Когда тетраксы заслали нас на этот уровень — разносить чуму по империи скаридов, они предусмотрительно обули нас в башмаки, оставлявшие органический след, улавливаемый олфактронным <Олфактроника — обнаружение и анализ запахов техническими средствами.> сенсором. Этот прибор, обнаруженный Джоном Финном, привел скаридов на уровень истоми как раз в критический момент моего контакта. Я всегда подозревал, что ответственность за это нес Тулья р.
Теперь, казалось, стороны поменялись местами. Финн, Тульяр и их приспешники прокладывали след, который мог привести меня — в моем человеческом обличье — к Центру.
Теперь ботинки были на других ногах.
Боюсь, что с этого момента мой рассказ становится сбивчивым — по причинам, о которых читатель уже догадался.
Должен признать, что я не испытывал особого смущения, когда осознал, что с моего молчаливого согласия Девятка получила мою копию. В прошлом я уже несколько раз взаимодействовал с истоми и полагал, что и этот контакт не будет каким-то особенным. Создание из плоти и крови, о котором я думал как о настоящем «я», попросту будет себе жить дальше. А некая призрачная сущность станет блуждать по обширному лабиринту силиконовых нейронов и перемычек из оптического волокна — по рассеянному «мозгу» Асгарда. Она будет думать о себе как о Майкле Руссо, сохранит все мои знания, воспоминания, заскоки — что ж, пускай. По крайней мере я не соотносил копию Руссо с настоящим Майклом и его будущим опытом. Выяснилось, что я ошибался. Как и в чем именно, выяснится позже, когда мое повествование — может быть, справедливее было бы говорить мои повествования подойдут к своему — или к своим — кульминациям. А сейчас я могу лишь сказать, что пишущий эти заметки, похоже, наделен памятью двух разных существ и обязан — если повествование должно иметь смысл — описывать две цепи одновременно происходивших событий.
Для читателя, может статься, было бы удобнее, если дальше я передал бы нить рассказа третьему лицу и называл компьютерную копию "вторым Руссо", оставив для собственного тела наименование «я». Но вы можете запутаться, пытаясь представить, кто же сейчас рассказывает эту повесть. К тому же не могу отделаться от мысли, что такой ход сбил бы меня с толку и был бы равносилен предательству самого себя.
Таким образом, я прошу читателей простить меня, если они будут вдруг введены в заблуждение. Начиная с этого момента негибкое личное местоимение будет в равной степени применяться к двум совсем разным созданиям. Тем не менее, зная, что на долю этих двоих выпали совершенно разные приключения в совершенно различных, как им казалось, мирах, я думаю, что читатель легко поймет, о ком из нас двоих идет речь в каждом фрагменте. Простоты ради я буду приводить два повествования в виде чередующихся глав, хотя при таком подходе могут возникнуть произвольные параллели.
Кажется, было небо, покрытое серыми тучами, и их гнал порывистый ветер. Облака висели так низко, что стоило протянуть руку — и можно было почувствовать их холодное влажное дыхание, когда они проплывали надо мной.
Неспокойное море было серым, только значительно более темного оттенка, словно из свинца. Брызг почти не было, словно океан был сделан из чего-то более вязкого, чем простая вода.
Корабль, на палубе которого я стоял, был странным, он выглядел скорее как рисунок, чем предмет, построенный из дерева и железа. Как мне показалось, он был создан по моим смутным воспоминаниям о боевых баркасах викингов, с красно-золотым флагом, реющим на единственной мачте, и сорока парами весел, чье мерное движение не нарушала пляска судна на волнах.
Гребцов не было видно — весла, будто выросшие из прорезей в бортах, действовали сами собой. На палубе стояли ряды молчаливых воинов, белокурых великанов в рогатых шлемах и сияющей бронзовой броне. Вооружены они были пиками и палашами, а мечи покоились в ножнах. Они стояли неподвижно, словно шахматные фигуры. Они не были похожи на живых людей — скорее, на персонажи мультфильмов, как и их корабль.
