она, Драко и Луна. Старый Лавгуд уехал в Африку греть кости и собирать материал для очередной сенсации. Нарцисса наперекор всему заказала елку, приготовила роскошный – по нынешним временам – ужин и потратила полдня, украшая дом. Драко ничего не ел, глядя в пустоту. Девочка переводила безмятежный взгляд с мужа на свекровь и, казалось, думала о чем‑то своем. Нарцисса не могла отвести глаз от пустого места во главе стола.
К Новому году его привезли домой. Насовсем. Нарцисса была готова выцарапать целителям глаза за то, что Люку не дали встретить с семьей Рождество, но прошлое, даже недавнее, исправить нельзя. Люк не чувствовал боли, глядел осмысленно, разговаривал, и Драко был на седьмом небе от счастья, пока Нарцисса не объяснила: отца привезли умирать.
Луна, понимающе кивнув, вернулась в Лондон, когда речь зашла о возвращении главы семейства. Место проданного персидского ковра заняла трансфигурированная подделка. Люк уже совсем плохо видел, и Нарцисса надеялась, что он не заметит разницы.
Из кровати в кресло она переносила его на руках без всякого левикорпуса – от крупного мужчины остались кожа да кости. Когда‑то роскошная шевелюра поседела и выпадала клочьями. Нарцисса радовалась, что огромное зеркало из спальни давно продали. Люк дремал в своем кресле у камина, а она боялась отойти хоть на минуту, чтобы по возращении не найти мужа мертвым. Она хотела плакать, но не могла. Слезы, которые могли бы хоть на толику смягчить боль, высохли давно, семь лет назад.
Четвертого утром Люциус не проснулся. И Нарцисса боялась признаться даже самой себе, что чувствует облегчение.
Минерва все‑таки догнала его на третьем этаже, но это недешево ей обошлось.
— Носитесь вы, профессор С–смит, – с трудом выдохнула она, – будто за вами стая оборотней гонится.
Эван остановился, взмахнул палочкой. Латник в углу превратился в кресло.
— Варвар, – проворчала она, почти падая на бархатные подушки. Отличник, – вкрадчиво подсказала память.
— С него не убудет послужить даме, – пожал плечами Эван. Он прислонился к стене и скрестил руки на груди. Выжидал.
Минерва вдруг засомневалась. А если все‑таки не он? В конце концов, патронусы могут и повторяться. Вон, у Амбридж тоже была кошка. А у Лили Поттер – лань…
— Как Гарри поймал первый снитч? – выпалила она первое, что пришло в голову.
— Ртом. Об этом писали в его биографии и в «Квиддичном обозревателе».
— Как наказали Мариэтту Эджкомб?
— «Фурункулюс» на условии. Гермиона… э… Уизли – талантливая ведьма.
— А не невыносимая всезнайка?
— Одно другому не мешает. У вас есть еще ко мне вопросы, директор?
Она задумалась.
— Из‑за чего я сняла с Гриффиндора сто пятьдесят баллов?
Эван неожиданно ухмыльнулся и почесал глаз под повязкой.
— Из‑за чудной самочки норвежского гребнеспина. Опять мимо, доамнэ директор, эту историю мне пересказывал Чарли. Норберта у нас знаменитость, а мне – так и вовсе почти родственница.
— Это… она вас так? – оторопела Минерва.
— Мало вы с этой троицы сняли, – кровожадно кивнул Эван. – Честное слово, Минерва, спросили бы лучше, с кем гулял Забини на пятом курсе.
Она отметила оговорку. С каких это пор вы зовете меня по имени, профессор Смит?
— Я, честно говоря, и сама не помню, с кем он гулял.
— С Трейси Дэвис. Но к концу года они поссорились.
Он посерьезнел.
— Я не уйду. Вы ведь этого боялись, директор? Середина года, вам нужен зельедел.
Минерва помотала головой и тяжело поднялась.
— Нет, Эван, – она вернула рыцарю прежний вид. – Мне нужен ты.
Эван поджал губы – до боли знакомо – и отвернулся. Минерва вздохнула. Казалось, столько было недосказанного, недообъясненного, недоспрошенного – и вот теперь все слова куда‑то исчезли.
— Если ты хочешь, я буду молчать, – выговорила наконец она.
Эван обернулся к ней, посмотрел пристально, не мигая. Минерва улыбнулась про себя: у меня нет секретов, мальчик.
Он кивнул.
— Пожалуй, хочу. Я ваш должник, директор.
— Будешь должен чаепитие у меня в кабинете, – фыркнула Минерва. – Я любопытна, знаешь ли. Или нет, лучше в «Трех метлах» – ты же любишь платить по счету. Да и портретов там нет. Идет?
— Как угодно.
— Еще одно… Скоро Рождество.
— И?
— Ты ведь помнишь, что нормальные люди в этот праздник дарят подарки друзьям и коллегам?
— Спасибо за напоминание, – Эван снова повеселел. – Последние годы у меня неплохо получалось сходить за нормального. Постараюсь не посрамить реноме.
— Тогда я спокойна, – улыбнулась она.
— С вашего позволения, директор?
— Спокойной ночи, Эван. До завтра.
Он поклонился, развернулся – почти по–снейповски – и зашагал по коридору. Факелы вспыхивали и гасли на его пути.
В Сочельник как всегда ужинали за одним столом посередине Большого зала, ученики и учителя вперемешку, все, кто остался в школе на Рождество. После ужина сытые и немного сонные дети собрались тесной кучкой под огромной елью. По–хорошему, их нужно было отправить по спальням, но Сочельник… Никто, даже Макгонагалл, не настаивает на строгом соблюдении режима.
Невилл прислушался. Кажется, они в десятый раз обсуждали вчерашнее приключение с дементорами, и оно обрастало новыми потрясающими подробностями, как Ли ловко наколдовал настоящего патронуса и спас всех, включая директора и Смита. Ну, оно и хорошо, честно говоря. Ли не повредит немного славы после того, что он пережил, бедняга. Хорошо, что все хорошо закончилось, что Макгонагалл оказалась рядом, и надо, наверное, провожать детей в Хогсмид, хотя бы до весны.
Итальянский квартет из холла перебрался в большой натюрморт над учительским столом и играл рождественские мелодии. В камине потрескивал огонь, маленький ангелок на верхушке ели подпевал музыкантам. Ханна села рядом, прижалась к плечу. Невилл покосился на ее оттопыренный карман – там явно прятался подарок, который она не доверила эльфам и каминной сети.
— Даже не думай, – прошептала Ханна. – Жди полуночи.
Невилл вздохнул – преувеличенно печально – и проверил свою коробочку. На месте.
Потом маленькая Лиззи Уиттингтон заснула под широкой елочной лапой и Макгонагалл все‑таки отправила детей спать. Невилл проводил в гостиные Пола Томаса и Бенни Корригана и двух первоклашек Ханны. Поднимаясь из хаффлпаффского подземелья, он и встретил Смита с Макгонагалл.
Смит, наверное, шел к себе, и Макгонагалл остановила его в холле.
— Погоди, Эван. Я забыла еще об одном подарке. Вернее, решила отдать его тебе лично. Ты ведь завтра утром в гости?
— Люпины зовут к себе, – ответил Смит. Показалось или нервничает? Хотя кто его, сиплого, разберет. А еще Невилл не доверял себе: после разговора с Гарри Смит выглядел подозрительным почти всегда.
— Значит, сам решишь, когда открыть. Держи, – Макгонагалл протянула ему непрозрачную бутыль, в таких продавали дорогие зелья, чтоб уберечь их от солнечного света.
— Невилл, а вы с Ханной завтра?..
— В Лондоне, – ответил Невилл, не отводя взгляда от Смита. Вот теперь не показалось. Смит не просто нервничал – он обомлел. Бутылку запихнул в карман, и руки дрожали так, будто там как минимум слезы феникса. А что там, кстати? Зелье – для зельедела? Может, ценный компонент? И разве до последнего времени она не звала его «профессор Смит»?
— Думаю, вы прекрасно проведете время.
Невилл спохватился и повернулся наконец к Макгонагалл:
— Спасибо, Минерва, конечно. Счастливого Рождества!
Смит исчез в коридоре, не попрощавшись. Нужно сказать об этом Гарри, решил Невилл. Не завтра, конечно. Но послезавтра, когда все соберутся в «Ракушке», – надо будет улучить минутку и обязательно сказать.
«Приходи, пожалуйста! Без тебя подарки не открываем, Тедди извелся». Рем свернул записку фунтиком и запустил в камин.
— Спит он еще, – предположила Тонкс. – Праздничный ужин обычно затягивается допоздна.
Но Смит появился через четверть часа с коробкой вкусностей от хогвартских эльфов и большущими синяками под глазами… глазом. Второй прикрывала кокетливая повязочка с оленьей головой. Тедди от повязки пришел в такой восторг, что даже минут на десять забыл о подарках. Рем таскал чашки на стол и все кидал «неприметные» взгляды на гостя.
— Ну что? – Смит наконец не выдержал. – Мне ребята к выписке подарили. Праздничный набор, на все случаи жизни.
— А на Хэллоуин почему нас не осчастливил? Тыквой там или летучей мышкой?
Смит возмущенно фыркнул.
— На меня и так ваш Поттер косился. Не стал пугать людей… И хватит томить ребенка, давайте распаковывать подарки. Тед, ты хорошо вел себя и Санта–Клаус тебе что‑нибудь принес?
Тедди снисходительно посмотрел на профессора Смита: он был уже взрослым и знал, что подарки приносит бабуля. А на Рождество – еще мама, папа, крестный, и Рон, и Миона, и похоже, Смит тоже…
Тонкс с опаской наблюдала, как Тедди потрошит пакет от профессора Смита: из упаковки высовывался хвост с вензелем «Умников Уизли». Хотя глупо было опасаться смитовского подарка после целой коробки «Ужасов» от Рона и Гарри. Это была всего лишь безобидная волшебная палочка, которая пускала фонтаны конфетти и превращалась в несгораемый бенгальский огонь. Зато к ней прилагался наруч с силуэтом летящего дракона и пряжкой из драконьей чешуйки.
— Это сделал мой друг из заповедника, Цюн По, – серьезно пояснил Смит.
— Тот самый? – ахнул Тедди.
— Далекий потомок. А чешуйка – от китайской метеорки.
Тедди не дышал, пока Рем застегивал наруч. Тонкс смущенно улыбнулась.
— Я, видимо, единственная, кто не знает, о чем речь.
— Ваш сын с Хагридом проводит больше времени, чем вы, – усмехнулся Смит. – Так что о драконах и драконологах знает побольше иных моих коллег.
Тедди умчался к бабуле хвастаться подарком. Тонкс уселась перед грудой коробок.
— Я распакую, ладно? Рем, ты ведь не против?
Рем не был против уже шесть лет как, но спросить‑то надо…
— Так, что у нас тут? Подвеска, прелесть какая!
— Это перо карпатского огневца, – пояснил Смит. – Меняет цвет от настроения или погоды. Можете быть в масть.
— Здорово! – одобрила Тонкс. – Мам! Иди к нам, я хочу твой подарок посмотреть, а Хороший человек наверняка хочет свой.
Андромеда появилась, ведя палочкой поднос с чаем и угощением. Тедди скакал за ней, поминутно выхватывая палочку и разя невидимых врагов.
В ее коробке оказались духи.
— Я, надеюсь, не позволил себе лишнего… – начал было Смит. Андромеда молча отвернула крышечку, вдохнула и улыбнулась так, что Тонкс поняла: ровно то, что нужно. И даже застеснялась своего подарка – книги рецептов Берти Боттса. Торопливо зашуршала новой коробкой, подцепила крышку.
Деревянная резная то ли брошь, то ли застежка, в виде волчьей головы, довольно тонкой работы, но все равно как‑то… в лоб. Тем более Рему. Не смешно.
Смит, насколько Тонкс научилась разбирать выражение его почти неподвижной физиономии, радостно улыбался.
— Это точно мне? – Рем свел брови.
— Точно, – кивнул Смит. – Мой мохнатый приятель делал ее лично и уверил меня, что она понимает вульфшпрах.
— И что она делает?
Рем забрал у Тонкс брошку, покрутил в пальцах, перехватил – и деревяшка выросла в резную трость с волчьей головой на рукояти.
Вот это было уже лишнее! Тонкс, конечно, не собиралась комментировать подарок, чтоб не портить праздник, но подарить палку?
Рем повернул сияющее лицо.
— Спасибо, Эван! Слушай, удобно‑то как! Я пытался палку завести еще тогда, после выписки, но с собой все время таскать неудобно, а когда нужна – не тащить же ее акцио через пол–Хогсмида. А так – не мешает и под рукой. Спасибо! Как ее обратно сложить?
Смит пожал плечами.
— Попробуй приказать. Кстати, она еще следит и сигналит. Всеслав сделал себе браслет, и тот кусает его за руку, если он забывает выпить зелье. Так всем удобнее. Твоя брошка может, если что, позвать на помощь.
Рем бросил взгляд на Андромеду – она весьма удачно хлопотала над чайником, отвернувшись, – и тихонько рыкнул. Палка свернулась в брошку.
Тонкс виновато вздохнула.
— Спасибо, Эван, шикарные подарки, – проговорила она. – Ваша очередь, доставайте.
Она приготовила Смиту преподавательское перо – единственная вещь у «Скривеншафта», которая конкурировала с «Умниками». Перо превращало исправления и оценки в комментарии вроде «Работу на корм скучечервям, автора – в Запретный лес!» или «Автор жжет глаголом, я в восторге!». Смит оценил, тут же вывел на куске оберточной бумаги «Отвратительно!», и буквы расползлись и сползлись во фразу «Кто вас учил варить зелья, Гилдерой Локхарт?»
— Очаровательно, – заключил Смит. – Проверять рефераты будет куда веселее.
В большом пакете от Андромеды оказалась вязаная жилетка.
— Держите спину в тепле, – улыбнулась Андромеда. – Она прекрасно под мантию ложится, и незаметно.
Смит тут же надел жилетку, уверил Андромеду, что прятать такую красоту под мантию совершенно недопустимо и вдруг осекся и подозрительно уставился на Рема.
— Нет, нет и нет, – Рем поднял руки. – Даже не начинай коситься, Эван. Последний клок шерсти ушел в сентябре на новые носки. Раньше мая тебе ничего не светит.
Смит стащил жилетку.
— Она и вправду удивительно теплая. В подземелье будет в самый раз. Это чары?
— Секрет вязальщиц, – улыбнулась Андромеда.
— О, доамна Тодорова мне рассказывала о секрете вышивальщиц. Интересно, есть еще?
— Моя сестра шьет. Могу спросить о секрете швей.
Тонкс показалось, что ухмылка Смита на мгновение стала натянутой. Хотя кто его разберет? Разве что Рем…
А Рем прятал подарок для приятеля, Тонкс помнила маленькую коробку с наклейкой «Для Эвана», а сейчас ее не было. Смит, впрочем, подарки не пересчитывал, и натянутая улыбка уже сменилась довольной. Он угощался коричными булочками, хвалил дивный чай и чудесную жилетку и рассказывал про какую‑то особенную вышивку своей обожаемой Стоянки.
Тедди упросил наконец бабулю, и они ушли к камину показывать Вики подарки и узнавать, понравился ли ей ее подарок. Рем тут же вытащил свою коробку.
— Извини, не положил в чулок, не рискнул доверить каминной сети. Это ингредиент для зелий.
— Надо же. Какой?
— Смотри сам, ладно?
Тонкс вытянула шею. Смит из множества слоев шуршащей бумаги освободил прозрачный флакон, посмотрел на просвет.
Во флаконе волновалось крошечное море и сияла искорка луны. Смит поспешно сунул флакон обратно в коробку и перевел на Рема ошалевший взгляд.
— Ты спятил? – коротко спросил он.
— С утра был в себе, – Рем весело оскалился.
Смит баюкал в ладонях драгоценную коробку.
— Искушаешь ведь. Три рецепта из четырех…
— А ты используй его с умом, – хмыкнул Рем. – Что до меня, то я знаю всего один способ применения… законный, Дора, не косись.
— Контрабанда? – печально спросила Тонкс.
— Ничего подобного. Подарок греческого дипломата.
Смит медленно, качая головой, запихал коробочку подальше во внутренний карман.
— Не представляю, в какую сумму… – забормотал он, но Рем его перебил:
— Тебе ли не знать, Эван, что услуги важнее денег. Это – рождественский подарок. Еще чаю?
Минерва ждала чего угодно, только не этого.
Что он закроется со своим подарком у себя на все каникулы.
Что он будет долго избегать ее взглядов, а потом сдавленно, переступая через себя, поблагодарит.
Что он, наконец, сделает вид, будто ничего не случилось, продолжая играть свою роль.
Не ожидала только стука в дверь поздним вечером двадцать пятого.
Школа отдыхала после бурной ночи. Старшие преподаватели разбрелись по комнатам, Тонкс была дома с семьей, Невилл с Ханной продолжали праздник в Лондоне – даже дети мирно сидели по родным гостиным, время от времени делая вылазки на кухню. Минерва пыталась сделать нелегкий выбор между стопкой почты и новым детективом Пинопсиды Свамп, когда зеркало над камином отразило нежданного гостя.
— У меня для вас подарок, – заявил Эван с порога, кивнул в ответ на приглашение и бочком, с опаской даже, прошел внутрь.
Он никогда здесь не был, – вспомнила Минерва. Заходил в кабинет заместителя, в кабинете директора сам проработал год, но он ни разу не пил чая с вареньем в ее личных покоях. Ну разумеется, с чего бы…
Эван огляделся и вздрогнул, впившись взглядом в портрет. Минерва ругнулась про себя: она так свыклась с работой Моники за шесть лет, что и не подумала ее скрыть.
— Это просто холст и краска, Эван, – проговорила она. – И я ведь уже получила твой подарок.
Она получила ворох подарков, подписанных и нет, но набор шахматных фигурок из драконьего зуба не нуждался в подписи. Вместо привычных всадников, королевской четы, жрецов и башен на доске, инкрустированной черными и бронзовыми чешуйками, выстраивались норвежские гребнеспины, китайские метеорки, перуанские ядозубы. Ферзем была венгерская хвосторога, за королей поставили румынского рогача и украинского железнобрюха.
— Чудесные шахматы.
Эван оторвался наконец от портрета и пожал плечами.
— Это был подарок уважаемой доамне директору от румынского зельевара. Такие подарки делают нормальные люди нормальным людям, – он усмехнулся, – и, как водится, заботятся о них заранее. Я не ждал что… – он оглянулся на портрет и закашлялся. – В общем, это еще один подарок. Вам. От меня.
Внимательный черный глаз смерил ее с явным сомнением. Минерве стало почти жутковато.
— И что же это… Эван?
— Оденьтесь потеплее.
Она ждала чего угодно, только не этого.
— С чего ты вообще взял…
Эван терпеливо вздохнул.
— Не нужно быть легилиментом, чтобы увидеть, как вы смотрите на наших летунов. Не бойтесь, никакая это не темная магия. Уж не темнее квиддича. Л… Волдеморт стащил рецепт в Индии, там летать умеют все приличные маги, хотя в теории разрешено только брахманам. А в Румынии ведьмы издавна использовали зелье вместо метел, хотя по сути это такая же подпорка – просто помогает на время сойти с ума.
Он фыркнул.
— Я, конечно, могу ошибаться, а вот тот тип с портрета сказал бы…
— Что?
— Что если у кого из современных магов хватит безумия и могущества на полет без метлы, то это вы.
… Лорд сидел на балюстраде верхней галереи удобно, будто в кресле перед камином. Повернул голову на звук шагов, на мгновение показав пугающий профиль, похлопал по узкой мраморной полоске рядом с собой.
— Садись, мой мальчик.
Северус проглотил вязкую слюну, подошел, не глядя вниз, присел.
— Как успехи с окклюменцией? Ты упражняешься вечерами? Стараешься очистить сознание, как я тебе говорил?
Северус кивнул, спохватился.
— Да, мой Лорд. Я стараюсь…
— Не сразу получается, – понимающе договорил Лорд. – Это сложное умение, Северус, но ты справишься. Что легилименция? Читал Беллу?
— Она закрывается.
— Учись, – хмыкнул Лорд. – И садись рядом, я же попросил.
Темнота проглотила фигурно выстриженные кусты и казалось, что галерея плывет над бездонной глубиной. От приглашения сесть рядом и небрежно свесить ноги над бездной затылок заломило холодом.
— Боишься высоты, – прошуршал смешок.
— Да, мой Лорд.
Ледяные пальцы сомкнулись на запястье. Северус замер – не каждого Лорд удостаивал прикосновения.
— Ты просто неправильно к этому относишься, – мягко заметил Лорд. Он не разжимал пальцев. Обрывки воспоминаний понеслись галопом: Северус впервые пытается оседлать метлу, а Мэри Макдональд помирает со смеху, глядя на его неуклюжие попытки взлететь… Поттер нарезает лихие круги над площадкой, пока Северус пытается выровняться на высоте новичков…
— Метла – глупая подпорка, – насмешливый голос, казалось, прозвучал прямо в голове, а воспоминания продолжали скакать – отец учит его кататься на велосипеде, отец заставляет его снова и снова ловить мяч, ноет затекшая спина, болит выбитый палец…
— Ты вряд ли поверишь мне, мальчик, но я тебя понимаю. Тяжело, когда юного мага воспитывают магглы…
Откуда, мой Лорд? Он не спросил этого вслух, но этого и не требовалось, его прекрасно слышали.
Вам ли, повелитель, знать унижения полукровки…
— Ну почему бы и не мне? – мягко спросил Лорд. – Не все знают об этом, и Белла убьет любого, кто осмелится сказать об этом при ней…
Полукровка. Величайший маг современности, перед которым склоняются наследники древних фамилий – полукровка, как и он, Северус.
И перед ним они тоже склоняются – перед любимым учеником, самым близким, одним из последних пришел в Орден и стал первым… ну, может, вторым.
Прохладный воздух обтекал разгоряченное лицо. Они летели в темноте и холодные пальцы все еще стискивали его руку.
— Вперед наклонись и руки раскинь, – посоветовал Лорд. – Равновесие держать не надо – ты просто летишь. Сейчас я тебя отпущу…
Он все‑таки нырнул немного, теряя высоту, но тут же раскинул руки и выровнялся. Будто на собственных крыльях…
— Ты точно не анимаг, Северус? Возвращаемся, леди Малфой уже с тревогой поглядывает на галерею.
Кто еще так умеет? И снова ему не нужно было спрашивать вслух.
— Мало кто. Тонкое искусство полета дано не каждому.
Ветер еще свистел в ушах, сердце еще стучало как бешеное, а голова еще кружилась, когда они влетели в чердачное окно главного корпуса.
Безумия и могущества… Она потрясла головой, будто стряхивала блоху с уха. Безумия – уж точно. Только окончательно выжившая из ума старуха могла согласиться на эту авантюру.
— Живы? – Эван успел принять привычный полувиноватый вид.
— Как ни странно… – пробормотала она и выпрямилась. – Я тебя еще обгоню, молокосос!
— Посмотрим, – осклабился он и сунул руку в карман. – Не проголодались?
В животе и правда урчало, будто и не было сытного ужина.
— После таких прогулок всегда есть хочется, – кивнул он и достал коробочку. – Сыграем партию, доамнэ?
— М–мерлин, профессор, вы все‑таки…
— Я моложе, зато у вас лапы длиннее. Масса удовольствия и калорийный ужин. Кто больше?
— Ненормальный…
Зельевар хмыкнул и высыпал на пол чердака коробку мадагаскарских тараканов.
Возле кухни Сев все‑таки встретил Толстого монаха. Он шепнул: «lumos viridus» – и шагнул вперед в облаке зеленого света. Выть не потребовалось: Толстый монах шарахнулся в сторону и скрылся за стеной. Сев хихикнул и, откинув простыню, уселся под картиной ждать Лили.
Через пару минут белое пятно бесшумно выплыло из темноты, и Сев успел вздрогнуть, прежде чем понял, что это она.
— Ты чего, так и шла? В темноте?
— Фонарик не работает, – обиженно прошептала она, выпутываясь из простыни.
— А «люмос» отменили?
— Забыла я про твой «люмос». Да и хорошо, меня никто не видел. А ты?
— А я напугал Толстого монаха, – похвалился Сев. – Так что, если завтра он будет жаловаться на нового призрака…
Они захихикали вдвоем.
— Покажешь теперь, зачем бедного дядьку пугал?
— Угу.
Он ткнул в картину за спиной.
— Там кухня. И полно домашних эльфов, которые просто мечтают накормить голодных первокурсников. Пошли! Мне мама рассказала, как туда попасть.
Он щекотал грушу на картине, пока она не превратилась в ручку.
— Мне до сих пор иногда кажется, что я сплю, – прошептала Лили. – Не может же такого быть?
Сев улыбнулся и потянул ручку.
На кухне было светло, шумно и вкусно. При виде эльфов Лили взвизгнула и схватила его за руку. При виде двух фигур в белом эльфы бросились врассыпную.
— Эй! – Сев стащил простыню. – Мы первокурсники и мы пропустили ужин!
Ужин они не пропускали. Но прийти на кухню среди ночи и не выпросить у эльфов угощения было немыслимо. Лили забормотала что‑то по поводу сытного ужина, но когда на столе появился десерт, сдалась.
— Есть на ночь – вредно, – печально проговорила она и откусила полпирожного.
— А если уснуть голодным – приснится боггарт, – утешил ее Сев и принялся за пирог с патокой.
— Это кто?
— На ночь не буду рассказывать. Завтра.
— Ладно, – не стала спорить Лили. – Ты спросить что‑то хотел?
Он вздохнул.
— Зачем ты Гриффиндор выбрала?
— Меня Шляпа распределила, – пожала плечами Лили. – Ну чем плохо, Сев?
— Я думал, мы будем в одном Доме.
— У нас все равно куча уроков вместе.
— В Гриффиндоре этот мерзкий Блэк.
— В Слизерине три мерзких Блэка, – хихикнула Лили. – Сев, не сердись. Директор ведь говорил, что колледжи должны дружить. Вот и будем – дружить домами. Пошли отсюда, а то объемся и помру молодой.
— Ладно. Идем. Про «люмос» не забудь.
Молодой она помирать собралась, тоже мне…
… так и скажу: нет у меня больше сына, не знаю никаких Северусов. Был Тоб, да помер.
Люк перестал говорить.
Не вдруг, не сразу – просто все сильнее накатывала слабость, и уже трудно было поднять голову с подушки, повернуться на бок, пошевелить языком.
Он ждал страха, а тот почему‑то не шел. В этой вялой полудреме кто‑то будто убаюкивал его, нашептывая вечное «все будет хорошо». Ведь все всегда было хорошо: так или иначе, но находилась лазейка, и трудные времена заканчивались. Вот и теперь – надо только выждать…
Ему сменили врача. Сухой, подтянутый Ормсби – из лидских Ормсби, Равенкло – исчез, вместо него в палате начала появляться рыженькая толстушка. Он принял ее за сиделку, пока она не представилась:
— Доброе утро, мистер Малфой. Я доктор Пэт.
Пэт – это Патриция? Он поморщился бы на плебейскую манеру сокращать имя до собачьей клички, но это отнимало слишком много сил.
Рыжая подошла ближе.
— Вы не поняли. Я доктор Сьюзен Пэт. Целитель–легилимент. Вы согласны на медицинскую легилименцию, мистер Малфой? Это позволит вам не тратить силы на речь.
Мерзость. Легилименция – мерзость. Но на процессе его память полоскали аврорские мозгоправы столько раз, что скрывать все равно нечего. Лорд, надо отдать ему должное, никогда не позволял себе подобного со своими приближенными…
— Пожалуйста, выберите белый шар, если вы согласны, и черный, если нет.
Перед глазами завертелись два бильярдных шара. Он потянулся к белому: белый – его цвет. Всегда был.
— Благодарю вас, мистер Малфой. – Рыжие кудряшки нависли над ним, закрывая свет из окна. – У вас есть какие‑нибудь пожелания?
Чтобы вы избавили меня от своего присутствия. Вслух бы он такого не сказал, просто ее голос утомлял, а без света стало тяжело дышать.
— Конечно, отдыхайте, сэр.
Это трудно было назвать разговором. Мысли, чувства, воспоминания наплывали невнятными образами – доктор Пэт угадывала его желания, отвечала на невысказанные вопросы – как вышколенный домашний эльф. Пэтти. Он стал звать ее Пэтти.
А потом поменяли лекарство, и ему сразу стало лучше. Он мог даже сидеть, опираясь на подушки, и не уставал от прогулок в саду. Нарси забрала его из больничной скуки, они съездили к морю: пили чудный яблочный сидр, гуляли по набережной. Нарси купила новое кресло, оно слушалось не только палочки, но и движений пальца – удобнее больничной развалюхи. Впрочем, он все равно больше доверял жене: на свежем воздухе клонило в сон.
Это был теплый, солнечный день. Люк сидел дома у окна и уже собирался вздремнуть, когда Нарси впустила в гостиную Ормсби. Люк кивнул ему. Не слишком приветливо, чтобы не возомнил невесть что, после того как пропал на… надолго, – но и достаточно вежливо: он еще может пригодиться.
— Здравствуйте, мистер Малфой…
Нарси кусала губы и дергалась, как грязнокровка. За ней – еле доставая макушкой до плеча – маячила Пэт. Помяни грязнокровку…
Слух обострился вдруг, и он услышал конец фразы:
– …удобнее. И никаких неприятных процедур. Поверьте, мистер Малфой, это лучший выбор.
Он поднял глаза на Ормсби. Перевел на жену. О чем они?
— Клиника святой Элизабет, Люк, – ровно проговорила Нарси.
Морильня. Морильня святой Элизабет. Он выпрямился и задышал часто. Там кончила свои дни Вальбурга. Там Мульциберы держали тело Джордана, не желая хоронить кусок мяса, в который превратили их сына дементоры. Там…
— Коновал! – выдавил он и упал на подушки кресла. – Мерзавец. Шарлатан…
— Мистер Малфой, поверьте, мы…
Он не мог отвернуться, но закрыл глаза. За полновесные галеоны – такое отношение… Кретины. Глупости, Нарси найдет нормальных врачей. Лучших врачей. В конце концов, имя Малфоев еще кое–чего стоит. Нарси найдет – и…
И все будет хорошо.
Он заплакал.
На каминной полке висело четыре чулка. Никто не спрашивал, для кого четвертый: мать неизменно вешала его туда каждое Рождество.
— Вечером привезут отца, – сказала она двадцать восьмого утром, застыв над неочищенным яйцом. – Хорошо, что елка еще не осыпалась.
Елки в Хогвартсе ставили еще до начала каникул, и они исправно зеленели весь январь, но стабилизирующее заклятье отбивало запах. Они с отцом любили свежий запах хвои, и раньше, когда… раньше ставили новую елку раз в три дня все каникулы. Первое Рождество без елки было в год, когда все рухнуло.
Отец дома – это было настоящее рождественское чудо: ему ведь так редко становилось лучше зимой. Может быть, что‑то в жизни начнет налаживаться наконец? От дома остались жалкие руины, но ведь цело еще папино любимое кресло, еще цел камин, в котором так весело трещат дрова зимними вечерами, мороз по–прежнему разрисовывает узорами стекла…
— Ему лучше? – затаив дыхание переспросил Драко.
— Он умирает.
Мать аккуратно положила ложечку на край яичной подставки и сцепила пальцы с коротко подстриженными ногтями.
— Луна, могу ли я попросить вас…
Луна улыбнулась.
— Конечно, миссис Малфой. Я поживу в Лондоне, нам все равно пора готовить номер.
Они одновременно встали из‑за стола. Драко остался сидеть. Рукоять вилки врезалась в левую ладонь, рукоять ножа – в правую.
Чуда не произошло.
Драко Малфой был плохим сыном. Он был некрасив, неумен, неловок, в нем никогда не было ни отцовского обаяния, ни отцовского аристократизма. То, что отец, несмотря на это, продолжал его любить, было чудом. Чудом, недоступным для Драко, потому что отцовского великодушия он тоже был лишен. А потому Драко старался жить так, чтобы чудо продлилось дольше. Чтобы отец не лишил его своей благосклонности. Получалось плохо.
Он никогда не задумывался, любит ли отца. Отец просто был. Всегда. Приятели и недруги, учителя, работодатели, родственники и знакомые приходили и уходили. Отец оставался рядом. И его болезнь… Драко даже не понимал сначала, из‑за чего столько суматохи. Отец ведь НЕ МОЖЕТ умереть. Так не бывает. Никогда не было. Конечно, случались простуды, мигрени, когда мать строго говорила «папа болен» – и Драко ходил на цыпочках. Но ведь это все не всерьез. Приходил доктор, и отец вскоре вставал как ни в чем не бывало. Отец был вечен. Был…
Когда Драко привел к отцу Луну, тот смерил ее взглядом, болезненно скривился и пробормотал:
— Делай что хочешь. Род Малфоев уже не воскреснет.
Род Малфоев угасал. Отец был последним достойным его представителем, и Драко понял это тогда и проглотил – со всей горечью. Ему – не стать настоящим Малфоем. Не поднять из пепла родовое гнездо, которое мать раздирала в клочья и продавала слетевшимся стервятникам. Отец умрет – а с его смертью Драко нечего будет делать в этом мире.
– … а дальше вы знаете. Увидел объявление в «Пророке». Вернее, сначала статью в «Квибблере», о проклятии профессора Снейпа.
— Решил вернуться? – улыбнулась Минерва.
— Решил, что менять зельеделов каждый год – хлопотно для школы и вредно для учеников.
Эван хотел глотнуть из своей фляги, но она, кажется, опустела. Он говорил долго, в подробностях и с удовольствием рассказывал о Чарли Уизли и Стояне Тодоровой, о своем тамошнем приятеле–оборотне и венгерской хвосторожке, которая целых две недели, пока ей не назначили постоянного вольерного, считалась питомицей Эвана. Раскрыл даже карты с анимагией: перекинулся, спасая жизнь, Минерва читала о подобных случаях. Но его рассказ виртуозно обходил все острые углы и важные моменты.
— Почему ты не вернулся сразу?
Он пожал плечами.
— Я столько в спячке провалялся, я даже не знал, кто победил, чем все закончилось, кто выжил, кто нет. Сунуться в Хогвартс наобум, попасться в лапы Кэрроу или Белле и сгинуть понапрасну не хотелось. Меня считали погибшим – я и решил пока не высовываться. Волей случая занесло в заповедник… Я и забыл про Уизли, честно говоря. Боялся, что раскроет. Но обошлось, не узнал.
— А потом? – не отставала Минерва.
— А потом оказалось, что войне конец, Лорд побежден и я больше не нужен.
— Не нужен? – возмутилась Минерва. – Да мы поднимали школу из руин! Все развалено, защита сломана, теплицы, переходы… Видел бы ты, что осталось от Большого зала. Мы даже не смогли открыть школу осенью, только собрали зимой выпускников, чтоб они к экзаменам прошли программу. Каждый человек был на счету, а ты говоришь – не нужен.
Она запнулась на секунду и продолжила:
— Хорошо, ты только весной очнулся, но потом, когда понял, что все в порядке и Волдеморта нет – почему ты не пришел в Хогвартс?
— У меня не было документов, палочки и разрешения на аппарацию, – усмехнулся Эван.
— Какие документы, – поморщилась Минерва. – Разве тебя так не признали бы?
— Северус Снейп умер как герой. Не претендую на его славу.
Он закашлялся и привычным жестом поддернул шарф. Досадливо встряхнул фляжку.
Голоса жальче всего, поняла вдруг Минерва. Не обожженной руки, не шрама на пол–лица и даже не глаза. Голоса. Она попыталась вспомнить, как он звучал, – и не смогла. В ушах играл богатыми интонациями директор Снейп, обладатель роскошного баритона и абсолютного слуха, а еще летящей черной мантии и белой лилии в петлице…
— Руку‑то зачем сжег? – негромко спросила Минерва.
Она выдержала пристальный взгляд.
— Я видела метку, после смерти Волдеморта она едва заметна. Думаешь, все равно бы вычислили?
Эван отвернулся.
— Даже если бы не вычислили… Мерзко просто.
Он покачал в ладонях чашку с остатками травяного чая, залпом допил и добавил:
— Я решил, что после всего имею право от нее избавиться. Извините, у меня зелье кончилось, а много шептать нельзя – остатки связок порву. Давайте я вам закажу еще имбирного чаю, а вы мне расскажете, чего не писали в газетах.
— Идет, – согласилась Минерва. – Только о чем не писали в газетах, тебе, наверное, Рем уже рассказал. Он‑то, кстати, давно знает?
— Он не знает, – фыркнул Смит.
Минерва торопливо отвернулась – мимо столика как раз проплывала Энни Браун, помощница Розмерты, и можно было заказать новую порцию чая и заодно спрятать совершенно неуместную улыбку.
Разумеется, Рем ничего не знает, старенький, доверчивый и ненаблюдательный. Разумеется, он просто так водил нового приятеля по местам боевой славы, и тянул к дому Эвансов. И про старшего Снейпа рассказал… Минерва вспомнила свое возмущение, прижала ладони к потеплевшим щекам.
И когда портрету сказал, мол, Эван ко мне ходит – уже знал? А тогда, в октябре, когда явился в школу якобы проведать Дору и устроил Минерве экскурсию по Хогвартсу?
«Деканит, стало быть…»
Он это понял по ее рассказу, или Эван проговаривался в гостях – как разбирает слизеринские конфликты? Линда Баррет, Джоэль Пемберли, Джейсон Ли… Даже Джош Дюк, хоть он и не слизеринец. Хотя нет, Джош – это профессор Снейп. Займись этим Смит – было бы куда меньше пафоса.
Энни поставила на стол две дымящиеся чашки и плетенку с печеньем. Эван обмакнул в свой чай хвост песочной саламандры, прищурился на Минерву сквозь ароматный пар.
— Слушай, Эван… Ты же знаешь, Аврора Синистра исполняет обязанности декана Слизерина, но настоящего декана у ребят нет. Как ты смотришь на то, чтобы вступить в должность?
Эван очень некстати сунул в рот размокшую саламандру. Минерва приподнялась и от души хлопнула его по спине.
— Давай начистоту, – продолжала она. – Назначить тебя деканом Слизерина – это формальность. На самом деле ты впрягся в дела колледжа, как только освоился. А история с Ли?
— Вас не смущает мой дурмштранговский диплом? – просипел Смит, прокашлявшись.
— Смущает. Настоящий диплом, кстати. Но я посоветуюсь с профессором Биннсом. Уверена, мы найдем прецедент в истории Хогвартса.
Снег начал сыпать с полудня, и к обеду Дора слегла. К счастью, Андромеда забрала Тедди к Поттерам и прислала записку, что вернутся они поздно, так что Рем рассчитывал справиться к их приходу.
Он напоил Дору лекарством, растер шрам мазью, укутал ее в один из Андромединых пледов и сидел, баюкая, пока она не уснула. Когда ее короткие черные волосы порозовели, Рем тихонько высвободился и ушел в гостиную.
Почти сразу он услышал шаги за дверью: у порога, сбивая снег, топал тяжелыми ботинками Эван. Эван – Рем не сбивался даже мысленно, особенно после того как чуть не оговорился вслух. Хотя иногда хотелось оговориться специально, чтобы посмотреть на реакцию Эвана Смита и окончательно решить – он или не он? Неужели можно было так чудовищно ошибиться и уже третий месяц морочить голову несчастному зельеделу из Румынии, который совершенно ни при чем? Хотя Рем уже так много и так часто ошибался в отношении Северуса Снейпа, считая его то предателем, то героем, что можно разнообразия ради посчитать его живым.
— Эван, заходи – позвал он негромко, чтобы не беспокоить Дору.
Эван понятливо не стал стучать в дверь и вошел. Потянул носом, остановился на пороге.
— Я не вовремя? Тонкс плохо? Помощь нужна?
— Она уже спит, – Рем потер руки, остро пахнущие лекарственной мазью. – Заходи, говорю же. Ты же, наверное, по делу?
— Посоветоваться надо.
— Это можно. Чаю заваришь? Андромеда в гостях, вся надежда на тебя.
Эван, хоть и сказал, что хочет посоветоваться, молчал, пока не приготовил чай. Потом он сел у камина, сгреб воротник свитера и сообщил:
— Макгонагалл предложила мне должность декана.
Рем отхлебнул ароматного чаю и пожал плечами:
— Ты разве не к этому стремился?
— Чего? – Эван, кажется, вполне искренне оторопел.
Рем отпил еще чаю и взял печенье.
— Посуди сам. Ты начал помогать Синистре советами еще в сентябре, а история с Маленьким Джоном все расставила по местам. Твое назначение – формальность.
— Вот и она так сказала, – пробормотал Эван.
— Значит, вступай в должность. Думаю, Синистра только обрадуется.
Эван откинулся в кресле и поскреб колючий подбородок. Рем не сдержал улыбки: эту позу он видел десяток раз и точно знал, что она означает. Решение принято.
— Что ж, пожалуй, ты прав. Мое назначение пойдет на пользу Дому.
Рем перестал улыбаться.
«Это не обсуждается, это для общей пользы», – сказал Северус Снейп с нескрываемым отвращением. В руке он держал кубок свежего аконитового зелья, безупречного, насколько мог судить Рем.
Этот разговор произошел в самом начале девяносто второго. Хогсмид, как всегда, был засыпан снегом по самые крыши, в темной комнатке на втором этаже «Кабаньей башки» гуляли сквозняки, но на жилье поприличнее Рем замахиваться не стал – берег деньги.
