Не покидай меня, Анела.
45
Чудный вид открывался с горы. Зелеными, коричневыми, желтыми ярусами сбегали ее склоны к бурливой пенистой реке, которая, клокоча и неистовствуя, пронзала своими голубыми струями сизые и серые валуны, фаллически выглядывающие с неглубокого дна. В метрах двухстах кружил державный орел, выглядывая барашка пожирнее. Впереди чередовались вершины иных гор, окутанные пуховыми белоснежными облаками.
" Что это за вершина? " спросил я, протянув руку вдаль.
" Суфруджу! " ответил Ликанац, жуя шашлык.
" А рядом с ней?
" Суфруджу! " ответил уже пастух, расположившийся на черной бурке.
" Они что " близнецы?
" Нет. Но имя у всех вершин здесь одно, " продолжал отвечать пастух. Где много слов, там много безделия и сумятицы.
" А что же люди? У каждого свое имя. Или и они все должны иметь лишь одно имя на всех, чтобы...
" Не продолжай, " перебил меня пастух. " Я знаю, что ты хочешь сказать. Как твое имя?
" Юлий Скалигер.
" Ведь ты хочешь, чтобы все походили на тебя. Не поэтому ли ты пишешь свой трактат о слове? Ты хочешь, чтобы все были Скалигерами, только не говоришь об этом прямо.
Я не удивился тому, что старик знает о моем трактате. Его золотой посох свидетельствовал о его принадлежности к нечеловеческому миру и знания его об этом мире и о пребывающих в нем могут быть беспредельны. Я удивился тому, что старик так просто мне открыл мою же собственную тайную страсть уподобить окружающих меня людей себе самому, чтобы они не смогли мне причинить ни страданий, ни мук ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Желание видеть в них самого себя не оставляло меня и я старался в каждом из них культивировать именно те черты, которые каким-то образом, хоть отдаленным, напоминали меня. Где предел желаний живого поглотить себе подобного, растворить его в себе, чтобы ни единой черточки не осталось от совсем недавно еще совершенно незнакомого существа, имеющего на все свой взгляд и понимание? Возможно, это " единственное ненасыщаемое никогда желание и потому оно обречено на чавкающее бессмертие клеток и атомов, беснующихся в мировой тьме.
Пастух бесцеремонно вскрыл язву в моем мозгу, которая стала истекать гноем самоистязания и раскаяния. Я страдаю от того, что в силу неведомых причин и условий вынужден порабощать себе подобных, сначала заманивая их в свои сети лживой любовью или дружбой, или, наоборот, унизительным покорством и лестью, чтобы потом уже, почувствовав их полное к себе доверие, нанести сокрушительный удар по их духовному и телесному панцирю, удар мстительно ликующего своего "Я", после которого они истлевают в прахе собственной ничтожности. "Анела тоже оказалась в этой ловко расставленной сети", " подумал я и мерзко рассмеялся.
46
" Отец! " обратился Ликанац к пастуху. "Ты бродишь по горам. Ты видишь восход и заход солнца. А я, алчный, бросивший свое дело, впал в суету. Скажи, что мне делать?
Пастух долго не отвечал, пристально следя за полетом державной птицы. Он привстал с бурки, накинул ее на плечи и, раскинув руки, приподнялся над землей.
" О, отец! " воскликнул Ликанац и повалился на колени. Посох в руке пастуха превратился в солнечный луч, низвергавшийся прямо из небесных глубин.
" Ликанац! Ликанац! " трубным голосом загудел вознесшийся пастух. " Вы должны вернуться к своему делу. Должны с равнин подняться в горы. Ваши жилища покрылись плесенью, ваши души извратились от легких нажив, ваши звонкие гордые песни уподобились вою шакалов.
" О, отец! " рыдая, проговорил Ликанац.
Я подошел к своему знакомцу сзади и поднял его с земли.
" Успокойся, Ликанац! Ты ведь уже у себя.
" А братья мои? Они не хотят возвращаться.
47
Пастух исчез так же внезапно, как и появился. Ликанац никак не мог успокоиться, его била дрожь, и он безуспешно пытался согреться у костра, протягивая к нему белые холеные руки. Мне даже показалось, что после вознесения пастуха и его исчезновения, внешность Ликанаца преобразилась: выдающийся нос уменьшился, на смуглое красивое лицо легли тени тревоги и беспокойства, а горящие коричневые глаза как бы подернулись пеплом. Он, не отрываясь, невидящим взором глядел на пляшущие языки потухающего костра, и, когда я окликнул его, он повернулся и нечто мое неуловимое мелькнуло в его неказистом облике. "Неужели и Ликанац становится мной " Скалигером? Неужели моя алчная натура пожрала и его сущность и смотрит теперь сама на себя из него, как из зеркала?". Я подскочил к Ликанацу, взял его голову в руки и пристально посмотрел в его глаза: в них жил Скалигер. Тот двенадцатилетний мальчишка, которого соблазнила молодая тетка Клава, которого изнасиловал учитель Омар Ограмович в маленькой комнате на Арбате. В руках у юного Скалигера была большая белая роза, которой он помахал мне из глубины глаз Ликанаца. Я отшатнулся и, спотыкаясь, пошел прочь.
