Будь добрым, злым тебя сделает жизнь.
Дверь поддалась неожиданно легко, и я увидел у своей железной коробки троих: толстого, тощего и холёного ублюдка с узеньким лбом и глазами как у змеи — холодными и наглыми. Это, наверное, и был тот самый Герман, которому полагалось принимать работу.
Он тоже был в пиджаке, хоть и без галстука, и пиджак этот как-то странно топорщился на груди.
«Пистолет у него, что ли, во внутреннем кармане? — подумал я и сам себя одёрнул. — Меньше НТВ смотреть надо».
Ящик успели усовершенствовать. В самом маленьком отделении стояла какая-то конструкция из проводов и плат, вроде компьютерных. Сверху лежал крутой навороченный шлем.
— Этот? — спросил Герман, уставившись на меня холодными немигающими глазами.
— Да, это — наш мастер-сборщик, — представил меня тощий.
— Ну и чего я тут утверждать должен? Есть мастер — его и берите! — повысил голос холёный. — Что мне, за вас всё решать, дармоеды?
— Но тут есть одно затруднение, Герман Денисович. Мастера-то мы вызывали по телефону… — сказал тощий непонятное. — Это фиксированный вызов.
— Мастер ушёл! — рявкнул Герман. — На камерах есть. А этого — в деприватор!
— Не надо меня в деприватор, — я изобразил самую доброжелательную улыбку, хотя слова эти мне не понравились.
Всякие у меня бывали клиенты. Не знаю, что такое деприватор, а вот на деньги кинуть…
Герман уставился на меня, как на заговоривший стул. Может, у него головка бо-бо? Или принял чего, уголовно наказуемого?
— По работе претензии есть? — спросил я уже резче. — Если нет, то давайте уже рассчитаемся?
— Да, пожалуйста, — осклабился толстый.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака, выхватил баллончик и брызнул мне в лицо.
Комнату заволокло туманом. Голова закружилась, ноги ослабли, но кое-что я всё же осознавал.
Тощий и толстый схватили меня под руки и потащили к ящику.
Это как? В центре города, посреди белого дня? То есть, конечно, на окраине и вечером, но…
Так не бывает! Это же не можно! Это же беспредел какой-то! Твари! Да что вы делаете!
— По-поли… ция!.. — попытался сказать я.
Но даже губами пошевелить толком не смог. Только мысленно призывал на эти три тупых головы самые свирепые кары.
Меня затолкали в ящик, пристегнули к штангам ремнями. А в соседний ящик, в тот, куда мог бы войти кот, сунули ящерицу из аквариума: словно в полусне я видел, как она недовольно шипела и топырила лапы.
— Ну, давай, Яшенька, послужи науке! — Герман погладил ящерицу по плоской башке и быстро отдёрнул руку, а толстый надел мне на голову шлем.
— Если что — зови на помощь Яшу! — напутствовал меня он. — Запомнил, Вася? Я-шу!
Мир через стекло стал ещё мутнее, но я ещё видел этих трёх сволочей.
— По-по… — пытался выдохнуть я.
— Яшу! — заорал толстый.
— Поехали! — махнул мне рукой тощий и улыбнулся так, как, наверное, улыбается экспериментатор, отрезая голову таракану.
Таракан без головы живёт три недели. А я?!
И тут меня словно бы по башке ударило. В ушах зазвенело, и реальность померкла окончательно.
Голова болела. Вот как на работу вставать — так она всегда болит. Просто проклятье какое-то.
Как кувалдой по затылку — бум, бум, бум… Но я же не пил вчера? Ну совсем же не пил? Или?..
Или что вчера-то было?
Сначала, в десять утра, был заказ у частника — шкафчик и полка-орех, отвратное качество. Потом типографская фирма, а потом…
Потом я поехал на Поповку собирать железные ящики…
Поповка! Фирма «Магнетик Инк»! Ящик железны… Ой…
— Ты чего тут расселся, скотина?