Денег не хватало: работая учителем на замену, не разбогатеешь, а выглядеть надо прилично. Приличный кусок зарплаты отъедали зелья: не ходить же неделями с укусами и синяками! – и безжалостный гоблинский кредит. На гоблинское золото Рем устроил убежище в родительском доме, поскольку прятаться в Визжащей хижине уже давно не имело смысла: взрослого оборотня тамошние двери не удержат. Из оставшихся крох еще предстояло выкроить на очередное скромное подношение в отдел магического транспорта, чтоб лицензию на аппарирование не отобрали – волшебным тварям‑де не положено.
Так что и на новую мантию он не разорился, только залатал особенно вопиющие дыры на старой. Трепать ее все равно приходилось нечасто: когда наведывался в министерство и заодно на Диагон–аллею, зелий прикупить. И теперь вот – Дамблдор вызвал.
К чести Дамблдора, он сдержал обещание и не трогал его, с тех пор как распустил Орден Феникса. Правда, уточнил, не хочет ли Рем присмотреть за мальчиком, но Рем понимал: найдутся кандидатуры получше, чем оборотень. Да и не мог он подолгу оставаться на одном месте, соседи начинали коситься. Выбранная работа в этом смысле подходила как нельзя лучше: он успевал исчезнуть прежде, чем странности в его поведении становились заметны. Выходить в школу в безопасные дни, в другие же – прятаться в родительском доме, благо тот на отшибе.
Теперь же, кажется, забрезжила возможность не запираться в подвале. Дамблдор расхаживал по темной комнатушке и рассказывал об изобретении Дамокла Бэлби, а в углу молчал Снейп, сжимая темную флягу с зельем. Пробка и его рукав пахли этим зельем, резко, тревожно, Рем путался в успокаивающих словах и ждал, когда же Дамблдор перейдет к главному – когда и на каких условиях можно получить аконит.
— Первую порцию Северус приготовил на пробу, мы проверим, действует ли он как нужно. Если подействует, Северус будет готовить тебе аконит, а я – передавать.
Рем с сомнением взглянул на черную фигуру в углу – будет? Не сдержался, уточнил вслух.
Снейп взмахнул палочкой, превращая щербатый стакан на столе в кубок, опрокинул в него флягу и отчеканил:
— Это не обсуждается, это для общей пользы.
Об этой пресловутой пользе Рем слышал потом сотни раз. Год, вернее, полтора спустя, когда Рем приехал в Хогвартс в качестве учителя защиты от темных искусств, Северус процедил, что не видит особой пользы от его присутствия в школе. Дамблдор видит, – коротко ответил Рем тогда. Не будешь же рассказывать, как убеждал его директор: мол, Блэк сбежал, и если присмотреть за Гарри есть кому, то кто присмотрит за Северусом? Ты же не хочешь, чтобы он нашел Сириуса раньше всех…
После, в доме Блэков, Снейп при первом удобном случае шипел, что Блэк бесполезен: видимо, не было в его представлении более тяжкого оскорбления. И добился своего… Впрочем, Рем понимал, что безо всяких подначек Бродяга не усидел бы дома, когда Гарри в опасности. Они все были там, и любой из них мог угодить под заклинание безумной Беллы. Кстати, желая задеть Сири особенно сильно, Снейп добавлял, что пользы Дамблдору от него не больше, чем Темному ордену от Беллы Блэк.
Его же, наверное, считали полезным обе стороны.
Человек ценен настолько, насколько он нужен для общего блага. И высокой цели. Тогда, в Ордене, Рем понимал, во имя какой цели они рисковали карьерами и жизнями, за что погибли Боуд, Амелия, и Гестия, и остальные, и сам Дамблдор в конце концов. И Снейп. Чтобы остановить Волдеморта.
С Северусом ему еще довелось поговорить, вернее, не с Северусом уже, но с портретом директора Снейпа. Он знакомо скривил губы:
— Выкарабкался, оборотень? И правильно. У тебя сын и жена, ты им нужен.
— Мне жаль, Северус, – начал он тогда, и Снейп прервал его взмахом руки.
— Не стоит. От моей смерти было больше толку, чем если бы я выжил. Так что найди себе занятие более полезное, чем сожаления перед портретом мертвого врага.
Рем не помнил, что ответил тогда и ответил ли что‑нибудь вообще. В конце концов его и вправду ждало множество более полезных дел: играть с Тедди, гулять с Дорой – каждый день еще на десяток шагов дальше, поговорить с Андромедой, она опять вернулась сама не своя после встречи с сестрой… Была ли в этом польза или что‑то другое? Снейп сказал бы – польза. Тедди нужны мать и бабушка, желательно здоровые и спокойные, – значит, нужно позаботиться о них. Наверное, он был прав, Рем сам не смог бы объяснить, что ему не нравится. Он не думал о целесообразности, он любил, но Снейп сказал бы, что любить своего ребенка – это инстинкт, природа всегда целесообразна. Спорить со Снейпом было тяжело, с мертвым Снейпом – еще тяжелее. Спорить с Эваном Смитом… Рем хотел было сказать себе, что не пробовал, но вовремя спохватился: а не этим ли он занимается уже два месяца?
В камине громко треснуло. Эван вздохнул, поворошил уголья.
— Что замолчал, Люпин? Тебе вдруг разонравилось решение Макгонагалл?
Рем оторвался от разглядывания шишек на каминной решетке.
— А? Нет, Эван, нет, конечно. Я задумался о твоих словах – насчет пользы. Разве ты только поэтому хочешь стать деканом?
— Причем здесь хочу – не хочу? – фыркнул Эван. – Глава Дома – не та должность, где можно хотелки выпячивать. Нужно, чтобы ученики были под присмотром, чтобы им было хорошо в Доме Слизерина, а Дом получал от них пользу, и в этом от меня проку больше, чем от Синистры, вот и все.
— Но ты же – хочешь? – проговорил Рем. – Заботиться о них, следить, чтоб хорошо?
— Я могу делать это лучше других. Что ты мне хочешь доказать, Люпин?
— Сам не знаю, – вздохнул Рем. – То, что ты говоришь, очень правильно, и спорить с тобой не о чем. Мне, наверное, каких‑то чувств не хватает. Чтоб услышать не только – я должен, но и – мне нравится.
— Мне нравится перспектива стать деканом, – ухмыльнулся Эван. – Потому что на этом месте я полезнее Синистры. Так пойдет?
— Пойдет, – Рем тоже поворошил в камине. – Я что вспомнил, Эван. Знал я одного человека. Он тоже мерил жизнь этой меркой – полезностью. И тоже считал, что за подарки, в отличие от честной торговли, платишь втридорога. И что существование без пользы не имеет смысла. Я всегда хотел спросить у него – а что же такое вот эта польза, ради которой все существует. Она – тоже для чего‑то, или есть некая польза польз, конец цепочки?
— Что ж не спросил?
— Он вряд ли стал бы со мной беседовать на отвлеченные темы. А потом очень некстати умер. Остается спрашивать у тебя, как у адепта этой теории.
Рем замер, щурясь на огонь, а потом шумно, по–собачьи вздохнул.
— Теория Высшего блага. Кажется, ее основоположником считали Гриндельвальда.
Сон не шел – Нарцисса по привычке вслушивалась в тишину, ожидая стонов и шорохов из соседней спальни. Но дом молчал. Тикал часами, потрескивал старым деревом, еле слышно жужжал флюгером на крыше – и молчал. Где‑то на чердаке шуршал и ухал Нестор. В восточном крыле, в своей комнате, спал – а может, тоже разглядывал темный потолок – Драко. Соседняя спальня была пуста.
Она снова пробежалась по списку дел. Объявление в «Пророк» отправлено, кладбищенских эльфов предупредили, церемонию обговорили. Осталось разослать несколько приглашений – формальность, никто не придет. И лучше, пожалуй: меньше расходов…
А больше ведь не нужно считать каждый кнат – всплыла вдруг мысль. Не надо откладывать на хоспис, на лекарства. Их с Драко заработка хватит на троих: без роскоши, но…
Нарцисса одернула себя. Стыдно. Люка еще даже не похоронили.
Но мысль не желала уходить. Теперь… теперь ведь необязательно сидеть в кабале у Хильды! Нарцисса даже зажмурилась от собственной дерзости. Ну да. У нее есть опыт, есть своя клиентура – что ей мешает начать собственное дело?.. Кроме той же Хильды.
На зубах заскрипело знакомое воркование: ах, милочка, вы не представляете! Узнала секреты мастерства и воткнула нож в спину. Чего же еще следовало ожидать от этих Малфоев…
Не навредить Драко. Главное – не навредить Драко. Но мысль стоило обдумать. Жене и матери с многолетним стажем, ей вдруг до боли захотелось побыть немного собой. А способ – способ найдется. Своя ниша – скажем, как у «Твилфит и Тэттинг». Высокая мода? А может, детская одежда – и хорошие заклинания роста: мальчики вечно вытягиваются за лето… И в конце концов, ну что такого в этой работе? Если Драко решит остаться в Лондоне, то можно сдать часть особняка – здесь столько пустых комнат.
Нарцисса жарко покраснела в темноте. У нее был на примете один квартирант.
— Фу–у, мухи… – скривилась Лили.
— Не хочешь добавлять мух, кромсай корешки, – пожал плечами Сев. – Вон тот нож с костяной ручкой возьми.
— По рецепту нужны жуки. Запорешь ведь…
— Где ж мы жуков наберем? Мухи сгодятся – не оборотку варим.
Лили хмыкнула – ну смотри – и застучала ножом по доске. Сев высыпал в котелок унцию дохлых мух и убавил газ.
— Как позеленеет – кидай мыльный корень.
— Знаю я, – отозвалась Лили и вытерла пот со лба.
Она сосредоточенно помешивала зелье – серое, все еще серое, начинается прозелень. В маленькой кухне становилось невыносимо жарко: июль, кипящий котел, окно заперто. Открывать его Сев не стал – ветер тянул вонь от реки. Капельки пота снова выступили на лбу Лили, но она уже не отвлекалась от зелья, смешно хмурясь и покусывая верхнюю губу.
Однако и впрямь дышать уже нечем. Он вытащил палочку:
– Conditio!
Лили вздрогнула и обернулась так резко, будто он ткнул ее палочкой в спину.
— Ты спятил, Сев? Каникулы! Нам нельзя колдовать!
Он усмехнулся.
— Здесь можно.
— С чего это? Сейчас получишь кричалку из министерства, ненормальный!
— Они фиксируют место, – чуть снисходительно пояснил он. – Мне мама рассказала. Не палочку, не волшебника, а место. Здесь мама, и они думают, что это она колдует. А тебе дома колдовать нельзя, потому что они знают, что там из наших – только ты. Вот увидишь, никаких кричалок. И корни кидай уже.
Она высыпала корешки, все еще испуганно поглядывая в окно: не летит ли министерская сова. Меж тем заклинание сработало и стало прохладнее.
Звякнул мамин таймер.
— Выключай, – выдохнула Лили. – Так это что, и я у тебя колдовать могу?
— Ага, – откликнулся он и отвернулся, чтоб скрыть дурацкую радостную улыбку.
— У меня палочка дома, – огорчилась Лили.
— Я тебе сейчас мамину дам. У нее тоже ива, подойдет.
Это он крикнул уже с лестницы, взлетел на второй этаж, вытащил палочку из нижнего ящика, из‑под постельного белья.
— Тебе не влетит, что взял без спросу? – Лили не решалась протянуть руку.
— Не, она мне разрешила. Пока своей не было, я ее палочку всегда брал. Бери, попробуй.
Лили неуверенно сжала рукоять чужой палочки, взрослой, длинной, осторожно взмахнула:
– Wingardium leviosa!
Тарелка скользнула к краю стола и брякнула об пол.
— Ой, Сев… извини…
— Ерунда, – он взмахнул палочкой, тарелка срослась и вернулась на столешницу. – Это потому что чужая. Еще попробуй.
Она сосредоточилась, снова закусила губу.
– Wingardium leviosa!
Доска, на которой она резала мыльный корень, послушно взмыла в воздух. Лили засмеялась, радостно всплеснула руками, и послушная доска шарахнулась влево, Сев едва успел выбросить руку вперед, защищая лоб.
— О, черт! Сев, прости, пожалуйста, больно?
Нет, – хотел сказать он, и слово застряло в горле. Лили схватила его за руку, гладя и разминая ушибленные пальцы, и он не хотел говорить, что уже не больно, да и вообще больно не было.
— Ну как, получше?
— Ага… Пузыри остыли уже. Пойдем? Ты трубочки взяла?
Она улыбнулась.
— Взяла.
Они сидели на заднем дворе, расстелив оделяло на жухлой траве, и пускали Пузыри–на–заказ через коктейльные соломинки.
— Желтый слон! – командовала Лили, и желтый слон, размахивая хоботом, поднимался к бельевым веревкам.
— Пушистый акулобраз! – заказывал Сев, и Лили радостно хохотала и тянулась к котлу своей соломинкой.
— Радужная зебра!
— Розовый грюмошмель!
— Этого ты придумал, не бывает такого!
— Ну как не бывает, вон он летит!
— Суринамская пипа! Фиолетовая!
— А теперь ты сочиняешь!
— А вот и нет! Смотри, вот она какая!
Лили смеялась, выдувала все новые пузыри, смотрела, как они улетают за крыши. Ветер подхватывал рыжие прядки, выдергивал из‑под небрежно завязанной ленты, они щекотали щеку и кончик носа. Сев счастливо жмурился и перебирал всех фантастических тварей – чтоб только она смеялась, и запрокидывала голову, и, щурясь от солнца, смотрела, как улетают мыльные пузыри.
… да любой другой пацан был бы рад до усеру – грузовиком порулить. А она из тебя не пойми что растила…
Похороны назначили на шестое.
— Портрета не будет, – сказала мать, глядя в окно. – Рисовать не по карману.
Отец слишком любил жизнь, чтобы задумываться о посмертном портрете. Отмахивался и хохотал, когда об этом заходил разговор: рано, мол. И, конечно же, эта тема никогда не поднималась – после.
Драко привык делить жизнь на «до» и «после», но рубеж сам собой постепенно сдвигался вперед. Сначала был арест отца, потом – поручение Лорда, потом оказалось, что и это не так страшно по сравнению с… Так вот он, последний рубеж? И что дальше?
Дальше маячила пустота. Рваные клочья реальности не срастались: отца больше не было в этом мире – и он был лишен даже такого простого посмертия, как портрет. Как много Драко отдал бы, чтобы вернуться во времени лет на десять. Хоть на год. Скольким он пожертвовал бы…
Неуемные мысли волчком завертелись в голове, привычно собирая и комбинируя слова. «Жертва». «Вернуть». «Посмертие». Разноцветные кубики менялись местами, рушились и поднимались снова, пока не составили стройную башню.
— Он сердится, сердится! — заламывала костлявые руки тетя Белла. — А что мы могли сделать, что?!
Драко поморщился. Тетка пугала его, но сильнее страха было ощущение гадливости: от ее желтой – декан обзавидуется – кожи, спутанных лохм, вечно обкусанных ногтей, визгливых восклицаний. От манеры говорить о Лорде – с придыханием, будто он принадлежит ей и только ей.
И отцу – он точно знал – тетка не нравилась тоже. Как и весь этот сброд, устроивший цыганский табор у них дома.
Драко осекся. Нехорошо было думать о наследниках древнейших родов как о сброде, даже если они выгля…
— Ну, ты могла бы доказать свою преданность, отдав Лорду свое тело, – протянул отец, и Драко в который раз восхитился его выдержкой. – Не уверен, правда, что его порадовало бы тело с такими… округлостями.
Тетка вскинулась, зыркнула, как некормленая сова.
— Я, дорогой зять, как ты помнишь, была в Азкабане! Не в пример некоторым…
Треснуло полено в камине, несколько искр опустились на руку тетке, сидевшей вплотную к огню. Она не пошевелилась, но замолчала. А потом как‑то сгорбилась, скукожилась, и на фоне пламени стала похожа на встрепанную ворону.
— К тому же Воскрешающего камня не существует, так что Обмен невозможен.
Воскрешающий камень существует. И значит, Обмен возможен. Воспаленными глазами Драко уставился в темноту спальни. Спасибо, тетя Белла.
За все время учебы в Хогвартсе ему не приходилось лазить без спроса в Запретную секцию. Книг хватало дома. Что ж, все когда‑нибудь приходится делать в первый раз.
Сбор преподавателей объявили в Большом зале – значит, на обсуждение ставили особо важный вопрос.
Последний раз совет созывали пять лет назад. В Большом зале собрались все учителя, бывшие директора и призраки, даже Пивз вежливо помалкивал в углу. Среди учителей Невилл увидел профессора Спраут – и ее пригласили, хоть она и не вернулась к преподаванию: приняла ТРИТОНы в девяносто девятом и ушла на пенсию, передав травологию любимому ученику, а колледж – Вильгельмине Граббли–Планк. Директор Макгонагалл торжественно объявила о назначении профессора Ханны Эббот деканом Хаффлпаффа, профессор Граббли–Планк пробурчала: «Наконец‑то» – и отдала Ханне значок с гербом колледжа, Толстый монах отвесил новоизбранному декану поклон, а Большой зал зашумел флагами, меняя их все на желто–черные: Хогвартс приветствовал нового главу Дома Хельги Хаффлпафф. Пивз радостно захохотал и заголосил хулиганскую песенку, с которой еще с неделю гонялся за Ханной по коридорам, пока она не подбила его ловко пущенной «риктусемпрой».
И вот снова Большой сбор. Невилл занял свое место за учительским столом. Парадную деканскую мантию всеведущие эльфы начистили и нагладили накануне, а утром сэр Николас заступил дорогу и суровым голосом спросил:
— Орден где?
Пришлось возвращаться и цеплять награды.
— Другое дело, – одобрил вмиг повеселевший Ник. – Вперед, Гриффиндор!
В Большом зале, среди празднично одетых коллег, Невилл почувствовал себя лучше: не франт, а вполне себе участник торжественного заседания.
Макгонагалл обвела блестящее собрание одобрительным взглядом, кивнула и начала:
— Коллеги! Когда профессор Слагхорн решил оставить преподавание и уйти на покой, Аврора Синистра любезно согласилась заботиться о питомцах Дома Слизерина, пока не будет выбран новый декан. За прошедшие годы мы так и не нашли подходящей кандидатуры. Сегодня, я думаю, нужный человек у нас есть. Я предлагаю обсудить назначение профессора Смита.
Конечно, это не было неожиданностью: в последнее время, особенно после случая с Ли, многие учителя обращались к Смиту, когда речь заходила о Слизерине. Вот и Синистра, начав обсуждение на правах главы Слизерина, говорила о том же: профессор Смит проявил себя отличным педагогом и воспитателем, не раз предотвращал конфликты, справедлив в наказаниях и поощрениях, к тому же прекрасно понимает особенности колледжа…
Она была права, и стоило, наверное, порадоваться за Слизерин и за Смита, но Невилл не мог. Тревога, впервые царапнувшая после ноябрьского разговора с Гарри, снова подступала к сердцу. Они так и не поговорили тогда, у Билла, потому что в гости нагрянула Луна. Радостная встреча, хоть и по печальному поводу: Люциус Малфой умирал, и Луна уехала из поместья, чтоб не мозолить глаза свекру. Невилл до сих пор привыкнуть не мог, что Луна Лавгуд – уже три года как Луна Малфой, с ума сойти! Он с трудом поверил, что Малфой пошел работать в «Квибблер», хотя это было понятно: никто, кроме чудаковатого Ксенофилия Лавгуда, не согласился б нанять его. Но Луна и Драко… Что‑то же она в нем нашла, раз решила стать его женой, даже отдалилась от их гриффиндорской компании. Они виделись редко, и тогда ее приезд в коттедж «Ракушка» заступил все остальные новости. Невилл не стал затевать неприятный разговор. Теперь откладывать не стоит. Одно дело подозрительный мастер зелий, но совсем другое – декан. У декана пароли от всех гостиных, переписка с родителями, личные отношения с учениками, в конце концов. Но даже не это главное. Деканство Смита – свидетельство безграничного доверия. Макгонагалл доверяет ему, и теперь, что бы он ни задумал, он провернет это с легкостью.
Ханна тихонько ткнула его в бок.
— Глава Дома Гриффиндора! – повторила Макгонагалл. – Невилл, ты поддерживаешь Эвана Смита?
Разумеется, сказать «нет» – означает подставиться и раскрыть карты. Смит уверен, что все поддержат его, потому что все ему доверяют, все его ценят и считают нужным и полезным человеком. Еще бы! С начала года он успел пригодиться каждому, от директора до завхоза, Невилл и сам у него в долгу: и Снейпа он осадил, и удобрение достал, о Мерлин, неужели его, Невилла Лонгботтома, можно так дешево купить? Ладно, профессор Смит, посмотрим, чего вам нужно от деканской должности.
— Поддерживаю, – проговорил он.
— Профессор Биннс, – продолжила Макгонагалл. – Что вы скажете нам о возможности выбрать Главой Хогвартского Дома выпускника Дурмштранга?
— В своей малоизвестной, но вполне заслуживающей доверия биографии Салазара Слизерина, – загудел профессор Биннс, – Радольфус Питтимен упоминает, что до основания Хогвартса Слизерин некоторое время провел в стенах Шоломонарии, где познал немало темных искусств и страшных тайн. После разрыва с Основателями Слизерин покинул Англию, скорее всего, вернувшись в Шоломонарию, а поскольку после изгнания Черным Князем колдунов из валашских земель те бежали на север и там основали Дурмштранг, то Дурмштранг основан, по сути, учениками Салазара Слизерина, а следовательно…
— А следовательно, – мягко перебила Макгонагалл, – мы можем назначить выпускника Дурмштранга главой Дома его славного основателя. Аврора, прошу вас.
Синистра вышла из‑за стола со значком колледжа в руках, Макгонагалл поднялась для торжественного объявления. Смит кашлянул.
— Прошу прощения, директор. Я бы хотел услышать еще одно мнение.
Невилл и сам бы хотел его услышать. Он повернулся к большой картине над столом и заметил, что все посмотрели туда же.
Альбус Дамблдор чуть подтолкнул Северуса Снейпа вперед из тесного ряда бывших директоров. Невилл взглянул в суровое лицо настоящего слизеринского декана и тут же покосился на Смита. Похоже, все косились на Смита, а тот стоял прямо, задрав подбородок, и смотрел на Снейпа – как? Невилл не видел и очень жалел об этом.
Профессор Снейп молчал еще несколько томительных секунд, потом медленно склонил голову.
— Удачи, профессор Смит. Надеюсь… Нет, в ваших интересах, чтобы директор Макгонагалл ни на миг не пожалела о своем решении.
Уже потом, когда Синистра передала полномочия, зал украсился зелеными знаменами, а все учителя подняли бокалы за нового декана, Невилл услышал, как Макгонагалл проговорила, склонившись к Смиту.
— Спасибо, Эван. Он заслужил уйти красиво.
Тонкс успела нашептать волку половину планов по обмыванию новой должности Эвана, когда слизеринский декан вдруг резко выпрямился, хмурясь. Она оглянулась, ища, кто это так напугал Эвана, и увидела, что Макгонагалл тоже замерла и прислушивается к чему‑то.
— Нам нанес визит мистер Малфой, – подала голос директор. – Профессор Люпин, полагаю, он хочет видеть вас.
Люциус? – успела удивиться Тонкс, – Он же не встает…
В окно скользнула мамина белка.
— Дора, деточка, Люциус скончался. Драко зовет нас на похороны.
— Вот как… – пробормотал Снейп. – Люциус, старый товарищ…
Но на него никто не обратил внимания, и портрет быстро исчез из рамы.
Бим–бом! Большие песочные часы принялись отсчитывать время. Луна распахнула окно, скинула туфли и уселась на пол, подставив лицо под струю морозного воздуха. Закрыв глаза, она сосредоточилась на ощущениях в кончике носа и шуме деревьев за окном. Этот нехитрый ритуал защищал от мыслежорок. Коварные гусеницы, личинки мозгошмыгов, заводились в голове и прогрызали в мыслях дырки, превращая их в путаницу. Мыслежорок и защиту от них придумал Драко год назад, когда еще умел смеяться, но от этого вредные гусенички не становились менее настоящими, а ритуал – менее действенным. Мысли, которые обычно носились туда–сюда быстрее снитчей, в эти минуты покоя потихоньку оседали в голове, и тогда их можно было поймать и привести в порядок.
Мыслей было много. Большая их часть была про Драко и про то, что он разучился смеяться. Наверное, потерями, как свинкой, надо переболеть в детстве, – всплыло вдруг из какого‑то закоулка. Тогда позже они не так страшны. А Драко… Драко еще ни разу не терял того, в чем по–настоящему нуждался.
Драко был… интересный. Сложный, как комод с сотней ящичков, к каждому свой ключик, и в каждом ящичке другие ящички, поменьше, а в самых маленьких – по конфете. Луна любила конфеты. И головоломки тоже. И уж конечно, она любила Драко. Правда, к последнему ящичку ключик подобрать оказалось непросто… но он откроется. Луна это знала с детства: ящички всегда открываются. Главное не торопиться и не сломать замочек.
Звякнул хрустальный бубенчик. Луна открыла глаза. Песок в часах перетек из верхней чаши в нижнюю и из голубого стал зеленым. Пора приниматься за дела. Она поднялась, влезла в туфли и перевязала волосы черной лентой. Потом помедлила и улыбнулась про себя. У нее есть еще один ключик в запасе. И, наверное, он как раз подойдет.
— Мои соболезнования, Тонкс, – проскрипел Эван, и Минерва насторожилась: сам‑то как?
Тонкс подняла руку отмахнуться, потом опустила и покачала головой. Розовые волосы потемнели, но тут же резко вернули цвет.
— Мы не общались. И, мягко говоря, друзьями не были. Жаль по–человечески, конечно, но тетю Цисси жаль больше.
Драко – в строгой черной мантии – был безукоризненно вежлив и официален. Поприветствовав директора и преподавателей, он обратился к «почтенной кузине» с приличествующим ситуации монологом, суть которого сводилась к «отец умер, завтра похороны, ждем». Стоило являться самому, да еще и идти в Хогвартс? Прислали бы сову Андромеде. Или…
Минерва взглянула за окно. Так и есть, мальчик отлично рассчитал время.
— Негоже свидетелям смерти покидать дом после заката, – произнесла она, кляня про себя традиции. – Мы будем рады предложить главе рода Малфоев кров в эту ночь.
Драко, кажется, вздрогнул, услышав свой новый титул. Полсекунды, не больше, – а потом выдал традиционную формулу благодарности.
— Присмотрю, – просипели над ухом. – Не впервой.
— А вас, Эван, отпустить на похороны?
Эван пожал плечами – правое поднялось чуть выше левого.
— Не имею чести быть знакомым с этим благородным семейством.
Ему пятнадцать с половиной, он сутул, угрюм и уродлив. Зеркало в родительской спальне, самое обычное, маггловское, с длинной трещиной после ссоры, безжалостно отразило все это.
Он спустился в гостиную. Мама сидела на диване, подобрав ноги, и читала роман в мягкой обложке, на которой полуголый красавец обнимал полуголую красавицу. Она таскала их в дом пачками, он тоже как‑то прочел пару страниц из середины и с отвращением бросил обратно на колченогий столик.
— Есть хочешь? – спросила мама, не отрываясь от книги.
Он молча дернул плечом. Жарко, душно и ничего не хочется. Постоял у окна, глядя на пустынную улицу и на свое отражение в грязном стекле.
— Где твоя девочка?
— Уехала на побережье с семьей.
— Ясно.
— Что тебе ясно? – ощетинился он.
Мама подняла взгляд от книги.
— Когда приедет?
— Нескоро, – буркнул он. – Через десять дней.
Лили обещала выйти на связь в восемь. До восьми еще оставалась куча длинных, пустых и жарких часов. Можно было разворошить школьный сундук и поработать над летним заданием по истории магии, но зачем? Гораздо интереснее это будет делать с ней, когда она вернется…
Тишину нарушали шуршание страниц и тиканье часов. Он покосился на циферблат – стрелка «Тобиас» указывала на «Бар». Где ж еще…
— Мам, – проговорил он, все так же глядя на улицу. – Ты дала ему амортенцию?
Часы тикнули пару раз, прежде чем она ответила.
— Нет. Неразлей–воду.
Диван заскрипел. Мама подошла – ее отражение появилось в стекле рядом с его.
— У тебя хватит ума так не сделать, правда? Она хорошо в зельях разбирается, она неразлей–воду сразу узнает – и конец вашим отношениям.
— Я не… – начал он, но мама перебила.
— Зелье ломает. Привязывает и ломает. Тобиас был другим, он был лучше.
Теперь Северус перебил ее.
— Ты ни при чем. Он просто злится, потому что не умеет того, что ты умеешь. Он не выносит колдовства, потому что сам маггл, как все те в школе, как ее сестра. Он просто завидует, вот и бесится, и ты не должна… Ты не в ответе…
— Ну а кто? – вздохнула мама и вернулась к своей книге. – Я его люблю, Северус, и он со мной. С нами. Но ты не делай, как я. Эта девочка привязалась к тебе без всякого колдовства, просто не упусти ее, и все.
Легко сказать. Уехала – и как бы он ее удержал?
— Две недели – срок небольшой, на две недели и отпустить можно, – мама словно прочла его мысли. – И потом – может, ей там еще не понравится? Или она просто соскучится по тебе. Потерпи. Придумай ей подарок к возвращению.
Он побрел к себе и до вечера валялся на кровати, думал, мечтал, сочинял фразы для вечернего разговора и лениво бил заклинаниями мух на потолке. Ровно в восемь он вытащил из‑под подушки блокнот, пропитанный копировальным настоем. Такой же он подарил Лили перед отъездом. Нашел чистую страницу и торопливо зацарапал пером.
«Привет. Как отдыхается?»
«Привет! Заштормило к вечеру, боюсь, накрылась завтрашняя поездка».
«Жалко», – написал он почти без задержки. Ну и кто еще сомневается, что копировальный настой гораздо лучше парного зеркала для общения? В парное зеркало была б видна неуместная улыбка.
«Слушай, ты на всякий случай посмотри блокнот к обеду? Если будет сильно штормить, на пляж не пустят, я тогда вернусь в отель, поболтаем».
Ему нравилось смотреть, как появляются одна за другой ровные круглые буквы ее ответов. И даже то, что она писала карандашом, было забавно. Скорее всего, Лили сидела на кровати, положив блокнот на колени и отвернувшись от противной Туни. Вот нечего ездить куда попало и с кем попало…
«Договорились. Гляну завтра. Ты там не обгорела?»
«Есть немножко».
«Жом от чая».
«Здесь вообще‑то есть аптека, господин мастер зелий! И нормальные средства после загара у меня тоже есть. Намазалась эмульсией. Лучше расскажи чего. Эй, куда пропал?».
«Нормальные средства – это маггловская химия? Отправил охлаждающий лосьон, лови сову. Слушай, что придумалось по истории магии…»
…терпеть не мог всегда. Смотрит вот: мол, ты ори, ори, а я все равно лучше знаю, маггл ты недоделанный. А тот парень сказал, что ты… (неразборчиво) …не осталось.
— Патронус – очень личное заклинание, – проговорила профессор Честити. – Я бы даже сказала – интимное.
Она переждала смешок и продолжала:
— Чтобы вызвать патронуса, вам нужно не просто взмахнуть палочкой и проговорить магическую формулу. Вы должны сосредоточиться на самых светлых, самых нежных и приятных воспоминаниях…
Блэк многозначительно присвистнул. Гриффы с готовностью заржали.
— Эти воспоминания станут щитом между вами и опасностью: дементором или смертельным плащом. Мощный патронус может даже отразить боевое заклинание, кроме запретных, разумеется. Форма патронуса индивидуальна. Да, мистер Блэк?
— А можно взаимодействовать с патронусом?
— Если он будет защищать своего хозяина, конечно, он будет с вами взаимодействовать. Он может оттолкнуть, опрокинуть или удерживать, но даже врагу патронус не причинит настоящего вреда. Он создан для защиты, а не для нападения.
— Я имел в виду – с собственным патронусом, – невинным голосом уточнил Блэк.
— Можно, но очень недолго, – терпеливо вздохнула Честити. – Если коснуться патронуса, он рассыплется, растает, возвращая владельцу тепло и силы. А теперь давайте выучим заклинание и потренируемся в движениях. Вызывать патронуса по–настоящему будете после уроков.
Северус вздохнул с облегчением. Еще не хватало при всех думать о личном… И форма патронуса. Северус не собирался демонстрировать своего патронуса, как бы тот ни выглядел.
И еще, если это не будет урок, то, возможно, Лили будет рядом. Она уже давно не сидела с ним на уроках, так что Северус больше не радовался сдвоенным занятиям.
Если он сомневался в форме патронуса, то не сомневался в выборе воспоминаний. Любое лето, начиная с того, когда он познакомился с Лили. Каждое лето, жаркое ли, дождливое ли, было наполнено счастливыми воспоминаниями, как зельем умиротворения. Каждый день, проведенный рядом с ней, был прожит не напрасно. Из каждого дня можно было вспомнить слово, жест, взгляд – и превращать в серебристого хранителя. Но лучше зацепиться за что‑то одно – и Сев перебирал воспоминания, как леденцы на любой вкус.
Самым вкусным был темно–зеленый, мятный.
Самым ярким был день, когда они вдвоем листали маггловскую книгу сказок, угадывали заклинание или зелье, и всякая сказка была о ней – о Принцессе Золотые Кудри, о прекрасной девушке, каждое слово которой превращалось в жемчужину или бриллиант, о Принцессе Желанной, обращенной в белую лань…
– Expecto patronum!
Серебристая лань поскакала по каменному полу, мягкое сияние выхватывало из темноты то край гобелена, то кусок доспехов. Она остановилась у стены, обернулась – и пошла назад, неслышно ставя точеные копытца. Протянула изящную мордочку, ткнулась носом в его дрогнувшую ладонь – и растаяла, окружив ее теплым облаком.
— Мистер Малфой.
Драко вздрогнул и на мгновение почувствовал себя школьником, которого застукали после отбоя. Он остановился и старательно расслабился.
— Надеюсь, Слизерин не потеряет баллы по моей вине?
— О, на этот счет не беспокойтесь, – просипел преподаватель. Драко наморщил лоб: эту одноглазую образину ему представляли днем… Смит? – Профессор Снейп не простил бы мне такого.
— Снейп? – моргнул Драко.
— Его портрет. Еще не встречались?
— Н–нет… – внутри забрезжила какая‑то мысль, но одноглазый стоял над душой и мешал сосредоточиться.
— Многое потеряли. Заблудились, мистер Малфой? Отвести вас в ваши комнаты?
— Да, будьте добры. Ностальгия, знаете, обуяла, вышел размять ноги, и…
Драко насторожился, ожидая расспросов и подозрений, но Смит кивнул, неожиданно покладисто.
— Да, ночи в старом замке располагают к ностальгии. Идемте.
Не поверил, кто в такую чушь поверит, но виду не подает. Ну и ладно… Драко задумался, подыскивая более правдоподобный предлог для ночных блужданий.
— А я уж было решил, что вы новый репортаж готовите, – Смит остановился и широким жестом указал на дверь гостевых покоев.
Что ж, мысль. Драко фыркнул:
— Читали?
— Почитываю иногда. Лихо пишете, мистер Малфой, с огоньком. Портрет, вон, помнится, пропесочили.
— А… – Драко махнул рукой. – Мы ухитрились заявиться в мае, профессор развлекал публику в музее. Поговорить так и не вышло.
— Он ведь был вашим деканом?
— Больше, чем деканом…
Он нахмурился. Кем все‑таки был для него Снейп? Человеком, разрушившим его семью? Или спасшим ее? Папиным «карманным деканом», под крылом у которого можно было вытворять любые проказы? Упивающимся, рядом с которым он остро ощутил себя бесполезным молокососом? Предателем?
«Благодарность – это не долг, это искусство», – сказала как‑то Луна. Драко этим искусством не владел.
— Он… многое сделал для нашей семьи, – неуклюже закончил он.
Смит кивнул, коротко поклонился и пошел прочь по коридору. Драко зажег свет в комнате и разложил на столе свои копии.
Снейп, – подсказала память. Ну конечно! Снейп!
— Ну смотри, допустим, он был неосознанный анимаг, и ведьма…
— Фея.
— Ведьма, – повторил он с нажимом. – Ну какая фея, Лили, в самом деле? Ну вот, она спровоцировала превращение, но назад превратиться он не мог, потому что не умел. Получается человеческое сознание, запертое в зверином теле. Между прочим, серьезное наказание. И только сильная эмоция… Или, может быть, словесная формула, она сказала, что он будет зверем, пока его не полюбит девушка…
Лили растянулась на траве, сорвала и закусила стебелек.
— Ты потрясающе серьезен, Сев. Это сказка!
— Почти все маггловские сказки – рассказы о встречах с нашими.
— Золушка?
— Элементарное заклинание «не–трогай–мои–вещи». Хочешь, научу, чтоб она не…
— Молчи о ней, понял?
Когда она так говорит, с ней лучше не спорить.
— Потому туфельку никто не мог надеть, кроме хозяйки. А про миниатюрную ножку придумали уже потом. Как и про хрусталь.
— Ну хорошо, допустим. Так что Чудовище?
Она зажмурилась, потому что солнце вышло из‑за облака и светило сквозь ветки прямо в лицо. Золотая прядь лежала на траве, невесомая, Сев мизинцем – неощутимо – гладил ее.
— Словесная формула «я люблю тебя», произнесенная искренне и взволнованно. Или сильная эмоция, которая выдернула его сознание из звериного состояния. И то, и то могло быть.
Букашка брела по картинке: красивая дама в узорчатом платье бежит к бездыханному телу в богатой одежде и с кабаньей головой.
— Свинья он, а не Чудовище, – пробормотал Сев и сдул букашку.
— Это картинка! – Лили смешно поморщилась, не открывая глаз. – В кино он был другой.
Сев фыркнул. Маггловское кино…
— Картинка тоже маггловская. И переверни страницу, там вовсе что‑то непонятное нарисовано, то ли дракон–недомерок, то ли гоблин–переросток.
— Кстати, гоблин–переросток, это мысль… Он не обязательно превратился в чудовище, он просто был им.
— И как же стал прекрасным принцем? – Лили приподнялась на локте.
— Она полюбила его и перестала замечать, что он чудовище.
— Ну нет, – протянула Лили. – Не нравится мне это. Сказано тебе – она пролила слезу, и чудовище исчезло, и появился прекрасный принц. И они поженились, и жили долго и счастливо.
— И умерли в один день?
— Нет, просто жили долго и счастливо! Это сказка! Кстати, о гоблине нигде не упоминается, это зря нарисовали. Кабан был, змея, жаба… может, это жаба такая?.. волк и еж.
— Еж–топотун – страшный зверь. Шарашился ночью по замку, спать Красавице не давал, вот она и отпросилась домой на недельку – выспаться…
Лили расхохоталась.
— Как думаешь, получится из этого сочинение по истории магии? – как можно серьезнее спросил он.
— Точно нет. Но книжку все равно возьми, мне интересно, что ты скажешь о Белой Лани.
Он хотел незаметно проскользнуть к себе, но отец окликнул его из гостиной. Сидел там с банкой пива у радиоприемника, похоже, того самого, с которым возился два дня и починил‑таки.
— Тоб!
Северус дернулся, шагнул наверх, остановился. Не сегодня. Сейчас он зайдет, выдержит пару дурацких вопросов и будет свободен, и сможет подняться в спальню и дочитать запутанную историю прекрасной принцессы Желанной, обращенной в белую лань.
— Чего?
Отец гордо похлопал по приемнику.
— Работает! Я же говорил, соберу. Если не торопиться и головой думать, в чем хочешь разберешься.
— Здорово, – Северус даже улыбку выдавил. Все?
— Я видел, ты гулял с девчонкой Эвансов? – благодушно спросил отец.
— И чего?
— Ничего. Хорошая девочка. Надеюсь, ума у тебя хватит…
— Она ведьма, – проговорил он с наслаждением. – Она учится в Хогвартсе вместе со мной. И меня зовут Северус.
И шмыгнул в свою комнату, прежде чем отец поднялся с дивана.
…Следует помнить, что возвращение умерших к жизни – одно из сильнейших нарушений естественного хода вещей. Многие маги пытались вернуть близких и лишь сгинули бесславно…
«Дороги мертвых» были написаны еще до первой войны, а потому на тему хоркруксов авторы не распространялись. Впрочем, у отца их не было, а если бы и были… Драко передернуло. Нет. Не было. Воскрешающий камень. Обмен, о котором говорила тетка. Он прошерстил библиотеку поиском на «воскрешающий камень», на «обмен с мертвыми», на «воскрешение» – улов был невелик, но кое‑что нашлось.