Нос судна был увенчан странной головой со змеями вместо волос. Змеи слегка покачивались, когда корабль взмывал на волну. Под изображением Медузы помещался острый наконечник, который блестел, словно был сделан из стали. Если бы у головы Горгоны было тело, она могла бы лететь на этом наконечнике, как ведьма на помеле. А сейчас это острие, особенно при отсутствующем теле, было похоже на фаллический символ.
Капитанский мостик на корме был незначительным возвышением, состоявшим из платформы и защитных резных перильцев. Был и штурвал (такой же анахронизм, как Медуза или таран), но рулевой рубки не было.
Я обнаружил, что изо всех сил вцепился в поручни, стараясь удержаться на ногах.
Мне раньше не приходилось плавать на корабле. А близко к океану я подходил единственный раз, когда вел свой автомобиль по берегу ледяного моря на поверхности Асгарда. То море, вверху, было абсолютно серым, с возвышающимися айсбергами, придававшими ему спокойное величие. Эти же воды, несмотря на их кажущуюся вязкость, были очень бурными.
У меня мелькнула дурацкая мысль, что я вот-вот свалюсь с морской болезнью или с чем-нибудь еще, гораздо менее приятным, но такого не произошло. Лучшее определение, которое можно подобрать для моих ощущений: я чувствовал, словно слегка подвыпил и мой одурманенный мозг больше не в силах управлять телом. Оно не чувствует боли и начинает терять контроль над собой. Нелепо, конечно, но я чувствовал себя ненастоящим. Да так оно и было. Меня просто скопировали в мир сновидений. И самое смехотворное заключалось в том, что я сам чувствовал себя порождением сна.
Интересно, подумал я, сохранились ли у моей новой формы прежние инстинкты? Достаточно ли у меня воли к жизни?
Как ни странно, я сам испугался этой мысли. Я не чувствовал себя — собой, в каком-то отношении я и не был собой, и знал это. Знал, что это было некое другое, отличное я — уходящее в виртуальное пространство Асгарда. И в то же время я был личностью в полном смысле этого слова. Знал, что расщепленное сознание, каким бы абсурдным оно ни казалось, принадлежало сущности, которая была уязвима. И разрушение ее будет похоже на смерть, которая однажды придет за двойником из плоти.
Я осмотрелся и увидел, что был не один. На меня смотрел Мирлин. Он прекрасно сохранял равновесие, ни за что не держась, прислушиваясь ко всем движениям корабля. Он казался не больше, чем в реальной жизни, где не был обижен ростом. В настоящем Мирлине было два метра росту при могучем сложении. Его компьютерное изображение передавало все ту же стать. Я встретил его взгляд, такой же любопытный и недоумевающий, как и мой, и должен был признать, что и он выглядит персонажем мультфильма, как и дурацкий корабль, на палубе которого мы стояли.
Он был облачен в броню, черную и блестящую, словно покрытую лаком или отполированную. Отдельные ее части были так точно подогнаны друг к другу, что напоминали внешний скелет. Он стоял с непокрытой головой, и цвет волос слегка изменился — они посветлели, хотя в жизни были скорее рыжевато-каштановыми, чем белокурыми. Глаза его были такими ярко-серыми, что казались серебряными.
В правой руке Мирлин держал огромный молот, весивший без рукоятки по меньшей мере килограммов сто. Он обращался с ним, как с перышком. К поясу был прикреплен огромный меч в ножнах. Несмотря на некоторое несходство, я не мог отделаться от мысли, что это именно та роль, для которой его создала судьба (а не коварные саламандры). В образе рыцаря-варвара он выглядел убедительно, а настоящий андроид в Звездной цепи и на нижних уровнях Асгарда казался огромным, неловким и нелепым.