" Куда вы, Скалигер? Не оставляйте меня одного, " услышал я голос Ликанаца. " Без вас я погибну!
" Ты уже погиб. В тебе " я!
" Я это чувствую. Вы проникли в меня. Но лучше вы, чем учитель.
" Как ? И ты подвергаешься его преследованиям?
" Да. По его воле я оказался в том подвальном помещении, где вы впервые оказались с учителем. Когда вы спросили меня о том, что произошло с посетителями, учитель вселился в мой язык, который превратился в красную змею. Вы отсекли ее своей гениальной ладонью. И учитель на время оставил меня. Но мне показалось, что он вновь вернулся: пастухом был он!
Ликанац судорожно зарыдал.
" Почему ты его так боишься? Что он может тебе сделать?
" Потому что он является не только моим духовным отцом, но и физическим!
" Вот почему ты все время восклицал "О, отец!".
" Да, Скалигер. Он властвует надо мной безраздельно, бросая меня из одной бездны времени в другую, трансформируя мой облик в пространстве, превращая меня то в амебу, то в монстра, то в человека. Моя истерзанная душа становится адом, когда он вспоминает о ней и внедряется в нее.
" А мать? У тебя есть мать?
" Да. Я помню ее. Высокая, светлая " Николь.
Как только Ликанац произнес это имя, перед глазами моими пронесся вихрь веков, и я вспомнил свою свадьбу с Николь, друзей Пьеро и Жакино, свою смерть в Ажене.
48
Я вспомнил трагическую феерию, полную фантастических приключений, по исходе которых я полюбил Николь, а потом потерял навеки и вновь ее обрел, не зная того " действительно ли со мной Николь или только лишь ее образ, в котором пребывает мерзкий старик с лиловыми ногами и смеется надо мной. Да, я вспомнил все это, прекрасно понимая, что вспоминаю не свою жизнь, а жизнь Скалигера-Бордони, делающего клизмы и сочиняющего трактат о слове.
Но этот Скалигер во мне, он просочился из пятнадцатого века в меня нынешнего, галлюцинирующего филолога, ищущего выхода из действительного света в мистическую тьму, где владычествует учитель. Я вспоминал, как Жан Понтале, трясущимися лягушачьими ладонями придерживая молочный зад двенадцатилетнего подростка, неистово внедрялся в него, пытаясь преодолеть завесу времени. Значит, ему удалось это сделать, несмотря на то, что Николь уверила меня в невозможности этого.
Я бросился на Ликанаца и повалил его на землю лицом. Он как-то по-старчески хрюкнул и затих. Резким движением я сорвал с него брюки и передо мной показалось лиловое тело с жадными высокими ягодицами чувственного андрогина. Тяжкое биение крови в висках разламывало голову, глаза мои слезились от вспыхнувшей страсти, наполнившей блещущим электричеством все члены моего организма. Я ворвался в лиловую влажную мглу грядущего и забился в конвульсиях.
" Где я?
Старческий хохот птичьим эхом летал среди гор Суфруджу. Осколки прошлого и настоящего не склеивались. А грядущее маячило стеклянным графином с желтой мочой, которую должна была утром по ошибке выпить моя не в меру похотливая тетка Клава. Так я ее казнил за лишение меня девственности.
49
Когда был жив отец, мы часто встречались с ним тайно от мамы в маленькой закусочной, где подавали пиво в бутылках и сосиски с зеленым горошком. Мама запрещала ему пить пиво, а он, не желая ее огорчать и желая создать приятную атмосферу для встреч с сыном, назначал мне встречу по телефону именно в этой закусочной, где его знали и, можно сказать, даже любили.
Мы садились за стол друг против друга, пили пиво и вели разные беседы о жизни, о работе, о моем творчестве. Отец знал о моих ночных бдениях, о моем непомерном тщеславии сочинителя и наслаждался, когда я, увлекаясь, рассказывал ему о своих творческих замыслах. Он прислонял свою аккуратную ладонь к виску, облокачивался на шаткий столик и восторженно смотрел на меня. Я никогда не забуду этот взгляд, полный наивной доверчивости, восхищения и нежности.
" Да, да, сынок. Именно так и напиши. Ты сможешь выразить невыразимое, "он поднимал стакан с пивом и приговаривал, "давай выпьем за тебя. За твое слово.