Один из немногочисленных обрядов воскрешения, формально не связанный с темной магией, носит имя Ανταλλαγη του Χειρωνου («Обмен Хирона»). По легенде, великий кентавр Хирон добровольно сошел в Аид, отдав свое бессмертие юному полубогу Асклепию. Обмен Хирона – это древние чары народа кентавров, позволяющие вернуть мертвеца к жизни. Увы, заклинателю придется пожертвовать при этом собственным телом…
В «Дорогах» была еще пара абзацев воды, которые Драко копировать не стал. Сам обряд авторы не описывали: мол, слишком серьезная и страшная магия, чтобы распространяться о ней в данном издании, но оставили ссылку на сборник греческих репринтов двухсотлетней давности. Περι της Άδου βασιλείας. «О царстве Аидовом». Сборника в хогвартской библиотеке не было, что само по себе говорило о многом. Собственно, если бы не встреча с одноглазым, Драко сам не знал бы, куда идти дальше, – спасибо, мистер Смит!
Ну конечно же Снейп! Чем больше он думал об этом, тем отчетливее вспоминал: помпезный и холодный – мать ежилась и покашливала – зал в Гринготтсе. Слишком большой для пяти «заинтересованных лиц», как выразился гоблин–стряпчий. Им ничего не полагалось по завещанию: ни денег, ни книг, ни недвижимости – сколько там было той недвижимости, ветхий домишко. Но закон требовал – и они сидели битых два часа, пока гоблин монотонно зачитывал опись имущества. Περι της Άιδου βασιλείας шла последней в списке книг и запомнилась непонятным названием. Когда, уже на Диагон–аллее, Драко спросил отца, что оно значит, тот поморщился:
— Вспомни, чему тебя учили!
По греческому его натаскивали еще до школы, и теперь он сильно пожалел, что прятался от «училки» в шкафу и кидался в нее косточками от вишен.
Чары со Снейпова домишки не сняли, а значит, Περι της Άδου βασιλείας все еще там. Дело за малым – снять чары. И Драко знал, кто ему с этим поможет.
Снейп.
Завтракали молча. Присутствие Малфоя тяготило всех, и его самого, кажется, в первую очередь, но общая трапеза перед дальней дорогой тоже была частью традиции. И Драко ковырял вилкой в тарелке, хотя ему, похоже, кусок в горло не лез. Едва Тонкс поднялась, он вскочил с явным облегчением.
— Идемте, кузина.
Что бы ему здесь ни понадобилось, он это получил. Минерва придержала Эвана за рукав.
— Шастал ночью, – проскрипел он. – Я проверю библиотеку на всякий случай.
Минерва кивнула и устыдилась на секунду. В самом деле, сколько подозрительности! Мальчик потерял отца, кто знает, что сейчас творится в Малфой–мэноре и как Нарцисса оплакивает мужа. Может, Драко хотел хоть на день вырваться из опустевшего дома, погруженного в траур и тишину, и вежливое сопровождение опальной тетки – не худший предлог. К тому же Андромеда – вдова, негоже ей ехать на похороны без спутника, все правильно, все согласно традиции.
Но пусть Эван все‑таки проверит библиотеку, и если что – она устыдится еще раз. Так спокойнее.
Минерва проводила Драко и Тонкс до ворот. Когда она вернулась в кабинет, Эван уже прохаживался у горгульи под ее бурчание, что, мол, можно не маячить здесь, а подняться в кабинет.
— Что‑то нашли? – встревожилась Минерва.
— Что? А… нет, пока ничего. Из замка ничего не похищено, остальное я проверю завтра. Директор Макгонагалл… – он глянул быстро и непонятно. – Я хотел бы отлучиться до вечера, возможно, до завтрашнего утра. Ученики приедут только завтра, дежурных преподавателей хватает…
Минерва прервала его.
— Конечно, Эван, отправляйтесь, если нужно. До утра.
Решился все же? Она не стала спрашивать вслух, еще передумает. Его право – отдать последний долг вежливости старому… другу? Врагу? Теперь‑то какая разница. Пусть едет.
По дороге кузина проигнорировала галантно наколдованный «зонтик», так что в дом ворвалась запорошенная снегом, отряхиваясь совершенно по–собачьи.
«С кем поведешься…» – скрипнул в голове голос дедова портрета, и Драко невольно принюхался. Псиной не пахло ни в маленькой прихожей, ни в гостиной.
— Привет, мам! – Нимфадора помахала матери, обняла мужа и обернулась на Драко. – Присядь, я сейчас буду.
— Доброе утро, тетя, мистер Люпин.
— Доброе утро, Драко.
Миссис Тонкс (Драко приходилось делать усилие, чтобы воспринимать ее как тетку) уже переоделась в траур. Жестом она пригласила его присесть. Люпин на приветствие молча кивнул.
Драко вежливо отказался от чая и отошел к окну, стараясь не делать резких движений. Рядом с Люпином ему было не по себе – как в одной клетке с опасным и умным зверем.
— Здрасьте! – в гостиную вбежал мальчик. Теодор, – подсказала память. Он видел его мельком вчера.
— Доброе утро.
Драко не то чтобы не любил детей, но вечно не знал, о чем с ними говорить и как себя вести. К тому же в голову лезла давняя шутка Лорда о «щенках». Мальчик почувствовал его неловкость и прижался к отцу, поглядывая с опаской.
— Идем на улицу, Тед, – подал голос Люпин. – Смотри, какой снег! С вашего позволения, мистер Малфой.
Драко кивнул и, когда приличия позволили, отвернулся, глядя на улицу. Снег и правда был великолепный: мягкие крупные хлопья кружились и оседали на крышах, ветках деревьев, качелях в саду Люпинов. Отец любил такой снег. Он часто бродил по парку в снегопад и возвращался – веселый, посвежевший, долго отряхивался в холле, прежде чем скинуть шубу эльфу. Снег накроет сегодня свежую могилу…
А вот на картине, где он застал Снейпа, была осень. Аллея, лужицы, туманная дымка вдалеке и золотые листья на переднем плане. «Как ее волосы!» – услышал Драко восторженный шепот девчонки в желтом галстуке и усмехнулся: картинный Снейп, похоже, оказался сентиментальнее, чем настоящий. Что ж, ему это на руку. В конце концов, как говорил отец, все доски одной краской рисуют. Портрет деда, кажется, тоже был мягче настоящего Абраксаса Малфоя, но Драко не с чем было сравнивать.
Он отогнал мысль о том, каким мог бы стать отцовский портрет. Если все удастся, в портрете не будет нужды.
Снейп узнал его – кивнул сдержанно, с уважением.
— Сочувствую вашей утрате, мистер Малфой.
— Благодарю, профессор.
Драко вздохнул, сам не зная, насколько его чувства сейчас правдивы.
— Мужайтесь, мой друг.
Он поморщился мысленно. Каким бы ни был декан при жизни, он не нес подобных благоглупостей.
— Спасибо. Теперь это моя обязанность. Я ведь… глава рода.
Он выдержал паузу, отвернулся, будто скрывая слезы.
— Как жаль, профессор, что вас не было рядом. Мастер, подобный вам, обязательно поставил бы его на ноги…
— Полно, мальчик, – прервал его профессор. – Прошлого, увы, не вернешь.
— Да… – Драко поднял ладони к лицу, обернулся. – А ведь вы нашли, нашли бы средство. Вашей библиотеке позавидовал бы и Хогвартс…
— Практическая необходимость, – махнул рукой профессор. – Уж вам‑то не стоит объяснять, что книга – такой же неотъемлемый инструмент мага, как котел или, – он скривился, – волшебная палочка.
— Надо сказать, – добавил он после паузы, – что на сегодняшний день это единственная стоящая частная библиотека в Англии, которую не разграбили крысы из Министерства.
— Не посмели? – расширил глаза Драко.
— Не справились с защитными заклинаниями, – зловеще усмехнулся профессор.
— Вы великий маг, профессор, – прошептал Драко. – Я… сильно недооценивал вас раньше. Простите меня.
— Что имеем, не храним, – горько пробормотал профессор.
— Мне… так одиноко… – здесь вздох получился почти настоящим. – Сначала вы, потом отец – остается лишь память… – Пауза, глаза поднять: – Я хотел бы встретиться с вами как‑нибудь. Поговорить. Правда… проход в школу через Исчезающую комнату, наверное, давно закрыт, а найти официальный предлог…
Они договорились увидеться в музее. Через три дня, когда пройдут поминки, а профессор встретит с каникул своих питомцев. Если повезет, книгу выйдет забрать с первого раза.
Сверху обрушилась гора снега, раздалось звонкое «ой». Драко вздрогнул и очнулся. На окне не стояла «глушилка» – ну да, ребенок в доме…
— Тут нет никаких следов, я же говорил!
— Конечно, нет, их снег засыпал, – откликнулся снизу Люпин. Он стоял у качелей, смотрел вверх и, Драко заметил, держал палочку наготове. – Хочешь Санту выслеживать – надо в Рождество на крышу лезть.
Наверху зашебуршали, и мальчишка спикировал на метле прямо на отца, повалив его в сугроб. Глядя, как они возятся в снегу, Драко поймал себя на зависти – и старательно отогнал тоску. Когда все закончится, отец сам решит, как продолжить род Малфоев.
Представлять свое тело в постели с матерью или отца с Луной он не стал.
Если не торопиться и головой думать, в чем хочешь разберешься. Северус не торопился. Малфой разрешил пользоваться лабораторией в Берлоге в любой момент и сколь угодно долго – все‑таки личная просьба Лорда. Здесь, среди охотничьих трофеев и натюрмортов, время текло медленно. Лаборатория находилась в подвале, дневной свет в нее не проникал, и Северус нередко терял счет времени, увлекшись особо сложным рецептом, а с некоторых пор еще и лингвистическими упражнениями.
Гадюка была старая и неглупая. Вернее, был. Северус читал, что обычно такими светло–серыми бывают самцы. Определять пол змеи он не умел, но решил – пусть будет он, гадючий старик. Словарь выдал с десяток слов на запрос «серый», Северус выбрал самое короткое – Цезий. Цезий сойдет, Лорд оценил бы юмор.
Новый дом Цезия он обустроил прямо в Берлоге – Малфой не возражал, уточнил только: не уползет? Не уползет, Северус тщательно натянул защитные заклинания поверх террариума, ловить другую змею долго и морочливо.
Он и эту поймал не в первый день и не с первого раза, долго бродил по весеннему лесу, бросая «акцио» наудачу, пока очередное заклинание не вернулось с добычей. В Берлоге Северус бережно переложил змею в подготовленный террариум и торжествующе повесил назад на гвоздик клетчатую охотничью шапку – охота удалась!
Малфою он сказал, что змея нужна как источник свежего яда – сложное зелье, мол, экспериментирую. Он и вправду экспериментировал, только не с ядом, а с самим Цезием. Северус морил его голодом и угощал живыми лягушками, грел и пугал, разговаривал и оставлял в покое – и читал.
Северус не знал, можно ли читать животных, и боялся спросить у Лорда. Он был уверен: Лорду не понравится, что кто‑то еще учит парселтанг – пусть даже его любимец. Оставалось рискнуть.
Цезий шипел, Северус ловил звук заклинанием. Виниловая пластинка оказалась подходящим носителем: шипение идеально ложилось в бороздки и воспроизводилось без потерь, маггловская музыка, записанная на пластинке, никак не мешала. Потом он слушал однообразные звуки и повторял – до боли в горле и срыва связок. Потом шипел на Цезия – и снова читал: понимают ли его?
Он исчерчивал рабочий блокнот стрелками и вопросительными знаками: первая дорожка первой пластинки – еда? хорошо? дай? Вторая дорожка – опасность? плохо? прячься? убирайся? Снова шипел, наблюдал и читал, пока мир не начинал плыть и меняться. Примитивное змеиное сознание наползало сверху, как мутная пленка, собственное тело казалось чужим, слова теряли смысл… Тогда он выбирался за аппарационный барьер, изо всех сил борясь с желанием прижаться брюхом к земле, возвращался домой, звал Игоря или вываливался из камина в его гостиной, грел горло травяным отваром и просил: «Рассказывай». Игорь рассказывал – о новом курсе, о погодной магии, о Шоломонарии, о прошлогодней поездке на Лысую гору, неважно о чем на самом деле, главное – голос и человеческая речь. Северус слушал, иногда тихонько считывал, и сознание переставало двоиться.
Он отдыхал и давал отдохнуть Цезию, пока придумывал, как заставить змею шипеть «ко мне» или «ищи». Зачем ему это было нужно? Северус не знал толком. Сравниться с Лордом невозможно, его умение говорить со змеями врожденное и недостижимое. Но когда он услышал – и понял! – как Лорд позвал Нагини: «Ко мне» и добавил: «Ешь!», то был горд собой неописуемо.
Северус выучил еще десятка полтора слов и к осени выпустил Цезия в лес. Лорд часто разговаривал с Нагини в присутствии Малого Ордена, и Северус всякий раз внимательно вслушивался, кое‑что понимал, сам же на змею никогда не шипел: она могла рассказать хозяину.
…а как? Ни телефона, ни адреса. Приперся из министерства вашего хмырь – мол, мы обо всем позаботимся, мистер… (вымарано) я им свою жену отдам!
Слухи летели впереди новостей: Ли очень удачно остался в школе на праздники, так что узнал первым и оповестил Дом по цепочке. Смиту предложили деканство.
Линда сначала обрадовалась, а потом испугалась – вдруг он откажется. После всего, что ему устраивали, после откровенного недоверия, бойкота в конце концов… Она не выдержала и вызвала Скарлетт по камину.
— Не откажется, – уверенно проговорила Скарлетт. – Не для того он Ли вытаскивал, чтоб теперь в позу становиться. Он не гриффиндорец, чтоб так поступить.
Но и не слизеринец. Он из Дурмштранга.
— Не беспокойся, Старая кошка найдет способ обойти правила, – отмахнулась Скарлетт. – Она его теперь не упустит, ты же видишь: каждый год меняла зельеделов, все нам декана искала. Нашла. Я теперь думаю, может, у нас потому столько проблем было в этом году? Его проверяли? Ах, Снейп, он его сразу раскусил… Готовил!
И Линда тут же успокоилась. Тем более Скарлетт явно не сама до этого додумалась….
Сразу после приезда Линда убедилась, что права.
— Ловко Снейп нас раскрутил, – хмыкнул Долохов. – Измывался над Смитом весь семестр, проверял – выдержит? И нас даже не пожалел, втравил в бойкот, хорошо, мы еще мелких за собой не потащили. Зато теперь ясно: если Смит со всем этим справился, ему можно доверять.
Профессор Снейп неслышно появился в картине над камином.
— Директор Макгонагалл идет к вам с вашим новым деканом, – проговорил он. Чуть заметная улыбка пряталась в уголках губ, но от нее суровое лицо словно освещалось солнечным лучом. – Я наконец‑то могу быть спокоен за свой Дом. Теперь есть кому поручить заботу о вас.
Линда стояла в полукруге однокашников, одним плечом чувствуя плечо Скарлетт, а другим – Гаса Булстроуда. Профессор Снейп смотрел на свой маленький дом печально, но все равно улыбался. Линда сознавала – да и все остальные, наверное, тоже, – что это прощание. Кажется, ничего не изменилось, и все‑таки все понимали, что теперь профессор Снейп гораздо реже будет появляться в гостиной.
— Он учился в Дурмштранге, но сердцем он слизеринец, – добавил профессор.
Дверь гостиной открылась, впуская Макгонагалл и Смита. Профессор Снейп приветствовал вошедших церемонным полупоклоном.
— Слизерин! – воодушевленно проговорила Макгонагалл. – С радостью сообщаю вам, что профессор Эван Смит избран главой вашего колледжа. Что скажут старшие?
Борис кивнул Кэсси и Гасу, старостам–пятикурсникам.
— Дом Слизерина приветствует нового главу, – важно сообщил Гас и добавил уже безо всяких правил: – Спасибо, профессор Смит.
Макгонагалл не стала задерживаться. Смит придвинул к камину кресло, удобно уселся, махнул на диваны – садитесь, мол, – и заговорил:
— Вам предстоит самый важный семестр, слизеринцы. Особенно это касается пятого курса – собеседования по поводу выбора профессии пройдут весной, но я хочу, чтобы вы подумали об этом прямо сейчас. Далее – квиддич. Вы собираетесь что‑то предпринять, мистер Хиггс, или планируете подарить Кубок школы Равенкло?
Малькольм начал возмущенно рассказывать о загонщиках, которые летают как сонные грюмошмели, Терри и Фин тут же вспомнили, что гриффы забили поле для тренировок до самых холодов еще в сентябре, стало шумно, как давно не было в слизеринской гостиной, Скарлетт прижала к вискам пальцы с красивым маникюром, Линда поймала себя на том, что морщится, и надо, наверное, извиниться и подняться в спальню, но уходить почему‑то не хотелось. Тем более Смит вознамерился развеять совершенно фантастические слухи по поводу Ли и теперь рассказывал, как все было на самом деле: восемь младшекурсников, десяток дементоров, Ли не растерялся, патронус… Линда передернула плечами: она столкнулась с дементором в прошлом году, благо родители были рядом, и он был один, а тут – десяток… Она вздрогнула еще раз и придвинулась поближе ко всем, к Смиту, к камину. Картина над камином пустовала, и Линда решила: надо бы сказать, но Смит уткнул в нее внимательный взгляд.
— Мисс Баррет! Зайдете в мой кабинет завтра, после утренних уроков. Вы неплохо успеваете по всем основным предметам, так что справитесь, несмотря на СОВы. Хочу поручить вам организацию Дня святого Валентина. Участников от других колледжей выберите на свое усмотрение, деканы поддержали.
Линда залилась краской, но это милостиво не заметили. День Валентина, хм… подключить Магду Брокльхерст, она, кажется, нормальная, с Хаффла – Диггори, кого ж еще, а гриффов звать? Лизу Корнфут, пожалуй, она в прошлом году такую хорошую штуку на последние СОВы придумала… Линда полезла за пергаментом, записать, пока помнится, торопливо зачиркала самопиской, увлеклась и опомнилась, только когда Смит решительно погнал всех спать: завтра первый день учебы, вы не забыли, питомцы Дома Слизерина? Немедленно по спальням, и если через десять минут кто‑то еще будет в гостиной, вы узнаете, как в заповеднике поступают с нарушителями режима.
— О Мерлин, заповедные порядки в благородном Доме Слизерина, что скажет профессор Снейп? – прошептала Скарлетт на лестнице. Кажется, она была совершенно счастлива.
— Я сообщила в министерство о назначении профессора Смита, – сказала Макгонагалл за ужином, и Невилл заторопился. Нужно срочно связаться с Гарри, чтоб тот узнал от него, а не из газет. Хотелось отодвинуть тарелку и бежать к камину, не теряя ни минуты, но, во–первых, минуты уже ничего не решали, а во–вторых, не нужно вызывать подозрений.
Невилл закончил с ужином, даже что‑то ответил на шутливое замечание Флитвика, проводил Ханну до лестницы и только там сказал:
— Мне нужно переговорить по каминной связи, я приду через минутку, ладно?
Гарри, к счастью, мгновенно ответил на вызов. Он возился с Джимом в гостиной, при виде Невилла заулыбался, но тут же помрачнел.
— Что‑то случилось?
— Смита назначили деканом Слизерина, – выпалил Невилл.
— Так.
Гарри сел, покрепче ухватил Джима под мышки – тот радостно лез в камин. Невилл помахал малышу.
— Получил деканскую должность, – повторил Гарри. – К этому все шло, да?
В общем‑то, да. Если разобраться, Смит шел к деканству с начала года, вначале ненавязчиво, а потом все настойчивей вмешиваясь в дела колледжа. История с Ли…
— Нечисто с этой историей, – перебил его Гарри.
Невилл пожал плечами. Мог Смит с самого начала знать про Ленни и устроить весь цирк с бойкотом и комнатой по требованию, чтоб набить себе цену? Непохоже. Слишком много народу пришлось бы задействовать. Пожалуй, ему просто повезло.
— И никаких подозрительных совпадений? – не отставал Гарри.
О, подозрительных совпадений было хоть отбавляй. Смит точно знал о комнате по требованию. Да, он говорил, что читал о ней, но уж слишком уверенно он шел на седьмой этаж. Он проговорился о «Зонко» и назвал Волдеморта Темным лордом…
Гарри рассеянно оттащил Джима от камина.
— Макгонагалл ему доверяет, да?
— Ты с ней говорил?
— Говорил, – вздохнул Гарри. – Но это было еще до бойкота. Смит меня обошел. Что у меня – подозрения? А он там работает, помогает. Без него как без рук, да?
Невилл кивнул.
— Гарри, слушай, – неуверенно начал он. – Что если мы ошибаемся? Может, он и вправду хороший мужик, делает свое дело, заслужил должность, а? В конце концов у нас такого хорошего зельедела еще не было. И Синистра рада без памяти, что избавилась от обузы деканить Слизерин.
— А почему этот хороший мужик приехал в Хогвартс под чужим именем? – возразил Гарри. – Невилл, я в заповеднике был. Если б он правду говорил, я бы первый порадовался. Но он же врет. Обо всем. Не жил он в Румынии, в заповеднике начал работать после войны, диплом у него чужой. Он не Эван Смит.
— А кто? – Невилл ощутил неприятный холодок внутри. Подозрения – это одно, но чужие документы…
Гарри вытащил из кармана помятый кусок пергамента.
— Список беглых упиванцев, – пояснил он. – Те, кого так и не нашли. Если он морду обжег, чтоб не узнали, то по возрасту и внешности подходят Киган и Паркинсон. А если он под обороткой, то вообще может быть кто угодно. И еще. Я б не бил тревогу, если б он просто работал и не высовывался. Ну мало ли, – Гарри криво усмехнулся, – может, был человек упиванцем, но раскаялся, и теперь хочет спокойной жизни, а не в Азкабане сидеть. Вот и сунулся в драконий огонь, выправил чужие документы и нашел теплое местечко в Хогвартсе. Так ведь он затевает что‑то, Невилл!
— Что затевает? – Невилл вспомнил почему‑то рождественский подарок Макгонагалл.
— Хотел бы я знать что. Я слышал, как Люпин просил Гермиону достать ему что‑то запрещенное. Она сказала – заказ Азкабаном пахнет. Ты же не думаешь, что он для себя старался?
— А что там было?
— Не знаю. Но узнаю, – пообещал Гарри. – Ты понимаешь, что главное? Он втирается в доверие. Теперь Люпин никакие подозрения всерьез не примет и еще, чего доброго, расскажет о них своему приятелю. И Макгонагалл…
— Она что‑то подарила Смиту на Рождество, – сказал наконец Невилл. – Зелье или что‑то в этом роде. Может быть, какой‑то компонент. Я бы не обратил внимания, но она отдавала подарок лично. Не доверила эльфам.
— Глаз с него не спускай, может, он проговорится, – предположил Гарри. – Я узнаю у Гермионы, что она достала. Кажется, к ней он еще не подобрался.
Джим, возмущенный полным отсутствием внимания, хлопнулся на пол и заревел. Гарри подхватил его на руки.
— Смотри там, Невилл, – попросил он. – Только на тебя и можно рассчитывать.
Смит появился у школы за полчаса до прибытия первых учеников. Минерва смотрела из окна, как он идет через двор, тяжело ступая и неестественно ровно держа спину, куртка из драконьей кожи запорошена снегом. А точно ли на похороны он ездил – подумала тогда Минерва, но не спрашивать же. Она не стала дергать уставшего Смита, а потом начали приезжать дети, нужно было организовать дежурство в Хогсмиде, встретить, поздравить с началом нового семестра, представить Слизерину нового декана – и что, кстати, скажет Слизерин, и не выкинет ли какой фортель профессор Снейп…
О библиотеке Минерва вспомнила, лишь когда Смит явился к ней с вопросом, брала ли она библиотечные книги на каникулах.
— Ученические формуляры я проверил, – пояснил Смит, – коллег опросил. Вообще‑то библиотека фиксирует выдачу, и мадам Пинс могла бы дать информацию – она гораздо сговорчивее, когда перед носом у нее маячит деканский значок. Но я не стал соваться в дела коллег без их ведома.
Минерва глянула поверх очков. Смит ухмыльнулся.
— В заповеднике эффективно прививают уважение к чужим личным делам. Я серьезно, директор. Думаете, почему я так советовал отправить туда Лэнни? Поверьте, из него еще выйдет толк. Ну так что?
Хм… библиотечные книги. Она брала сборник стихов перед Рождеством, чтоб подписать открытки, и больше, кажется, ей в школьной библиотеке ничего не понадобилось.
— Прекрасно, – Смит поставил отметку в списке. – По–моему, все сошлось. Взгляните. Вот список книг, взятых с полок за последнюю неделю, – к счастью, не очень длинный. Вот эти взял мистер Ли, эту – мисс Дарси. Кое‑что в формулярах не осело, почитали и поставили обратно, но это открытый доступ, сомневаюсь, что Драко полез в библиотеку ради книг из открытого доступа. Далее интересно. Вот это взял Невилл, это – Септима, это – вы. Все.
Невилл. Иногда она вот так, как сейчас, остро вспоминала: он здесь уже полгода. Северус Снейп. Живой. И – когда молчит, склонившись над столом, ведя длинным пальцем по пергаменту, черный профиль против света – даже вполне узнаваемый. Он был здесь все это время – незаменимый помощник, толковый зельедел, друг Рема Люпина. Ну, с Люпином понятно, хотя нет, ничего не понятно, конечно, но Люпин знает, кто такой Эван Смит, а значит, это его личное дело. Но Ханна, Тони, Сибилла? Но Невилл?
— Вот эти книги не брал никто из наших, и тем не менее библиотека отметила их как взятые. Значит, именно их просматривал мистер Малфой. Ну что?
— Северус…
Он вздрогнул, обводя нижние строки в списке, – перо противно взвизгнуло.
— Вы… зачем, Минерва?
— Прости, я просто все еще привыкаю к мысли, что ты был с нами все это время, ты здесь уже давно, и ты общаешься со всеми, тебя… – она запнулась, – уважают. И Невилл….
— А что Невилл? Помните девяносто шестой, Минерва? Мальчик задал трепку Белле. Она хорохорилась и рассказывала, как достала щенка Лонгботтомов, но как по мне – немного чести, если едва унес ноги от шестнадцатилетнего сопляка. А потом, когда здесь Кэрроу лютовали? Они не знали, что делать с бешеным гриффиндорцем, который не боится ни «круциатуса», ни наказания. Амикус вот тут рассказывал, как бил его, а у самого в глазах – страх. По–моему, они с облегчением вздохнули, когда Невилл исчез. Хотя в два голоса обещали мне его из‑под земли достать и закруциатить до смерти.
Минерва передернула плечами.
— И что же ты?
— А что я? Сказал, перед Лонгботтомом пасовать не стыдно, с его отцом Лестранжи втроем справиться не смогли. Послушайте, это все неважно, вы лучше на список взгляните.
Минерва отвела наконец взгляд от его лица и посмотрела на список. Философский камень, материализация иллюзий, магические сделки, наследие умерших…
— Не то клад ищет, не то собирается превращать свинец в золото, – проговорил Смит. – Малфои ведь разорены?
— Он работает у Лавгуда, – кивнула Минерва. – Пишет в «Квибблер».
— Угу. Скорпи.
— Псевдоним – чтобы репутацией не повредить журналу, – торопливо добавила Минерва. – Я знаю от Андромеды, а она, понятно, от сестры. Нарцисса тоже работает, ты наверняка знаешь, у мадам Малкин.
— Видимо, хоспис вытряс из них все до кната, – пробормотал Смит. – Что ж, в таком случае, надеюсь, он нашел, что искал. А если сумеет повторить опыт Фламеля, профессор Снейп может им гордиться.
Он сунул список в карман и пошел к двери. На пороге обернулся.
— Кстати, Минерва, а где книги профессора Снейпа? Кажется, он завещал Хогвартсу свою прекрасную библиотеку.
— Книги в музее, ты же видел, – напомнила Минерва. – Тебе ведь Рем устроил прогулку по местам боевой славы, помнишь?
Посмотрела внимательно – нет, он не понял. Пропустил мимо ушей. Ну разумеется, Рем просто показывал другу достопримечательности.
— А завещание?
— Профессор Снейп не снял защиту.
— Ясно, – отозвался Смит. – Что ж, инцидент с Малфоем считаем исчерпанным, да?
Минерва кивнула. Смит поклонился и вышел на лестницу, а она еще несколько секунд смотрела в закрытую дверь. Интересно, куда он все‑таки отлучался?
Гарри решил, что лучше всего поговорить с Гермионой в министерстве. В самом деле, не идти же к ней и Рону домой с расспросами: мол, Гермиона, а что за незаконную штуку ты добывала Люпину для его подозрительного приятеля? Во–первых, невежливо как‑то. А во–вторых, придется посвящать Рона, Гарри же пока не хотел тревожить друга. Смит, будь он неладен, уже успел пригодиться Рону, и пока что – даже с учетом чужих документов и мутной легенды – оставалась вероятность, что Смит не преступник. Гарри готов был оказаться смешным параноиком и дуть на воду – лучше так, чем пропустить реальную опасность. Но зазря вмешивать Рона не стоило. К тому же Рон не сможет скрыть враждебности, а он, в отличие от Гарри, виделся со Смитом довольно часто. Гарри не хотел, чтобы Смит раньше времени узнал, что раскрыт. И так наверняка уже получил тревожный звоночек из заповедника.
Так что в морозный январский день Гарри чмокнул жену в кончик носа, спросил, не нужно ли ей чего в Лондоне, взял список покупок и нырнул в камин. Выбрался в теплый и шумный «Дырявый котел», махнул Тому и вышел на залитую солнцем Диагон–аллею. Каникулы закончились, и покупателей поубавилось, даже под ярким навесом Флориана Фортескью были свободные места. Гарри без спешки и давки обошел пару магазинов, уменьшил покупки, чтоб все влезли в карман, и зашагал через Дрян–аллею к министерству: в такой солнечный день дементоров можно было не опасаться.
В министерстве, как всегда, сновало множество гостей и сотрудников. Гарри втерся в переполненный лифт – на него не обратили внимания, – вышел на пятом этаже и тут же удачно поймал Аберкромби.
— Привет, Юан. Гермиона у себя?
Аберкромби, лопоухий, в большущих очках и чем‑то неуловимо похожий на домашнего эльфа, вздохнул:
— У себя. Готовится к отпуску, наводит порядок во всем отделе, чтоб ее сменщица во всем разобралась. Ужас.
— Ужас, – с улыбкой согласился Гарри. Гермиона готовилась к материнству серьезнее, чем к ТРИТОНам, и явно не собиралась вернуться на работу через полгода, спихнув малыша миссис Уизли (хотя, кажется, миссис Уизли была бы не против).
В кабинете, против ожиданий, не летали бумаги и не ездили каталожные ящики. Гермиона в тишине сидела за столом и рассматривала какие‑то схемы.
— Гарри, – обрадовалась она. – Здорово, что ты пришел, мне нужен свежий взгляд. Я тут пытаюсь сделать нормальную классификацию судебных решений, чтоб можно было искать по году, имени участников и другим параметрам. Ты не посмотришь, вот тебе как обычному сотруднику – как было бы удобнее?
Гарри терпеливо просмотрел схемы, уверенно ткнул в первую – эта удобнее! – и вытащил из кармана пакет «Маминого печенья»: оно полезное для мамочек, Джинни его целыми днями грызет, будешь?
Гермиона вернула пакету нормальный размер и добыла из‑под груды бумаг чайник.
— Спасибо, Гарри, буду, конечно, я сегодня только завтракала, а это когда было…
Они хрустели печеньем, пили чай, и Гарри никак не мог затеять нужный разговор – не в лоб же спрашивать? И Гермиона выручила: спросила о Тедди.
— Приезжали на Рождество, – обрадовался Гарри, – а я к ним на Новый год. Он опять хочет пойти в авроры, ему Смит подарил крутой чехол для палочки, так он с ним не расстается ни днем, ни ночью. Кстати, – рискнул он. – Люпин тебе передавал привет и благодарности, ты ему, кажется, здорово помогла еще осенью.
Он затаил дыхание: если Гермиона сейчас пропустит мимо ушей эту фразу… Ничего не поделаешь, придется выспрашивать.
— Да, – смутилась Гермиона. – Ты помнишь, я тогда проболталась про грека, и оказалось, что ему как раз нужна одна штука… голос сирены.
— А это редкость? – Гарри даже не пришлось изображать удивление, он и не слышал о таком.
— Еще какая! Вообще‑то его запрещено добывать, не то что продавать или что‑то еще, но все равно местных браконьеров не остановишь. И понимаешь, даже если их ловят, никто толком не знает, что делать с голосами. Я пыталась найти информацию, но ее нет ни в одном справочнике магических ингредиентов. Вроде бы если поймали сразу, то голос можно вернуть морскому народу, а если прошло время, то уже нельзя. В общем, в греческом министерстве есть немного конфиската, и Аристидес уверял, что им тайком приторговывают. Мне он передал как раз оттуда.
— И зачем Люпину эта штука? – напряженно спросил Гарри.
— Не знаю, – Гермиона растерянно пожала плечами. – Я как‑то не спросила, а в справочниках ничего нет… Ну, в любом случае там нет ничего противозаконного. Это ведь Рем Люпин.
Ну конечно! Чертов Смит при всем желании не смог бы найти лучшей кандидатуры, чтоб провернуть свои подозрительные делишки. Да Люпин мог хоть кусочек Плаща смерти попросить – ему бы притащили через все таможни и запреты, это ведь Рем Люпин, герой и кавалер, и «Волчья морда, благородная душа» разошлась неплохим тиражом, хотя и не обошла, конечно, «Святую сволочь». Что плохого он может задумать?
Гарри торопливо сменил тему, а вскоре вернулся Аберкромби с новой стопкой папок, и Гарри распрощался с обоими. Побрел было к выходу, но передумал и поднялся к кабинету министра.
— У себя, у себя! – тут же затараторила секретарь. – Министр просил, мистер Поттер, если вы появитесь, тут же зайти к нему.
Шеклболт стоял у большой карты магической Британии и следил за цветным пятном, которое медленно перемещалось к левому краю.
— Гарри! – он обернулся и обрадовался, но тут же нахмурился: – Еще новости?
— О деканстве вы уже знаете?
— Я разговаривал с Минервой, она уверяет, что все под контролем, – Шеклболт поморщился. – Еще что‑то всплыло?
— Не знаю пока, – осторожно проговорил Гарри. – Вы слышали о такой штуке – голос сирены?
Шеклболт покачал головой.
— Смит раздобыл голос сирены, это вроде бы редкость, – продолжал Гарри.
— Сейчас посмотрим, – Шеклболт потянул на себя толстый том с книжной полки. На обложке мелькнуло название, что‑то про «справочник аврора».
— Голос сирены, говоришь? Ну давай попробуем так и спросить. Голос сирены! – он ткнул палочкой в застежку.
Книга раскрылась, пошелестела страницами и показала разворот. Гарри и Кингсли склонились над ним.
— «Голос Владыки»? – пробормотал Кингсли. – Ну, Смит… по мелочам не разменивается. Знать бы, что еще для него нужно. Не думаю я, что это зелье найдешь в школьном учебнике.
— Я знаю, у кого спросить, – ухмыльнулся Гарри.
Северус добрался до слизеринской гостиной, прячась по темным углам и за гобеленами: давно было время отбоя.
Вся тщательно отрепетированная речь не пригодилась. Он краснел и заикался, как при первой встрече, да Лили и слушать его толком не стала. И она даже не была обижена, это Северус не сразу понял, но потом, снова и снова прокручивая в памяти разговор, осознал. Будь она обижена, в слезах и на нервах, она б откликнулась на его извинения. Да и было бы на кого обижаться, в его жилах течет такая же маггловская кровь. Все эти оправдания и еще десятки других лезли в голову наперегонки, да толку от них было…
Он забрался в постель и долго сидел при свете маленького «люмоса», подтянув коленки к подбородку. Что‑то нужно было делать, но не сгоряча. Сгоряча он уже наломал дров. Нет, не наломал. Она знает, что он сожалеет и просит прощения, – это хорошо.
Остался экзамен по астрономии – это не очень хорошо, астрономия не его конек, Лили знает ее не хуже, а может и лучше, так что его помощь не нужна. Потом каникулы – и на каникулы вся надежда. Этот тупейший запрет на колдовство несовершеннолетним – теперь его спасение. Скучно отказываться от магии на все лето, и с каждым годом все скучнее, потому что заклинаний все больше. А Диагон–аллея, с волшебными сладостями и книжным магазином? Еще полгода Северус – ее пропуск в волшебный мир. А значит, есть шанс на почетную капитуляцию и примирение.
На этой обнадеживающей мысли он и успокоился, и спокойно пережидал – подготовку к астрономии и экзамен («хорошо» у него и «превосходно» у Лили – попалось что‑то удачное), последние школьные дни, подготовку к банкету и вручению школьного кубка, который ожидаемо и необидно уходил Равенкло. Ждал и придумывал первый разговор на каникулах – позвонить, послать сову, прийти?
Все рухнуло и оказалось ненужным за день до банкета. Булстроуд, староста, разыскал его за теплицами.
— Тебя к директору. Что случилось?
— Не знаю, – на всякий случай ощетинился Северус. Гриффы отставали на десять баллов, и потерять их было вполне возможно.
У каменной горгульи нервно расхаживал Слагхорн. Булстроуд остановился у лестницы, подтолкнул Северуса в спину – иди, мол, – и растворился за гобеленами. Слагхорн тяжко вздохнул, обдав приторным запахом, и неприятно мягко взял за плечо.
— Мои соболезнования, мистер Снейп.
Это было как падение с метлы – только долго и медленно. Слагхорн все шевелил холеными усами, пережевывая какие‑то положенные слова: об утрате и поддержке колледжа, о том, что нужно мужаться, каменная лестница несла их вверх, в кабинет, и Северус все пытался прорваться сквозь приторные фразы и понять – радоваться ему или…
Потом к нему склонился Дамблдор и проговорил тихо и ясно:
— Мне очень жаль, мальчик мой. Эйлин умерла.
Все, что было дальше, он помнил урывками. Он пил зелье из тонкой директорской чашки, Слагхорн мерил шагами кабинет, и так хотелось, чтоб он перестал, Дамблдор говорил мягко, успокаивающе и без остановки: аневризма, никто не знал, ничего нельзя было сделать, три дня назад, письмо из министерства по поводу завещания…
Завещание лежало на столе, он смотрел на буквы и складывал их в слова, не понимая смысла, он пытался вспомнить, что делал три дня назад. Спал после экзамена по астрономии?
— Почему три дня?
Теплая рука легла на плечо, он сбросил ее, почему они все время пытаются взять его за плечо?
— Твой отец не мог написать в Хогвартс.
Эта мерзкая Туни смогла, а его отец не смог? Он мог сходить к Эвансам, в конце концов… Дамблдор вздохнул и зажурчал дальше: я понимаю, она не страдала, кремация…
…Мульцибер сидел рядом, плечом к плечу, тяжелая бронзовая урна подпрыгивала на коленях и больно била в косточку. Урну привезла бабка Мульцибера, крупнокостная старуха с узкими губами и колючими глазами, Элладора Руквуд, урожденная Принц. В урну спрятали штампованную капсулу из маггловского крематория, она глухо постукивала, когда школьная карета наезжала на очередной ухаб. Карету тащила пара жутковатых созданий, Северус таращился молча, пока миссис Руквуд не уронила сухо:
— Это тестралы, молодой человек.
…Урну поставили в углубление в каменной стене и задвинули тяжелой плитой. Отец Мульцибера поднял палочку, и на ровной поверхности стала проступать надпись «Эйлин П…». Северус отошел и отвернулся.
Он думал об этом всю дорогу, всю длинную, унылую, траурную дорогу от Хогсмида, где они пересели из школьной кареты в красивый экипаж. Переносить прах через каминную сеть или аппарировать с ним – неуважение к памяти умершего, пояснила миссис Руквуд. Если хотите, отправляйтесь через камин и ждите меня в доме. Мульцибер вздохнул, покосился виновато и ушел на почту. Северус полез в экипаж.
Миссис Руквуд молчала и смотрела в окно. Северус смотрел на урну и думал.
Если бы он сразу вызвал медиков. Если бы он сразу через камин принес маму в Мунго. Если бы дымолетный порошок стоял на каминной полке, а не лежал в мешочке в нижнем ящике комода. Если б он умел пользоваться камином. Несколько минут – их бы хватило. Кровостоп, кроветвор. Она бы выжила и прожила еще долгую жизнь.
Даже если бы они не успели. Если б он сразу отправил сову в Хогвартс, Северус знал бы раньше, он приехал бы, попрощался, положил бы ей палочку с собой…
Он стискивал пальцы на нагретой бронзе. Он не хотел возвращаться домой, где больше нет мамы, больше нельзя колдовать – и больше нет шансов помириться с Лили. Отец может сделать что угодно – сломать палочку, вернуть его в маггловскую школу, не пустить в Хогвартс. Ему нельзя было возвращаться домой, и он не знал, где искать защиты.
Стоп. Защита. Он украдкой взглянул на старуху напротив, погладил бронзовый узор и решился.
— Миссис Руквуд!
— Да, мистер Снейп?
Он удержался, не отвел взгляда.
— Скажите, Мульциберы в Кодексе?
Он успел испугаться и пожалеть о своем дерзком вопросе, прежде чем она ответила:
— Да.
Они ехали молча до самого дома, но молчание стало другим, оно больше не давило. На пороге миссис Руквуд придержала его за локоть твердыми пальцами и осталась стоять за спиной. Северус споткнулся и замер перед дверью. Получится ли?
— Входи, Северус, – старший Мульцибер смотрел чуть удивленно.
— Я прошу защиты и покровительства, – пробормотал он.
— Что?