Я получил ногой под зад, прямо в копчик, и подскочил от боли. Но не в кровати, а посреди улицы.
Я сидел на булыжной мостовой. Очень узкой, красивой и… грязной.
Мостовую обжимали двух-трёхэтажные каменные дома с черепичными крышами, мимо брели люди в киношной одежде. Этакий средневековый околоевропейский Голливуд — всё пёстрое, странное и ненастоящее.
Если бы ещё не воняло навозом, я бы подумал, что сплю. Но прямо по курсу, аккурат посреди дороги, возвышалась свежая ароматная куча, сделанная лошадкой, а надо мной нависали два… стражника. С копьями, в крупно стёганых толстых кафтанах, с мечами и в кастрюлях, пардон, в шлемах на головах.
Натурально городская стража. Из кошмарного сна.
Я зажмурился. Может, всё-таки сплю?
И получил второй пинок под зад, который окончательно меня разбудил.
— Чего расселся, раб? А ну, встал! Где твой хозяин?
Пришлось подниматься на ноги, чтобы не дали ещё пинка. Боль-то была настоящая, а сапоги у стражников — кожаные и тяжёлые. Хотя мне, наверное, повезло, что они решили меня пинать, а не копьями тыкать.
Когда это дошло до меня в полной мере, я изобразил лояльность. Заулыбался, пригнул голову в притворном поклоне.
В голове прояснилось так, что аж зазвенело.
Где я? Что это за декорации? Я напился, уснул, и друзья меня разыграли?
Это как в кино, что ли, про попаданца? Актёров наняли, декорации выстроили?
Но откуда у меня такие богатые друзья? Или это не друзья? Но кто?
Стражник в ответ на мою улыбку нахмурился и стукнул об мостовую древком копья так, что я с испугу чуть опять не присел.
— Отвечай! — приказал он. — Чей ты раб? Чего разлёгся посередь улицы?
— Я не раб!
С чего это вдруг? Что значит — раб? Узнаю, кто это придумал — убью!
— А ошейник ты себе для красоты нацепил? — ехидно поинтересовался стражник.
Я схватился руками за шею и обнаружил там жёсткий металлический обод, как на деревянных бочках.
— А ну, пшёл! — второй стражник сапога для меня пожалел и замахнулся древком копья.
Я отскочил, запнулся о выступающий булыжник и шлёпнулся на мостовую пузом кверху, дрыгая ногами и руками, как майский жук лапками, а стражники склонились надо мной, словно ангелы возмездия.
— Мужики, сгиньте, — шептал я, махая руками. — Я сплю! Сгиньте, пожалуйста, а?
Но стражники сгинуть не пожелали. Копьё — оружие благородное, потому, повздыхав, они стали лениво и безо всякого желания, но ловко и профессионально пинать меня ногами.
Больно, зараза! По рёбрам, по многострадальному копчику.
Причём они же ещё и жаловались!
— Вот надсада, — вздыхал первый стражник. — Сапоги раз в полгода положены. А они тута так и валяются, так и валяются!
— А зарплату опять не выдали! Старший сказал, мол, потрата! А мне-то чего ихняя потрата?! Если пообещали, что в новолуния, так пусть дают!
Второй пинал вполсилы, причитая так громко, что у меня в ушах зазвенело. Но стражников мне было не жалко ни капельки. Да провались они со своими сапогами!
Ой, рёёёбраа…
Сначала я пытался приподняться, потом только закрывал голову и поджимал ноги.
Стражники пинали меня, пока я не замер, свернувшись как эмбрион.
Может, пожалели или испугались, что прибили нечаянно? Или у них была какая-то норма расходования сапог?
Один из стражников ухватил меня за шиворот, выволок на тротуар и рывком поднял на колени. Пожалел, всё-таки, что ли?