Я взглянул на собственное тело — посмотреть, что же надето на мне, и убедился, что тоже вооружен, хотя по-другому. На мне было одеяние, словно связанное из тончайшей стальной нити — легкое и одновременно прочное. Как и у Мирлина, моя броня сияла, словно отполированная, но цвет был темно-красный, как у бургундского вина.
Хотелось думать, что я не буду служить хорошей мишенью.
Переведя глаза вниз, я увидал руки, вцепившиеся в поручень. Внезапно я с удивлением и облегчением понял, что они мне знакомы. Знакомы, как тыльные стороны моих рук… хотя я никогда не уделял им пристального внимания в иной жизни. Может быть, это был фокус сознания — попытка успокоить себя, что я все тот же, что и был, настоящий и живой.
У меня были меч и ножны, оружие выглядело огромным и нескладным, но не тяжелым. Не то чтобы оно было легким, нет, в нем ощущалось какое-то внутреннее могущество, которое должно было освободить. Это был волшебный меч. Сознание этого казалось мне абсурдным не более, чем мое пребывание здесь. Вокруг был мир, где все было волшебно, где законы, что вершились в другом времени и в других мирах, могли быть изменены по желанию. Менявший должен был только знать, как эго сделать, и уметь справляться с этим.
У меня было и другое оружие — большой лук, он стоял у поручня близ руки. Он не падал и не подпрыгивал в такт движению корабля, и я понял, что он также обладает магической силой. За плечами у меня был колчан, полный стрел, как у Робин Гуда.
— Принеси мне мой лук, что как солнце горит, — продекламировал я про себя с пьяной велеречивостью. — Стрелы мне принеси, что остры, как желанье.
А затем более мрачно:
— Все рушится, и центр сдержать не может разрушенья, анархия над миром воцарилась… И пробил час кровавого прилива, в котором все невинные утонут…
Тут я снова повернулся, чтобы посмотреть на третьего человека, стоявшего на палубе. Она подошла, встала рядом с Мирлином и пристально смотрела на меня. Она не была Сюзармой Лир, хотя в лице ее мелькало некоторое сходство. Я видел ее раньше и не раз — она смотрела на меня из своего сумасшедшего зазеркального мира, все время отделенная невидимым, но прочным барьером — вовсе не там.
Теперь она в самом деле была здесь. Или, чтобы быть совсем точным, "в самом деле" там.
Ее длинные прямые темные волосы были распущены и доходили до середины спины. Передо мной стояла амазонка, облаченная в такую же броню, что и у меня, только темно-золотого цвета. Ее карие глаза горели, как и у Мирлина, изнутри, словно от жара. У нее тоже был лук высотой с нее и колчан стрел. Ее меч казался совсем легким. И она-то выглядела настоящей, хотя это было неизбежное следствие знания, что она пребывает в собственном мире. Она была Девяткой, ей не приходилось подгонять под себя роль Афины Паллады, богини-воительницы — эта роль принадлежала ей изначально.
Я оторвался от перил и встал прямо, удивившись, что могу это сделать.
— Почему вы не одели нас в форму Военно-космических сил и не вооружили огнеметами? Почему не посадили нас в бронеавтомобиль и не отправили по дороге? Там бы мы чувствовали себя привычно. Зачем нужна эта сказка, эта волшебная страна?
— Вы помните, что случилось с Амарой Гююром тогда, в саду? — возразила она. — Помните, почему он не мог сражаться в полную силу?
Я помнил. Не в пример мне, Гююру еще не доводилось бывать в зонах низкой гравитации. Когда началась битва, возобладали инстинкты, спутав все его рефлексы. Его собственные знания обернулись против него.
Она заметила, что я понял.