— Ты не услышал, Фулберт? – звонко спросила миссис Руквуд. – Полукровный Принц, первый из двенадцати, просит защиты и покровительства у Мульциберов. Согласен?
Траур – хороший предлог не показываться на работе. Впрочем, и дома Нарцисса не находила себе места: бродила по привычно пустым комнатам, поправляла идеально висящие гобелены, проводила рукой по старым, ветшающим обоям. Она не могла горевать – и корила себя за это. И не хотела возвращаться в ателье, где Хильда будет вздыхать и тошнотворно сочувствовать. Оставалось ходить с отсутствующим видом, слушать звук собственных шагов, перебирать в голове варианты бизнеса и все сильнее мучиться страхом, что она никогда не решится что‑то изменить.
Особняк постепенно зарастал грязью, сейчас очень не хватало реквизированного министерством Элкина: чтобы вздыхал, делал грустные глаза, а между делом незаметно убирал паутину, натирал полы и доводил серебро до зеркального блеска. Нарцисса – с помощью Андромеды, а потом сама – выучила эти проклятые хозяйственные заклинания, но ее редко хватало на уборку – а теперь и не для кого было стараться. Смутная неприязнь к дому, где она прожила большую часть жизни, стремительно перерастала в ненависть. Нарциссу подмывало бросить все, сжечь к троллям Мэнор, взорвать его, сравнять с землей фамильное гнездо и уехать… куда‑нибудь. Неважно куда. Отсюда.
Она понимала, что это нелепые прожекты. Что даже в самом крайнем случае дом надо не взрывать, а продать, а вообще‑то его судьбу решать Драко, главе рода. Но ее не оставляло ощущение, что, может быть, поступи она так с самого начала, Люк был бы жив. Дом, с его залежами заплесневелого прошлого, не убил бы его…
Восьмого января она поняла, что скоро начнет швырять в стены посудой, как истеричная маггла, отправила сову Хильде и девятого явилась в ателье.
— Ты как раз вовремя, дорогая, – приветствовала ее Хильда. Заходил профессор Смит. Новый хогвартский зельедел, помнишь? Представь, его избрали деканом Слизерина!
Неожиданность… Нарцисса усмехнулась про себя, а потом осознала слова Хильды.
— Он… был тут?
— Заказал парадную мантию с гербом Дома, – улыбнулась Хильда. – Возьмешь заказ?
Он заходил! Не прислал сову, явился сам. Может быть, он хотел ее видеть? Нарцисса вспомнила, как ждала возвращения Драко из Хогвартса, как искала глазами тощую фигуру на похоронах – хоть и понимала, что его присутствие было бы совершенно неуместно…
— Он что‑нибудь говорил?.. Относительно фасона, я имею в виду, – быстро добавила она.
— На наше усмотрение, – Хильда пожала плечами. – Спрашивал о тебе, я сказала, ты в трауре. Просил передать соболезнования.
— И… когда он заберет заказ? – она против воли замерла, ожидая ответа.
— Он не придет. Просил выслать совой.
Да. Конечно. Дела, он же декан… Нарцисса достала из картотеки мерки, ушла в раскроечную, кинула на стол рулон зеленого габардина – и уставилась в ростовое зеркало. А вы чего‑то иного хотели, леди Малфой? Особого к себе отношения?
Зеркало, приученное не болтать по пустякам, молча отразило мешки под глазами, дряблую кожу на шее, морщинки, складки и пробивающуюся – когда она красила волосы последний раз? – седину.
Он боялся, что его узнают и, узнав, выдадут. Он оторопел от неожиданной встречи. Он был вежлив и тактичен. С чего она вообразила себе большее, если ни раньше, ни теперь ей не давали повода?
Выкройка нарисовалась в воздухе и легла на ткань, над столом запорхал нож. Сунуть записку под подкладку – было бы совсем глупо, верно ведь?
Ты старая дура, Нарси…
…в рейде был. Вернулся – она в больнице.
Мне тебя в окно показали: сморщенный, страшный, жуть берет…
Рождественские каникулы закончились, и потянулись будни второго семестра, в котором Северусу светила лишь одна хорошая новость: можно было сдать экзамен по аппарированию и расширить возможности перемещения. Он предполагал, конечно, что в Хогсмиде стоит какой‑нибудь барьер для школьников, но надеялся, что в крайнем случае сможет его обойти.
Он не рассчитывал на подарки к совершеннолетию. Отец ничего не мог отправить ему в Хогвартс, даже если бы вдруг захотел. Лили успешно делала вид, будто его не существует. Но подарок он все же получил.
Эйвери потащил его в Хогсмид, всю дорогу молчал со значением, они прошли все кафе и магазинчики, Северус подумал, не в «Кабанью голову» ли его ведут, но и «Кабанья голова» осталась позади. Чей‑то дом, занесенный снегом, узкая дорожка, протоптанная к двери, Северус озяб, пока пробирался за Эйвери, так что, когда открылась дверь, торопливо прошагал к камину, распахнул теплую мантию и только тогда обернулся осмотреться.
Он рухнул на колени, едва увидел темную фигуру в кресле. Лорд пошуршал незлым смешком, протянул горячую от камина руку.
— Не бойся, мой мальчик. Придвигайся и грейся. Как ты понимаешь, это я попросил тебя привести.
— Польщен… я… не смел надеяться… – забормотал он враз охрипшим голосом. Мантия оттаивала и воняла мокрой шерстью. Нос оттаивал и грозился дать течь.
— Да не дергайся ты, – вздохнул Лорд. – Садись куда‑нибудь.
Северус неловко дернул палочкой. Разлапистое кресло выехало из ближнего угла. Он сел на краешек.
— Мульцибер сказал, у тебя сегодня день рождения.
Северус застыл. Неужели…
— Совершеннолетие – особенный день рождения. Больше такого не будет. Надеюсь, ты в не обиде, что я не вызвал тебя лично? Не стал рисковать с совой, не доверяю я вашей совятне. У меня есть канал связи получше… но не с тобой, к сожалению. Пока. Не все сразу, верно, мой мальчик? Так что пришлось передавать приглашение через Эйвери.
Северус молчал, напуганный и обрадованный. Вцепился в край кресла, не смея поднять глаз выше белой руки на подлокотнике.
— Что‑то тебе не очень весело, Северус.
— Мой Лорд, я счастлив…
Белая рука взмыла в воздух.
— Не надо, я все понимаю. Я смотрю на тебя и вспоминаю собственное совершеннолетие. Я встречал его в Хогвартсе, все разъехались на каникулы, а мне разрешили остаться.
Северус чуть улыбнулся и наконец‑то решился посмотреть – нет, не в глаза, но хотя бы в лицо. Лорд тоже улыбался: они оба оценили его шутку, будто кто‑то мог что‑то разрешить или не разрешить Темному Лорду.
— Некому было поздравить меня или вручить мне подарок. Мне тоже было не очень весело, Северус. Я купил себе подарок сам, гораздо позже, мне все‑таки хотелось соблюсти традицию.
Белая рука исчезла в складках мантии и вновь появилась, бережно держа серебряную вещицу. Часы – традиционный подарок на совершеннолетие.
— Держи, – просто сказал Лорд.
Северус, не веря ушам, протянул руку. Часы легли в ладонь: потертый ремешок, маленькая вмятинка на боку, скромный циферблат без звезд и фейерверков – фаза луны, время.
— Они много пережили вместе со мной, но до сих пор идут.
Комок в горле мешал говорить. Северус молча припал к руке.
— Не за что, мальчик мой, – Лорд поднял его за подбородок, потрепал по мокрой щеке. – С днем рождения.
Неделю удавалось загружать себя работой и ни о чем не думать. В ночь на воскресенье Нарциссу догнала бессонница. К утру, когда окончательно надоело ворочаться и вздыхать в подушку, она оделась и спустилась вниз.
Нарциссе почти не доводилось заходить на кухню при Элкине, но за последние семь лет она полюбила здесь бывать. Тут было тепло и по–своему уютно: никакой показной роскоши, все функционально, все удобно, все под рукой. Она сварила кофе и разогрела круассан, купленный вчера у «Мишеля и Арно». Открыла окно сове с почтой и успела просмотреть половину «Квибблера», когда часы тихо застрекотали. В окошко над циферблатом выглянул павлин. Нарцисса поежилась, запахнула плотнее подаренную сестрой кофту и пошла в птичник.
Когда министерские чиновники уводили конфискованных лошадей, Нарцисса поинтересовалась, не заберут ли они и павлинов. Больше попытка огрызнуться, чем вопрос: в то лето было совсем не до птиц. Парень в косо сидящей форме захлопнул дверь трейлера за любимым жеребцом Люка и развел руками.
— Насчет птичек распоряжений не поступало, мэм. Подпишите вот тут.
Предоставленные сами себе, павлины прожили лето и осень на подножном корму, но к зиме, оголодав, вернулись в птичник и дали о себе знать резкими воплями. Кормушки всегда наполнял Элкин, а хозяев в тот год и самих было некому кормить.
Может быть, если б не удавка, Нарцисса покончила бы с птицами: все‑таки «авада» – это быстро, а «эванеско» избавило бы от тушек. Глушить павлинов «ступефаем» или, чего доброго, сворачивать им шеи по–маггловски… ее на это не хватило. Проклиная все на свете, она отрыла в библиотеке древнюю энциклопедию по домоводству и накормила проклятых тварей. На следующее утро павлины захотели есть снова… а пару лет спустя Нарцисса уже не задумывалась, раз в месяц заворачивая в «Эмпориум» за пшеном и витаминной смесью.
Два петуха и три курочки. Еще петуха и двух кур – самых крупных – удалось продать. Маленькое стадо одичало, пообтрепалось, но выжило. Птицы, не боясь морозов, важно расхаживали по двору, время от времени раскрывая ажурными веерами хвосты – только хвосты у петухов и оставались снежно–белыми до сих пор.
Ее опередили – уже от порога она почувствовала запах подогретого корма. Драко? Он терпеть не мог павлинов: наверное, те слишком напоминали о прежних временах…
— Да, Сиби, да, моя дорогая, сейчас. Чернушка, подвинься, милая, здесь всем хватит. Цезарь, я могу поднять тебе корм «левиосой», но мне кажется, будет удобнее, если ты спустишься с насеста…
Луна болтала с птицами, засыпая кормушки. Те отвечали, тревожно стрекоча и радостно попискивая.
— Доброе утро, миссис Малфой! – обратилась девочка к ней, не меняя интонации и выражения лица. – Вы не сердитесь, что я их покормила?
— А… почему Чернушка? – Нарциссе и в голову не приходило, что павлинам вообще можно давать клички.
— А вот, смотрите, – Луна поманила ее поближе. – На лапке, видите?
На лапке у Чернушки виднелось темное пятнышко.
— Счастливая! – улыбнулась Луна. – И очень напористая, ее даже Цезарь с Мерлином боятся.
У Мерлина топорщились перья над глазами, напоминая суровые стариковские брови. Цезарь сидел на самом верхнем насесте, презрительно разглядывая ссорящихся кур.
— А Сиби?
— Сивилла. Они кричат к дождю, и всегда она первая начинает.
— А эту как зовут?
— Эту? – Луна наклонилась и пригладила перышки у самой маленькой курочки. – Хедвиг. Вы не против?
— Спасибо, что нету Альбуса, – вздохнула Нарцисса. – Думаю, напрашивался…
Луна пожала плечами.
— Я подумала, что Мерлин вам понравится больше.
Они покормили павлинов, сменили подстилку из резаной соломы на полу и вернулись в дом. Нарцисса поглядывала на невестку, которая успела как‑то ужиться с капризными птицами и раздать им клички. Чего еще она не замечала у себя под боком?
Луна тем временем безмятежно смотрела по сторонам. В малом холле она остановилась и задрала голову.
— Как красиво…
Расписной плафон помнил, кажется, еще Люкова деда. На лазурном фоне под куполом летали и ползали гиппогрифы, горгульи, фениксы, а иногда чуть заметная точка в самом центре стремительно увеличивалась и превращалась в золотого дракона. Дракончика–тезку очень любил Драко в детстве – вечно таскал Элкина «сматлеть длакосю».
— Вы не видели его раньше?
Луна покачала головой:
— Только главный вход, столовую и спальню. И подвал.
Нарцисса вздрогнула, но выражение на лице невестки не изменилось: она сказала всего лишь то, что сказала. Честно перечислила знакомые места Мэнора.
Они с Драко редко заходили в дом, когда приезжали сюда. Гуляли, забирались в старые конюшни и пристройки, уходили в лес, болтали в парке – на скамейке у позеленевшего фонтана… Драко не хотел мозолить глаза отцу… и ей, поняла вдруг Нарцисса. И ей, старой снобке.
— Идемте, – сказала она. – Я покажу вам Мэнор.
— Тебе не помешает светский лоск, – сказал Лорд. – И умение общаться с леди. Считай это дополнительным учебным курсом.
Он окрестил ее Принцессой. Без всякого намека на связь – просто жена Малфоя слишком походила на принцессок из маггловских сказок: смазливых глупеньких задавак. Лили когда‑то играла такую на школьном спектакле – ей надели жуткий белобрысый парик с большим бантом, будто ее собственные волосы были недостаточно красивые. Эвансы сидели в первом ряду, фотографировали и хлопали. Он глядел из прохода: пацаны из класса засмеяли бы, узнав, что он пошел на малышовый спектакль.
— Ты не понимаешь, просто принцессы бывают только блондинки, – объясняла Лили на следующий день.
Нарцисса Малфой, видимо, тоже так думала.
Он честно приходил и отсиживал свои «учебные часы» за дорогим малфоевским кофе. Принцесска любезничала и щебетала за двоих. Пару раз он пытался ее прочитать – и не смог: разум Нарциссы оказался куда лучше закрыт, чем у ее мужа. Впрочем, большого внимания на это он не обратил: все мысли были только о Лили.
Лили. Его девочка – он никогда не звал ее так наяву, но все чаще обращался к ней в фантазиях. Его милая, добрая, любимая девочка. Проклятый Поттер подставил ее, если бы не он, она не была бы сейчас в такой опасности… О том, что Лили давно не девочка и уж точно не его, Принц тогда и думать не хотел.
Конечно, он не мог не сравнивать. И конечно, сравнения всегда были не в пользу Принцесски. Нарцисса была слишком жеманна, слишком холодна, слишком стара: двадцать пять, это же почти закат – слишком… не Лили.
И когда она в первый раз ему приснилась, Принц с удвоенным рвением занялся окклюменцией, пряча мерзкие мысли в глухой кокон: от других, а главное – от себя. В его жизни сейчас и всегда будет только одна женщина.
Минерва даже жалела, что пришлось провести за министерской перепиской такой солнечный день – снег до боли в глазах искрился под изумительно синим небом. Повезло третьему курсу, Хаффлпафф плюс Гриффиндор, сдвоенный уход за волшебными животными. Хагрид повел их на опушку Запретного леса показывать зимующих палочников, и они, кажется, шли туда весь первый урок, радостно хохоча, валяясь в снегу и перебрасываясь снежками. Минерва посмотрела сквозь заиндевевшее окно, вздохнула и вернулась к бумагам.
Удалось разобраться засветло, и Минерва вознаградила себя прогулкой до Хогсмида: отправила пачку писем, выпила большую чашку коричного чая с песочными тритончиками у Мэган Джонс и теперь неторопливо шла к школе.
Стояли синие сумерки. Окна Гриффиндорской и Астрономической башен светились, как праздничная гирлянда. Минерва вошла в вестибюль. Стайка школьниц с хаффлпаффскими значками шумно взлетела по ступенькам. Понесли открытки к «Кабинету ученого», улыбнулась Минерва.
Эта большая и темная картина висела на втором этаже недалеко от класса защиты от темных искусств – может, потому ученики думали, что это кабинет Снейпа? А может, потому что на картине явно просматривалась алхимическая лаборатория, а Снейп все равно остался в памяти учеников как Мастер Зелий. Он и в самом деле иногда приходил сюда: садился за стол, листал фолиант с латинской фразой на обложке – и уж совсем редко засыпал в кресле. Откидывался на широкую низкую спинку, задрав острый подбородок, открывал худую беззащитную шею и замысловатую серебряную цепочку, уходившую под воротник. На цепочке – все знали – висел тонкой работы медальон то ли со змейками, то ли с инициалами профессора, а что внутри – не видел никто, но разве это было не очевидно? Когда профессор думал, что его никто не видит, он вытаскивал медальон из‑под рубашки, раскрывал и печально смотрел.
Открытки у «Кабинета ученого» начали оставлять в первый год, когда заработала школа. Профессор Снейп, чей портрет повесили в кабинете директора в мае, встретил учеников в сентябре во всем блеске посмертной славы. Девятого января кто‑то засунул маленькую открытку за раму «Кабинета», четырнадцатого февраля их стало несколько, а на следующий год эльфы притащили маленький столик. Теперь к праздникам на столике появлялся ворох разноцветных поздравлений, по большей части зеленых с серебром. После праздников их убирали эльфы.
«Кабинет ученого» был пуст, как Минерва и предполагала. Профессор Снейп наверняка сидел в кабинете директора, может, пил чай с Дамблдором в честь дня рождения. День рождения! Эван‑то где?
Толстый монах выплыл из‑под лестницы и любезно сообщил, что профессор Смит в учительской. Минерва поспешила на второй этаж.
Еще на лестнице она услышала нежные звуки скрипки. Профессор Снейп не пил чаю и не беседовал с Дамблдором – он играл в одиночестве в маленькой церкви, убранной к Рождеству.
Эта небольшая картина почти весь год висела у лестницы на седьмом этаже, но к началу декабря неизменно перебиралась к учительской – Хогвартс напоминал о празднике – и оставалась там обычно до самого февраля. В маленькой церкви горели свечи, верхушка ели пряталась в полумраке. Трубы органа негромко гудели, клавиши зачарованного инструмента двигались сами, вплетая мягкие аккорды в главную мелодию, которую вел на скрипке профессор… Северус. Он сбросил мантию и в белой рубашке на фоне красноватой темноты казался еще выше и тоньше. Худая рука нежно, но уверенно держала гриф, широкий рукав съехал к самому локтю, но метка пряталась на внутренней стороне предплечья, был виден только кончик змеиного хвоста. Северус играл, прикрыв глаза, не замечая ничего вокруг, и Минерва не стала его окликать – тихо вошла в учительскую.
Там у большого зеркала стоял Эван Смит.
Зеркало притащила Ханна – еще когда разбирали завалы после Большой Битвы. Раньше добродушное трюмо стояло у восточного входа и никогда не забывало приятную фразу на дорожку выходившим, а на самых маленьких порой ворчало с притворной строгостью: галстук, мол, подтяни. В битве ему здорово досталось, рама развалилась, зеркало треснуло, но не разлетелось на куски, и тихонько постанывало и жаловалось вполголоса. Флитвик его починил, и оно поселилось в учительской у самой двери: оттуда было удобно одергивать учителей: эй, вы в таком виде на урок собрались, профессор Эббот? А причесаться?
Сейчас оно отражало Смита, который то щурился, то елозил носом по самому стеклу, наклоняя голову так и эдак. Минерва окликнула его. Смит выпрямился резко. Сумерки скрадывали детали, но Минерве показалось, что он покраснел.
— Добрый вечер, Эван. Все в порядке?
Он кивнул, развернулся, загораживая зеркало, будто там можно было что‑то увидеть, и прикрывая ладонью глаз. Минерва только теперь заметила концы повязки, торчащие из кармана.
— Д–да, вот… надо было рассмотреть кое‑что.
Минерва достала косметичку, протянула ему пудреницу.
— Попробуй с двумя зеркалами.
Смит поймал отражение. Зеркало тихонько вздохнуло.
— Лицо Дома Слизерин, – пробормотал Смит. – Красавец, la dracu…
С каких пор вас это заботит, профессор?
— Сегодня день рождения… – вслух проговорила она.
— Я себе как раз парадную мантию заказал, – хмыкнул он. Повернулся к ней лицом, потянул платок с шеи. Минерва невольно вздрогнула, увидев бельмо и шрамы.
— Думаю, я буду в ней неотразим, – продолжал Смит и, кажется, хотел добавить что‑то еще, но Минерва перебила:
— Между прочим, Слизерин полон гордости, что Циклоп согласился их деканить.
Потом она попробует поговорить серьезнее – или, может, попросит Люпина. А пока – отвлечь.
— Эван, полетаем, а? Праздник все‑таки. А даме в одиночку…
— Боязно? – он изогнул уцелевшую бровь.
— Неприлично, – с достоинством поправила Минерва и дернула створку окна.
Потом уже, когда, запыхавшаяся и довольная, она грелась у камина и вытряхивала снег из волос, Смит спросил:
— Кстати, а что за музыку играл профессор Снейп?
Минерва посмотрела недоверчиво. Смит вздохнул:
— Мое детство, Минерва, прошло в Нью–Миллз – это такой крошечный городишко вокруг фабричной трубы. Из музыки там было папашино радио и школьные танцы – но на школьные танцы я не ходил. Да и там вряд ли классику играли. А вы – дама с хорошим музыкальным вкусом. Николя Фламель любил оперу, кажется, в этом он был солидарен с Дамблдором.
Да, и несколько раз она была в опере с Альбусом, Николя и Пернеллой, в первый раз – совсем девчонкой, коленки дрожали от такого соседства. И, кажется, именно тогда давали…
— Это Глюк, – проговорила она. – «Орфей и Эвридика».
— Красиво…
Смит уважительно покивал, а потом глянул на нее с ехидцей:
— Романтик вы все‑таки, госпожа директор…
Они обошли комнаты, одну за другой. Нарцисса рассказывала, показывала, первый раз за семь лет досадуя, что так много интересного ушло из дома: тем для разговора катастрофически не хватало. Ей казалось: закончи она говорить, все сорвется, ухнет куда‑то. Что – все? Она не задумывалась…
На верхней галерее было зябко, Луна поежилась.
— Уйдем?
— Нет–нет, смотрите, отсюда так далеко видно…
Луна подошла к перилам, посмотрела вниз.
— Как интересно… – пробормотала она.
— Что?
— У меня раньше не кружилась голова от высоты…
Она покачнулась, и Нарцисса подхватила невестку. Успела удивиться: хрупкое на вид тело оказалось довольно тяжелым – и утонула в больших светлых глазах.
Слова как‑то вдруг стали не нужны. Зачем – две женщины поймут друг друга с полувзгляда, если им это нужно. Нарцисса бережно отвела Луну в холл, усадила, призвала стакан воды – а потом поманила за собой.
Вот оно, настоящее. Семья. Дети. Внуки. А не пустые мечты, старая ты курица…
— Смотрите, – открыла она дверь с цветным витражом. – А вот здесь была детская.
…правильная обработка ингредиентов – залог успешного хранения и использования…
У поваренной книги и справочника по зельям была одна дурацкая общая черта, от которой смешно раздражались Гермиона и Джордж.
— Что значит – варить до готовности? – возмущалась она и швыряла книгу на стол. – Двадцать минут, полчаса, два часа? Пока не всплывет или пока не поменяет цвет? Будто у всех это самое «до готовности» по умолчанию в голове установлено…
— Добавить маринованных щупалец – это свежезамаринованных или можно из банки наковырять? – бормотал Джордж.
— Какая разница? – позевывал Рон.
— Не тупи, Фредди, свежие – упругие и зеленые, а в банке – мягкие и бледные. Я сейчас запорю зелье, а там, между прочим, одних долгоносиков на десять сиклей, не говоря об остальном… Глянь, что ли, в конспекте у Гермионы.
Но и конспекты Гермионы спасали не всегда. Добавить унцию толченых жучьих спинок – и что делать, если пол–унции прилипло к стенкам ступки? Вытрясти, выполоскать, толочь две порции? Добавить сок чемерицы и следить, чтоб кипение не прекращалось, – как?
Джордж шипел, чистил котел от запоротого эксперимента и изобретательно ругал Снейпа.
— Зельедел хренов, хоть бы раз рукава закатал да показал, как эту гадскую сушеную смокву давить, она ж не давится…
— Тупой стороной ножа, – неожиданно брякнул Гарри – сидел в гостях и сочувственно наблюдал за Джорджем.
— Очень смешно, – фыркнул Джордж, но смокву придавил. Обернулся и посмотрел удивленно:
— Откуда знаешь?
— В памяти застряло, – пожал плечами Гарри. – Помнишь мой учебник по зельям? Ну, который Снейпов. Там много такого было, я кое‑что запомнил, но мало, жаль.
— А теперь он где?
— Сгорел в выручай–комнате, – вздохнул Гарри.
— Гад все‑таки, – подытожил Джордж. – Для себя все фишки расписал, а нас по учебнику носом тыкал.
— Он, может, и говорил что, – примирительно проговорил Гарри. – Да только кто его слушал?
— Сейчас я бы послушал толковый курс зелий, – признался Джордж, печально глядя на почерневший котелок. – Может, в Хогвартс наведаться?
— Слушать Пенни Фоссет? – фыркнула Гермиона. – Она от учебника ни на шаг, и сама ничего сложнее костероста сварить не может.
— Ну я же сказал – толковый…
Этот разговор всплыл в памяти Рона вскоре после знакомства с новым хогвартским зельеваром, и после Хэллоуина он окончательно решил действовать.
Сначала стоило выяснить, не пошутил ли братец и есть ли еще желающие. Желающих, на удивление, набралось порядочно: Мораг Макдугал из «Тайны», Кора Саммерс, которая работала у Смита в аптеке, но мечтала о собственной, и даже Оуэн Колдуэлл, который хотел изобрести собственный полироль для метлы, – это только те, кто нашелся на Диагон–аллее. Они рассказывали друзьям и знакомым, к «Умникам» пришли Кут, Слопер, и тот парень с Равенкло, то ли Стеббинс, то ли Саммерби, и еще какие‑то совсем незнакомые, кажется, с Хаффлпаффа.
Эван Смит озадачился, почесал щеку под повязкой и прищурил на Рона уцелевший глаз.
— Два–три раза в месяц, – сказал Рон. – Просторное помещение в Хогсмиде, в нашем магазинчике, так что вам даже далеко ходить не надо. Вы только напишите, какое оборудование поставить, если будет заниматься, скажем, десять человек. Ингредиенты, инструменты. И не забудьте к оплате прибавить фантастическую скидку на всю продукцию «Умников».
Смит скрипуче рассмеялся.
— И вы думаете, найдутся желающие?
— Желающих полно, – заверил его Рон. – Профессор Снейп, конечно, герой и все такое, но его уроки я забыл как страшный сон, как только сдал эти несчастные СОВы. Правда, на шестом курсе у нас вел Слагхорн, но я тоже ничего особо не помню. Кроме того, что безоар – универсальное противоядие. ТРИТОНы я сдал, мне Гермиона помогла подготовиться, но сейчас – мы с Джорджем делаем сложные штуки. Не хватает знаний и навыков.
До Рождества успели собраться только пару раз. Много времени ушло, пока Рон покупал котлы и колбы, Джордж переделывал мастерскую под большее число горелок и рабочих столов, а Смит уточнял список базовых ингредиентов. Но идея пошла – и Рон ждал первого январского собрания «Клуба зельеделов» с нетерпением.
На собрание неожиданно явился Гарри.
— Ничего, что я без предупреждения? Если что, я просто посмотрю…
— Слопера сегодня не будет, – успокоил его Джордж. – Так что вон тот стол свободен. Да и вообще, Гарри, для тебя место всегда найдется.
Смит явился точно в назначенное время.
— Сегодня горелки не нужны, – сообщил он с порога. – Будем учиться резать. И тем не менее – первое правило!
— Палочку в карман, – пробормотал Рон вместе с остальными.
— Не класть палочку на рабочий стол, чтобы второпях не перепутать с мешалкой, – объяснил Смит на первом занятии. – Сунуть волшебную палочку в зелье – в лучшем случае испорченное зелье.
— А в худшем? – кокетливо спросила Мораг.
— В худшем придется соскребать кого‑нибудь с потолка, – ухмыльнулся Смит. – Но палка должна быть под рукой. Потушить огонь, убрать лужу, залечить порез – пригодится, в общем. Так что правило номер один: зашел в лабораторию – спрятал палку.
«В моем классе не будет глупых размахиваний палочкой», – некстати вспомнилось тогда Рону. По–человечески объяснить нельзя было?
В этот раз Смит притащил целую корзину овощей.
— Не будем переводить куда зря ценные ингредиенты, разбираем морковь. Не забываем: волосы, рукава, завязки. Мистер Поттер, добро пожаловать в клуб. Итак, нарезка. Для нарезки нужен нож. Лучшие ножи – маггловские. Вообще, чем меньше посторонней магии влияет на зелье, тем лучше. Поэтому я противник всяких самопомешивающихся котлов, а вот мой тезка с Диагон–аллеи – видимо, наоборот, поклонник… Слушаю, мисс Макдугал.
Рон хмыкнул тихонько. Все‑таки учителя – всегда учителя. Смит не снимал баллы на заседаниях – и на том спасибо.
— А электричество влияет на зелье?
— В смысле, можно ли кромсать корни спорыша в блендере? Можно, особенно если вам нужно приготовить баррель кожной притирки для только что полинявшего железнобрюха.
— Драконы линяют? – поразилась Кора.
— А откуда, по–вашему, мы берем столько драконьей кожи? Убивать драконов ради курток бесчеловечно, – отозвался Смит. – Да, и блендер можно использовать только для несложных зелий. Внимание, взяли ножи. Морковку прижмите согнутыми пальцами, нож прижмите плоской стороной к пальцам. Теперь можно резать не глядя – нож скользит вдоль пальцев, вы его чувствуете и контролируете, кончики пальцев в безопасности и совать их под нож не надо. Пробуйте. Сначала медленно, приспособитесь – будете делать это быстро.
Рон неловко двинул ножом. Непривычно, но, кажется, получалось.
— Большим пальцем подталкиваете морковку вперед, – продолжал Смит. – Режьте кружочки нужной толщины. Пробуйте. Кто прикончил морковку – в корзине есть кабачки. Режьте и слушайте: форма нарезки ингредиента зависит от времени его добавления в зелье. Чем раньше кусок летит в котел, тем он крупнее. То есть, например, листья маттиолы для «Душистого дыхания» можно вообще не измельчать, верно, мисс Макдугал?
— Точно! – воскликнула Мораг. – А Тагвуд их режет, весь запах на руках и остается.
— Бундимун целиком в котел не влезет, – заметил Джордж.
— Максимальный размер куска определяется размером дна котла, – отозвался Смит. – А где вы хотите использовать целого бундимуна, можно узнать?
— Есть мыслишка по поводу универсального растворителя…
— Только никак не можем придумать, в чем его хранить, – не сдержался Рон.
Джордж одобрительно хмыкнул.
— Да, кстати, мистер Поттер, а вас что привело в нашу теплую компанию?
Рон насторожился. Смит явно не понравился Гарри еще на хэллоуинской вечеринке, заметил это и сейчас, похоже, нарывался на резкий ответ. Или показалось?
— Хочу научиться варить приличные зелья, – пожал плечами Гарри.
Смит остановился у его стола, помолчал. Рон перестал кромсать морковь.
— Кончик ножа не отрывайте от доски, – проговорил наконец Смит. – И не нож двигайте, а морковку. Это сначала неудобно, а потом привыкнете и будете делать правильно.
Рон расслабился и снова застучал ножом.
Малфоя он увидел, едва выбрался из Хогвартс–экспресса, да и трудно было его не заметить: роскошная мантия, щегольская трость. Непонятно, что он делал на платформе в день приезда учеников, Северус решил, что это не его дело, и ошибся. Малфой поманил его рукой в светлой перчатке. Северус помедлил.
— Принц! – окликнул Малфой уже нетерпеливо и, когда он подошел, добавил негромко: – Кое‑кто хочет с тобой поговорить. Он оказал мне честь визитом, так что можем поехать сразу к нам. Если ты, конечно, не торопишься домой.
После того как Северус все прошлое лето просидел у Мульциберов, кажется, все знали, что домой он не торопится. Впрочем, раз уж сам Малфой поехал в Лондон, чтоб встретить задрипанного шестикурсника, эту мелкую шпильку можно было пропустить.
— Не тороплюсь.
— Вот и славно. Мы сможем аппарировать? Ты уже сдал аппарацию?
Ладно, это тоже можно спустить.
— Сдал. Но я не знаю, где Малфой–мэнор.
Следовало, конечно, завернуть что‑нибудь, мол, не имел чести прежде, но Северус не был уверен, что выпутается из куртуазных оборотов.
— Так что придется вам меня вести.
Малфой вздохнул, щелкнул пальцами, появившийся эльф проворно ухватил багаж и растворился вместе с ним. Они аппарировали в паре следом.
Темный Лорд ждал в библиотеке. Сидел у камина, листал фолиант – судя по тому, как Малфой хватанул воздух, бесценный. Они вошли, Лорд поднял голову – и Северус снова совершенно растерялся.
Он никогда, начиная с самой первой встречи у Мульциберов, не знал, как себя с ним вести. Величайший маг современности, перед которым почтительно опускались на колени богатые и знатные. Могущественный волшебник, который без труда читал в умах и сердцах своих последователей. А с другой стороны – этот самый великий и могущественный лично явился в Хогсмид поздравить Северуса с днем рождения… Северус нащупал часы под рукавом и перестал паниковать. Распрямил спину, подошел вслед за Малфоем, опустился на одно колено.
Лорд с тихим смешком отобрал у них край мантии, махнул Северусу – садись. Протянул Малфою книгу.
— Благодарю, Люциус, поразительная находка. Впрочем, у кого бы еще я мог обнаружить подобный раритет. С твоей библиотекой сравнится только Хогвартская. Ты оставишь нас?
Малфой поклонился.
— Распоряжусь насчет обеда.
Когда за ним закрылась тяжелая дверь, Лорд откинулся в кресле и переплел пальцы.
— Ну, как дела, мой мальчик? Эйвери рассказывал о твоих успехах. Новое заклинание? Еще одно?
— Ничего особенного, мой Лорд, – забормотал Северус.
— Ладно тебе! За «ничего особенного» у Дома не отбирают полсотни баллов.
Северус нащупал лопатками высокую спинку кресла и расслабился.
Эта удивительная способность Лорда попадать в тон собеседнику поразила его с первой встречи у Мульциберов. Тогда глава семьи представил его уважаемому гостю. Северус не знал, куда девать руки и что делать, то ли на колени падать, то ли скромно стоять в углу, пока не позовут. В голову, как назло, лезла всякая чушь – а ведь он мог читать мысли! Лорд благодарил хозяина за гостеприимство, тот рассыпался в любезностях, а Северус обливался холодным потом и пытался придумать, что сказать и вообще как обратиться.
Темный Лорд выпроводил Мульцибера из комнаты, обернулся, изогнул губы в насмешливой улыбке.
— Великосветская трескотня, – проговорил он, и Северус подумал, что ослышался. – Но иначе нельзя, мальчик, таковы правила. С волками жить – на вульфшпрахе говорить.
И сразу стало легко и понятно.
Вот и теперь Северус выпрямился и осторожно улыбнулся.
— Я попробовал привязать магическое воздействие к словесной формуле…
Лорд кивнул.
— Знаешь, кто последний пытался провернуть такое же?
— Вы?
— Точно. То, что у меня получилось, я покажу тебе чуть позже. Пока не могу, тебе в сентябре возвращаться в школу, и магический след… Ты же знаешь, они, – Лорд хмыкнул чуть заметно, – поднимут крик: темная магия. Мне кажется, они называют темной магией все, о чем не написано в учебниках.
Именно так, подумал Северус, именно так. Все, что выходит за рамки программы, – темная магия, а оборотня в школу притащить – хорошее дело.
— Но я не о школе хотел поговорить, – отмахнулся Лорд. – Ты мне лучше вот что скажи: где собираешься провести лето? Ты совершеннолетний, Северус, тебе больше не нужна опека.
Лорд смотрел вопросительно и, пожалуй, тревожно. Опека Мульциберов… Северус моргнул, но отвести взгляд не получилось, Лорд словно держал его. Воспоминания о прошлом лете заскакали в голове ярко, будто вчера это было: дождь по стеклу, темноватая библиотека, семейный гобелен Элладоры, иголка снует туда–сюда под заклинанием, выводит тонкую линию от Эйлин, 1939–1976, потом вышивает его имя, Северус Принц–полукровка, 1960, никакого Тобиаса, эта скотина ему не отец, он загубил маму, он оставил Северуса без защиты и дома…
Он почувствовал прикосновение холодной руки даже сквозь мантию: Лорд погладил его вздрагивающую спину и проговорил:
— Волшебники не должны умирать, мой мальчик.
Северус вытер лицо, уставился в камин, смаргивая мокрую муть.
— Ее можно было бы спасти, – упрямо проговорил он.
— Даже не в этом дело, – вздохнул Лорд. – Волшебники не должны умирать совсем. Смерть – удел безмозглых тварей и магглов. Иначе все бессмысленно. Богатство, власть, знания – какой в них прок, если в конце все равно умираешь? Магия нужна, чтобы преодолеть смерть.
Северус слушал, затаив дыхание. Лорд говорил просто и совсем неторжественно, и что‑то подсказывало, что он не говорил об этом с другими.
— Что ты знаешь о бессмертии, Северус?
То, что рассказывала мама. Вслух Северус проговорил:
— Душа бессмертна.
— Бессмертна, – кивнул Лорд. – А вот тело смертно, слабо, уязвимо и легко с ней расстается. И все сразу становится бессмысленно. Но тело еще и восстановимо, Северус.
Правда? Наверное. Если есть костерост и кроветвор, почему нет, подобрать ингредиенты, особенно если есть что‑то из исходников, кровь, плоть, кость…
— Бессмертие – чисто технический вопрос, мой мальчик. Не дать душе уйти. И обрастить ее новым телом. Это просто, как все гениальное.
Неприятное хрустящее слово из предисловия к «Самой злой магии» – хоркрукс. В обгоревшей книге из мульциберовской библиотеки говорилось побольше. Северус разбирал ее со словарем, нещадно путаясь во временах и склонениях, почему их учат дурацкому маггловедению и не учат латыни? Слова разбегались и путались, но суть улавливалась: хоркрукс – якорь, хокрукс не отпускает душу.
Северус обхватил себя руками за плечи – озяб вдруг, несмотря на камин и лето. Боялся взглянуть в лицо, смотрел на переплетенные пальцы, ослепительно–белые на фоне черной мантии, черный камень в перстне на левой руке вспыхивал, подмигивал, будто глаз.
— Это… сложно?
— С каких пор ты стал бояться сложных задач, Северус?
— Это заклинание? Зелье?
Лорд зашуршал–засмеялся:
— Заклинания, зелья – это все подпорки, мальчик. Главное – намерение и желание. Детали потом. Ох, как далеко завел нас мой невинный вопрос о том, где ты планируешь провести лето. Так ты вернешься домой?
— У меня нет дома, – проговорил Северус, сцепив зубы. Вышло невежливо, и он успел испугаться.
— Неразумно, Северус. Дом, в котором жила твоя мать: там ее книги, зелья, инструменты, каминную сеть протянули – знаешь, сколько с этим возни в министерстве? Защита опять же, она наверняка ставила.
Ставила, понял Северус. В их доме ни разу стекла не разбили и ни одной тряпки со двора не утянули, даже самой поганой. Не говоря о чем‑то более серьезном.
— И что – все это подарить магглу, который даже не в состоянии оценить защиту от пожара, угара, покражи и погрома? Роскошный подарок, Северус, но неразумный. И не забывай о завещании, там есть твоя доля.
— Я не хочу жить с этим человеком, – признался Северус.
— Ты совершеннолетний маг, можешь колдовать, – напомнил Лорд. – Ах да, статут. Ограничения на жизнь с магглами… Согласие и неразглашение… Все‑таки это ужасно несправедливо, мальчик мой, правда? Что она умерла, а он жив.
Лорд поднялся, подошел к полке, принялся небрежно перебирать потертые корешки.
— К слову, – добавил он, не оборачиваясь, – необходимой частью обряда является убийство. Любое – яд, проклятие. А ты пока поживешь у моего друга. Не хмурься, я понимаю, жизнь по чужим углам тебя порядком утомила, но это совсем другое дело. Это – что‑то вроде школьного обмена. Он работает в Дурмштранге, так что заодно поучишь языки и немного выйдешь за рамки хогвартской программы.
Лорд вытянул с полки тонкую рукопись, свернул трубочкой и сунул в карман.
— Пойдем, я вас познакомлю.
…чуть что, орала, что к своим уйдет, что ее там за милую душу примут, а я, мол, нищеброд. Неряха она была и распустеха, чтоб ты знал, я у Рэйчел за двадцать лет первый раз пожрал хоть нормально…
Домики лепились к склонам холмов, как ласточкины гнезда, уходили вверх, к подернутым синим туманом горам, и вниз, в зелень парков. Северус смотрел на самые дальние крыши и пытался представить, каково жить там. Хуже, чем на Астрономической башне.
Дом Игоря был внизу, у реки, и река вовсе не была похожа на речку–вонючку в Нью–Миллз – чистая, быстрая, берега в густой зелени. Жаль, что окно его комнаты смотрело на холм, но там тоже было красиво – белые стены, красные крыши, пряничные домики до самого неба…
Болгария состояла из солнца, пряной еды, вина и розового масла. Еще был Игорь – он сразу велел называть себя по имени, и Северус быстро привык. Игорь был взрослый, старше Малфоя, но смешное пенсне и неважный английский не давали воспринимать его всерьез. Это чуть позже, когда Игорь взялся учить его немецкому, латыни и греческому, Северус устыдился задним числом, но переходить на «вы» и «господин Каркаров» было поздно.