Я открыл глаза и понял, что на жалость понадеялся зря. Я дорогу карете перегораживал, проехать не давал.
Будь я один, кучер огрел бы меня кнутом. Но со мной развлекались «государевы люди» или кто тут платит стражникам? И он остановил пару чёрных как смоль лошадок.
Лошадки тащили карету. И рыжая девица по грудь высунулась из окошка, желая понять, что вдруг за промедление?
Девица была молоденькая, лет восемнадцати-двадцати, в дорогом платье с глубоким вырезом. Кажется, такие называются как-то от слова кольт? Глянешь — и наповал.
Груди грозили вывалиться, а девица так таращилась, что и я вытаращился на неё. И вот если бы не возраст, она была бы вылитой рыжей бабой, от которой я спас кота.
Я на автомате схватился за грудь — нету кота. Глянул вниз — длинная рубашка из грубой ткани, под такой и кота не спрячешь, короткие штаны, вроде бриджей, босые грязные ноги.
Но кот-то куда подевался? Где я? И почему тут опять эта баба?
— Эй, капитан! — крикнула девица стражнику. — Это вы, небось, беглого раба поймали? А куда вы его?
— Так в городскую тюрьму, госпожа, — заулыбался стражник, уставившись в вырез платья девицы.
— Украл чего?
— Да кто ж его знает, госпожа, — стражник, продолжавший держать меня за шиворот, дёрнул, я встал на ноги и против своей воли поклонился рыжей. — Вот покажем нашему мастеру по заплечным делам, он с ним побеседует в хорошем тёплом подвале, тогда всё и выясним.
— А потом куда? На виселицу?
Вот кровожадная дура!
— А потом плетей и обратно хозяину! — расхохотался стражник.
— Ну, это за вами не заржавеет! — оскалилась девица.
Она смерила меня презрительным взглядом, прикрикнула на кучера, тот щёлкнул кнутом, и карета затряслась, подпрыгивая на неровной каменной мостовой.
«Да что б ты себе весь зад отбила!» — подумал я.
И тут меня осенило. «Не заржавеет» — словечко совсем не средневековое. Это точно она! Рыжая хозяйка кота!
Крикнул ей вслед:
— Дура!
И получил сначала пинка от стражника, а потом и отеческое наставление:
— Сам дурак. Видел герб на карете? Это единственная и любимая дочка барона Эскобара. А если бы она услыхала, как ты орёшь? А если приплатит потом палачу, когда тебя пороть будут?
Лицо моё, наверное, вытянулось, и стражник ухмыльнулся:
— Иди уже, чучело навозное. И мой тебе совет — лучше сразу скажи, откуда сбежал?
— Да я же не помню!
Вышло жалобно. Ведь и рёбра болели, и девка эта рыжая всё ещё перед глазами стояла…
Стражник даже посочувствовал:
— От оно как. Совсем память отбило?
Я печально кивнул.
— Видно, колдун какой-нибудь постарался, — посочувствовал стражник. — Ну тогда тебя в цепи и на каменоломню, если хозяина не найдут. Или на рынке продать, а деньги в казну. Но сначала, конечно, плетей. Может, ты врёшь, а?
Он опять поддал мне пинка, направляя в какую-то известную ему сторону.
И я пошёл, а куда было деваться?
И вдруг вспомнил всё. И ящик этот железный — деприватор. И Германа — холёную лысую тварь в пиджаке, что велела запихать меня в этот ящик. И варана Яшку, недовольно топырящего лапы.
Это куда ж я попал из ящика? На съёмочную площадку? В далёкое прошлое? На другую планету?
Да как такое вообще может быть! И откуда здесь рыжая мучительница кота?
Может, они меня загипнотизировали, я сейчас лежу в ящике, а они стоят рядом и ржут?
Под пятку попался острый камешек, и я захромал. Боль была такая, что не придумаешь. И жара. И сухость во рту.
И что теперь делать, а?