— Это не ваш привычный мир, — сказала она. — Если бы я и создала его похожим на тот мир, вы бы пытались делать все по привычке. А так вы должны подчиняться тем правилам, которые действуют здесь. У нас обширные познания, чтобы превратить ваш опыт в псевдосенсорные толкования, но полной свободой мы не обладаем. В этом мире ограничений, которым следует подчиняться, значительно легче, чем там, в мире, где остались ваши другие сущности. И все же они действуют здесь, и с ними следует считаться.
— Допустим, но это глупо.
— Наоборот, — серьезно возразила она. — Для вас это может казаться абсурдным: построить мир из обрывков древних мифов и литературных фантазий вашей молодости, но в данных условиях это единственно верный подход. Вымыслы когда-то были значимы для вас, значимы и сейчас, хотя вы отказались от них, как от игрушек. Мир внутри нас — убежище, где можно было отдохнуть от грубой реальности материального мира. Этот мир представляет собой часть пашей личности внутри вашего тела — силу с меньшим числом ограничений. Волшебный мир древних мифов, преданий и сказок возникает из попыток спроецировать собственное сознание на окружение. Компьютерное пространство — это как раз та вселенная, где личность получает власть.
Сейчас вы находитесь в мире, который лучше всего можно понять — он только так и может быть понят, — вспоминая сюжеты мифов и сказок. Мои заимствования кажутся вам чрезвычайно запутанными, но непоследовательность присуща и вашей памяти, и вашему разуму, который может предать беспечному забвению все источники. Весь смысл в том, что подобного рода испытания могут — и оказываются — для вас значащими. Здесь вы — как дома, а когда придет время действовать, в вас проснутся возможности, отличные от рефлексов, необходимых в материальном мире. И это новое скорее всего не подведет вас.
— Скорее всего? — недоверчиво переспросил я.
— Гарантий нет, мистер Руссо. Вам предстоит научиться использовать новые возможности и применять их как можно лучше. Мы отправились в чрезвычайно опасный поход, где нас поджидают враги. Я не могу сказать, насколько силен будет противник, но он выступит против нас во всеоружии своей силы и хитрости.
Я осторожно дотронулся до рукояти меча, не зная, к чему прикоснусь. На ощупь она была твердой, но я слишком много знал, чтобы назвать эту твердость успокаивающей, и напомнил себе, что на самом деле она не была твердой. И корабль тоже. И я. И мир вокруг меня, по которому я плыл.
— Кажется, вы скопировали нас на языке арканов, чтобы враждебные программы не могли повредить нам, — заметил я. — Возможно, были веские причины, почему вы не копировали себя. Как же тогда вы очутились здесь?
Я говорил, а ко мне в душу начало закрадываться чудовищное подозрение, что из меня силой вырвали согласие, силой навязали эту ложную претенциозную миссию.
— То, что вы видите перед собой, — отозвалась она с обезоруживающей улыбкой, — больше похоже на одного из потомков, чем на единое в девяти лицах существо. Ранее оно использовало мой нынешний образ, чтобы говорить с вами. Я не столько копия, сколько переработанная версия. Здесь у меня не больше сил, чем у вас или у Мирлина, и не исключено, что у меня их даже меньше. Я все еще склонна полагать, что у вас есть оружие, отличное от того, которым я снабдила вас. Когда придет время, вы сумеете вдохнуть в образ головы Горгоны, которым я украсила нос корабля, сверхъестественную силу. Важно, чтобы вы осознали это. Вы вправе ждать от меня объяснений, только помните, когда начнется битва: я не сильнее вас.
— Вы все хорошо объяснили, — с долей иронии заметил я. — Но боюсь, что мы недостаточно углубились в предмет во время наших скоротечных бесед в прошлом.
— Мы закодированы на языке арканов. Программы-разрушители не смогут с легкостью напасть на нас, особенно в том случае, что захватчики Асгарда (я так и полагаю) — это машины, не наделенные разумом. Нужно также допускать, что, какие бы силы ни были посланы против нас, они реагируют на наше присутствие и приспосабливаются к нему. Ведь их цель — уничтожить нас.