У Игоря был мягкий голос, чуть суетливые манеры и целый шкаф меховых мантий. Неужели зимой здесь так холодно? – удивлялся Северус. – Ты просто не был в Дурмштранге, князюшка, – отмахивался Игорь. – Съездишь – узнаешь. Когда съездишь? Да вот школу закончишь, язык подтянешь – и поедем. Сейчас там все равно каникулы, все разъехались по морям. Ты на море был?»
На море он был. Мама однажды отвезла его на побережье, поправить здоровье. Море было свинцово–серым, шел дождь, Северус заболел на второй день и болел еще неделю после возвращения домой. Отец потом месяц ворчал, что зря ухнули уйму денег.
Игорь увез его в Албену – обжигающий песок, теплые волны, толпы магглов и солнце, солнце, солнце. Северус учился плавать, сгорел и совершенно нечаянно напился обманчиво легким сладким вином. Игорь тащил его в гостиницу, необидно хихикал и поливал плечи на редкость скверным противоожоговым собственного изготовления.
Лето неслось галопом. Северус замечал время только по толстеющей тетради: отдых отдыхом, а ежедневные занятия никто не отменял. Дважды их почтил визитом Темный Лорд, пригубил вина, раскрошил тарталетку, выслушал рассказ об успехах Северуса.
— Я в тебе не ошибся, мой мальчик, – проговорил он, одобрительно листая греческий перевод. – Я очень жду твоего выпуска, поверь, ты мне нужен. Я же не могу все делать сам, мне не обойтись без умного и образованного помощника.
Роскошный банкет потом доедали вдвоем. Игорь грозил вилкой:
— Помощник! Учись, князюшка, а иначе какой с тебя прок?
Северус должен был вернуться в Хогвартс в блеске славы и завоевать Лили, он должен был прийти победителем: загар, самоуверенность, новые знания. Но загар облез шелушащимися пятнами, самоуверенность улетучилась на платформе Кингс–Кросс, а новые знания – кому они были интересны? Мульцибер и Эйвери получили дипломы, новым лидером стал Паркинсон, и Северус оказался не у дел. Таскаться хвостом за одногодками было унизительно, а вербовать собственных прихвостней – это к Поттеру, этого Северус не умел, увольте. Оставалось только учиться – и ждать возвращения туда, где он был нужен.
Но оказалось, те, кому он был нужен, не оставили его на произвол судьбы. Письмо от Мульцибера пришло в начале октября – хвастливое описание его головокружительных успехов в министерстве, хорошеньких секретарш и ужина с какой‑то министерской шишкой. Северус фыркнул и хотел оставить скомканный пергамент рядом с тарелкой, но передумал. Уж слишком пустым было письмо – даже для Мульцибера.
В субботу он напросился подготовить ингредиенты для Слагхорна. Слизень и не подумал удивляться, привык, что перед ним лебезили все желающие получить пропуск в Клуб. Плевал Северус на Клуб с Гриффиндорской башни. Пока сортирующее заклинание рассыпало жучьи глаза по банкам, сварил самую простую проявилку: позаимствуй он ингредиенты для сложной, это заметили бы. Тут же, в кабинете, залил зельем письмо.
Кривые буквы расплылись и выстроились в четкие строки.
«Если ты читаешь это письмо, мой мальчик, то твой приятель проспорил болгарину галеон. Я в тебе не сомневался.
Надеюсь, ты собираешься в Хогсмид в ближайшие выходные и помнишь, где мы виделись в последний раз».
Подписи не было, да и не нужна она была. Северус перечитал драгоценное письмо еще раз и с сожалением сжег на горелке.
Занесенный снегом дом в тупике за «Кабаньей головой». Северус отлично его помнил.
Драко думал, что будет долго блуждать в трущобах: в конце концов, он был здесь всего один раз, и его тянули за руку со скоростью Хогвартс–экспресса. Стрелки–указатели оказались приятным сюрпризом. Впрочем, дом он узнал сразу.
Они договорились со Снейпом на половину шестого: утром в музей с гарантией никто не забредет, а портрета не хватятся.
— Я привык работать всю ночь, – объяснил он Снейпу. – Утром мы выпускаем номер.
Снейп, если что и заподозрил, промолчал.
Часы под потолком – музейная штучка, у Снейпа таких не было – тренькнули. Четверть. Драко осторожно присел на продавленный диванчик.
На этом диванчике он сидел восемь лет назад, в ночь смерти Старика. Снейп втащил его в дом, швырнул на диван, метнулся к камину. Потом вернулся и влил насильно стакан успокоительного. Кислое зелье сводило скулы и одним вкусом уже приводило в чувства. В голове прояснилось, но колотун не отпускал…
Драко запомнил эти нависающие стены. Из‑за книг комнатенка казалась еще теснее и темнее, чем была, на него давили и темнота, и жуткая нищета – это было страшно. Тогда в доме стоял еще и затхлый запах – неприятный, чего‑то прокисшего, каких‑то грязных тряпок. Он старался не морщиться: этот псих только что не колеблясь убил самого Дамблдора, его прикончит – бровью не шевельнет.
Через час… может, раньше: время тогда тянулось невыносимо медленно – в дверь постучала мать. Принесла портключ в Берлогу, торопливо поцеловала Драко в щеку, отчаянно посмотрела на Снейпа и исчезла в темноте. В Берлоге они дождались рассвета. И остальных Упивающихся.
— Заткнешься и будешь молчать, – бросил Снейп. – С Лордом я разберусь.
И разобрался. Долго рассказывал, объяснял, каялся, льстил. Драко слышал его урывками, но на всю жизнь запомнил взгляды Лорда – холодные, безжалостные – и ледяные пальцы матери, сжимающие его руку.
Его поразило, как резко изменился декан. Если в школе Снейп цедил слова свысока – медленно, вальяжно, насмешливо, то сейчас он говорил быстро и… просто. По–простецки даже, с какими‑то уличными замашками. И от этого становилось еще страшнее: никто не смел разговаривать так с Лордом. Даже отец…
– …Там маячил Сивый, милорд, а от этого зверя у кого хочешь яйца похолодеют. У меня холодеют, не то что у мальчишки. К тому же Кэрроу дали Старику заговорить. Вы же сами учили: объект «авады» – неодушевленное препятствие. А Старик умеет быть одушевленным, когда открывает рот. Ну и… – Снейп помедлил, Лорд прищурился, сердце у Драко ухнуло в пятки, – ему не дали закончить все один на один. Кэрроу, Киган, Сивый, потом я еще – хуже, чем на экзамене. Мне бы тоже было трудно – вы же помните… В конце концов, он его дважды чуть не отравил, а потом провел отряд в школу. Для начала и это неплохо…
Драко не понимал, почему декан умалчивает о самом главном – о том, что он разоружил Старика. Приберегает козырь на конец?
Но Снейп пошел с другого козыря:
– …Вот и пришлось закончить самому. Операция была близка к провалу, а я дал Нарциссе нерушимый обет.
Он нехорошо хохотнул:
— Сами понимаете, ей я отказать не мог.
Драко чуть не вскрикнул: мать будто тисками сдавила его руку. Лорд рассмеялся – жутко, скрежещуще:
— Жизнь тебя не учит, Северус? Второй раз из‑за бабы дракону в пасть… Ладно, живи. Старика кончили, пацан чистым вышел – на следующий год в школу вернется, будет старостой. Да и новый директор там не помешает… Нарцисса, детка, впредь будь добра сама следить за своим отпрыском. Северус мне нужен, знаешь ли.
Снейп улыбнулся, криво и страшно, выпрямился – и только тут Драко понял, что декан мокрый как мышь: волосы слиплись сосульками, по лбу ползла противная капля пота. Горло сжалось от гадливости, а мгновение спустя по его лбу стекла такая же капля.
Окончательно он понял, ОТКУДА его вытащили в ту ночь, только осенью, в школе. Увидев, как люто все ненавидят убийцу Старика. Вплоть до Филча. Вплоть до Пивза. Вплоть до половины слизеринцев, которые шарахались от бывшего декана, а теперь директора, сильнее, чем от Кэрроу.
Помнил ли портрет, как стоял перед Лордом на коленях – тоже ранним утром? Драко не знал. Надеялся, что нет. Разговаривать с парадным директорским портретом, с Деканом – вот так, с большой буквы, – проще. В конце концов, художник вряд ли знал Снейпа – другим…
Свечи у рамы вспыхнули, Снейп не обманул. Драко вскочил.
— Доброе утро, мистер Малфой.
Портрет сдержанно поклонился и облокотился на подоконник. Кресла в картине не было, а значит, Драко садиться не будет.
— Здравствуйте, профессор.
Девятое января выпало на понедельник, так что к субботе, понятно, ни о каком поздравлении речи не шло. Да и не рискнул бы Рем так прямо предложить Эвану Смиту отпраздновать день рождения Северуса Снейпа. Впрочем, за свежим миндальным пирогом в «Пряничного поросенка» сгонять не поленился. В конце концов, первое чаепитие в новом году.
Эван явился после занятий в клубе зельеделов, как обычно, довольный, посетовал на бестолковых учеников и похвалил толковых, заглянул в коробку с тортом, хмыкнул:
— Отмечаем что‑то?
— Лимонные пирожные разобрали, – честно ответил Рем. – Так говоришь, ставил руку птенчикам, чтоб резали правильно?
— И тебе показать, что ли? – прищурился Эван.
— А покажи. Может, загорюсь и тоже к тебе на занятия ходить начну, – улыбнулся Рем.
— Тебе‑то зачем? Хорошего зелья все равно не сделаешь, а плохие и без меня умеешь. Без обид – физиология.
— Ну и что, – Рем и не стал обижаться. – Просто послушаю, интересно ведь наверняка?
— Им пока нравится, – пожал плечами Эван. – Ходят, слушают, иногда даже спрашивают по делу…
Рем собирал на поднос чайник, чашки, молочник. Обернулся, осклабился добродушно.
— Исправляешь косяки профессора Снейпа?
Эван фыркнул и промолчал. Рем торопливо сменил тему:
— Как успехи в должности декана?
Эван окончательно помрачнел.
— Парадную мантию заказал, в цветах Дома, пришла утром. Шикарная.
Люпин поймал мимолетный и, наверное, неосознанный взгляд в зеркало. Хорошее дело! Профессор Смит озаботился собственной внешностью? И давно это с ним?
Вообще‑то давно, понял Рем. Эван Смит не щеголь, конечно, но с претензиями. Безукоризненно сшитые мантии, шейный платок всегда в цвет, аккуратная борода – удачно прячет обожженную щеку, кстати.
Северус Снейп не производил впечатление человека, который в принципе знал, что такое зеркало. Сколько Рем его помнил, картина особо не менялась: сальные патлы, пятнистая мантия, а подбородок чисто выбрит наверняка только потому, что он изобрел‑таки бреющее заклинание.
Эван… Интересно, кто и что ему сказал там, в заповеднике? Чарли Уизли, неделикатный сосед по комнате? Милая Флорика, от природы растеряха, а потому обтыканная записочками, напоминалками и распорядками? Загадочная Ольга, о которой не удалось вытрясти ничего, кроме «какая женщина, Люпин!» и «это она духи для Андромеды подобрала»? Нет, серьезно, кто‑то же его вдохновил на все это – шарфы, платки, узорчатые повязки, шикарные ботинки из драконьей кожи… И кто‑то на днях зацепил больное место – вон, чайник уже выкипает, а Эван задумался и трогает шрам на щеке, сам того не замечая.
Рем хлопнул его по правому плечу.
— Ты уснул, Эван? Сам же говорил – гасим огонь на стадии «белого ключа». Перекипевшей водой не чай заваривать, а котлы ошпаривать – твои слова?
Эван виновато ругнулся по–румынски, тряхнул головой и стукнул палочкой по чайнику – вода исчезла.
– Aguamenti. Извини, задумался, сейчас новый сделаем. На скольких заваривать? Тонкс к чаю придет?
— На шестерых. У нас гости! – озадачил его Рем и под удивленным взглядом Смита сунулся в камин.
И как это он раньше не подумал, что надо непременно познакомить Эвана с Красавицей и Чудовищем?
Не то чтобы познакомить – Билл и Флер были здесь на Хэллоуин, Смита всем представили, кто его не знал, да только обратил ли он внимание, запомнил ли? Что за ерунда, конечно запомнил, он прекрасно знал и Билла, и его жену, и что случилось с Биллом…
А может, и не знал. Ведь он тогда весь год безвылазно в Хогвартсе просидел и мог не вникать в проблемы семьи Уизли.
В общем, их нужно позвать непременно.
— Бон свар, Флер! Вы не были у нас целую вечность.
Флер обворожительно улыбнулась.
— Есть повод зайти?
— Чудеснейший миндальный торт и распродажа у «Твилфит и Тэттинг», Андромеда притащила целый пакет чего‑то восхитительно разноцветного и до сих пор не разобрала. Звучит достаточно соблазнительно?
— Более чем. Билл!
Физиономия Билла замаячила над ее плечом. Он неуверенно улыбнулся:
— Может, вы к нам? И торт прихватите…
— Нет, Билл. У нас. Четверть часа.
Рем загасил зеленый огонь и полез в комод за красивой скатертью. У Андромеды получалось увеличить стол, накрыть его скатертью и сервировать к чаю одним заклинанием «Гости!», но он не стал связываться с палочкой за день до полнолуния.
Эван возился с заварником, и даже по его спине было заметно, как он хочет прокомментировать разговор.
— Ну чего? – усмехнулся Рем.
— Билл, я смотрю, не пылал желанием в гости наведаться.
— Ну что поделать? Я, чай, не мальчик, по чужим домам бегать. Потерпит. А я смотрю, ты поднаторел в повадках оборотней.
— Поработай с мое… То есть я хотел сказать, что пара авральных дежурств в полнолуние очень способствуют.
— Понятно. Ты, значит, в курсе, что с Биллом случилось. Из «Новейшей истории» Криви?
— Точно. А еще читал сенсационную статью Риты Скитер и ее опровержение. Я знаю, что Билл не заразился, но досталось ему…
«Потому и пригласил», – усмехнулся Рем, но молча, разумеется. Вслух он попросил Эвана помочь со стульями для гостей – лишние стулья прятались под журнальным столиком, уменьшенные до кукольных размеров.
Он как раз успел черкнуть записку Доре: поторопитесь, мол, у нас Эван и еще Билла и Флер к чаю пригласил, закинул записку в камин с адресом «Кафе Фортескью», и камин полыхнул зеленым пламенем на прием.
— Уже можно? – пропела Флер. – Мы готовы.
Флер, казалось, заполнила собой всю гостиную. Она восторженно заахала, что профессор Смит так замечательно оказался здесь в гостях, а то на Хэллоуин и не поговорили толком, а она слышала о нем так много и такого удивительного, что если хотя бы половина всего этого – правда, то профессор Смит – просто потрясающий человек. Можно просто Эван, да?
Эван, похоже, совершенно потерялся. Он, наверное, замолчал бы, уткнувшись в чашку, но молчать рядом с Флер было попросту невозможно – даже если знаешь, что это чары вейлы и ничего личного. После ее очаровательно–прямолинейного «А правда, Эван, что вы получили эти шрамы, спасая жизнь Шарлю?» – Эван сдался.
— Норберта – темпераментная дама. В свое оправдание скажу, что идея принадлежала Чарли. Я не уверен, что эту историю прилично рассказывать в вашем обществе…
Флер обеими руками поправила безупречную прическу.
— Теперь вы просто обязаны, Эван. Правда ведь, mon amour? – и мимолетно прижалась щекой к плечу мужа.
Флер то и дело тискала, трогала и целовала мужа. На восьмом году брака эта парочка все еще вела себя как молодожены, и Рем думал, что отчасти знает почему. Если б это была его жена, если бы на нее так смотрели, если бы она не показывала поминутно, что принадлежит ему и только ему… Впрочем, безо всяких «если» Доре его ревности хватало. Билл, конечно, не оборотень, но следы от нападения Сивого остались не только на его теле.
Эван как раз успел закончить свой рассказ к приходу Андромеды с Дорой и Тедди. Дора шумно обрадовалась гостям, Тедди спровадили в гостиную «Ракушки», где Вики прилежно играла перед камином в зоне видимости родителей. Андромеда захлопотала над столом, добавляя чашек и угощения, и среди этой веселой суеты Рем пробрался к Флер и легонько пожал ей руку.
— Ты совершенно очаровала Эвана.
— О, он замечательный! – отозвалась умница Флер. – Это все так романтично… Les hommes des dragons…
Эван заваривал свежий чай и очень старательно не прислушивался.
– Les cicatrices… – как же там… – enrichent un homme?
Ну, доска малеванная, если ты соврал, и он не знает французского…
Флер улыбнулась и подняла изящный пальчик:
– Morsure de la flamme! Укусы пламени! И да, они украшают.
Эван звякнул носиком о край чашки и едва не пролил чай мимо.
Разговор не клеился. Снейп охотно предавался воспоминаниям, расспрашивал Драко о новой жизни, понимающе кивал на рассказ о Луне – ну да, теперь все знают, что профессор и сам сох по грязнокровке, с кем и говорить о мезальянсе, – но менял тему, стоило помянуть книги, знания и завещания.
— Мало кто мог сравниться с вами в знаниях, профессор, – начал он в третий раз. – Неужели вы прочли все эти книги?
— Вы считаете, я собирал их для красоты? – Снейп усмехнулся, скрестил руки на груди и стал чем‑то похож на Локхарта. Ну да, такой же дутый «аристократ»…
— Восхищаюсь, профессор.
Драко прошелся вдоль полок. Где же этот проклятый сборник…
— Наверное, сам Лорд не знал столько языков. Латынь, французский, немецкий… – он припомнил Каркарова: – Болгарский… Греческий…
Вот она! Он сверился с блокнотом, путаясь в греческом алфавите. «Περι της Άδου βασιλείας». Написано чернилами от руки – знакомым снейповским почерком. Неприметный серый корешок – чуть ли не картонный. Ну конечно, репринт, не оригинал…
— Что‑то ищете, мистер Малфой?
— Искал, – а если пойти ва–банк? – Вот эту книгу, профессор. Можно попросить ее у вас… на время?
Он вернет ее, это не проблема. Когда найдет и перепишет нужное. Скажите только, как открыть полки, профессор…
Снейп отвернулся, долго смотрел в окно. На картине светало, и – Драко глянул на часы – скоро начнет светать и за окном музея.
— Профессор?
— Так значит, вы пришли за моими книгами, – мрачно проговорил Снейп. – Библиотека вашего отца, я слышал, изрядно поредела. Хотите пополнить ее за счет моей? Я чуть было вам не поверил, мистер Малфой.
Не помяни Снейп отца, Драко, может быть, пошел бы на попятный. Но отец, разоренный дом, обвинение в воровстве…
— Да, тролль вас дери! – рявкнул он. – Потому что мне нужна эта книга! А вы, если вы запамятовали, давно мертвы! И я хочу взять то, на что имею право! По праву и обычаю наследования, чтоб ему!..
Забыв о барьере, он хватил кулаком по ближайшей полке – и затряс ушибленной кистью. Опомнился, замер, протянул руку снова – барьер спружинил, не пуская.
— По праву и обычаю наследования, – выговорил он – и ухватил серый корешок.
Мерлин, как все просто. Он же наследник… Как там звучало завещание? Дом и все, что в нем. Школа свое забрала – до чего руки дотянулись. А до чего не дотянулись – не его вина. Ты идиот, Поттер, ты не заявил дому права наследования…
Драко жадно обвел взглядом полки. Отец не раз сетовал, что Снейп сидит на сокровищах, как собака на сене. Перенести в Мэнор, разобрать, продать безопасное… Даже если только безопасное – можно будет восстановить дом… и купить Лавгуду его вожделенную «Матрону» взамен старого печатного станка…
Он одернул себя. Потом. Сам – или оформить дарственную на Луну, она поймет… Разберемся. Сейчас главное – Обмен.
Книга жгла руки. Он заставил себя разжать пальцы и уложить ее в сумку.
Когда Андромеда вот так морщила нос, она становилась похожа на младшую сестру. А сейчас она морщилась – почти незаметно и вряд ли осознанно – из‑за Флер. Флер сияла, щебетала и очень любила мужа. Пожалуй, могло бы раздражать, будь оно только игрой. Флер, конечно, слегка рисовалась – знала семейное прозвище и упоенно его отыгрывала, но Биллу нравилось, а чувства остальных ее не особо интересовали, и именно сейчас Рем был этому рад. Потому что Эван оттаял, и хотя снова замолчал, но молчал уже хорошо, задумчиво. А инициативу в разговоре в кои веки перехватила Дора – рассказывала, как они битый час искали удобную одежку для Тедди, потому что Рем говорит, весна в этом году ранняя будет, так ничего хорошего и не нашли, и в конце концов отправились в маггловский магазин и купили там прекрасную куртку, а на обратном пути заглянули к тете Цисси, и она вшила в рукава и застежку заклинание роста – отпадная идея, правда, мам? Куртка будет расти вместе с Тедди, и тетя Цисси говорит, хватит на пару сезонов.
— Миссис Малфой вернулась к работе? – Эван ухватил в горсть шейный платок. – Как она, Андромеда?
— Справляется, – покивала Андромеда. – Если честно, Эван, она отмучилась. Последний год… или даже два… были такими тяжкими. Она сделала, что могла. Я думаю, с ней‑то будет все хорошо, но Драко…
— Драко сам не свой, – подтвердила Дора. – Ты видел его, Эван, когда он в Хогвартс приходил, и сейчас не лучше. Я говорила с Луной – ему очень плохо. Он обожал отца.
Драко Малфой… Рем помнил заносчивого третьекурсника с острым лицом и неприятным взглядом, к которому так и не удалось найти подход – его «наш домашний эльф лучше одевается» оказалось непрошибаемой стеной. Он всегда получал все, что хотел, от новой метлы до значка старосты, он, наверное, никогда ничего не терял толком – даже в Большой Битве, когда родители изворачивались и рисковали всем, лишь бы сохранить его жизнь, он рассчитывал, что притащит своему хозяину Гарри Поттера на блюдечке – и все станет как прежде. Даже в суде, наверное, думал: когда закончатся допросы и семью наконец‑то оставят в покое, все станет как прежде. Теперь уже ничего не будет как прежде…
Рем сам был не намного младше, когда судьба ударила наотмашь: Джим, Сири, Лили, Пит… Он, кажется, гибель родителей не переживал так тяжело, как ту проклятую хэллоуинскую ночь. Но пережил, выбрался, хоть и был один. Драко все же легче, у него мать, жена…
– …Погрузился в работу, видимо, пытается отвлечься, – говорила Андромеда, – но, боюсь, тут только время поможет.
— Он бы, наверное, все отдал, чтоб вернуть отца, – вздохнула Дора.
Эван резко двинул стул.
— Я… извините, я вспомнил об одном деле. Простите, мне срочно нужно в Хогвартс. Благодарю за компанию, Флер, Билл, очень рад был снова увидеть, извините…
Рем выбрался из‑за стола следом. Если Эван начинал так частить, не жалея связок, значит, волновался не на шутку.
— Что случилось? – спросил он в прихожей.
— Мне правда нужно в Хогвартс, – Эван усмехнулся, – в библиотеку. Проверить мысль.
Рем кивнул, хоть и не понял толком.
— Мыслью поделишься?
— Если все будет хорошо, то нет. А если плохо – наверное, придется. Извинись за меня еще раз.
И Смит скрылся за дверью.
– Caloreo!
Берлога выстыла. Драко скинул зимнюю мантию и поежился: все‑таки одежда была рассчитана на быструю аппарацию, а не на то, чтобы блуждать сначала по городским, а потом по лесным трущобам.
Он редко бывал здесь и ни разу один. В войну в Берлоге собирался отряд отца и порой – как тем проклятым утром – малый Орден…
Снейп знал Берлогу лучше, и казалось, что хозяин здесь он. Он разжег камин, он поставил чайник на жаровню, он спустился вниз, где – Снейп знал, Драко узнал лишь тогда – прятались дедов бункер и лаборатория, и принес пучок пахучих трав. Драко, пытаясь перехватить инициативу, отыскал в буфете какое‑то печенье. Снейп хмыкнул, сунулся к полкам, куда‑то нажал и вытащил свежие булочки, яйца и бекон. Поджарил яичницу.
— Ешь, – сказал он Драко, которому не лез кусок в горло. – Завтра тебе силы понадобятся.
— И что теперь делать? – спросил он, глядя в тарелку.
Снейп ухмыльнулся, показал кривые зубы:
— Тебе – ничего. Ты уже сделал… что смог.
Он считал его ничтожеством. Даже Снейп…
И позже, когда Драко не выдержал и закричал под «круциатусом», он увидел, как закрывает лицо руками мать и как не отрываясь смотрит Снейп. Смотрит и улыбается…
Драко передернуло, и он пришел в себя. Дом прогрелся, Драко прошел на кухню и поставил чайник. Камин – обычный, не сетевой – разжигать не стал: на пару часов заклинания хватит, а к десяти все равно в издательство.
Чайник начал закипать, засвистел тонко, как его сородич у Лавгуда. Драко выложил книгу, словарь и пергамент с перьями на массивный стол, похожий на слизеринский стол в школе. В кухне становилось уютно. Он раскрыл книгу, пробежался по выделенным названиям частей, закусил кончик пера. «Пафос – греческое слово, и неспроста!» – всплыла первая фраза статьи. Драко фыркнул и отложил пергамент.
Нехорошо… недостойно было улыбаться сейчас, когда… но подлый голос неуемного болтуна внутри подзуживал: все равно ведь умирать собрался, все равно уже все решено, так почему надо портить себе последние дни?
«Свежий» шкаф в буфете давно опустел, но в ящике нашелся кулек странных, чуть ли не маггловских карамелек. Драко сунул одну за щеку.
Он привык зажевывать работу сладким – еще со школы, когда родители заваливали его конфетами. И с конфетой за щекой, с кружкой чая, с любимым пером, щекочущим язык, страшная книга потихоньку перестала быть страшной: просто очередное домашнее задание, вот и все. Он даже начал рисовать чертиков на полях, корпя над переводом.
От работы Драко оторвала взъерошенная сова от Лавгуда: «Друг мой, намерен ли ты появиться в издательстве?». Он глянул на часы: одиннадцать! Помотал головой и встал. Книгу пока можно оставить здесь, тут безопаснее, чем дома. Еще пару раз по столько же… нет, три раза: а то тесть заподозрит неладное… Не больше недели – и перевод будет готов.
Внутри что‑то сжалось, Драко зажмурился и сцепил зубы. Помнить о главном. Помнить о цели. Род Малфоев будет возрожден.
Когда Невилл спохватился и посмотрел на часы, перевалило уже за полночь. Он охнул и чуть не опрокинул чашку.
— Пора…
Ханна прижалась сильнее.
— Не пора! Непоранепоранепора!
— Ну…
Или в самом деле остаться? Им было чем заняться еще часок другой… Эх!
Он вздохнул, чмокнул Ханну в кончик носа и решительно поднялся.
— Прости, Кот. У меня завтра уроки с утра, а мы с тобой раньше трех не угомонимся.
— Вот поймает тебя Снейп по дороге – будешь знать! – надула губы Ханна.
— И что? Баллы сдерет за шастанье после отбоя?
— И взыскание назначит. У Хагрида.
— Не хочу у Хагрида, – улыбнулся Невилл. – Хочу у профессора Эббот.
Ему тут же продемонстрировали, как он будет отрабатывать это взыскание, так что пришлось задержаться еще на четверть часа.
Из‑за этих‑то пятнадцати минут он и наткнулся на Фиренце, когда срезал по двору путь из восточного крыла в западное.
Стук копыт отдавался эхом от стен замка. Кентавр нередко прогуливался ясными ночами по круговой аллее: наблюдал за звездами, читал судьбы мира.
Невилл удивился, когда услышал звучный голос Фиренце. Он не один? Еще кто‑то полуночничает?
Смит! Луна только–только начала расти, но человека и кентавра хорошо было видно и в звездном свете. Невилл прислушался.
Говорили по–гречески. Точнее, на странной тарабарщине из английских и греческих фраз. Смит сипел, хрипел, кашлял, что‑то переспрашивал. Фиренце терпеливо и размеренно объяснял. Порой повторял по несколько раз – будто диктовал.
Невилл спрятался в тени, лихорадочно выписывая на ладони то, что удалось разобрать. М–мерлин, говорила ведь бабуля, что уважающий себя маг должен знать все мертвые языки… Или это новогреческий? Поди разбери…
Асклепиос – это, видимо, Асклепий, кто ж еще. Гепта… гепта‑что–то, Фиренце, миленький, повтори… гептаграмма… Баси… Басилей… Василиск?! Или, может, басилевс, царь? Час от часу не легче…
Странная пара, неторопливо беседуя, завернула за угол. Невилл, ругаясь вполголоса, быстро перенес заметки с руки на оборот пергамента с расписанием – и снова услышал стук копыт. Фиренце возвращался. Один.
Спросить? В конце концов, ну Фиренце‑то Смит чем мог очаровать? Что кентавру до человеческой возни?
Он вышел, поднимая руку в приветствии. Кентавр остановился. Длинная белая… грива – иначе не назовешь – поблескивала в свете звезд.
— Близнец получит искомое, – проговорил Фиренце, глядя куда‑то поверх головы Невилла. – Но не там, где ищет.
Он поднялся на дыбы – огромный, почти пугающий, – развернулся и ускакал в темноту, к озеру.
Невилл почесал подбородок. Джордж? Что у них там со Смитом, кроме курсов? Сестры Патил? Вряд ли. Или это у Смита есть брат–близнец?..
Его вжимало в постель. Казалось, даже воздух в комнате стал вязким и невероятно тяжелым.
В кругу Упивающихся смертью бояться смерти было не принято. О ней шутили, часто похабно. Ее легко несли другим. А в свою смерть, казалось, не верил никто: умирают другие, но они‑то – Избранные…
Теряя товарищей, теряя все, из чего состояла его жизнь, он отгонял правду до последнего, но она его все‑таки настигла. Серой завесой заколыхалась перед лицом, закрыла собой и Нарси, и Ормсби, и весь мир. Он не слышал голосов, не видел лиц, не видел, как они оставили его одного. Только тишина в ушах, серая пелена перед глазами, а за ней…
А за ней ждал ужас.
Потом были ночи – и слезы, которые жгли глаза, не скатываясь на подушку. И боль – он думал, что привык, но это была другая боль, от нее не помогали зелья и уколы. И тупая апатия: он бессмысленно пялился в потолок, дергаясь от малейшего шума. Он не помнил переезда – он спал. Новая палата отличалась от старой цветом стен – здесь они были обшиты светлым деревом. Потолок был такой же белый. К нему приходили – кажется, приходили, он не помнил. Это было неважно. Все было неважно, кроме того, что ждало за пеленой.
Дни остановились, заколыхались серой мутью и потухли. Время замерло, и только стук сердца в ушах, так похожий на звук шагов, неумолимо напоминал, что конец приближается.
Пэт пришла на следующий день после того, как он отказался есть. Он услышал шаги: звонкие, по паркету, потом глухие – по ковру. Она взяла его за руку – она никогда раньше не позволяла себе таких вольностей, но он не стал возражать. Было уже все равно.
— Они должны были позвать меня раньше.
Голос Пэт разрывал тишину, заставлял время проснуться и бежать быстрее. Он зажмурился.
— Мы все боимся смерти. Это нормальный человеческий страх. Мы боимся неизвестности, боимся потерять себя и исчезнуть, боимся, что с нас – там – спросят за все, заставят платить.
Неужели они боялись? Все? Даже Лорд, победивший смерть, получивший ее дар, – неужели и он?..
Отчаянно боялись, понял он вдруг. Все, и Лорд больше всех.
— Мой дед всегда говорил: мир прекрасен, значит, он добр. Я была маленькая и не понимала, а потом…
Она замолчала и сильнее сжала его руку. В глаза брызнуло солнце зимнего Хогсмида – и игрушек, и сластей у него было вдосталь, но первый выходной все равно казался чудом. Гермес взмывает в закатное небо, и его силуэт впечатывается в память: черный росчерк на золотом. Сладкий запах старых фолиантов: Биннс первый раз отправил студентов в архив. Шершавый, роскошно потертый и восхитительно выцветший переплет под пальцами. Шершавая ткань перчатки – чужая хрупкая рука в ладони. Нарси откинула фату и улыбается, а потом ее улыбка плывет и становится кривой, беззубой улыбкой сына…
— Понимаете, мир – во всем его несовершенстве… он нерационально, расточительно, несправедливо, возмутительно, восхитительно прекрасен. Если это товар, то нам вовек не расплатиться. Остается думать, что это подарок.
Голос Пэт звучал издали, приглушенно. Люк почти не слушал, он улыбался воспоминаниям.
— Дед говорил: только доброта умеет делать подарки, ничего не требуя взамен. А если этот мир не подчиняется логике справедливых сделок, если это не про «ты мне – я тебе», а про подарки и доброту, то, наверное, в нем для каждого есть надежда.
«Даже для вас». Эти слова не прозвучали, но Люк почувствовал их – кожей. Они занозой вошли и застряли где‑то в горле, мешая дышать.
Пэт убрала руку.
— Я позволила себе лишнее, мистер Малфой, простите.
Заноза начала таять, он дернулся и потянулся к ней – не надо!
Не надо. Пусть…
Он пошевелил губами. Пэт не наклонялась к нему, как Нарси, чтобы расслышать. Ей это было ни к чему.
— Ваш дед. Он умер?
Он знал ответ.
— Его убили. Давно, в восьмидесятом. Он был маггл.
Кто в ту ночь был рядом? Он не помнил, память сохранила только маски. Они гоняли палочками это смешное, громоздкое кресло. Колеса визжали, оставляя на паркете уродливые черные полосы, кресло с лязгом впечатывалось в стены. А когда им надоело, они разогнали его по коридору к лестнице. Кресло взмыло над пролетом и с грохотом рухнуло вниз.
— Он был очень старенький. Все говорили, что он скоро умрет. Я плакала, а дед говорил, что не надо бояться. Что со смертью все только начинается.
Кто‑то из девочек – Белла? Алекто? – спустился посмотреть, не осталось ли игрушек. Старик был мертв.
— Носище не хуже, чем у нашего Принца! Может, родственничек?
Люк много раз видел страх на мертвых лицах магглов. Отвращение. Ярость.
Старик улыбался.
Спятил – решили они тогда. Но старик не был сумасшедшим. Он улыбался им.
Люк открыл глаза. Пелена по–прежнему была рядом, но, кажется, застила свет чуть меньше. Он бы, может быть, чуть–чуть покушал…
— Дед был очень добрым человеком, – тихо сказала Пэт. – Считайте, что это его вам подарок.
Мир добр.
Надежда есть.
Не бойтесь.
Рем. Ох, как же неловко‑то было от этой мысли…
У Невилла до сих пор оставалось к Люпину – давно не профессору – особое отношение. Да и не только у него. И сейчас все внутри переворачивалось от мысли, что Гарри‑то, похоже, прав: снова все на это указывает.
Рем – ну чем не близнец. Брат Ромула. Да и Темный близнец, темная сторона – тоже ведь про него…
Только у самой библиотеки он вспомнил о времени. Пинс, впрочем, была на месте. Сидела за стойкой, читала.
— Что это вы за привычку взяли, господа деканы, за полночь в библиотеку шастать? – посмотрела она поверх очков. – Завтра мне в три часа ночи вас ждать?
— А… – Невилл нашелся неожиданно: – А Эван уже тут?
— Уже ушел, – вздохнула библиотекарь. – Вы по делу или посягаете на мой кофе?
— А какие книги он брал?
— Клуб взаимной слежки?
Невилл пожал плечами, постарался выглядеть беззаботнее.
— Что‑то вроде. Неофициальное посвящение в деканы. Только Флитвику не говорите, он не в игре.
Мадам Пинс встала, налила себе кофе, потом сняла очки и стала неторопливо их протирать.
— Я правильно поняла ситуацию? Вы с мисс Эббот, на правах ветеранов, посвящаете мистера… Смита в деканы? А профессор Флитвик, видимо, отказался участвовать в этом действе?
В «мистерах» и «мисс» (всегда с девичьей фамилией) у Пинс ходили все, кто учился в Хогвартсе за время ее работы в библиотеке. Флитвика она, видимо, не застала. Странно, что Смит попал в ту же категорию: заезжий преподаватель все‑таки.
— Избавьте меня от участия в ваших забавах. Возьмете что‑нибудь?
Невилл быстро кинул запрос на «Асклепия» и «гептаграмму», отловил пару справочников по чарам и пухлый лечебник, который и начал листать по дороге в спальню. Два уха, два глаза, нос, язык и кожа. Гептаграмма.
Глаза ведь тоже близнецы в каком‑то смысле. Может, Смит просто–напросто хочет восстановить глаз?
— Здравствуй, князь ты мой прекрасный.
Северус несколько раз пытался понять соль шутки, но Игорь пускался в такие длинные объяснения, что Северус в конце концов отстал, убедившись, что во фразе нет ничего обидного.
Сейчас он обрадовался знакомому обращению, как выходным после нудной недели. Игорь стоял на хогсмидской платформе, чуть поодаль шумной толпы, разъезжающейся на Рождество.
Сам Северус сообщил декану, что уезжает домой, – в соответствии с инструкцией, полученной в письме от Эйвери. Даже если бы Слизню пришло в голову написать отцу по этому поводу, Северус сомневался, что Тобиас Снейп распечатал бы письмо из ненавистной школы, да еще после того, как сын два лета не показывался дома. Последнее обстоятельство, честно говоря, раздражало. Понятно, он не нуждался в отцовской опеке, но за эти полтора года можно было хотя бы раз поинтересоваться, где Северус и жив ли он вообще? Видимо, отцу было наплевать. Тем лучше.
— Как насчет Рождества в Дурмштранге, малыш?
На «малыша» Северус обижался, но сейчас обижаться не хотелось. Чем бы ни оказались рождественские каникулы в Дурмштранге, в любом случае это веселее, чем торчать в Хогвартсе в компании десятка младшеклашек под подозрительными взглядами Старика.
Он стал называть директора Стариком вслед за Лордом, и дело было не только в конспирации – если бы какое‑то из их писем и вправду перехватили, догадаться, кого имеют в виду, было проще простого. Но это прозвище подходило ему куда больше, чем невинное имя. Это первоклашкам простительно считать милого директора чудаковатым дедушкой со смешной привычкой напевать себе под нос. Северус по опыту знал, каким цепким мог быть взгляд из‑под очков–половинок.
Хорошо, что предпраздничные напутствия давал декан, а провожали до Хогсмида и вовсе старосты. Под взглядом директора Северус, пожалуй, запаниковал бы и выдал себя, что едет не домой к отцу, а невесть куда с «нашим общим другом».
Хорошо, что общим другом оказался Игорь.
Северус улыбнулся наконец замерзшими губами.
— А как доберемся до Дурмштранга?
— Держи.
В ладонь легла длинная еловая шишка – портал.
Потом еще шли по утоптанному снегу вдоль замерзшего озера. По льду с гиканьем носились мальчишки в мохнатых мантиях, усиленный заклинанием голос напоминал, что через полчаса всем следует вернуться в замок. Приземистый, совсем не похожий на Хогвартс замок вжимался в скалы над озером, и он, и непривычная одежда, и резкие звуки чужого языка – у Северуса дыхание перехватило от осознания того, что он далеко, в другой стране, другой части магического мира, даже представить тяжело, какие связи в министерстве пустил в дело Лорд, чтобы провесить международный портал, да еще так близко от школы – и все для него.
— В Дурмштранге, как и в каждой школе, чужаков не любят, – говорил Игорь, – но у тебя прекрасные рекомендации. Кроме того, здесь знают, с каким предубеждением в Британии относятся к некоторым волшебным практикам… называют их черной магией и темными искусствами. Так что у молодого человека из приличной семьи и с хорошими знакомствами есть едва ли не единственная возможность углубить знания и отшлифовать навыки. Кстати, директор говорит по–английски. Вот сюда проходи…
За кованой дверью было чуть теплее, чем на улице. Теперь понятно, что меховая форма – не причуда.
— Идем, устрою тебя в личных покоях, потом встреча с директором. Замерз?
— Ничего, нормально, – Северус шмыгнул носом и перехватил ручку уменьшенного чемодана. – А ты какой колледж закончил?
Игорь обернулся и посмотрел, будто пытался понять, не шутит ли Северус.
— Мужской.
— У нас не раздельное обучение, – пробормотал Северус.
— Знаю. Но ты же не будешь спорить, что волшебник либо выбирает свой путь, либо умеет всего понемножку и ничего толком. Я брал пару женских курсов на последнем году обучения, даже сдал на «хорошо», но все равно не лезу в погодную магию.
Он открыл очередную дверь – и за ней наконец‑то было тепло. Согревающие заклинания по углам, удивленно определил Северус. В камине лежали остывшие угли.
— Огонь только для магии, – Игорь перехватил его удивленный взгляд. – Говорят, из Шоломонарии притащили правило, там ведь драконы были.
— Шоломонария – это что?
— Хватит мне выбалтывать секреты, – Игорь свел брови с притворной серьезностью. – Должны же у меня остаться какие‑то козыри? Узнаешь, когда придет время. Вот, этот угол к твоим услугам, располагайся. И серьезно, не зажигай камин без спросу.
