18 апреля, 16 час.
Сегодня мне было хорошо, и поэтому я долго не бралась писать. Они уехали. Убирала, мыла полы. „Грёзы любви“ вдохнули в меня что-то прежнее. Опять почувствовала себя ребенком, любящим беспредельно и живущим только одной любовью. Но нет прежней безоблачности. Есть какие-то „но“. Да, он для меня недосягаем, но я и не стремлюсь к нему. Все-таки моя любовь не вечна, ибо она не несет в себе заботы о любимом, нежности к нему. Мне уже нужен и кто-то реальный, кого можно было бы ласкать, целовать, жалеть. Мужчина, по-моему, способен любить вечно, безнадежно, женщина — нет.
Я чувствую, что в моей жизни должно что-то произойти. Это лето не может быть пустым. Оно принесет с собой что-нибудь.
19 апреля, 11 час. 30 мин.
Вот уже записываю почти неделю, и мне не очень противно. По-видимому, мои восприятия огрубели, душа покрылась оболочкой. Но говорить об этом с кем-нибудь я еще не могу.
И все-таки я счастлива. Ни у кого нет такой любви. И пожалуй, лучше нам никогда не знать друг друга, ибо он живет во мне такой же прекрасный, как музыка, природа, тишь Дона, утренняя заря. Все это неразрывно связано с ним. Боюсь, что при близком знакомстве он покажется мне чужим, и тогда смогу ли я полюбить такого, какой он есть, и не будет ли встреча самым большим разочарованием в моей жизни? Но нет, тот, кто так искренен, так сливается с музыкой, не может быть иным. Он в тысячи тысяч раз лучше, чем в моих мечтаньях.
Бывают такие минуты, когда у меня появляется нежность к себе. Я вижу в себе чистую девушку. Боже мой, как бы я ненавидела себя, если бы покрылась грязью жизни! Помню свои первые ощущения, когда я кляла себя, считала изменницей, если любезничала или просто ласково говорила с кем-либо другим. Но сейчас я вижу, что не могу упрекнуть себя ни в чем. Еще помню, каким все было наполнено смыслом тем летом. Я уже не помню точно тех ощущений. Ах, почему я не писала тогда? Но рана была слишком свежа и излияния даже на немой бумаге заставляли меня страдать от пошлости. Какую радость доставляло мне мельчайшее событие: если я, разгоряченная, нырну в холодную воду или пересилю свой страх, сделаю что-нибудь необычное, то думаю: „Вот живет где-то эта Наташа, а ты и не знаешь, сколько бы счастья она смогла принести тебе!“ А ночью луна в лицо, звезды и какой-то бред всю ночь: соната Листа, его ласки, тишина. Утеряно навсегда!
Не могу выразить на бумаге все, что чувствую. Как обидно и больно.
14 час. 15 мин.
Посадила 2 грядки: редис, салат. Носила лопатами чернозем. В одну грядку — 18, в другую — 46 (нам столько лет вместе).
19 час.
Туча, озаренная лучами заката, летний ветерок и 5-й концерт. Я люблю делать то, что сможет сгубить меня. А еще я хочу подарить свою любовь, жизнь, счастье тому, кто мог бы понять каждый мой шаг, кому ничего не надо объяснять. Ненавижу объяснения.
Боже, как меня тронули глаза Верки, когда я отдала ей цветную корзинку! По натуре я плохая, была такой, когда жила не задумываясь, а сейчас все больше и больше думаю, вспоминаю его и невольно становлюсь добрее.
Сумерки спускаются, ласкают землю, размягчают небо. Так хочу видеть Любку! Это она заставила меня ощутить то, чем я живу сейчас. Я перед ней в неоплатном долгу.
Как мне хорошо сейчас: легко, бездумно, немного грустно. Дон сегодня так манил меня. Он для меня тайна, а я люблю все неизведанное.
Как мне дорог тот запах дымка! Опять связь с далеким тем летом.
10 час. 30 мин. вечера.
Концерт Листа вдыхает в меня такую свежесть. Лист — вообще отрада. „Грезы любви“ как будто говорят: „Люби, люби и верь, что приходит заря“.
20 апреля
Опять разожгла в себе прежнее. Хотела, чтобы все повторилось, но это так тяжело и прекрасно только в воспоминаниях. Теперь я знаю, что такое любовь и что привычка. Любовь сжигает, она сладка, горька. Привычка сильна, но ею повелевает рассудок. Она спокойна. Я б не пережила, если б потеряла его. Что будет со мной через несколько лет? Ну и хорошо. Буду гореть до конца.
16 час. 30 мин.
Как-то мне сегодня не по себе. Не могу войти в привычное русло, все валится из рук. Опять то же самое. Но это состояние потом будет мне дорого, хотя сейчас и мучительно. Я живу только одним. Услышь меня, не будь так беспощаден.
Он был сегодня так близко ко мне. Они вернулись, и то прекрасное и ощутимое растаяло.
22 часа.