Северус расположился: снял заклинания с багажа, вытащил книги и бумаги, затолкал чемодан под диван.
— Есть хочешь? У директора будет чай.
Северус кивнул, хорошо, мол. Сел, подергал полуоторванную пуговицу на форменной мантии. Игорь шагнул к шкафу.
— Пожалуй, лучше тебе переодеться в местное, чтоб твои гербовые пуговицы глаза не мозолили. Держи.
Северус застегнул красную мантию – кошмар слизеринца, но что поделать, в своей черной форме он будет слишком заметен – и решился.
— Игорь…
Он обернулся от двери.
— Чем я могу помочь? Ну то есть… Ты очень любезен и так много уже сделал для меня…
— Так, – он подошел, усадил Северуса на диван и сел рядом. – Во–первых, больше не задавай таких вопросов. Если в твоих услугах заинтересованы, тебе скажут в свое время. Не волнуйся, зря прикармливать тебя никто не будет. Во–вторых, хочешь предложить услугу – найди возможность сделать это деликатно. Лучше всего сам найди, как стать полезным. И в–третьих, ты скопировал «Огненную книгу»?
Северус кивнул и полез в чемодан за свитком пергамента.
— Я сказал, что она нужна мне для реферата по защите.
— Хорошо. Реферат написал?
— Конечно. Ссылку на книгу поставил. Следы копирующего заклинания затер.
— Молодец.
Игорь развернул пергамент, нахмурился. Провел палочкой вдоль кромки.
— Это вторая копия. А первая где?
— В сундуке в спальне. Зачарована под травник.
— Умница. Последний штрих – в следующий раз заказчику первую копию, а себе вторую. Чтобы у заказчика не возникало лишних вопросов.
Он спрятал свиток в ящик стола.
— Ну что, идем? Думаю, директор уже готов нас принять.
Директор… Северус вспомнил статью – летний перевод, еще специально обратил внимание на имя.
— Господин Тодор Крам, верно?
— Крум, князюшка. «Крам» – это «товар», – вздохнул Игорь. – А Крум не продается.
…где кабак ваш волшебный. Случайно, не воображай. Слышал, двое пацанов ругали какого‑то Снейпа, не тебя? У вас там война вроде кончилась, ты хоть живой? А впрочем, мне какое…
Почему над картотекой висела слоновья голова, Драко не знал. Спрашивал у Лавгуда, но тот только выдержал паузу в своей любимой манере, потом поморгал и заговорил о другом. Луна пожала плечами:
— Это Раджа, он всегда тут был. Но можешь написать про него, если хочешь.
Это означало: «можешь сочинить историю сам». Драко даже начал. Раскопал, например, что у слонов отличная память – потому и картотека?.. Дописать бы: у него неплохо получалось вписывать в фантастические истории о несуществующих монстрах и явлениях интересные и «настоящие» вещи. Начало получаться еще до того, как он понял: Лавгуд так и пишет, к этому его и вели три года. Впрочем, потом закрутилось, забылось, стало не до того.
Раджа взъерошил ему волосы и дунул в ухо, когда он начал рыться в облупившихся зеленых ящиках.
— Извини, друг, не до тебя, – отмахнулся Драко.
В другой раз он сунул бы ему кусочек сахара или морковки: картотека непостижимым образом радовалась мелким подаркам, но сегодня надо было быстро – пока Лавгуд на закупках – отыскать нужное.
Сорок дней – говорила книга. И почти две недели уже прошли. До четырнадцатого февраля оставалось меньше месяца – чтобы раздобыть все, чего требовал Обмен.
Он проглядел свой список, задал поисковые фразы. Ящики выдвинулись, зашуршали листками и цветными наклейками–метками. Фиолетовые – Лавгуда («А вот еще…», «Ну вы подумайте!», «Про бумагу»), синие – Луны («Интересное», «Пусечки», «Любимое», «Про друзей»), зеленые – его собственные («Материалы к статье о келпи», «Интервью 4 августа», «Не забыть!»). Были еще розовые – немного и старые. Наверное, матери Луны. Слова на розовых метках давно стерлись.
Первой попалась карточка с синей меткой. «Про друзей», ну конечно: «Я спросила про камень, Гарри промолчал». Еще бы не промолчал… Выдержки из прессы утверждали, что Поттер воскрешал камнем друзей, – чушь… Но если и искать, то, видимо, у Поттера. Ладно, сложное пока отложим.
«Простое», впрочем, тоже было – впору опустить руки. Впрочем, сдаваться он не собирался…
…На третий месяц поисков он понял, что «нет» – это вежливый ответ. Через полгода впору было бы начать биться в истерике, если бы не семья. Малфои могут плакать, могут отступать, могут кусать губы до крови – но Малфои не сдаются. Никогда. Ни за что. Это последний рубеж, который он для себя определил. Поэтому каждое утро он аппарировал на почту и покупал – по дешевке – пару вчерашних газет. Потом садился: на скамейке в парке, если было тепло, или в почтовом отделении, если шел дождь, – и начинал просматривать объявления. На скамейке лучше: там можно прикрыться газетой и вытащить сверток с бутербродами.
Нет, они вовсе не настолько бедствовали: в этой показной нищете было немало позерства, и Драко сам посмеивался над собой, но… Но дома отец, и он заметил бы газеты. А на почте можно было воспользоваться каминной связью: пятнадцать минут в час бесплатно – хватает на добрых три отказа. Драко начал с личных визитов, с бывших коллег отца, с министерства. Потом начал рассылать письма по адресам на одиннадцатой странице «Пророка». Потом перешел на двенадцатую – и бесплатный камин.
В квиддичной лиге его когда‑то высмеяли. И предложили работу подбиралы: собирать прутья на поле после тренировок, чистить бладжеры, стирать и чинить форму – если справится. Теперь он уже начал сомневаться: стоило ли хлопать дверью?
Поколебавшись, Драко обвел последнее объявление: курьер. «Дженкинс Поттери» – вот будет плевок в лицо, если туда‑то его и возьмут: разносить горшочки. «Поттери» – какая…
— Бредятина! – журнал, не долетев до мусорной корзины, шлепнулся у его ног. – Ларри, ты говорил, там весело, а там желтуха какая‑то…
Парочка ушла, не оглянувшись, Драко хотел было уничтожить журнал, когда взгляд зацепился за надпись на задней обложке. Резануло, как ножом по стеклу:
ИЩИТЕ РАБОТУ?
В издетельство «Квибблера», требуется коректор.
Требования: граммотность, трудолюбие, отсутствие аллергии на нарглов.
Отец настоял, чтобы Драко натаскали по правописанию.
— Настоящий волшебник отличается от грязнокровки тем, что не только произнесет любое заклинание, но и сумеет правильно его записать! – повторял он.
— Но дорогой… – возражала мать. Отец отмахивался:
— Меня мучили этой ерундой – так чем он лучше! Лишним не будет.
И Драко гордился – безупречной грамотностью и изящным почерком. Порой посмеиваясь над закорючками декана или смакуя в его записях на доске очередную ошибку.
Оказалось, нелишнее…
Драко перечитал объявление и задумался. Глупость или наживка? Лавгуд из Розье, вспомнил он. А из какого Дома? Конечно, для слизеринца он выглядит придурковато, но ведь и по поло… по Луне тоже не скажешь, что она из Равенкло. Издетельство, говорите? Издевательство «Квибблера»…
Каминный адрес таким и оказался – «Издетельство Квибблера». Драко долго ждал ответа. Почтмейстер на него косился: в очередь уже пристроилась какая‑то ведьма. Наконец в пламени появилась взъерошенная голова.
— Это «Квибблер», чем вы нас удивите?
Драко еще не знал, что выучит эту фразу наизусть.
— Вы специально сделали в объявлении столько ошибок? – пошел он напролом.
— Столько – это сколько? – полюбопытствовал Лавгуд.
Драко глянул на объявление и быстро подсчитал:
— Четыре опечатки, лишняя запятая и повтор. Текст прилип к левому краю – некрасиво. И вы точно имели в виду нарглов, а не нарлов?
Лавгуд оглянулся через плечо, замолчал. Пламя в камине пошло оранжевыми языками.
— А зайдите‑ка, – услышал Драко почти пропавший голос, а потом голова Лавгуда возникла почти нос к носу с ним.
Он полез за порошком и осекся.
— Я… на почте.
— Ах да, минутку.
Что‑то щелкнуло, брякнуло, почтмейстер ловко подхватил бумагу из служебного камина.
— Вам проплачен проход в один конец, мистер… э–э-э… Малфой.
Скотина. Учился в Равенкло парой лет старше, Драко помнил его по квиддичной команде. И его – он был уверен – помнили отлично.
Он шагнул в тесную и шумную комнатушку… точнее, комнатушкой помещение показалось только сначала. Это был большой подвал, заставленный шкафами, кипами бумаги, заваленный рукописями, рисунками и каким‑то невероятным барахлом: от старого чайника до чучела шимпанзе. Посередине стояла странная махина с кучей колесиков и рычагов. Она шипела, свистела, вздыхала и чавкала, время от времени вспыхивая то желтым, то синим светом.
— Осторожно, бурблы!
Драко замер с поднятой ногой.
Ксенофилий Лавгуд осторожно подцепил чайник палочкой и переставил в сторону.
— Что такое бурблы?
— Они живут в чайниках.
Драко недоверчиво посмотрел на чайник. Тот был вопиюще пуст.
— Не верьте глазам своим! – погрозил ему пальцем Лавгуд и вздохнул: – Впрочем, в этом они, кажется, не прижились.
— Может, потому что он дырявый? – фыркнул Драко. Терять было нечего. Рассчитывать на работу в этой палате для буйнопомешанных…
Лавгуд уставился на него и замолчал. Потом закрыл глаза. Потом вытащил из кармана какой‑то предмет, завернутый в промасленную бумагу, и начал неторопливо разворачивать.
— Что это? – попятился Драко.
— Мой ланч. – Лавгуд достал из свертка большой бутерброд. – Хотите половину?
Драко сглотнул.
— Спасибо, я сыт.
— Тогда пошли.
В углу подвала было выгорожено место для крошечной кухоньки.
— Присаживайтесь.
Драко осторожно сел на скрипучую табуретку. Лавгуд снова куда‑то исчез – и так же внезапно вернулся.
— Вот, посмотрим‑ка…
На стол перед Драко плюхнулся истошно визжащий колючий комок. Не понимая, чего от него хотят, Драко протянул к зверьку руку – и был немедленно укушен за палец. На пальце выступила капля крови, и он не задумываясь слизнул ее.
— Любопытно…
Лавгуд взял его за руку, внимательно осмотрел.
— Ну что ж, аллергии у вас нет.
— Это нарл, – сказал Драко. – Я же говорил.
— Это еж, – Лавгуд улыбнулся. – Нарглы на нем паразитируют, они любят колючее. Поздравляю, молодой человек, вы приняты. Кстати, а как вас зовут?
Можно налить в пиво… даже не глоток живой смерти, а простейший сон без сновидений, если добавить по унции в бутылку, он за вечер примет две, а то и три смертельных дозы. Определит маггловский медик передоз снотворного? Северус понятия не имел.
Ладно, можно просто отвернуть газ на кухне, наколдовать головной пузырь и позвонить в скорую, когда будет уже слишком поздно. А пузырь снять, когда медики будут в начале улицы, как раз успеет отравиться до тошноты и головной боли. Рискованно, так и до взрыва недалеко, тогда пострадает дом, и смысл?
Можно просто забыть в гостиной пергамент… да с той же «Огненной книгой». Хотя сначала нужно уточнить, в каком объеме маги несут ответственность за несчастные случаи с магическими предметами при совместном проживании с магглами.
Ответственность оказалась – от перелома палочки до Азкабана. Несчастный случай с магией отпадал, и Северус вернулся к маггловским бедам. Алкогольное отравление, падение с лестницы… Он прокручивал в голове сюжеты, совпадения и алиби, как автор дешевых детективов. У каждого плана были преимущества и слабые места, и по всему выходило, что проще и надежнее первой запретки ничего нет. Магглы определят смерть от естественных причин. Вопрос в том, что определят маги.
Он подошел к профессору Моуди после урока. Моуди, аврор и личный друг директора Дамблдора, восстанавливался в Хогвартсе после потери ноги – стучал уродливым протезом по школьным лестницам, пугал первоклашек и напоминал о постоянной бдительности. Толку от него, честно говоря, было много: пытаясь подготовить учеников к ужасам настоящей жизни, он рассказывал о темной магии. Не учись Северус на последнем курсе, он бы даже пожалел, что Моуди в конце года вернется в аврорат – никто из учителей защиты больше года не держался. Но может, когда ему оторвет вторую ногу, он снова придет в Хогвартс и еще одной партии учеников повезет узнать хоть немного о серьезных заклинаниях и запретках. Запретки всплывали почти на каждом занятии, и Северус решил этим воспользоваться.
— Профессор Моуди!
Аврор уткнул в него подозрительный взгляд.
— Вопросы, мистер Снейп?
— Да, по поводу непростительных заклинаний. Вы говорили, что след от непростительных долго остается за палочкой и его можно определить. Но разве не проще сразу засекать запретку и брать с поличным?
— Хорошая мысль, – ухмыльнулся Моуди. – В министерстве ее попробуй пропихни. След снимают после семнадцати лет, так что даже место не засечешь. Оставлять его – нарушение свободы взрослого волшебника.
Не поймают, понял Северус. Неужели так просто? Для верности он завел разговор при Руквуде: у него старший брат работал в министерстве и он обожал с умным видом рассуждать о тамошних делах.
— В Азкабан без суда и следствия? – фыркнул Руквуд. – Это запросто, но за запретку вряд ли. Авроры их кидают направо и налево, не отследишь.
Два слова и простое движение палочкой сверху вниз – и этот будет мертв, а Северус получит свой дом и полную свободу действий.
Эта мысль не давала ему покоя с тех пор, как Лорд случайно обронил фразу о несправедливости. Мама умерла, и этого не исправишь, зато другое исправить можно. Тупой маггл, он терпеть не мог все, что связано с магией, и маму, и Северуса. Рад небось без памяти, что Северус не показывается. Еще, наверное, надеется, что сын так и не придет и не заявит свое право на дом и наследство матери. Что ж, его ждет сюрприз.
Северус все так же ненароком поинтересовался у Руквуда, оставляют ли дом подключенным к каминной сети, если там проживают только магглы. Не оставляют, из соображений секретности и безопасности. Значит, нужно заполнить пачку бумаг на восстановление связи, стопку заявлений и объяснений чуть меньше, чем при первом подключении… ну или заплатить. Еще нужны были деньги на ремонт – Северус сомневался, что за два прошедших года в доме что‑то делалось. Крыша, трещина в южной стене, вытяжка нужна нормальная…
По всему выходило, денег в сейфе матери не хватит и на половину задуманного, даже с учетом пополнений за последний год. Лорд говорил, что каждый труд должен быть оплачен, и был щедр, но сколько их было, этих трудов: еще пару свитков из закрытой секции скопировал, еще одно зелье улучшил, в свободное время сидит над расшифровкой размытого пергамента из малфоевских запасов. Правда, времени немного, все‑таки последний курс. За этими заботами, делами и сценариями убийства он даже забывал о Лили, иногда спохватывался со стыдом и замиранием сердца – два дня не видел и не вспомнил ни разу! Тогда он прятался в дальнем подземелье или за теплицами, доставал палочку, вспоминал зеленую листву и рыжие пряди, и – expecto patronum! – зачарованная принцесса–лань подходила и тыкала в ладонь изящной мордочкой. Он должен был все снести, победить, вернуться и сложить все сокровища мира к ее ногам. Такого – сильного и могущественного – она полюбит. Пока же Лили назло ему встречалась с ненавистным Поттером.
Весной пергамент поддался. Северус просидел над ним все пасхальные каникулы и в первый день учебы получил выписку из Гринготтса – гонорар. Как раз на половину взятки за камин.
Он ломал голову до середины мая, между подготовкой к ТРИТОНам и рефератами для младшего Руквуда (брат обещал скостить). В конце концов просто отправил сову с короткой запиской: «Нужен совет». В конверт вложил листок двустороннего пергамента. Прошла неделя напряженного ожидания, прежде чем на пергаменте появилась витиеватая строка: «Чем могу помочь, князюшка?».
Северус немедля отпросился с чар и спрятался за гобеленом, не доходя больничного крыла. Разговаривать не с глазу на глаз иногда было очень удобно – мучительной неловкости не заметно.
«Нужны деньги. У кого просить?»
«У Долохова».
«Много нужно».
«Я понял. У Долохова. Князюшка, ты хочешь задолжать Малфою? Не советую. Долохов деньгами не хвалится, но поверь, кубышка имеется».
«Как отдам?»
Пергамент долго пустовал. Северус закусил губу.
«Спасибо за совет. Думаю…»
Он не успел дописать.
«Скажешь ему, что мы в расчете за Прагу. И требуй сколько нужно. Со мной сочтешься».
«Спасибо!»
«Все?»
«Все».
«Тогда убирай руки, я бросаю в камин».
Через несколько секунд пергамент вспыхнул.
Две полновесных тысячи галеонов появились в сейфе через два дня после разговора с Долоховым. Оставалось последнее дело.
Северус брался за письмо раз десять, черкал многословные смешные послания, наконец решился, просто написал поперек листа «Что нужно для обряда?», зачаровал пергамент и накатал поверх длинное и бессмысленное письмо Мульциберу. Ответ от него пришел на четвертушке листа, и Северус заливал пергамент проявилкой с замиранием сердца – неужели ничего?
Знакомые твердые буквы в центре. Одно слово. «Зеркало».
Он купил зеркало в магазине у заправки, в углу с галантерейной мелочевкой. Девица за прилавком отсчитала сдачу и вдруг улыбнулась:
— Тобиас!
Он едва не выронил покупку.
— А я тебя не узнала сразу, – продолжала девица. – Думаю, что за парень с Винсом.
Он ее вспомнил – жили по соседству, мать иногда ходила туда в гости. Винс – это Мульцибер, который подмигнул девице как знакомой и теперь перебирал журналы в непрозрачной упаковке. Интересные новости. Северус растянул губы в приветственной улыбке.
— Привет… – как же ее? Неважно. – А ты знаешь Винса?
— Захаживает время от времени, – пожала плечами девица. – Твой старик говорил, что ты уехал к тетке Рейчел. Надумал вернуться?
Еще интереснее. К тетке он уехал, вот как. И Мульцибер сюда захаживает. Уже запихнул журнал в карман и платить не собирается, а у девицы взгляд с поволокой и улыбка до ушей. Интересно, она замечает, что у нее в кассе недостача как раз во время визитов дружка Винса?
Ладно, это все неважно на самом деле. Важно сейчас вернуться домой и сделать то, что должен. Спокойно и взвешенно выполнить первое непростительное. Разбить зеркало рядом с телом. И если он сделал все правильно, если его намерения были ясны, а желание достаточно сильно, то отражение его разобьется вместе с зеркалом. И тогда останется лишь взять любой осколок и приложить его к хранилищу.
Что будет его хранилищем, он решил сразу. Часы, самый дорогой подарок, самая ценная вещь.
Северус взялся за запястье, чтобы ощутить ровное тиканье и успокоиться. Сердце билось как бешеное, вся спина вымокла, девица со своим дурацким разговором не шла из головы. Мульцибер спокойно топал рядом, даже не комментировал дыру, в которой жил Принц, и на том спасибо. Свернул возле причала, не спрашивая дорогу. А вот это зря, Винс, это уже промах, не должен был ты ходить здесь раньше. Заправка еще куда ни шло, но в Спиннерс–энд тебе делать нечего.
Мульцибер сам вызвался проводить его от банка, где Северус обменял увесистый мешочек с галеонами на пачку фунтов. Проще всего было аппарировать прямо на крыльцо, но пришлось сделать круг в магазин. Северус не стал покупать зеркало на Диагон–аллее: ему все казалось, что продавец поймет зачем.
Отец был дома – радио орало на пол–улицы, и Северус с удовольствием сделал то, что давно хотел: смахнул его палочкой. Пластмассовая коробка грохнулась с подоконника и разлетелась вдребезги. Северус распахнул дверь.
Он был готов к чему угодно – к проклятиям, ругательствам, даже драке. Только не к растерянной улыбке.
— Тоб? – пробормотал отец неуверенно. – Ты вернулся? А что не предупредил? Как Рейчел?
Северус выхватил палочку.
– Finite incantatem!
Отец нахмурился, перевел взгляд на Мульцибера, снова на Северуса.
— Немедленно убери эту дрянь, – он ткнул в палочку, – ты же знаешь, этого не должно быть в моем доме. Ты где был вообще? Где тебя носило? Два года, Тоб, черт возьми, ты с какими глазами явился? И кто это с тобой?
В моем доме… Северус стиснул резную рукоять до боли в пальцах. Я тебе сейчас покажу, где меня носило… Он поднял палочку, целя в грудь. Сейчас, только нужно попросить Мульцибера выйти, не при нем же…
Отец опасливо смотрел то на палочку, то Северусу за спину, на Мульцибера.
— Что ты делаешь? Спрячь эту штуку и объясни…
— Это мой дом, – проговорил Северус. – Это мамин дом. Я вернулся домой. А ты…
Во рту пересохло. Он все равно сможет, сейчас возьмет себя в руки и решится.
— Убирайся! – выкрикнул Северус. Опустил онемевшую руку. – Убирайся из моего дома. Забирай свои вещи и выматывайся.
— Что за… – начал было отец, но Мульцибер перебил его:
— Тебе сказано собирать шмотки и уматывать. Что не ясно? Imperio.
Отец ушел на второй этаж, хлопал там дверцами шкафа и чертыхался.
— Спасибо, – выдавил Северус. – За помощь.
Мульцибер хмыкнул неопределенно и аппарировал. Отец спустился, волоча за собой пыльный чемодан.
– Finite incantatem.
Он дернулся, будто от удара. Северус вытащил деньги, всю пачку, вульгарно перехваченную резинкой – гоблины особо не церемонились с маггловскими деньгами.
— Возьми. Твоя часть имущества. Половина моя по завещанию.
Отец молчал.
— Бери и проваливай по–хорошему, – процедил Северус. – Знал бы ты…
Он неловко запихнул деньги в карман куртки. Молча вышел.
Лорд возник из темного вихря посреди комнаты совершенно беззвучно. Подошел к окну, посмотрел. Северус ссутулился у стола, не знал, чего ждать – наказания? Лорд пожал плечами.
— Дело твое, мальчик мой. Руку давай.
Черная метка проступала на коже, наливалась теплом. Северус удивленно взглянул на хозяина.
— Мадам Лестранж говорила, что это больно.
— Кому надо – тому больно, – усмехнулся Лорд.
Кровь кентавров и дыхание дементора – выбирай на вкус. Дыхание – чтобы отделить от тела душу Призывающего, а кровь – чтобы притянуть в него душу Призванного. Драко долго корпел над переводом, пока не понял: кровь надо собрать у целого племени. Видимо, пока он будет резать одного, остальные будут тихо стоять в сторонке и ждать?
В этот раз помогла розовая метка.
«Ритуал Великой просьбы. Главное не спутать слова в обращении и не соврать ни словом, ни мыслью. Если повезет и доберешься до Старейшего, проси чего хочешь».
Леди Лавгуд, мое вам почтение. Интересно, какой она стала бы тещей? Луна почти не рассказывала о матери…
…Перо–корректор было старое, царапало пергамент и вечно запиналось, раздвигая буквы. Время от времени оно упрямо правило текст в устаревшую орфографию или возмущенно отказывалось признавать разговорные слова, высвечивая надпись «недопустимый жаргон». Драко злился, бормотал сквозь зубы, что проще переписать статью заново, но не разгибался. Проверка? Отлично, он ее пройдет.
Лавгуд предложил взять гранки на дом, но дома… Одним словом, Драко сел тут. Пока – Лавгуд оговорил, что пока! – за кухонным столом. А там – посмотрим.
Печатный станок вздыхал и чавкал, в залежах мусора и бумаги кто‑то шуршал, брякал и попискивал: не то мифические бурблы, не то обычные мыши. На второй час у него разболелась голова, на третий – громко заурчало в животе.
Один бутерброд с утра, а теперь… Он покосился на часы, те бешено завращали стрелками и начали отбивать полночь. Бред собачий… Или он правда так засиделся?
Сзади хихикнули. Он вздрогнул.
— Здесь есть печенье, – Луна возникла у него из‑за плеча и открыла маленький шкафчик. – И заварка. Ужин будет через полчаса, ты любишь муссаку по–мельбурнски?
Он пропустил мимо ушей австралийскую муссаку, пытаясь собраться с мыслями. Покосился на большой чайник.
— А бурблы?
Луна посмотрела на него с укоризной.
— Это же медный чайник!
Они не виделись два года – с тех зимних каникул. С того подвала. Драко успел забыть, какие огромные у нее глаза. Как у эльфа…
— Вы, наверное, привыкли к услугам эльфов, мистер Малфой? – спросил Лавгуд за ужином.
Драко пожал плечами.
— Днем вы не знали, как меня зовут.
— Ну, теперь‑то знаю. Эльфы вредны в небольших пространствах. Их присутствие пересушивает воздух и изгоняет пары лунного астрала. Это вредно как для самих эльфов, так и для людей, живущих в доме.
— Поэтому эльфом работаю я, – Луна взяла последний кусок муссаки и начала собирать тарелки. – Возьми блюдо, пожалуйста.
Он не понял сначала.
— Оно мамино, из старого фарфора, его нельзя поднимать заклинанием. Возьми, пожалуйста.
Кажется, в тот вечер он впервые в жизни мыл посуду.
— Теперь прекращаете помешивать, убираете огонь и накрываете котелок крышкой. Зелье выдержать под крышкой ровно пятнадцать минут, а затем перелить в согретый флакон, желательно керамический, можно из темного стекла. Накрываем!
Рон завернул горелку и накрыл дымящееся варево. Кажется, получилось неплохое старящее зелье, пока еще мутноватое, но Смит сказал, что как раз за четверть часа под крышкой муть осядет.
— И кстати о времени, – продолжал Смит. – Как не отвлечься и не забыть о зелье? Если речь идет о пяти минутах, то можно и над котлом постоять, но если нужно ждать полчаса? Можно ведь и передержать. Варианты?
— Сигналку поставить? – предложил Стеббинс.
— Лишняя магия, – напомнил Смит. – К насморочной настойке можете хоть сигналку, хоть стабилизатор применять, но если речь идет о чем‑то тонком, вроде зелья умиротворения или веритасерума, то лучше не рисковать. Лучший способ – таймер. Маггловский. Он работает даже в Хогвартсе, потому что механический. Кстати, Умники Уизли продают такие всего за девятнадцать сиклей…
— А членам Смит–клуба – за галеон, – вклинился Джордж.
— Я ставлю таймер на тринадцать минут, потому что две мы с вами уже проболтали. Пока можете задать вопросы. Мисс Саммерс?
— Слушайте, профессор Смит, а что все‑таки за беда с ингредиентами животного происхождения? Травников и зельников хоть завались, а приличного справочника по животным нет.
— Его практически невозможно создать, – пожал плечами Смит. – Свойства трав изучены, их легко сочетать, но и зелья из них в большинстве своем просты, а половину их используют магглы, только называют это лечебным сбором или травяным чаем. С кровью или кожей животных, особенно волшебных, можно делать сложные и мощные составы, и почти каждый рецепт – результат проб, ошибок и вдохновения. Вам нужно четко представлять, что вы хотите получить и на что можете опереться, а потом экспериментировать. Иногда связь проста, а иногда запутана. Почему в зелье памяти и веритасеруме используют перья выскакунчика, а не яйца?
— Не знаю, – смутилась Кора.
— Потому что из яиц ничего не получается. А вот почему перья работают, а яйца нет – я не знаю. Зачем в оборотном зелье шкура бумсланга?
— Чтобы сбрасывать кожу? – спросил Джордж. – Ну, в смысле, возвращать свой облик.
— Неплохая догадка, – отозвался Смит. – Думаю, что если приготовить оборотку без шкуры бумсланга, то человек изменит внешность навсегда. Но это только предположение, знаете, желающих проверить на себе как‑то не нашлось. И наоборот, исходя из свойств животного, можно предполагать действие какой‑то его части в составе зелья. Флоббер–черви, например, что делают?
— Ничего, – фыркнул Рон.
— Верно. Вот их слизь и добавляют в зелье для стабилизации и сгущения. А докси?
Смит–клуб захихикал в полном составе: видать, тоже вспомнили, как дружно бойкотировали уроки Амбридж с помощью Забастовочных Завтраков.
— Мы делали из яиц докси безобидную отраву, – Джордж объяснил Смиту причину общего веселья. – Чтоб уроки прогуливать, понимаете? Съел конфетку – лихорадка, съел вторую – порядок.
— Учту, – ухмыльнулся Смит.
— А голос сирены?
Это спросил Гарри, и был он странно напряжен, будто имел в виду что‑то на самом деле серьезное и важное.
— Голос сирены? – переспросила Мораг. – Это как?
Смит нахмурился.
— Вообще‑то в зельях редко используются ингредиенты от волшебных существ, слишком мощная и часто неуправляемая магия. Я бы не советовал вам связываться…
— Я не собираюсь связываться, мне просто любопытно, – перебил его Гарри. – Я видел в аврорском справочнике упоминание, что голос сирены используют для приготовления Голоса Владыки, вы не расскажете, что это, профессор Смит? Или вы не слышали о таком?
Мерлиновы панталоны, что все‑таки происходит между этими двумя? Гарри явно намекал на что‑то – неужели Смит где‑то засветился в аврорате? То‑то Гарри в заповеднике о нем расспрашивал всех встречных. Плохо, если что‑то серьезное…
— Слышал, отчего же. Голос Владыки – сложное в изготовлении и запрещенное к применению зелье, – заговорил Смит. – Его еще называют жидким империусом. Голоса греческих сирен обладают волшебным свойством, они заставляют повиноваться тех, кто их слышит. Голос Владыки дает такую же власть волшебнику.
— Заманчиво звучит.
Что за… Смит собирается готовить такую штуку?
— Позвольте заметить, мистер Поттер, что Голос Владыки – не единственный состав, включающий голос сирены. Есть еще Дар харит – или харизма, зелье, которое вызывает восхищение, преклонение и безоговорочное доверие. Но третий состав, возможно, будет пострашнее первых двух. Это Песнь смерти – и по сравнению с нею крик баньши просто легкий шум. Песнь смерти рушит стены и уносит жизни всех, кто ее услышал, – правда, губит и самого певца.
Таймер звякнул в полной тишине. Рон вздрогнул так, что едва не опрокинул котел.
— Переливаем зелье, – распорядился Смит. – Флаконы на жаровне, должны быть еще теплые. Переливайте аккуратно, чтобы не взболтать осадок. Самое забавное в голосе сирены, мистер Поттер, что он входит в состав четвертого, безобидного и законного зелья – лечебного. Лечение немоты и восстановление голоса после любой травмы.
Рон выдохнул и взял флакон. Он очень хотел верить, что все именно так и есть – восстановление голоса. В конце концов, Смит не всю жизнь так сипел!
Гарри вроде бы занялся своим зельем, но продолжал коситься на Смита. Потом снова заговорил.
— Достать настолько редкий и ценный ингредиент… Иметь такую возможность… такую власть? И пустить его всего лишь на лечебное зелье – разве такое возможно?
— И это спрашивает человек, который держал в руках Старшую палочку и использовал ее для «репаро»? – хмыкнул Смит.
— Зелье харизмы, – задумчиво протянула Мораг. – Это ведь получше амортенции будет, правда?
— У вас, тетки, мысли только об одном, – Стеббинс демонстративно закатил глаза. – С такой властью можно мир завоевать, а вы – амортенция.
— Хорошо, что зелье запрещено, да и голосом сирены не разжиться, верно? – хмыкнул Смит.
— А все‑таки, – не унималась Мораг. – Понятно, что приготовить его невозможно, но почитать о нем можно?
— Можно. Если вы читаете по–гречески, – ухмыльнулся Смит.
— А заклинание перевода?
— На волшебную книгу? Ну–ну, попробуйте. Впрочем, все равно в Великобритании нет…
Смит осекся.
— Эван? – окликнул его Джордж.
Смит тряхнул головой.
— Нет, говорю, источников в Великобритании, разве что в частных коллекциях у больших ценителей. Если у вас больше нет вопросов, то разрешите откланяться. Зелье мы приготовили, следующая встреча в четверг, с собой принесите рабочие рукавицы, до свидания.
Смит метнулся за дверь. Рон проводил его удивленным взглядом, переглянулся с братом, но Джордж тоже только плечами пожал.
Когда пришла Луна, он маялся с последним пунктом списка.
— Не знаешь, что такое истинное имя?
— Сложный ритуал, – ответила она не задумываясь. – Профессор Флитвик рассказывал на факультативе. Проводились долгие обряды, чтобы дать его – а на самом деле чтобы узнать: оно ведь есть у каждого человека.
— А если человек умер?
— Тогда все.
Луна подошла к своему столу, порылась в одном из ящичков.
— Да. Если только он не был крещен, конечно.
Крестильное имя! Мерлин, ну разумеется, чем он слушал на чарах!
— Ты мое сокровище! Ты это знаешь?
Он обнял жену – неловко, как в первый раз, как будто отец вставал между ними. Но потом Луна прильнула к нему, задышала в шею, и преграда испарилась.
— Ты смешной. Конечно знаю, ты мне уже говорил.
Он прижал ее к себе, будто Обмен был уже завтра…
…Все иллюстрации в журнале делала Луна. Она отлично рисовала – хотя, конечно, и здесь не обходилось без причуд. То она откладывала кисть и возила по холсту пальцами, то закрывала глаза и пробовала краски на вкус, но иллюстрации было то, ради чего он начал приносить «Квибблер» домой. Закупить бы бумагу получше…
Лавгуд его «повысил» – поручил рерайтинг читательских писем. Это значило – ломать глаза над чужими безграмотными каракулями, а потом пытаться собрать их в связный текст.
— Луна, а если присочинить? – зевнул он. – Ну, приврать немного? Это же скучно, про кружева, кружегрызов, это сто раз было и все равно вранье. Ну напишем хоть, что они грызут ткань под брабантское кружево, а под валансьенское не могут…
— Не ври, пожалуйста, – отозвалась Луна из‑за мольберта. – Врать нехорошо.
Он подошел, заглянул через плечо.
— Это кто?
— Кружегрызы.
— А это?
— И это. Но так они не выглядят, я ошиблась.
— То есть ты сама сочиняешь, как они выглядят?
— Людям же интересно знать, как выглядят кружегрызы, – вздохнула Луна, будто устала объяснять очевидные вещи.
— Которых не существует, – парировал Драко. – Кружева плетут из ниток, а не выгрызают гусеницы.
— А ты видел настоящие брабантские кружева?
Дома он перерыл сундуки и книги и расспросил мать.
— Не интересовалась, милый, – пожала она плечами. – По–моему, настоящие брабантские кружева делали в Брюсселе.
— Вот! – вывалил он на стол ворох фотографий, вернувшись из Бельгии. – Вот это настоящие брабантские кружева, вот так их плетут, на коклюшках. Никаких кружегрызов.
— Как интересно! Это обязательно надо вставить в статью… – Луна отошла от мольберта. – Посмотри, похоже?
Стеклянный червячок путался в паутинке тончайшего, совсем не похожего на грубоватое брабантское, кружева. Извивался, огибая пальцы кружевницы в платье, как на хогвартских портретах.
— Ты… – дежурный комплимент почему‑то застрял в горле, – красиво рисуешь.
— Хочешь, я нарисую тебя? Ты красивый.
Той ночью, уже засыпая, он вспомнил. Она его так и не нарисовала. От него портрета тоже не останется.
И не надо. Наверное.
Нарциссе всю жизнь не хватало собеседника. В школе она из серых мышей быстро скакнула в задаваки, Белла с ней откровенно скучала, Люк благосклонно выслушивал ее «щебет», но это было не то, как и салонная болтовня ни о чем. Наверное, поговорить можно было бы с Энди, но… не сложилось.
И вот теперь ей преподнесли совершенно неожиданный и приятный подарок. Пусть запоздав на двадцать лет, но Нарцисса нашла благодарного слушателя. Она увлеченно рассказывала невестке о первых шагах, распашонках, кроватках, капризах и забавных словечках – Мерлин, кажется, совсем ведь недавно и вместе с тем как давно… Они рассматривали фотографии, обсуждали (Нарцисса говорила и рисовала, а Луна улыбалась, смотря куда‑то внутрь себя) модели «беременных» мантий, искали в кладовке старые обереги для детской. «Как можно быть такой клушей!» – наморщила бы нос Белла, будь она жива. Нарциссе было все равно, как она выглядит со стороны. Ее снова, как много лет назад, накрыла волна простого… Это сложно было назвать счастьем. Просто в жизнь, которую долго драли и царапали сомнения, пришел простой и уютный смысл – собрал ее по частям и склеил. Важные, по–настоящему важные вещи заняли свои места: беречь девочку, растить внука, хранить огонь, который снова затеплился в почти остывшем очаге, – и да, надо бы наконец поближе познакомиться с Лавгудом. В конце концов, он ведь не только сват, он ведь, кажется, еще и дальняя родня…
И поэтому вопрос Драко однажды утром не показался ей странным.
Они мало виделись последнее время: он пропадал на работе с раннего утра до самой ночи. Луна пожимала плечами: в издательстве не было авралов, – но Нарцисса вспоминала себя. Когда Люка первый раз положили в больницу, она несколько суток подряд ночевала в ателье. Утонуть в работе. Драко нашел свой способ выкарабкаться из горя – и это, в конце концов, было лучше апатии или вина. Она не стала волноваться и спокойно кивнула сыну, когда они все‑таки встретились за завтраком.
— Мама… – Драко помялся. – А ты не помнишь крестильного имени отца?
— Не помню, милый, – рассеянно ответила она, думая о своем.
Драко ушел, а она – задним умом – конечно же, вспомнила. Айзек. Разумеется, ведь свекор был Абрахам. Драко не крестили: Лорд был против «маггловских ритуалов» – и никто не осмеливался сказать, что ритуалы не только маггловские…
А вот мальчика – если, конечно, родится мальчик, – нужно будет окрестить Джейкобом.
В «Кабаньей голове», к счастью, было людно. Дождь, холодный и противный, несмотря на июнь, загнал под крышу толпу воскресных гуляк.
— Дождь – это хорошая примета, князюшка, – Игорь палочкой высушил мантии.
— Это ты придумал, чтоб меня успокоить.
— Вовсе нет. Дождь в дорогу или в начало хорошего дела – всегда к успеху. Так что давай, выше нос. Вот увидишь, Старик проглотит наживку и не подавится. Думаешь, он тебя забыл? Да он спит и видит, как бы тебя на свою сторону переманить. Ты только начни, что, мол, по глупости к Темному лорду сунулся…
— К Тому–кого–нельзя–называть, – поправил Северус. – Они дергаются, когда Лорда называют Лордом.
— Да, мелочи решают, это ты молодец, впрочем, Лорд знал, кого послать. Итак, сунулся по глупости, деньгами поманили, осиротел, один остался, на Мульцибера, кстати, вали…
Врать правду просто. Можно даже пустить Старика в голову, не крыться особо, показать, как плохо было, когда мама умерла, а рядом – никого, как Мульцибер и Малфой помогли, как Игорь… стоп, этого не показывать, помогли, да, устроили на работу, ссудили деньгами, чтоб дом отремонтировать… стоп, про отца на всякий случай не надо. Да и что я там делал, в Ордене, профессор Дамблдор? Зелья в «Тайне» тайком готовил, пару рукописей с греческого перевел, да к вам курьером посылали – вот и вся служба, клянусь! Да, именно профессор, Старику это понравится, нерадивый ученик ошибся и кается, назначьте мне наказание, поглядите укоризненно из‑под очков и простите. И возьмите в Хогвартс защиту вести, у вас как раз вакансия.
— У меня не вышло, – сказал Лорд. – Старик прекрасно понимал, что, стоит мне начать работу в Хогвартсе, через месяц школа будет принадлежать мне до последнего эльфа. Но тебя он недооценивает, мой мальчик. Поэтому ты сможешь его обмануть. Иди и принеси мне это назначение. Мне нужен свой человек в школе.
Старик согласился встретиться, хоть и неохотно. Три часа пополудни, «Кабанья голова». Северус пришел к двум и не прогадал: Старик вскоре появился, кивнул бармену и поднялся по узенькой лестнице на второй этаж, где, кажется, можно было снять дешевый и грязный номер. Еще одна встреча?
Он взобрался по лестнице так, что она даже не скрипнула, – излишняя предосторожность, в баре галдели, как на Диагон–аллее в дни распродаж. Второй этаж, темный коридор, высокий визгливый голос за второй дверью. Есть!
Северус неслышно подобрался к двери, прильнул к замочной скважине – махонькая, ничего не разглядишь! Прижался ухом.
– …честно говоря, не вижу перспектив для этого предмета в Хогвартсе, – так, это уже Старик. – Вы же сами говорите, Сибилла, что ясновидение – дар, он либо есть, либо нет.
— Ясновидение – дар, – перебил его визгливый голос, – но каждый волшебник может приоткрыть темную завесу, скрывающую будущее! С помощью чайных листьев, Таро, снов, линий на ладони можно на мгновение заглянуть в будущее, увидеть туманные образы…
Голос терял уверенность. Старик шумно вздохнул.
— Убедите меня, Сибилла.
Пол заскрипел под нервными шагами.
— Извольте, дайте руку. Я вижу темные тучи, сгустившиеся над вашим будущим, я вижу опасность…
Старик зевнул.
— Я вижу…
Сибилла пискнула, словно ее ухватили за горло.
— Сибилла?
Северусу показалось, будто могильный холод обдал его ухо из замочной скважины. Сдавленный хриплый голос пробивался откуда‑то издалека, низкий, грубый, чужой, от него сердце забывало стучать.
— Грядет тот, кто победит Темного лорда… Ребенок, рожденный на исходе седьмого месяца…
Цепкие пальцы ухватили Северуса за шиворот, и он едва не заорал.
— Подслушиваем? – холодно осведомился бармен. Знакомый остро–синий взгляд пришпилил к месту. Дубина ты полукровная, Северус. Сам ведь читал списки чистокровных семей: Ариана, 1885–1899, Аберфорт, 1883… Здравствуйте, мистер Дамблдор.
Потом его втащили в комнату. Сибилла, незнакомая тетка в огромных очках, уже пришла в себя и вертела головой, словно чокнутая птица.
— Что случилось? Директор Дамблдор?
— Этот мальчишка подслушивал под дверями, – бросил Аберфорт.
Старик поправил очки.
— Я следил за конкуренткой, – уточнил Северус. – Она ведь тоже пришла на собеседование…
— Не лучший способ добиться назначения, – Старик сверлил его пристальным взглядом. Пытался понять, сколько Северус смог услышать? Он и сам хотел бы знать. Что еще успела сказать эта напуганная курица, пока Аберфорт стучал в дверь и тащил его через порог?
— Мне очень нужна эта работа, профессор Дамблдор, – Северус попытался запустить заготовленный сценарий. – Если бы вы согласились выслушать меня…
— Я не сомневаюсь, что тебе очень нужна эта работа, Северус Снейп. Том хочет иметь свои глаза и уши в Хогвартсе, это разумно. И разумно, что он послал тебя – ни с кем другим я не стал бы и говорить. Но разговор наш окончен.
— Профессор Дамблдор, я прошу вас…
Старик отмахнулся.
— Побереги силы на объяснения за проваленное задание. Иди.
Северус больше не стал рисковать: скатился по лестнице, пока Старик не передумал и не зачистил ему память, махнул Игорю – смываемся! – и нырнул под дождь. Они аппарировали вдвоем на берег реки.
В Нью–Миллз дождя не было. Северус зашагал к дому.
— Ты объяснишь, что случилось‑то? – не отставал Игорь. – Он тебя расколол? Куда ты дернулся?
— С работой я пролетел, – беззаботно признался Северус.
Игорь нахмурился.
— Он будет недоволен. Тебе придется придумать достойное оправдание.
— У меня есть кое‑что получше оправданий, – ухмыльнулся Северус. – Поверь, куда лучше.
На исходе седьмого месяца родится потенциальный противник Темного лорда. Что ж, предупрежденный вооружен!
Девятая заповедь драконолога. Не твое – не лапай
…все мозги мне проела этими тварями – засосали они там кого‑то у них в семье, что ли. Как было тут не понять, что за туман по всей стране…
(из никогда не написанного)
Заметка ютилась в углу третьей страницы «Ежедневного пророка». «Бывший соратник Того–Кого–Нельзя–Называть получил свободу в обмен на информацию». И маленькая фотография: Игорь в драной мантии ошалело озирается на пороге министерства.
Овсянка застряла в горле горьким комком. Северус опустил газету. Старик безмятежно ел пирожок с патокой.
— Почему он был в Азкабане?
— Северус, давай потом?
— Даже если… Его должны были сдать Ковену.
— Северус…
Макгонагалл поднялась со своего кресла по правую руку директора и пошла к гриффиндорскому столу. Место слева от Северуса пустовало, как обычно. Старик вздохнул, придвинулся поближе.
— Будь он в Дурмштранге или хотя бы дома в Болгарии, кто б его тронул? Твоего знакомца взяли вместе с Роулом и Гиббоном возле дома Боунсов.
— И должны были передать Ковену, – повторил Северус. – Наше драгоценное министерство само нарушает закон.
— Помнится, ты не возражал против незаконных действий в отношении Сириуса Блэка, – отрезал Старик.
Северус стиснул фарфоровую ручку до боли в пальцах. О да, он не возражал. Он начал возражать чуть позже, когда решил, что пожизненное заключение в Азкабане – слишком мягкая кара для предателя Блэка. Почему не поцелуй дементора? Или даже лучше – почему он не сумел скрыться от авроров? Будь он на свободе… Северус бы его нашел, и тогда Азкабан показался бы этому псу курортом.
— Лучше спроси, как он выбрался, – продолжал Старик.
В обмен на информацию. Это значит – слил кого‑то, что Северус и озвучил.
— Мульцибера, Розье, Руквуда, Долохова, Трэверса и тебя.
Он все‑таки отломил эту чертову ручку. Старик взмахнул палочкой.
— Я дал показания по поводу тебя. Как видишь, тебя даже не вызывали в суд.
— Спасибо, – выдавил Северус.
За что, собственно? Толку‑то директору его сдавать… Потерять зельедела, декана проблемного Дома и преданного помощника? Прав ты был, Игорь, моя школа – моя крепость. Только вот зачем имя назвал?
Северуса ведь и в суд не таскали тогда, в прошлом году. Только однажды явилась делегация из министерства, Крауч и пара хмурых авроров, поинтересовались, знает ли Дамблдор, что его нынешний зельедел в прошлом был у Сами–Знаете–Кого на посылках. Старик даже улыбаться не стал, очень серьезно пересказал Краучу легенду о «связался по молодости, раскаялся, переметнулся еще задолго до падения».
— И с чего вы взяли, что ему можно верить? – вздохнул старший аврор, кажется, Белл.
— Он мне принес нерушимую клятву, – Дамблдор улыбнулся впервые с начала разговора.
Потом, когда посетители исчезли в камине, он обернулся к Северусу.
— Извини за клятву. Им так понятнее.
Больше его не трогали, даже после признания Игоря, получается, его и упрекнуть было не в чем, он не причинил Северусу никакого вреда, вот только во рту тухло, а в голове одна мысль: уж от кого не ожидал…
Два месяца спустя за завтраком большой усталый филин опустился на спинку его кресла и выронил на стол длинный конверт. Старик скользнул взглядом по непривычным значкам кириллицы, хмыкнул.
— Приглашение на работу от новоизбранного директора Дурмштранга?
Северус застыл с письмом в руке. Старик, видимо, довольный произведенным эффектом, отпил из кубка и добавил:
— Боюсь, Северус, тебе придется отказаться. Ты нужен здесь.
Но он ошибался, в письме не было приглашения на работу, только цветная бумажка с рекламой салона «Радость», стрижка и маникюр, каждое воскресенье – подарки для постоянных клиентов. Слова «каждое воскресенье» жирно обведены.
Северус пропустил следующее воскресенье – на всякий случай, из соображений безопасности и немного из вредности. К следующей неделе была готова легенда о срочной и необходимой поездке в Лондон.
Он аппарировал из Хогсмида на бухарестскую улочку, свернул и решительно потянул на себя дверь с табличкой «Закрыто». Дверь послушно открылась.
Ольга сидела над чашкой кофе размером с хорошую миску, печально подперев щеку рукой. Игорь маялся в кресле напротив.
— Слава Богу, kochanie, – Ольга всплеснула руками, отодвинула чашку и запахнула плотнее пушистый халат. – Если б ты не пришел, он бы сидел здесь до скончания века. Третье воскресенье он не дает мне ни выспаться, ни в Брашов съездить.
— Я не мог вырваться раньше.
Северус поклонился, поймал ручку ясной пани – в присутствии Ольги вспоминалось все, чего нахватался в малфоевской гостиной. Игорь кашлянул.
— Я вас оставлю, извините, – объявила Ольга. – Как поговорите, Томек вас проводит. Или вы останетесь? Нет? Как жаль.
Северус повесил заглушку на дверь, сел на Ольгино место. Он готовился к разговору, он старательно вспоминал все ругательства и то оглушенное состояние, когда Старик сказал – «и тебя». Он проигрывал этот разговор десятки раз за прошедшие недели – и теперь молчал. Игорь смотрел на забытую чашку, а Северус – на его висок, где в густо–черных волосах пряталась седина.
— Князюшка… – шепнул он.
«Не трудись», – хотел сказать Северус и замер. Дежавю налетело, как Хогвартс–экспресс на полной скорости.
— Тебе ведь все равно не повредило, тебя сам Старик защищал, тебя небось даже в суд не притащили.
— Зачем ты тогда?.. – поморщился Северус.
— Чтоб они видели – я раскаиваюсь! – вскинулся Игорь. – Что я порвал с прошлым, полностью, что я хочу помочь министерству. Ты понимаешь, это был мой единственный шанс! Все сдавали друг друга, добровольно или нет, ваш министр дал отмашку применять запретки, я сказал что знал, добровольно, и меня отпустили. Если бы я промолчал, через неделю или месяц сдал бы всех под «круциатусом» и вернулся в камеру. В вашу проклятую английскую тюрьму. Я даже не мог написать Круму…
Игорь вдруг наклонился, цепко ухватил Северуса за мантию, заглянул в лицо.
— Хочешь знать, где я был? – прошипел он. – Посмотри, ты же умеешь, он тебя учил! Посмотри!
Северус поймал взгляд, сосредоточился… Legilimens.
…Мокрые каменные стены, свист ветра, в зарешеченном окне – свинцово–серое море, тяжелые волны до самого горизонта, серое небо – как каменная крышка. За стеной кто‑то кричит, мерно, почти равнодушно. Холодно, стыло, страшно…
Северус отвел глаза, глубоко вдохнул теплый душистый воздух в комнате и поежился. Игорь сел обратно, спрятал руки в рукавах роскошной мантии.
— Я… рад, если смог оказаться полезным, – неловко проговорил Северус.
Что еще было говорить? Прощаю, мол? Прощать нечего. Он, Северус, предал их всех еще раньше, и если будет нужно… когда будет нужно, предаст снова.
— Я не знал, что ты был в Азкабане, – добавил он.
— Хочешь, я тебя заберу в Дурмштранг? – перебил Игорь.
Северус покачал головой.
— Не могу. Я должен быть здесь.
— Передумаешь – приезжай.
Северус поднялся: пора было возвращаться в Лондон, подтвердить легенду.
— Увидимся, – сказал он, чтобы не уходить молча, и, хотя увиделись они через тринадцать лет, он часто мысленно возвращался к этому разговору. Вернее, к тому кусочку чужой памяти. Он нырял туда, как в ледяную черную воду, и выныривал, охваченный злобной радостью. Там, в этом аду – Блэк. Там ему и место.
А Лили – в лучшем мире, с его матерью. Они его ждут вдвоем, и дождутся, но не сейчас, потому что пока он нужен здесь, он должен присмотреть за мальчиком.
А Поттера нет вовсе, он умер.
Эван вломился в кабинет, даже забыв назвать пароль и спросить разрешения. Тяжело дыша, он распахнул дверь и замер на пороге, будто наткнувшись на взгляд Минервы.
— Что‑то случилось, Эван?
— Извините, директор. Я хотел срочно спросить… и горгулья открыла мне.
— Это понятно, – вздохнула Минерва. – А спросить что хотели?
— У директора Снейпа спросить хотел.
Профессор Снейп, дремавший – в кои веки! – в своем кресле, шевельнулся, сел прямо, подпер худой рукой подбородок.
— Да, профессор Смит?
— Ты отдал Драко книгу? – выпалил Смит.
Профессор сел еще прямее, с достоинством поправил мантию на груди, стиснул губы в тонкую полоску.
— Вам не кажется, что это касается только меня и мистера Малфоя?
Смит втянул воздух сквозь зубы:
— Ах ты…
— Эван! – оборвала его Минерва.
Смит помолчал пару мгновений. Вздохнул и заговорил спокойно и решительно:
— Профессор Снейп! У меня есть к вам вопрос.
— Да, д… профессор Смит, – Снейп отозвался неохотно, но послушно.
— Драко Малфой приходил в музей на днях?
— Неделю назад. Мы говорили о смерти его отца, он просил помощи. Ему нужна была книга из моей библиотеки.
— «О царстве Аидовом»?
— Да.
— Он взял ее?
— По обычаю и праву наследования.
Мерлин и Моргана! Как Минерве в голову не пришло? Они не могли взломать защиту книжных полок, потому что это была магия наследства. Оно далось только в руки человеку, указанному в завещании. Гарри мог бы забрать из дома все, но не захотел разорять жилье Северуса Снейпа…
— Что это за книга, Эван?
— Эта книга… редкая книга, Минерва. Я ошибся в своих предположениях насчет мистера Малфоя, он не за философским камнем в Хогвартс приезжал. Он искал Обмен Хирона. Вернее, искал что‑нибудь, а нашел Обмен.
— Может, объяснишь, в чем дело?
— Сейчас объясню, – пробормотал Эван. Он почесывал обожженную щеку, глядя куда‑то сквозь Минерву. – Камень. Нужен Воскрешающий камень. Он ведь у Поттера? Куда этот debil дел камень, вы случайно не знаете?
— Случайно знаю. Эван, ты будешь рассказывать или нет?
— Где камень? Минерва, это очень важно, если он у Малфоя…
— Он не у Малфоя. Камень в Запретном лесу, где Гарри его оставил.
— Оставил? – переспросил Эван. – Он бросил камень в лесу? Выбросил Дар Смерти? Он бы еще Старшую палочку сломал…
— Воскрешающий камень в безопасности, – обиделась Минерва. – Я проверила.
— Вы нашли его? Если вы нашли, то и кто‑то другой сможет.
— Сможет найти, но не сможет взять. Я нашла его, Эван, я даже смотрела на него, но не смогла унести с собой, ни магией, ни руками. Кентавры сказали – это защита леса. Что оставлено в лесу, переходит лесу. Камень сможет взять только тот, кто оставил его там, то есть Гарри. Настоящий Гарри и добровольно, оборотка и «империус» не сработают.
— Спорим, он не знал об этом, когда выбрасывал, – фыркнул Эван. – Ладно, если так, хорошо.
— Теперь твоя очередь, – напомнила Минерва. – Что за Обмен Хирона, и что хочет Драко?
Эван перестал мерить кабинет шагами, сел в кресло напротив директорского стола и взглянул Минерве в лицо.
— Драко хочет воскресить отца.
Охотиться на дементоров ночью или в сумерках стал бы только совершенный псих. Драко ждал рассвета.
Он проснулся затемно и теперь сидел на стуле верхом, упершись подбородком в выцветшую обивку спинки, и смотрел на Луну. Она свернулась уютным калачиком под смешным лоскутным одеялом – оно так не вязалось с расшитым вензелями постельным бельем! Но одеяло из верблюжьей шерсти мать продала, и атласное стеганое тоже, только на простыни никто не позарился.
Одеяло съехало, из‑под него торчала маленькая нога. Луна посапывала и поджимала пальцы. Драко спохватился и осторожно, чтоб не разбудить, поправил одеяло.
Нежность. Любовь. Это хорошо. Дементоры любят сильные эмоции, они летят на радость и веселье, как голодные жадные чайки. Пусть летят, Драко поймает одного, а остальные не причинят ему вреда. Он – хозяин своих чувств. Он контролирует свои эмоции. Это эффективнее, чем патронус.
У Упивающихся смертью нет патронуса, потому что они не строят иллюзий и не обманываются сопливыми сказками. Упивающиеся смертью не нуждаются в заклинании, для которого надо копаться в себе и распускать нюни. Против Плаща смерти прекрасно работает «сектумсемпра», для связи есть метка, а против дементоров защита не нужна. Дементоры действуют на слабаков и нытиков, на сентиментальных дураков. Взрослый, битый жизнью маг не реагирует на дементоров, потому что внутри у него – ледяное спокойствие, равнодушие и уверенность.
Драко заплатил высокую цену за это равнодушие. Самую высокую. Все внутри него умерло вместе с отцом. Есть что‑то ироничное в том, что это ледяное спокойствие поможет ему вернуть отца. Нужно только немного приманки для жадных тварей, чтоб они рискнули высунуть нос из укрытия. Поэтому он еще минутку посмотрит на спящую жену – и пойдет. Уже светло.
Предупреждения о дементорах печатали в «Ежедневном пророке». Там Драко и вычитал, что дементоры обосновались на Дрян–аллее и упорно возвращаются туда, несмотря на аврорские чистки. Идеальная возможность: он аппарирует на Дрян–аллею незадолго до утреннего обхода авроров, дементоры как раз успеют вернуться, потом отловит одного и отберет Дыхание – он натренировал заклинание и движение палочкой до автоматизма, главное – действовать быстро и решительно. Для Дыхания приготовлен серебряный фиал: Драко трансфигурировал серебряную ложку, подарок крестного, единственную ценную вещь, которую мать не продала, единственное серебро, что осталось в доме. Он запечатает фиал заклинанием и вернется домой еще прежде, чем проснется Луна. Она даже не узнает, что он отлучался, и хорошо.
Драко проверил палочку и фиал, набросил теплую мантию и бесшумно выбрался из комнаты.
Принц тянул до последнего. Надеялся, что Лорд его достаточно ценит, чтобы оказать эту услугу. Лорд кивал понимающе, но ничего прямо не обещал – отмалчивался. Когда Нарцисса начала с ним заигрывать, он все пытался поверить, что – бывают же бзики у некоторых – заинтересовал ее. Вино с приворотом поставило точку в этих мечтах – какой смысл надеяться, что Лорд пощадит Лили, если он уже подыскивает ей замену.
Он спровадил Нарциссу в спальню, метнулся к совиной клетке, передумал и скатился вниз по узкой лестнице, натыкаясь на все углы. Встал на колени, сунул голову в камин, потом отшатнулся и долго дышал, пытаясь удержать слезы и дрожь во всем теле. Собрался, прислушался, спит ли Нарцисса, и вытащил пергамент.
То же место – сейчас.
Он приписал «Срочно», потом поставил три восклицательных знака, потом стер все. Ребячество… Долго думал, как подписаться, плюнул, приложил палочку к пергаменту и пробормотал: «Morsmordre». Под запиской проступила метка.
— Хогвартс, кабинет директора.
Он швырнул листок в камин и почувствовал, как от страха сводит живот. Оставалось надеяться, что Старик выслушает его, прежде чем убить.
На Трапраин–Ло в те дни так часто вспыхивали заклинания, что магглы писали в газетах об НЛО. Принц прижался спиной к дереву, сжимая палочку. Лорд не раз выбирал его своим глашатаем, но он никогда не был тут один. За спиной всегда стоял Розье, Мульцибер, на худой конец Роул. Дождь хлестал как бешеный, он подумал, что надо бы поставить «зонтик», но не поднял палочку. Было страшно пошевелиться – как в детстве, когда он боялся высунуть ногу из‑под одеяла, потому что крокодил под кроватью ее обязательно откусит.
– Expelliarmus!
Старик все‑таки застал Принца врасплох. Палочку вырвало из рук заклинанием, а ноги подкосились сами.
— Не убивайте меня!
Он упал на колени в грязь – и так и простоял на коленях весь этот бесконечный и мучительный разговор.
Когда Старик швырнул ему палочку, повернулся демонстративно спиной и исчез, Принц–полукровка умер. Под ледяным дождем на Трапраин–Ло остался только Северус Снейп, связанный по рукам и ногам собственным словом.
— Он спятил, – сказала Минерва и тут же поправилась: – Он сходит с ума от горя и потери.
Эван кивнул.
— Что еще нужно для обряда?
— Не знаю. Книга у Малфоя. Подозреваю, что кровь кентавра и еще что‑нибудь, такое же безумное.
— Они его убьют, – горько проговорила Минерва. – Если не убьют, значит, он погибнет, доставая следующий ингредиент. Как Нарцисса это переживет? А Луна?
Эван молчал, сцепив пальцы на коленях.
— Его нужно остановить, – снова заговорила Минерва. – Нужно сказать Нарциссе…
Если она не знает… Безумная мысль? Да, безумная. Минерва вспомнила процесс: Нарцисса обманула Волдеморта, чтоб только узнать у Гарри, что ее сын жив. И потом все брала на себя, чуть ли не призналась в том, что это она подбросила в Хогвартс проклятое ожерелье и отравленную медовуху, лишь бы снять обвинения с Драко. Она бы не обменяла сына на мужа, нет…
М–мерлин, а Эван ведь говорит что‑то, а она не слушает.
— Что?
— Я говорю, что она ничем не поможет. Она что, скажет Драко, не надо‑де, не возвращай моего мужа и твоего отца, пусть покоится с миром? Что Драко подумает о ней? Мы не имеем права заставлять ее делать этот выбор и вообще вмешивать ее туда.
Какой выбор?! – едва не взвилась Минерва. Какой выбор, Люциус умер, она попрощалась с ним и похоронила его, у нее есть ради чего жить, у нее сестра, сын, невестка, в конце концов, у нее будут внуки, это Драко мучится то ли виной, то ли страхом и не знает, что делать без отца, ухватился за мысль – вернуть, а там хоть трава не расти! Кого он вернет – в свое тело? Кем он будет Нарциссе – мужем, сыном? А Луна? Бедная девочка… Оставить их вдвоем разбираться с Люциусом в собственном теле, а самому помереть – очень хитро. Хитроумный слизеринец, м–мать его…
— Его надо остановить, – повторила Минерва.
— Только лишнего внимания не нужно, – быстро заговорил Эван. – Чтобы авроры не узнали, они с радостью в него вцепятся! Каким чудом их вообще отпустили тогда, после Большой Битвы?
— Гарри давал показания, – пояснила Минерва. – Малфои практически приняли нашу сторону в Битве. Ну, не столько нашу сторону, сколько оставили Волдеморта…
— А покушение на Дамблдора?
— Нарцисса и Драко брали вину каждый на себя, причем чуть ли не под легилименцией и веритасерумом, так что Визенгамот просто дрогнул. И еще оправдательные показания Дамблдора – твои воспоминания… воспоминания профессора Снейпа. Гарри показал тот разговор с Альбусом, когда он говорил, что не может допустить гибели Драко. Он ведь умер, можно сказать, чтоб спасти мальчика от убийства, и если бы после этой жертвы его отправили в Азкабан – получается, смерть Альбуса потеряла бы смысл…
— И если они запрут его в Азкабан сейчас, она тоже потеряет смысл, – резко добавил Эван. – Его нужно остановить тихо.
Он сорвался с кресла и снова заходил по комнате.
— Как, дери его дракон? Запереть, изолировать? На сколько – на год, два, десять? Его одержимость не пройдет со временем, блэковская кровь!
— Поговорить? – предложила Минерва.
— Думаете, он послушает?
— Не меня. А вот профессора Снейпа бы послушал.
Эван остановился. Посмотрел на портрет, на Минерву. Мотнул головой.
— Не преувеличивайте его авторитет. Не исключено, что он вообще ненавидит бывшего декана и считает его виновником многих бед своей семьи.
— Это каких же? Северус, ты спас его от убийства. И от смерти. Поговори с ним!
— Эван.
— Что?
— Эван Смит, директор. И поверьте мне – поверьте Снейпу, в конце концов, – Драко сейчас в таком состоянии, что разговоры его не удержат. Он не думает ни о матери, ни о жене, он хочет вернуть отца любой ценой, понимаете?
Его разбудило жжение в руке. Метка горела огнем, как никогда раньше, Лорд не звал их, а… что? Северус не знал. Он вскочил – уснул за столом, не раздеваясь – панически метнулся по кабинету. Что делать? Предупредить Старика и аппарировать на зов? Ждать нормального вызова?
Старик распахнул дверь, ввалился в комнату, бледный, с горящими глазами.
— Северус! Школа на тебе до моего возвращения. Совятню закрыть, связь отрезать, никого не впускать и не выпускать. Отвечаешь за детей!
И шарахнулся в темноту за дверью.
Конечно, Старик не бросил школу на него: в Хогвартсе остались Флитвик и профессор Боунс, преподаватель защиты от темных искусств, а на самом деле аврор и старый друг директора, прикрывающий спину в опасный год. Но это Северус понял позже, а тогда застыл, скованный этой ответственностью. Поправил мантию, взял палочку наизготовку и пошел по замку проверять окна, двери, переходы, защитные заклинания, блок каминной сети и совятни. Больше всего хотелось аппарировать туда, к своим – к своим? – узнать, что случилось, что происходит. Метка молчала глухо, будто не было ее вовсе. Что там, что?
Изоляция держалась всю ночь и еще целый день. Флитвик за завтраком сделал объявление: почта пока закрыта, всем родителям отправили письма, что их дети здоровы и в безопасности, директор распорядился проводить занятия в обычном режиме. Было не до уроков, никому, ни детям, ни учителям. Сбились стайкой подальше от учительского стола, вяло царапали пергамент – Северус дал задание писать сочинение о применении минералов в зельях, чтоб занять их хоть чем‑нибудь, – переговаривались полушепотом и тоскливо ждали. Говорили, что Темного лорда посадили в Азкабан, что Темный лорд захватил министерство, что началась Третья маггловская война…
К вечеру открыли границы и совятню, и на Большой зал обрушился настоящий шквал из газет, писем, кричалок… Темный лорд был побежден, упиванцы объявлены в розыск, десятки волшебников освобождены от «империуса».
Северус торопливо листал все пять спецвыпусков «Ежедневного пророка», листы рвались от резких движений, перед глазами мелькали фотографии, перекошенные лица и прыгающие заголовки: «Тот–Кого–Нельзя–Называть повержен!», «Люциус Малфой опроверг все обвинения», «Братья Лестранжи объявлены в розыск, награда за сведения…», «По–прежнему неизвестно местонахождение Фрэнка и Алисы Лонгботтомов», «Маленький мальчик остановил самого страшного мага современности», «Семья Ноттов тоже готова усыновить Мальчика–Который–Выжил»… Что?
Он все еще отказывался верить. Могли ошибиться, вон какая суматоха и неразбериха, может, она просто ранена, оглушена, заколдована…
Последний выпуск пришел за несколько минут до возвращения Дамблдора. Большой некролог Поттеров с подробностями и старой школьной фотографией был на первой полосе. Северус бессмысленно читал его в третий раз, когда сухая стариковская рука потянула газету.
¬– Я больше ничего вам не должен, сделка расторгнута, ¬– прошипел Северус.
Сейчас он уйдет, и пусть только Старик попробует его остановить. Он уйдет, найдет Лорда – или что от него осталось, как выглядит заякоренная душа? Нет, сначала узнать, где Лили, забрать тело, ему может понадобиться тело, он обещал…
В последний раз, когда Северус рискнул завести об этом разговор, Лорд был в благодушном настроении. Выслушал его, усмехнулся:
— Все‑таки пока не трахнешь – не успокоишься?
Северус закивал, потупился – тошнило от себя самого.
— Отдам, отдам, – Лорд небрежно махнул рукой. – Что мне проку от ее смерти? Не буду я ее убивать, мальчик мой, разве что случайно выйдет. Но даже если случайно – я ее вытащу. Поверь, ты даже не заметишь разницы. Разве что в лучшую сторону.
И скрипнул смешком. Северус тогда похолодел, но потом, в самые страшные минуты, он возвращался мысленно к этому разговору: ¬он все может, все можно будет исправить…
Теперь нужно было исправлять. Сначала возвращать Лорда, потом требовать от него выполнения обещания. За такую услугу он сделает все.
Вернуть – это сложно и не быстро. Что‑то нужно, кровь, плоть, кость, отца, врага, слуги, он не помнил точную последовательность, но это неважно, это можно уточнить в мульциберовской книжке, нужно узнать, где похоронен его отец, нужно действовать, делать что‑нибудь, пока еще можно исправить, вернуть Лили любой ценой.
Старик крепко встряхнул его:
— Ты слышишь меня? Я спрашиваю, Северус, ты чью кровь брать будешь, мою или ее? Нужна кровь врага, ведь так? И Лили – его злейший враг, это она его остановила, ты ведь понимаешь? Она отдала свою жизнь, чтоб его остановить, а ты что собрался делать? Кого вытаскивать?
Лили пожертвовала жизнью, чтобы спасти своего сына и уничтожить Лорда, она добровольно… чтоб исправить его, Северуса, ошибку, он сдал ее Лорду…
— Ты понимаешь, чего просишь?
Старик, кажется, тащил его куда‑то, Северус не мог сопротивляться, переставлял ноги, чтобы не упасть, а голос Старика гремел в ушах.
— Ты понимаешь, что ты получишь?
Призрак. Или ее в чужом теле. Или в ее собственном – инфери? Лили настоящая ушла, умерла, ее больше не будет совсем.
И когда осознание этого непоправимого факта навалилось, он рухнул в кресло в кабинете Старика и уткнулся лицом в колени…
¬
— Поверить Снейпу? – переспросила Минерва. – Думаю, я могу ему поверить, и Драко тоже поверит. Эван… ты не устал жить чужой жизнью?
— Это моя жизнь, Минерва, – проговорил он. – Уже шесть лет – не самых плохих, кстати.
Минерва заколебалась – говорить ли?
Кингсли Шеклболт появился в кабинете директора сразу после Рождества. От чая не отказался, но сразу серьезно сдвинул брови и начал без предисловий.
— Мне жаль, что я в праздник и с плохими новостями, но у меня есть кое–какие сведения о вашем новом зельеделе, Минерва. У него документы фальшивые.
Ну вот оно. Может, сразу выложить козырь на стол – это Северус Снейп, выжил, вернулся, не хочет огласки, да и кто бы захотел на его месте? Но, во–первых, она успела пообещать Эвану. А во–вторых, это должно быть его решение.
— Диплом Дурмштранга настоящий, – осторожно заметила она.
— Но не его. Он не Эван Смит.
— Я знаю.
Кингсли удивился, даже поразился. Ну конечно, куда ей до прозорливых и быстрых… кого, кстати? Кингсли неспроста заинтересовался Смитом, с ним советовались, и Рема можно с чистой совестью исключить, значит…
— Это вы с Гарри обнаружили, верно?
Теперь он смутился. Разумеется, коварный зельедел обвел вокруг пальца наивную старую леди, это вам не Альбус Дамблдор, впору говорить спасибо, что Шеклболт пришел один и посоветоваться, а не во главе отряда авроров спасать бедную старушку Макгонагалл.
¬– Я знаю, что Смит не тот, за кого выдает себя, – повторила она. – Но он не скрывается, Кингсли, он скрывает только свое имя, и я могу уверенно сказать, что в этом нет ничего преступного. Хогвартс в безопасности, дети в безопасности. Смит не в розыске. Я могу доверять ему и рассчитывать на его помощь, но только до тех пор, пока храню его инкогнито. Прости, большего сказать не могу.
Бедняга Кингсли. Проблема с зельеделом внезапно превратилась в вопрос доверия Минерве Макгонагалл. Минерве даже стало его жаль, но что она могла поделать? Предложить еще чаю и песочных тритончиков. Мерлинова борода, она начинала еще лучше понимать Альбуса!
— Я ручаюсь за безопасность школы и детей, – твердо сказала она. – Это ведь главное, Кингсли?
Министр молчал. Потом залпом допил остывший чай и поднялся, высокий, плечистый, внушительный. Минерва глянула снизу вверх и поправила очки.
— Я оставлю все как есть, директор Макгонагалл, при условии, что мы ставим на Смита «колпак». Только за пределами Хогвартса. Здесь он под вашим контролем, а вот если решит покинуть школу, мне хотелось бы знать, куда он пойдет и с кем встретится. Я не хочу рисковать после того кошмара, что был при Волдеморте. Если ваш Смит честный парень и ему нечего скрывать, кроме своего имени, то и «колпак» ему не повредит. Но если… то я хочу быть в курсе.
— Да, Министр, – она подхватила его официальный тон.
Она расскажет Эвану о «колпаке» и разговоре с Кингсли, когда сама разберется, что же тут происходит.
И вот теперь она задумалась – а не сказать ли? Вернуть себе имя, снять подозрения, получить свободу действий – наверное. Эван перебил ее мысли, решительно хлопнув по столу.
— Вот что. Вы когда камень проверяли, сигналку поставили?
— Конечно, – возмутилась Минерва.
— Вот и славно. Если Драко доберется до камня – мы будем знать. И можно будет действовать, говорить, вмешивать Нарциссу. В общем, я предлагаю ловить на живца.
Минерва подумала – и согласилась.
Мороз кусал за уши и кончик носа. Диагон–аллея просыпалась, скрипел снег под ногами, звенели колокольчики над дверями магазинов – издалека, будто выход был не в десятке ярдов, а в миле отсюда. Здесь же была тишина и синие тени. Драко стиснул палочку в правой руке, фиал в левой и пошел вперед, где лежал нетронутый снег. Плохо, что так холодно, он не почувствует приближения дементора издалека. Значит, нужно смотреть внимательней, особенно вон туда, в разбитые окна и перекошенные двери.
Думать о хорошем, радоваться – чтоб твари прилетели поскорее, пока еще пальцы и губы не застыли от холода. Хорошее – это отец, но думать о нем сейчас было слишком горько.
Значит, думать о Луне. Больше ничего хорошего в жизни Драко не было.
В Хогвартсе он обращал внимание на Полоумную Лавгуд только потому, что она хвостом тягалась за гриффиндорской компанией. Она устроила Поттеру то дурацкое интервью в дурацком журнале своего отца и была в министерстве с остальными – в общем‑то и все. Он даже удивился, когда на рождественских каникулах обнаружил, что Лавгуд – пленница в Мэноре. Толку от нее?
— Лорду виднее, от кого есть толк, от кого нет, – огрызнулась тетушка Белла. – От кого нет толку, так это от вашей семейки, ничего нельзя поручить!
— Белла, ты живешь в нашем доме, – резко напомнила мать. – Лорду нужен Лавгуд, а он куда послушнее, пока его дочь здесь.
— Не понимаю, зачем ему этот старый маразматик, – плачущим голосом пожаловалась тетя Белла, своим собственным словам вопреки. Драко промолчал: спорить с тетушкой выходило себе дороже.
Он присматривал за пленниками, пока был дома. Вообще‑то приносить еду и убирать в подвале входило в обязанности Петтигрю, Драко подозревал, что здесь не обошлось без вмешательства Снейпа. По слухам, неприятный толстяк чуть ли не в прислугах у него ходил. Впрочем, расспрашивать Драко не пытался: со всеми, кроме Снейпа, толстяк держался высокомерно и чуть что – срывался на визг и тыкал в лицо страшной серебряной рукой.
Когда Петтигрю не было поблизости, Драко спускался в подвал и садился у двери. А что еще оставалось? Своей комнаты у него больше не было, дом был полон чужими знакомыми и незнакомыми людьми, к Лорду таскались то из министерства, то егеря, Драко маялся чужим присутствием, топаньем, разговорами, вонью от егерских курток. Он сбегал в подвал, где было тихо и спокойно, зажигал маленький «люмос», садился у двери.
За дверью слышались голоса. Олливандер рассказывал о свойствах разных деревьев для палочек, и какое из них лучше сочетается с волшебными компонентами, и про валлийский драконий заповедник, куда он ездил за струнами, а однажды Драко услышал кусок какого‑то романа без начала и конца – явился Петтигрю и пришлось уходить с независимым видом, а на следующий день рассказывала уже Луна – о морщерогих кизляках, и как они с папой чуть не поймали одного, о лунных бабочках и мыслепутанках, пересказывала маггловские книжки о волшебниках и феях, смешные и странные. Гоблин отмалчивался, но иногда Полоумной Лавгуд удавалось и его разговорить, и тогда Драко слушал о гоблинских войнах с недостойными волшебниками и великих мастерах, обманутых недостойными волшебниками.
Ночью, когда на кушетке храпел Рабастан, а из гостиной неслись завывания тетушки Беллы, он искал взглядом лунных бабочек в замерзшем саду и доживал до утра.
Однажды в середине длинного рассказа о Мерлине и королеве Моргане Луна вдруг замолчала и окликнула его.
— Малфой!
Он вздрогнул и вжался в стену спиной, будто его могли увидеть.
— Малфой, – позвала она за самой дверью. – А можно ты сядешь с этой стороны и зажжешь нам свет?
Он дернулся уйти – но раздумал. Отпер дверь, на всякий случай бросил защитное заклинание у порога и сел.
— Спасибо, – проговорила она, таращась из сумрака – слабый свет отражался в большущих глазах. – Скучно все время сидеть в темноте.
В следующий раз она спросила, как его зовут.
— В смысле? – на всякий случай ощетинился Драко.
— Джинни Уизли звала тебя Хорьком, но вряд ли это твое имя, – безмятежно отозвалась Луна. В темноте почти неслышно засмеялся Олливандер.
— Драко, – проговорил он, помолчав.
— Хорошо, – невесть почему одобрила Луна. – А меня Луна – тоже астрономическое имя.
— Тоже?
— Это семейная традиция. Розье, как и Блэки, часто называли детей, как созведия.
Драко молчал. Он как‑то не задумывался о своем имени как созвездии. Мама это имела в виду? Если и спрашивать, то явно не сейчас. И у нее, кстати, не звездное имя. И позвольте, что значит семейная традиция? Разве Лавгуды какое‑то отношение имеют?..
— А ты причем к семейной традиции? – неловко выговорил он.
— Ты не знаешь разве? Дедуля Киф был из Розье. Он разругался с семьей из‑за убийства магглов, его выжгли с семейного гобелена. Он уехал жить подальше от столицы и взял прозвище Лавгуд. Ну а папа уже записал как фамилию.
Драко молчал. Это вот эта вот глазастая лунатичка – из Розье?
— Твой отец похож на дедулю Кифа, – вздохнула Луна. – Только он совсем не добрый.
Портрета «дедули Кифа» – Кифеуса Розье – в семейной галерее, понятно, не нашлось. Уже после, гораздо позже, когда Драко увидел наконец Ксенофилия Лавгуда, он понял, что отец и в самом деле похож на опального Кифеуса Розье, своего дядю по матери. И на своего двоюродного брата тоже.
Драко вздрогнул тогда, вздрогнул и теперь – сердце сжало будто ледяной рукой. Он хоть сейчас может аппарировать на равнину, постучать в дверь, посмотреть в лицо, так похожее на его отца, которого нет больше…
Он резко крутнулся, напрягая зрение – да! Печаль сменилась горькой радостью. Дементор! Облезлый, оголодавший дементор – то, что нужно. Драко сам шагнул навстречу серой твари и поднял палочку, выписывая сложную фигуру. Заклинание легко слетело с нее, скользнуло дементору под капюшон и вылетело назад. Внутри серебристой дымки дрожало что‑то, серое, гадкое, Драко не стал разглядывать, подставил фиал и запечатал второй частью заклинания. Дементор отползал в сторону, наверное, сдыхал, если они способны дохнуть. Вот так!
Черная тень вылезла из‑за спины. Драко едва не уронил все, что у него было в руках. Еще дементоры! Что ж, он был к этому готов. Спокойствие и ледяная уверенность, спокойствие…
Он запихал в карман фиал, стиснул палочку. Шагнул назад. Голодные твари теснили его к стене, мертвые пальцы тянулись из‑под лохмотьев к горлу и лицу, к теплому, к живому. Спокойствие…
Какое спокойствие! Он готов был орать и бежать, но страх стиснул горло, а прорваться сквозь кольцо, прикоснуться к мертвым лохмотьям, чтоб растолкать их и вырваться наружу, было еще страшнее, чем ждать и пятиться. Вот он и пятился, слыша собственное поскуливание словно со стороны, уперся спиной в холодную стену, дальше некуда было отступать, сейчас они набросятся и высосут из него жизнь по капле, чтоб на всех хватило, его даже найдут не сразу, мама бедная, она не переживет ведь, только что потеряла отца и теперь он…
Серебряная дымка накрыла его теплым одеялом. Дементоров размело в стороны, Драко бросился к дороге, к выходу – и увидел…
Громадный серебряный павлин неторопливо шел по Дрян–аллее, останавливаясь через несколько шагов и распуская хвост. Роскошные серебристые перья накрывали темные углы и руины, дементоры выскальзывали оттуда и расползались подальше, прочь от сияющего стража. Драко протянул руку и успел поймать серебряный отблеск, прежде чем прекрасная птица добралась до тупика и рассыпалась облаком искр.
— Это знак, – прошептал Драко. Рука, казалось, до сих пор ощущала теплое прикосновение павлиньего пера.
Солнце брызнуло лучом из щели между домами. Утро, аврорская зачистка Дрян–аллеи, никаких чудес. Но патронус неизвестного аврора – он мог быть чем угодно. Конем, рысью, лягушкой в конце концов. Белые павлины, гордость Малфой–мэнора… Драко не справился, как всегда, он едва не провалил все, но отец вмешался, отец помог ему, дал ему еще один шанс.
— Спасибо, папа, – прошептал он. – Я не подведу.
— Ты понимаешь, что это значит?
Игорь спрашивал, наверное, в сотый раз. С ужасом смотрел на темнеющую метку и повторял:
— Ты понимаешь?
— Спрячь, – буркнул Северус, покосившись на дверь. Снова, неровен час, занесет мальчишку или этого шизоглазого параноика – скандала не оберешься. Игорь и так подставляет его тем, что бегает в личные покои чуть ли не ежедневно, Старик при каждой встрече сверлит подозрительным взглядом поверх очков – не снюхались ли старые друзья? Напрасное беспокойство. Игоря трясет от страха с самого Рождества, он бледнеет от одного лишь намека на прежние делишки.