Как мне хочется любить настоящего, реально прекрасного человека. Как порой нежность переливает через край, хочется кого-то целовать, гладить, жалеть. Не представляю себя в роли возлюбленной.
21 апреля, 9 час.
Опять он так далек и безразличен, опять моя рана зажила. Чудесная 2-я часть в сонате Бетховена. Я, кажется, чуть-чуть начинаю понимать Бетховена, только когда долго слушаю. Сегодня по радио вечер звукозаписи. Не знаю чей.
Вчера жила чувствами, сегодняшний день начинаю рассудком.
19 час.
Как непривычно закупориться в своей комнате, когда так прелестно во дворе. Но ради этого готова сидеть в подземелье.
Концерта не было. День прошел ужасно. Особенно вечер. Остается опять неприятный осадок. Надо жить по-другому».
Дня три после этого тетрадь лежала у него в ящике стола нетронутой, с заложкой между страницами. И не только потому, что он задерживался в совхозе допоздна — перед весной всегда оказывалось, что ничего по-настоящему не готово к весне. В конце концов, не так уж много требовалось ему и для сна — часов четыре-пять, и — опять голова ясна, как будто проспал все двенадцать… Требовалось время, чтобы хоть как-то привыкнуть к этому чувству вторжения в неизведанный мир и хоть немного освоиться в нем. Воздух, хлынувший в легкие с этих исписанных черной тушью, лиловыми чернилами и обычным карандашом страниц, был так плотен и так обжигающе густ, что можно и захлебнуться, если не научиться дышать им. Опьяняющий и тревожный, поднимающий со дна души непонятно что. Сродни той буре, подхваченное которой неслось его сердце, когда он включал рычажок проигрывателя.
Все было то же: те же слова, что и всегда произносились у них в доме, в семье, та же самая Наташа — и все же совсем иная. Все другое. Все.
«22 апреля
Настроение у меня чем-то похоже на зимнее. Терпеть не могу разговоров по душам с отцом. У меня своя жизнь. Никому не хочу, да и не могу навязывать свое. Единственное, что я хочу, это чтобы не затрагивали мой мир, и никого не пущу туда. Мне смешно, когда людей волнуют другие мысли, кроме большой жизни. Так я теперь буду называть окружающий мир природы музыки, большой поэзии и литературы, мечты, любви и еще чего-то неуловимо прекрасного. Теперь надеюсь каждый день заниматься по полчаса физкультурой, обливаться холодной водой, заниматься русским и английским. Поскорее бы уйти из своей комнаты. Вообще у меня есть желание уйти из этого дома. Уйти б навстречу большой любви.
20 час.
Когда я прихожу домой, то пропадает все. Порой я ругаю себя за сентиментальность, за то, что люблю „в поле каждую травинку, и в небе каждую звезду“. Да кое-кто бы и засмеял меня. Но я не хочу подделываться. Нет, лучше, чище природы ничего нет. Люблю детей. Какая прелесть, чистота, искренность.
Почему я не могу встретить того, кого жду уже давно? Быть может, он тоже ждет меня.
25 апреля
Опять не пишу. Работаю в саду. Какой был странный сегодня сон. Какой-то человек, говорили, что он, но вовсе нет. Он не обращал на меня внимания, а меня ласкал кто-то другой, далекий и прекрасный. Я с каждым днем теряю его все больше и больше. Даже облика не могу представить.
28 апреля
Наверное, тот, кто стремился искренне говорить с бумагой, понимает, что здесь нельзя изложить и десятой доли того, что чувствуешь. Я чувствую, что у меня здесь нет ни одной умной мысли. Люблю музыку, а так плохо знаю. С мая начну каждый день узнавать новое произведение и записывать впечатление о нем. Надо взяться за музыкальное образование. Я так мало знаю. Я песчинка по сравнению с миром истинного счастья, с миром большой жизни. Мне так трудно! Нужно какое-то потрясение, чтобы вышибло меня из этого русла. Хочу жить, а не существовать!
29 апреля
С третьей частью 5-го концерта Бетховена просыпается какой-то задор. Так похоже на него.
17 час.
Какая я счастливая! Есть с кем поделиться радостью! Это ты, мой дорогой дневник. Я чувствовала, что все мои чувства на исходе, я уже опять существовала, и вдруг… Эта светлая струя. Каждый день я пробегала четвертые страницы газет с надеждой найти что-нибудь о тебе. И наконец — награда. Это фотография и чудная заметка. Не так дорого то, что написано, а то, что это напоминает о тебе.
Я знаю, почему мне нужен дневник. Хочу запечатлеть каждое мгновение радости, но это не всегда удается. И все-таки, прочитывая написанное, опять переживаю то же самое.
23 часа
Смотрела по телевизору „Лебединое“. Эта музыка, для которой не подберу эпитета, расстраивает, одухотворяет, ранит… Весь вечер была как в лихорадке. Может быть, он так дорог мне потому, что далек? Спасибо, что есть несравненный Лист со своими „Грезами“.