Нет, они все волнуются, все ходят кругами и друг на друга поглядывают – не показалось ли? Малфой прислал совершенно официальное, но полное скрытой тревоги письмо, и если отбросить всю вежливую шелуху и дежурные вопросы, все сводится к тому же: ты понимаешь, что он возвращается? И что теперь делать?
Что делать, Северус знал.
— Исчезни, – в сотый же раз посоветовал он. – Есть где спрятаться? В Дурмштранге тебя не достанут?
Игорь рассеянно кивнул, пощипывая бородку. Бежать надо было, давно уже, как только метка налилась теплом. Но бросать Турнир, когда победа возможна и близка, Виктор в фаворитах, до последнего испытания осталось всего ничего… Тем более, что план побега продуман, и укрытие есть, далекое, надежное…
Северус прервал зрительный контакт, отошел к шкафу, отпер ящичек, нащупал в глубине маленький пузатый флакончик. Аккуратно поставил его перед Игорем.
— Возьми. Как сочтешь нужным, исчезай без объяснений, Старик все поймет, если надо, я отмажу. Дети сами смогут вернуться?
— Дети?
— Ученики, – поморщился Северус. – Твои.
— Они уже не дети, – отмахнулся Игорь. – Смогут, Волков сам прекрасно справлялся, когда мы сюда добирались.
— Ну и хорошо. Тогда исчезай и держись подальше от наших, у тебя весь маршрут в голове как на карте. Флакон возьми, пригодится, если что.
Игорь вздрогнул, отвел взгляд. Тронул флакон, но взять не решился.
— Это что? Яд?
Северус фыркнул, почти не скрываясь. Кишка тонка…
— Яд‑то тебе зачем? Это felix felicis.
***
Зелье помогло. Он почти год скрывался, а когда его наконец нашли – то первым в хижину вошел сам Лорд. Белле досталось лишь мертвое тело, она сокрушалась, когда Лорда не было рядом, что он был слишком милосерден к предателю, попади он ей в руки… Тут Белла прикрывала глаза и начинала рассказывать, каждый раз новое. Северус ежился и надеялся, что если… вернее, когда… Это тоже сделает Лорд.
…у Рейчел внук женился. Эвансы съехали, не расспросить, вы хоть спелись с твоей рыженькой?..
Год прошел в полубреду. Он исполнял приказы то одного хозяина, то другого – как кукла под «империусом». Лорд косился недоуменно: что это стало с его дерзким и жадным до знаний учеником, но Снейп исправно показывал глухое беспокойство за Лили и выволок из загашника пару «мокрых» снов о Нарциссе. Лорд решил, что пена вины и предательства в его мыслях – это про Лили, и успокоился.
Отдавать сны было теперь не жалко, потому что с Нарциссой все стало неожиданно всерьез – и уже не до снов. Только это, пожалуй, и не дало ему свихнуться. Лорд пустил наконец их отношения на самотек, Люк, наоборот, начал нервно зыркать: умница, Принцесса, не проболталась благоверному, – а Нарцисса… Она стала меньше с ним разговаривать, зато смотрела иногда… как никто не смотрел. И тогда он вспоминал, кто он. И снова хотелось жить. Не долбить башкой невидимую стену день за днем в уплату долга, а жить взаправду. Это было странно, и эти взгляды он прятал на самое–самое дно зеленого пузыря с рыжими прожилками. О них не знали ни Лорд, ни Старик.
Все валилось из рук, кроме разве что окклюменции. Он наращивал своему пузырю слой за слоем, трясся над жалкой кучкой воспоминаний, как Лорд над хоркруксами. И, как хоркруксы, воспоминания удерживали его от срыва. Давали крохотный глоток воздуха каждый раз, когда он готов был плюнуть на все и сдохнуть. Целый год…
Потом – и эта жизнь кончилась. Остался только долг. Старик говорил о пользе, Старик говорил об обещаниях, Старик говорил о Деле и о том, что смерть не должна быть напрасной. Ничто не имеет права быть напрасным. Все должно приносить Пользу и служить Делу. Он приносил. И служил. Десять лет, не давая себе поблажек. Порой сам Старик подначивал: расслабься, Северус, жизнь прекрасна. Как там твой факультет нынче в квиддич? Слизерин брал кубок за кубком, не считая разве что восемьдесят пятого, когда Билл Уизли сдал дюжину СОВ, а его брат первый раз поймал снитч трижды за сезон. Снейп делал вид, что не замечает, как остальные деканы играют в поддавки по приказу – а точнее, намеку: Старик отлично умел намекать – директора.
Конечно, на него косились, наверняка шептались за спиной. Старик поначалу передавал ему самые забавные слухи: что он вампир, что он перекидывается в змею – нет, в летучую мышь, что у него огромный заброшенный замок «где‑то в горах», что по ночам он…
— Пью кровь маггловских младенцев?
— А что, в Ордене был такой ритуал? – не моргнул глазом Старик.
Слушать расхотелось, и он так и не узнал, чем же таким жутким занимается по ночам.
Кажется, старшие преподаватели его жалели. Минерва, Флитвик, Синистра, мадам Помфри – даже «бабуля Спраут». Даже Хагрид – а ведь он, не в пример многим плаксам, никогда не пил чай с фирменными коржиками. Однажды он нашел на столе книгу о преодолении горя. Флитвик – кто еще мог до такого додуматься. Книга полетела в угол, пролежала там полгода. Потом он вытащил ее, пролистал и внимательно прочел раздел о саморазрушении. Пасхальные каникулы он провел дома в глубочайшем запое – швырял в стену мамины чашки, рыдал на куче ее шмоток, вытащенных из шкафа, достал с полки альбом с фотографиями, что когда‑то дарила ему Лили, – и испепелил по одной.
За день до конца каникул в Спиннерс–энд заявился Старик и наглядно доказал, что Снейп не единственный в мире хороший зельевар: влил в него какое‑то убойное отрезвляющее и антипохмельное зелье собственного изготовления. Зелье подействовало: его полчаса выворачивало наизнанку над вонючей клоакой во дворе, а потом еще раз – от перегарной вони по всему дому. Он вспомнил отца, его передернуло, и на ватных ногах он поплелся в сортир третий раз. «Третий – волшебный!» – хмыкнул Старик и заставил его склеивать чашки, чинить мебель и наводить порядок. Фотографии восстановить не удалось.
Он нарывался. Начислял слизеринским щенкам баллы за каждый взмах палочкой, драл по семь шкур с желто–красно–синих, орал на студентов и каждый год пихал горгулье в глотку пачку заявлений о месте преподавателя защиты. Старик мог бы жечь их не читая, но он исправно улыбался на педсовете в июне и весело объявлял в августе о новом «профессоре». Это стало обыденностью, рутиной, как и перепалки с Минервой (привыкайте, Северус, мы теперь коллеги!) из‑за факультетских распрей, как визиты вежливости слизеринским родителям. Старик взял слово и не собирался его возвращать.
Десять лет рутины невыносимо медленно протащились мимо и пропали – как не было. В школу поступил Поттер–младший.
Драко снова посмотрел на часы. Только полчаса. Не два и даже не один. А казалось, он бродит тут уже целую вечность. «Стрелка» по–прежнему указывала в самую непроходимую глушь. Ругаясь вполголоса, он полез в заснеженные кусты, вздрогнул от ледяных хлопьев за шиворотом… и практически тут же покатился вниз по обрыву, стукаясь о какие‑то невидимые под снегом пеньки и камни.
Старые рефлексы ловца с опозданием, но сработали, и перед окончательным падением Драко сумел‑таки сгруппироваться. Он осторожно поднял голову, встал – и тут же провалился ногой в ледяную воду: по дну оврага, куда он упал, тек ручей.
Хромая, он выбрался на сухой берег, достал палочку, чтобы высушить сапог. «Стрелка» вспыхнула красным и завертелась на месте. Он не успел сообразить, в чем дело, когда мимо уха свистнула стрела и воткнулась в старый дуб поодаль. На краю оврага, над его головой, неподвижно стояли два кентавра. Лук одного и арбалет другого наметили одну цель.
Не делать резких движений, не кричать и не врать. Главное – не врать. Пересиливая желание сжаться в комок и затаиться, он выпрямился и развернул плечи.
— Я пришел с Великой просьбой.
Ну вот. Либо теща права, либо это очередная выдумка Лавгудов, и он получит болт в один глаз и стрелу в другой.
Кентавры опустили оружие, развернулись и исчезли с обрыва. Где‑то в отдалении хрипло взревел рог. «Когда стражи уйдут, следуй за ними, они ждать не будут», – писала миссис Лавгуд. Он ринулся вверх.
И еще вечность бешеной скачки, ветки, царапающие лицо, промокшие насквозь сапоги, ледяной воздух, раздирающий легкие. Он потерял где‑то шапку, дважды чуть не уронил палочку и трижды чуть не упустил из виду два крупа: рыжий и вороной.
Лес кончился внезапно. Кентавры перемахнули через преграду из зарослей малинника, Драко с разгону влетел в кусты по грудь. Охнул, выкарабкался – и вышел на огромную утоптанную поляну, в центре которой горел костер. Пара десятков кентавров уже были здесь, а из леса на звук рога подходили все новые.
— Стой здесь, – в грудь ему уперлось острие копья. – Жди.
Теперь они должны позвать Геронта. Драко так и не понял, кто это такой: вождь племени, шаман, старейшина? Он вообще плохо себе представлял, как выглядит старый кентавр.
Выглядел Геронт преотвратно – и пах не лучше, чем выглядел.
Кониной несло от всех кентавров, включая белобрысого Фиренце, которого Старик приволок когда‑то в школу, но Геронт был к тому же невыносимо стар и не мылся, наверное, лет сто. Над мощными, мохнатыми конскими ногами нависало волосатое человеческое пузо, из спутанной и грязной бороды и копны свалявшихся волос на голове торчал красный нос и два мерзких бельма. Геронт был слеп.
В спину ощутимо ткнули копьем – тупой стороной. Драко скрежетнул зубами, вдохнул – и медленно выдохнул, послушно шагнув вперед. Не спорить. Не упираться. Главное – не врать…
Геронт протянул руку и провел пальцами по лицу Драко. Потом наклонился. Драко задержал дыхание: у старика страшно воняло изо рта.
— Ты рад, что тебя привели сюда?
Он не был готов к этому вопросу. Рад? Какое это имеет значение…
— Да.
— Тогда почему ты не улыбаешься?
Не врать. Вежливость – это тоже вранье? А умолчание? Спиной он чувствовал два копья и несколько десятков стрел, нацеленных на него.
— Я не улыбаюсь, потому что я устал, потерял шапку, промочил ноги и исцарапал лицо, – проговорил он, судорожно соображая, достаточно ли этой правды. Геронт молчал, хрипло дыша, и Драко заговорил снова: – Еще мне страшно, что твои лю… твой народ меня убьет. Я боюсь тебя… И ты мне неприятен. Вот… поэтому на моем лице нет улыбки. Но я рад, что я здесь, потому что я хотел попасть сюда.
Он ждал возмущения за спиной, но стояла мертвая тишина. Геронт выпрямился.
— С какой просьбой ты пришел?
Вот оно… неужели этого хватит?
— Я пришел просить племя кентавров дать мне свою кровь. По несколько капель от каждого воина племени.
— Для чего тебе кровь?
— Я хочу провести Обмен Хирона… – он помедлил. – Я хочу вернуть к жизни отца.
— Ты хочешь уйти вместо него?
— Да.
— Для чего?
Спроси кентавр «почему», Драко нашел бы что сказать. Зачем?..
— Чтобы… чтобы отец вернул роду Малфоев былую славу, – выговорил он.
Геронт помолчал выжидающе, потом нахмурился.
— Это не ответ.
Молчание за спиной стало по–настоящему гробовым. Не «ложь», – понял Драко. Пока что не «ложь»…
— Прошу тебя о милости, Геронт, – быстро заговорил он. – Я много думал о причинах, но не задумывался о целях, мне непросто сразу ответить на твой вопрос…
Это было хотя бы правдой. Геронт молчал.
— Я хочу, чтобы отец вернулся, чтобы он возродил наш род… – он судорожно соображал, мысли метались в голове и, казалось, загораживали что‑то – что‑то настолько дрянное, что об этом не хотелось думать. – Я хочу, чтобы все стало как прежде, но понимаю: за это нужно платить… Я… я понимаю, что все в точности как прежде не будет, но…
Голову раскалывало от угловатой дряни, которую Геронт поднял откуда‑то из глубин своим вопросом.
— Я не могу жить, как сейчас, отец был для меня всем, я хочу, чтобы все как раньше, я хочу, чтобы он был доволен, чтобы гордился… – частил он, а редактор в голове ужасался дикой каше мыслей, которая вываливалась с языка, не успевая превратиться в нормальный текст…
— Я хочу умереть и вернуть его, чтобы не чувствовать себя… ничтожеством.
Что‑то прорвалось внутри.
— Я хочу сделать что‑то стоящее – хоть так. Хочу, чтобы он мной гордился, хочу быть достойным имени Малфоя. Хочу, чтобы он был мне благодарен, чтобы все было хорошо, чтобы не тащить этот груз больше… Я устал быть виноватым, я устал быть не таким, неправильным, я всю жизнь делал все неправильно, я всю жизнь был недостоин, я не хочу так больше. Я хочу его вернуть, чтобы все было хорошо, чтобы все было как раньше, когда я был маленький, совсем маленький, чтобы отец… чтобы…
Геронт положил руку ему на голову, снова мазнул шершавой ладонью по лицу.
— Почему ты дрожишь?
— Меня трясет… – он остановился, отдышался. – Прости меня, Геронт, я вел… веду себя недостойно. Я… я боюсь умирать, – закончил он почти шепотом.
«И я боюсь, что вы не дадите мне того, зачем я пришел», – он хотел это сказать, но не сказал. Самое жуткое, что это не было правдой. Откажись сейчас кентавры, прогони его – он бы, наверное… почувствовал облегчение.
— Ты жалеешь, что начал?
— Я… я не знаю.
— Да. Ты не знаешь.
Руки Геронта с неожиданной тяжестью опустились ему на плечи, и Драко рухнул на колени. Уставившись в истоптанный грязный снег, дрожа всем телом, он слушал слова кентавра:
— Он глуп. Но честен. Дайте ему то, что он просит.
Огромные копыта перед ним переступили, попятились – и исчезли.
Умирающего быстро перестают считать человеком. Прячут глаза, а если смотрят, то не видят, пропускают слова мимо ушей, нетерпеливо кивая: давай, мол, не отвлекайся, сзади уже подпирают… Люк чувствовал себя невидимкой.
Как мало, оказывается, надо, чтобы стать невидимым. Никакого волшебства… Вот он, третий дар Смерти. Умирающих накрывает пола ее плаща, и они становятся никому не нужны. У кого из окружающих не мертвели глаза, когда они встречались с ним взглядом? Если не считать жену и сына, пожалуй, только у Пэт, да и то…
Несмотря на весь стерильный комфорт хосписа, несмотря на ломоту в теле после переезда, несмотря на понимание – а он прекрасно понимал, ЗАЧЕМ его привезли домой, – он был рад оказаться дома.
Ему не было больно – накатывала только слабость, вдавливая в кровать и не давая дышать. Он то часами не мог заснуть – лежал и пялился в потолок, шевеля руками и ногами, чтобы убедиться, что еще жив, – то проваливался в мутную, тошнотворную дремоту. Что‑то изменилось в нем, с тех пор как целители сказали: надежды нет. Что‑то оборвалось – и вдруг старая жизнь и давние привычки стали облезать с него, как кожа со змеи. Как волосы, что каждое утро сиделка собирала с подушки. Исчезла куда‑то угрюмая плаксивость, исчез страх, исчезла какая‑то пустая заносчивость, которую он всю жизнь считал аристократизмом… Осталось только удивленное желание жить. Хоть так. Дышать, глотать, тереться щекой о подушку, следить за пятном света из окна. Думать…
Как жаль, как чертовски жаль, что столько лет ушли впустую, растратились по мелочам. Если бы знать, если бы уметь предвидеть, если бы… Он бы все отдал сейчас за день – да что там, за час нормальной жизни. За возможность обнять Нарси – Мерлин, как же ее состарили эти заботы. За разговор с Драко – и к черту династию, пусть живет со своей сумасшедшей, если ему так нравится. За бокал… за глоток бордоского кларета – густо–розового, терпкого, отдающего смородиной. Как много он изменил бы, начни жить сначала… а впрочем, все, наверное, так говорят.
Он задремал. Перед глазами закачались хрустальные шары, запахло елкой, затрещала свечка, и ему приснилось, что он здоров, что Нарси прижимается к нему и плачет и у него на губах ее соленые слезы.
— Девочка моя… – прошептал он и не проснулся.
— Вставай.
Над ним, скрестив руки, стоял рослый вороной кентавр. Его черные волосы были заплетены в замысловатые косицы, перевитые цветными ремешками, на груди висел какой‑то – не разглядеть – знак или амулет.
Вожак. Или нет… – снова проснулся в голове редактор. Вождь. М–мерлин, какой материал пропадает…
— Умеешь останавливать кровь?
Драко осторожно кивнул, нащупывая палочку.
— Тогда готовься. Чашу!
– Episkey…
– Episkey…
– Episkey…
– Episkey…
– Episkey…
– Episkey…
Геронт прижимал к пузу бронзовую чашу. К чаше вереницей подходили кентавры, проводили рукой по острому краю, ждали, пока внутрь стекут три капли, и шли дальше, к нему. Он проводил палочкой по ране, произнося кровоостанавливающее заклятье: снова, снова и снова. Воины, женщины, дети на тонких неуклюжих ногах, снова воины – и каждый смотрел на него пристально, и этому не было конца. Последним подошел рыжий юнец – один из двоих, встретивших его. Посмотрел, оскалился, хотел что‑то сказать – но оглянулся на вождя и промолчал.
— Возьмите у него сосуд, – приказал Геронт.
Драко зашарил по карманам, вынул колбу, торопливо увеличил.
— И жезл.
Рыжий молча сдавил ему правое запястье и выхватил палочку.
Опустив палочку острым концом в колбу, Геронт ловким движением опустил над ней чашу. Кровь послушно потекла по палочке в узкое горлышко.
Драко не помнил, как закупорил и убрал колбу, не помнил, как его довели до границы аппарационной зоны.
— У тебя все равно ничего не выйдет, – мрачно сказал рыжий страж, его бессменный проводник.
Драко пожал плечами. Ему‑то откуда знать…
— Ты не получишь камень. Он принадлежит лесу.
— Камень? – он первый раз поднял глаза на рыжего.
— Брошенное в лесу принадлежит лесу! – важно произнес рыжий. – А теперь – уходи!
— Постой. Поттер бросил камень в лесу? Где?..
— Уходи!
Рыжий выхватил лук, и Драко поспешно аппарировал.
В Берлоге, раздевшись и спрятав колбу, он, пошатываясь, добрел до ванной и уставился в зеркало.
Бледная, вымазанная кровью физиономия, грязные встрепанные волосы… Он опустил взгляд на руки – те тоже были все в крови: держали палочку. Хорош бы он был, если бы аппарировал домой в таком виде…
Смыв кровь, он снова взглянул в зеркало.
— На тебе лица нет, мальчик, – пропищала старая стекляшка.
И не только… Он уже сам не понимал, чего хочет и что делает, он слепо действовал по намеченному раньше плану – как марионетка под «империусом».
Камень в лесу? Поттер его бросил? Хорошо, ему покажут это место. Он уже знал кто.
Зелье памяти. Надо поднять старые конспекты…
Эван не пришел ни в субботу, ни в воскресенье. Дора сказала, что он попросил заменить его на уроках, и Рем, встревожившийся было, успокоился. Если он правильно соотнес лунные циклы и смитовский недуг, Эван все‑таки приготовил зелье.
Он появился в понедельник, тринадцатого вечером.
— Сбежал, – признался Эван с порога. – Я ненадолго и только если не помешаю.
Рем махнул рукой и вернулся к столу, заваленному открытками, золотыми сердечками и шелковыми бантиками.
— Если ты не против творческого беспорядка, то сиди сколько хочешь. Только звездочки не рассыпь, в третий раз собирать не буду.
— Постараюсь, – прохрипел Эван и закашлялся. Полез было за фляжкой, но отдернул руку. Рем кивнул сам себе.
— Как горло?
— Болит, – скривился Эван. – К счастью, ровно так, как написано в источнике.
— Долго еще?
Эван пожал плечами, потер замотанную шарфом шею.
— Еще источник предписывает молчать.
— Молчи, – согласился Рем. – Валентинки клеить будешь?
Эван молча фыркнул.
— Зря. В заповедник бы отправил, девочкам. Берте, Ромашке… Броне.
— Броня мальчик.
— Ему все равно было бы приятно, – не уступил Рем. – Виоле?
— Виоле точно не стоит. Бедняга решит, что мне от нее что‑то нужно.
— Тебе явно пора что‑то менять, – улыбнулся Рем и приклеил еще одну звездочку.
Дора заглянула в гостиную, помахала Эвану, изо всех сил стараясь не заглядывать Рему через плечо.
— Привет еще раз. Как горло, получше?
— Через день–два буду как новенький.
— Смотри уже, – великодушно разрешил Рем. – Это не тебе, это мы с Тедди ваяем валентинку для Виктории.
— У–у. А Тедди‑то где? – чуть разочарованно спросила Дора.
— Выпрашивает у бабули красивую ленточку. Приделаем ее вот сюда – и у нас будет самое красивое любовное послание во всей Англии. Конечно, не считая того, что я сделал утром, пока та, кому оно адресовано, муштровала хогвартских студентов.
Дора со счастливым смехом унеслась к матери, там, судя по звуку, опрокинула‑таки коробку с лоскутами и лентами, зато Тедди сразу нашел нужную и радостно завопил.
— До сих пор шлешь супруге валентинки, Люпин, – так романтично, – молчать у Эвана явно не получалось.
— Ага, – отозвался Рем. – И она хранит все семь. Чертовски романтично, Эван.
— Так у вас на завтра большие планы?
— У нас завтра традиционный детский сад, – улыбнулся Рем. – И ты приходи, если хочешь. Мы собираем всю малышню на вечер с ночевкой. Тедди, Вики, Джим, Фредди, может, еще Молли подкинут — в общем, много и весело. Молли ты не знаешь, это племянница Рона и Джорджа, очень серьезная маленькая леди, ну а с Фредди вы, кажется, пересекались пару раз в «Умниках». Вот тот мини–торнадо, которого Энджи отловила уже у самого котла, – это и был Фредди.
— Да уж, весело, – фыркнул Эван. – Выходит, освобождаете молодежи романтический вечер. А сами?
— Романтика всякая бывает, – Рем пожал плечами. – Дети… они так быстро растут. Тедди уже семь, с ума сойти, еще чуть–чуть – и в Хогвартс пора…
Рем махнул рукой, словно прихлопнул готовый сорваться поток банальностей. Как объяснишь – и кому он объясняет?
— Приходи, Эван, – повторил он. – Хорошо будет.
— Я на завтра заседание клуба пообещал, – неуверенно проговорил Эван. – И так три занятия пропустили, пока… – он дернул воротник.
— И кто к тебе завтра на заседание придет? – хмыкнул Рем. – А даже если кто‑то горит желанием провести романтический вечер в обществе котла и двух фунтов лягушачьей печенки, тебе ж помещение не откроют! «Умники» завтра работают до полудня для тех, кто не успел накупить валентинок с сюрпризом, а потом закрываются и празднуют. Так что не ищи отговорок, мы тебя ждем.
Эван посопел, но не отказался.
Тедди прибежал, размахивая трофеем. Рем повел палочкой, завязывая ленту в крошечный бантик, гордо продемонстрировал валентинку и аккуратно положил ее рядом с целым ворохом разномастных сердечек.
— А это улов? Не рановато? – снова заговорил Эван.
— Нет, это Андромеда накупила. Все красивые, глаза разбегаются, выбрать невозможно. Да ладно, раздарим. Гарри и Джинни, Рону…
— Невиллу, – хихикнула Дора.
— Невиллу? – Эван поднял бровь.
Рем улыбнулся, но проговорил совершенно серьезно.
— О, Невилл – мой герой. Он прикончил Сивого.
— Если ты готов… – сказал Старик.
Конечно, он не был готов. Готовился – да. Со дня, когда начала гореть метка, – да нет, раньше. С того жуткого праздника Победы, когда народ ликовал, а он стучал зубами в лазарете – от передоза эликсира покоя его бил озноб.
Из окон на простыни падали разноцветные отблески фейерверков: школа тоже праздновала. Старик пришел к нему в палату, уселся на подоконник лохматой тропической птицей и долго смотрел в окно. А потом сказал:
— Ты ведь понимаешь, что это не конец.
Старик не спрашивал, и он не стал кивать. Он понимал.
«Скажешь, что я сбил тебя с пути истинного, – говорил Старик. – Скажешь, что боялся наказания, а теперь раскаиваешься». Он кивал и вспоминал, как Лорд говорил ему примерно то же самое когда‑то.
Страшно не было. Было мерзко. Он сам уже не понимал, что и чего ради делает, кому служит, кого предает. «Он убил Лили, помни!» – напутствовал его Старик. Да. И все‑таки боль от «круциатуса», подаренная ему убийцей Лили, стала почти очищением. «Крещение болью» – Безумная Белла когда‑то щеголяла подобными фразочками. Наверное, тоже играла в саморазрушение.
Он вывалил на Лорда все. Страх за Лили и попытку подстелить соломки, которая обернулась годами рабства, боль от потери, ненависть к Старику, ненависть к мальчишке, жгучий стыд от предательства. Ему не нужно было придумывать эмоции и воспоминания – лишь направить поток в нужное русло.
— Теперь он думает, что я шпионю за вами, мой Лорд.
Лорд приподнял его подбородок – не забыл любимого жеста, – но читать больше не стал. В молодости Снейп гордился умением читать эмоции на неподвижной жуткой маске. Если верить старому чутью, Лорд был почти печален.
— Я не хотел ее убивать, мальчик, – произнес наконец он. – Я делал все, чтобы пощадить ее, поверь… Впрочем, ты никогда не умел верить.
Он встал и протянул руку требовательно:
— Мыслив!
Снейп огляделся – мыслива поблизости не было.
— Вы хотите, чтобы я нашел вам мыслив, мой Лорд?
Лорд покачал головой.
— Чему вас там вообще учат, в этой вашей школе… Дай мне тарелку.
Он поспешно испарил из тарелки фрукты.
— Мог бы выложить на стол, чего добру пропадать… – Лорд выудил из кармана мантии огрызок карандаша, помусолил его, как какой‑нибудь маггленыш–первокурсник, и начал малевать на дне тарелки руны.
— Учись, отличник!..
Простенький мыслив из малфоевского сервиза сработал на славу. Лорд говорил правду, он действительно пытался пощадить Лили, но Снейп смотрел не на него… Она была чуть выше, чем он ее запомнил, потяжелела после родов – лесной эльф превратился в женщину из плоти и крови, жену и мать. Рыжие волосы не были такими золотыми, как в его воспоминаниях, – скорее каштановыми. Мыслив предупредительно высветил сползший носок, пятно от каши на халате, родинку возле уха – как он мог забыть эту родинку!.. Он вывалился из воспоминаний Лорда как оплеванный – будто светлый образ в его душе кто‑то смял и растоптал.
— На тебе лица нет, мальчик. Прости, но ты должен был видеть.
— На тебе лица нет, – сказал Старик, встретив его уже под утро. – Рассказывай.
Все лето он тренировался делать мысливы. Если Лорд не вызывал его, он мог днями просиживать в воспоминаниях – прокручивать их снова и снова. Так кого же он все‑таки любил? Женщину, убитую тринадцать лет назад, или призрак, упрятанный в глубине сознания за зеленой пленкой с рыжими прожилками?
С каждой новой порцией почты из каминной трубы вылетала стайка валентинок. Родители, студенты, выпускники и – Минерва улыбнулась – в кои веки лично от Министра.
День удался, и вечер обещал быть приятным. Линда Баррет – меткий выбор Эвана – вместе со своей командой потрудилась на славу, и даже сегодня на переменах с озабоченным видом носилась по школе, поправляя колчаны купидонам и подвешивая тут и там новые сердечки.
Столик у «Кабинета ученого» ломился от валентинок – впрочем, у тарелки Эвана на преподавательском столе собралось немногим меньше алой, розовой и золотой мишуры, чем у Невилла, доселе главной жертвы старшекурсниц среди преподавателей. Тони Гольдштейн, занявший второе место в прошлом году, поглядывал на соперника с явной ревностью.
Минерва попыталась вспомнить, получал ли Снейп валентинки до войны, но не смогла. И уж точно тот Снейп не стал бы показывать их коллегам, как Смит: «Это от Чарли, передает от Норберты привет и поцелуи».
Новая звезда школы поджидала ее у кабинета и, судя по непарадному виду и торчащей из кармана уменьшенной куртке, на школьный бал оставаться не намеревалась.
— Нет, Эван, ты мне сейчас не нужен. Да, ты можешь спокойно отправляться к Люпинам, – усмехнулась Минерва.
Эван кивнул.
— С колледжем обсудили, так что…
Минерва отмахнулась.
— Иди, пока я не передумала и не заставила тебя открывать бал. Горло как?
Эван неопределенно поводил рукой.
— Думаю, в четверг отработаю уже…
Он оглянулся. Минерва тоже вслушалась и медленно пошла на звук.
В конце коридора нежно, тихо, чарующе грустно пела скрипка. Закат за окном давно погас, но на картине золотистые и алые лучи по–прежнему озаряли полуразрушенную террасу, выхватывая сутулый профиль одинокого музыканта.
Они переглянулись.
— Кстати, пока ты не ушел… – решилась Минерва. – Зайди‑ка на пару слов.
В кабинете Эван присел на край стула, явно ожидая не то выволочки, не то делового поручения.
— Давно, знаешь ли, хотела спросить, – усмехнулась Минерва, колдуя с кофейником. – Ты действительно играешь на скрипке?
Эван вздрогнул, потом покачал головой и рассмеялся беззвучно.
— Хотите организовать дуэт?
— Так играешь?
Он скривился.
— Не на скрипке, нет. Знаю три блатных аккорда. На большее моих способностей не хватило. И те сейчас… – он пошевелил пальцами левой руки, – навряд ли вспомню.
Минерва прищурилась.
– Accio гитара.
…Сын болгарского «магьосника» и русской ведьмы, Игорь свободно говорил, наверное, на всех славянских наречиях, а в придачу еще и на английском, французском, немецком и греческом. Но пел – только по–русски. Сначала, не зная языка, Принц просто вслушивался в лиричные гитарные переборы и глуховатый тенорок. Потом потихоньку начал разбирать смысл. Игорь пел о туманном утре за окном поезда, о свидании в ночном саду, о лачуге, занесенной снежной бурей…
Принцу легла на душу одна из песен – о прощании с любимой. С годами русские слова стерлись из памяти, осталась только мелодия и смысл: пусть не печалит тебя моя любовь и пусть другой полюбит тебя так, как любил я… Когда‑то, повторяя запомнившийся мотив в голове, а после, научившись, и на гитаре, Принц верил, что все так и было. Что он любил, простил и отпустил.
— Пой, пой, князюшка, – улыбался Игорь. – Твой голос – это сокровище, грех тебе им не пользоваться.
Певцом он не стал, но применение «сокровищу» нашел: уроки Игоря помогли держать класс в школе. Звучный голос, уверенные интонации, выдержанные паузы, четкое произношение мало чем напоминали монотонный бубнеж Сопливуса. И охолаживали старшекурсников, которые еще помнили Мародеров.
В конце концов, а почему нет? Какие наши годы. Да и праздник, как ни язви, все‑таки кружил голову…
Он пробежался по струнам, пытаясь приладиться к инструменту, и пальцы неожиданно смело легли на гриф. Мелодия вспомнилась раньше, чем смысл, а слова так и не всплыли в памяти, да и зачем они, если нет голоса.
После нашей встречи в моем сердце ожило прошлое…
Нарцисса волновалась, как девчонка. В ателье еще раз выложила платье, расправила на манекене, осмотрела придирчиво – хорошо! Вот хорошо, и сидит хорошо, и в движении ткань ходит так, как надо…
Дождавшись конца рабочего дня, она мухой заскочила в примерочную, надела платье и нанесла заклинанием с утра подобранный макияж. Хильда оторвалась от документов, поцокала языком.
— Прелестно, моя милая, просто прелестно! И как же его зовут?
— Драко, – улыбнулась Нарцисса и накинула плащ.
Все затеяла Луна – без невестки она ни за что бы не решилась.
Они сидели над сундуком с тканями, Нарцисса прикидывала легкую летнюю – ах, детка родится в августе, успеет получить сову! – мантию и никак не могла выбрать между голубым и зеленым отрезом, когда Луна ахнула и потянула с самого дна бархат цвета электрик.
— Нет–нет, Луна, милая, боюсь, тебе это не подойдет.
Луна улыбнулась и достала весь отрез.
— Не мне. Вам. Вам будет просто изумительно.
Она уже и забыла, как купила этот бархат, пленившись цветом. Купила, принесла домой, сказала зеркалу, что из этого выйдет отличное платье, – и положила ткань в сундук. Было совсем не до того. Сколько бы бархат еще пролежал без дела? Год? Пять? Десять? Нарцисса задумчиво провела пальцами по нежному ворсу. Может, отложить? Вдруг родится девочка…
— Пожалуйста! – Луна редко выходила из своего полусонного состояния. – Леди Малфой, пожалуйста, сделайте из него платье! Конец траура – это же как раз Валентинов день!
И она сдалась. Корпела над эскизами по вечерам, подбирала кружево и фурнитуру, прикладывала, прикидывала, драпировала… Хотелось сделать – ах! Раз в кои веки, для себя – ах! Чтобы вспомнить – Мерлин, она же совсем забыла за последние годы – это ощущение: леди Малфой. Не миссис – леди!
Диагон–аллея праздновала День влюбленных, и настроение на улице царило самое что ни на есть весеннее, хотя до настоящей весны оставались еще две студеные недели и промозглый март. Вокруг фонарей порхали валентинки, подлетая к случайным прохожим, в воздухе плыл запах свежей выпечки, витрины пестрели цветами и сердечками.
Платья не было видно под плащом, но, наверное, что‑то изменилось в ее походке, в манере держаться. Раз за разом она ловила на себе заинтересованные взгляды, и от этого становилось неожиданно легко и весело, как в юности.
— Ты самая красивая! – пропищала крошечная валентинка, опустившись ей на плечо.
Нарцисса взглянула на свое отражение в витрине и улыбнулась. Не такая уж старая перечница, в конце‑то концов!
Ну конечно, папа их отпустил. Папа вообще прекрасно все понимает, ему часто даже объяснять не надо. И когда Луна рассказала про платье, про Драко, про сюрприз – он залез в комод и достал золотистый шарик.
— Мама давала тебе его слушать, когда ты была внутри. Тебе нравилось.
Шарик прокатился по ладони и вызвонил детскую песенку.
— Спасибо, папочка! – Луна обняла отца и бережно спрятала шарик в карман мантии.
Звоночки внутри шарика были удивительно похожи на звуки лютни. Луна заказала через знакомых билеты на маггловский концерт: наряжаться магглами – это всегда немножко маскарад, а маскарад поможет снять наконец траур, который за последние сорок дней начал въедаться под кожу. Они с Драко сидели в крошечном зале, и он был весь наполнен музыкой. Скрипачи, альтисты, виолончелист – подтянутые, в строгой и смешной парадной маггловской одежде – играли в глубине сцены, а у края, в пятне яркого света, сидел старичок, одетый почти по–домашнему, в синие брюки и свитер. И в руках у него смеялась и тараторила лютня…
Луна слушала, складывала в память звонкую россыпь звуков и поглядывала на Драко. Он удивительно легко согласился выбраться из дому в праздник, да еще и – кто бы подумал лет пять назад! – к магглам. Но все‑таки было видно: он до сих пор не выздоровел. Не то чтобы она беспокоилась: миссис Малфой сказала, что беспокоиться вредно для маленького, – но Драко вел себя странно. Дергался весь день, принес в издательство розы – он никогда не дарил ей цветы, улыбался, будто у него что‑то болит и он скрывает. Очень правильно, что она расскажет про маленького именно сегодня, – решила Луна и нащупала в кармане мамин шарик.
Миссис Малфой продержали в ателье дольше обычного, но она обещала присоединиться к ним за ужином. «Есть после семи – смерть для фигуры, но после пятидесяти на это можно наплевать», – засмеялась она, и столик заказали на десять.
В кафе было людно, но не шумно: на мистера Фортескью работали целых три эльфа, и один специально следил за уютом. Они с Драко прошли к своему столику – и Луна снова порадовалась, что они выбрали «У Флориана»: в «Дырявом котле» на Драко сто раз бы оглянулись, а здесь на них посмотрела только полная дама в дверях кухни. Луна ее отлично знала.
Наверное, все‑таки хорошо, что мало кто пробовал камбалу в горшочке от миссис Фортескью, решила Луна. А то пришлось бы переделывать кафе–мороженое в ресторан – а ресторанов на Диагон–аллее и так целых два. Сидеть в кафе и есть рыбу, замаскированную под ведерко с клубничным шербетом, гораздо веселее.
— Не замерзла?
Драко помог ей раздеться и отодвинул стул. Луна поймала его ледяную руку в свои, теплые.
С детьми нужно обязательно разговаривать. И улыбаться им, и почаще обнимать. Папа говорил, детей надо обнимать не реже четырех раз в день. А Драко… Он, наверное, сейчас так тяжело выздоравливал еще и потому, что в детстве его недообнимали. Недотискали, недоулыбались. Недорассказали, какой он славный, хороший и самый–самый любимый. Еще в школе, когда она встречала его в коридорах, прямого, напряженного, с аккуратно прилизанной прической, ей казалось: распуши, разлохмать ему кто‑нибудь волосы, заставь улыбнуться по–настоящему – и он оттает, станет легким и воздушным, как одуванчик. Но, наверное, никто никогда так не делал. Луна посмотрела на строгий, как по линеечке, пробор, встретилась с Драко глазами и улыбнулась. Не здесь. Но дома – обязательно. И обнять покрепче.
— Не опоздала?
От миссис Малфой вкусно пахло духами и морозным воздухом. И платье – синее, с кружевами и маленькими жемчужинками на корсаже – оно было замечательное, как раз такое, как Луне хотелось.
— Ой, покажите! – вскочила она. – Вы такая красивая!
Миссис Малфой улыбнулась и покружилась на месте. Драко встал и тоже улыбнулся, но как‑то криво, через силу.
— Красивое платье, мама, – сказал он. – Отцу по… понравилось бы.
Луна подумала, что это странная запинка. Вроде бы сказал то же, что и начал говорить, а кажется, будто хотел сказать другое. И смотрел Драко сейчас сумасшедше и виновато – он так смотрел раньше, когда они приезжали в Мэнор, и мистер Малфой был дома, и Драко говорил: «Пойдем погуляем», – и Луна понимала: он не хочет, чтобы мистер Малфой ее видел. Чего он не хотел сейчас?
Миссис Малфой вздохнула и присела за столик.
— Папа любил этот праздник, Драко. И думаю, он был бы рад, что мы собрались здесь, – и платью был бы рад тоже.
На столе появились закуски, потом горячее. Миссис Малфой поглядывала на Луну, а Луна решила, что расскажет обо всем за десертом. Драко любит сладкое, ему понравится.
Горшочек с камбалой опустел и исчез, Луна устроилась поудобнее, миссис Малфой поднялась.
— Припудрю носик.
«Вернется – и мы расскажем», – решила Луна.
Драко проводил мать глазами и замер – будто от «петрификуса». Потом медленно перевел взгляд на Луну.
— Луна, я…
Луна подождала, но он не стал продолжать.
— Я скажу, что можно подавать десерт?
Драко вскочил.
— Мне… тоже надо выйти, извини, пожалуйста, я скоро…
Он отбежал, потом вернулся и зачем‑то схватил зимнюю мантию. Наклонился, обнял Луну крепко, горячо прошептал на ухо:
— Я тебя очень люблю! Очень! Прости меня!
И сбежал по узкой лесенке вниз, к туалетным комнатам. На столе остался белый конверт с печатью нотариуса.
Подали десерт, Луна аккуратно переложила ананасы из своего фруктового салата в тарелку Драко, а его клубнику – к себе: как удобно, когда один любит то, что не любит другой. Она ждала миссис Малфой и Драко, пока не увидела, что взбитые сливки на салате совсем опали. Тогда она распечатала конверт, просмотрела дарственную в нем и достала палочку.
— Гарри, мне кажется, Драко и миссис Малфой попали в беду, – сказала она серебристому зайцу. – Не мог бы ты им помочь? Мы будем у папы. Целую, Луна.
Патронус упрыгал, Луна расплатилась, уложила в сумку плащ миссис Малфой и попросила мистера Фортескью упаковать в коробочку фисташковые эклеры. Драко их очень любил, а тут они были просто чудесные.
Фитилек сгорел дотла… – Русский текст Silent Night, написанный Г. Васильевым, представляет собой скорее новые стихи на ту же музыку, чем перевод рождественского гимна, зато подходит для антуража упсовского дома:Ночь тиха, ночь светла.Фитилёк сгорел дотла,Но в полночный этот часЗвёзд сияние греет нас,Отступает темень прочьВ эту волшебную ночь.