Лев думал перед свиданием: "Дам ей побольше денег... Нет деньги она не возьмет, подумает ещё ни весть что... Лучше пойду с ней погулять".
Встретились.
- Я пойду с тобой, хочешь, Саша?
- Погуляем? Еще бы, конечно! - Она прижалась к нему, глаза её сверкнули неизъяснимой глубокой радостью. - Куда мы идем?
- В магазин, чтобы купить тебе чего-нибудь.
- Мне? Ничего не нужно, зачем? Не следует тратиться на меня.
- Я хочу купить тебе платье, красивое...
- Не надо, я обойдусь и так...
- Но ведь у тебя же нет такого платья, чтобы все на него смотрели?
- Нет, и не надо! - твердо ответила Саша.
Лева заглянул в счастливые глаза своей девушки и понял, что ей безумно хочется быть с ним и она совсем не думает ни о каких платьях.
После длительной прогулки, когда молодые люди уединились в большом сарае, стоявшем на отшибе и полном душистого сена, произошло их сближение.
Саша бросилась ко Льву на шею и расцеловав, увлекла его за собой и стала торопливо раздеваться.
Лев впервые в жизни оказался в объятиях страстно желавшей его девушки. Он делал все с легким сердце, у него было радостно, светло на душе. Какое-то время он ощущал реальность вокруг себя, а потом, когда волна страсти высоко подняла его над всем миром, он отдался любви со всем пылом молодости и неопытности. Это было для него восхитительным и прекрасным и у него на всю жизнь остались воспоминания запаха душистого сена и здорового молодого тела женщины...
Лев считал, что он не совершил ошибку, подавшись порыву любви и овладев девушкой. Он твердо решил, что все последствия их первой встречи и всех других встреч с Сашей, "любимой марксисткой", как он её называл, он возьмет на себя.
В основе отношений молодых людей - Льва и Саши, по-видимому, лежало половое влечение, а не настоящая любовь, если иметь в виду их разницу в возрасте. Сошлемся при этом на определение полового влечения, которое дал известный французский писатель Андре Моруа в своей книге "Семь ликов любви": "Половое влечение, которое лежит в основе чувства любви, остается в сущности неизменным инстинктом; оно изменилось так же мало, как и человеческое тело. Но проявления этого инстинкта, которые суть виды любви, менялись с течением времени".
Члены "коммуны" жили по-спартански, носили синие блузы, круглые соломенные шляпы и черные палки. В городе их принимали за членов таинственной секты. Они мною и беспорядочно читали, спорили, распространяли в народе книги, писали полемические статьи.
К этому времени относится окончание Троцким николаевского реального училища. Перед ним вновь встал вопрос выбора - что делать дальше? По настоянию родителей он вернулся в Одессу, где стал посещать лекции на математическом факультете университета. И хотя к математике он и чувствовал большое тяготение, но "революция постепенно овладевала" им. А когда он увлекался, все остальное теряло для него всякий смысл.
Университет был брошен. Он весь переключился на полулегальную работу в кружках радикально настроенной молодежи. Очень скоро Троцкий стал неформальным лидером группы молодых людей, искавших выход переполнявшему их стремлению к активной деятельности "на благо отечества". Троцкий привлек внимание одесской полиции и вынужден был покинуть Николаев.
Г. Зив вспоминает: "...Действительная индивидуальность Бронштейна не в познании и не в чувстве, а в воле. Бронштейн, как индивидуальность, весь в активности. Активно проявлять свою волю, возвышаться над всеми, быть всюду и всегда первым - это составляло основную сущность личности Бронштейна; остальные стороны его психики были только служебными надстройками и пристройками".
В конце января 1898 г. были произведены массовые аресты. В охранном отделении оказалось свыше 200 человек. Началась тюремная эпопея Троцкого.
Первое время Троцкого держали в николаевской тюрьме, затем перевели в херсонскую. Ни в Николаеве, ни в Херсоне он допросам не подвергался. Через три месяца его перевезли в Одессу и поместили в одиночную камеру, где он оказался соседом Ильи Соколовского.
С одесской тюрьмой связан выбор и его постоянного псевдонима. Под фамилией Троцкий в тюрьме служил старший надзиратель. На юношу произвели неизгладимое впечатление его величественная фигура, властность, умение подчинять себе окружающих и держать, что называется, в ежовых рукавицах не только арестованных, но и всю администрацию тюрьмы. Вот Лев и взял фамилию надзирателя, чтобы доказать всем, и в первую очередь себе, что имя матерого защитника самодержавия может служить и другим целям - борьбе против самодержавия, революции.
Во время следствия Троцкий, по словам Зива, стал решительным и прямолинейным "марксистом", хотя раньше был его противником. "Фразеологию марксистскую он, несомненно, усвоил в совершенстве, - отмечал Зив, - и рассуждать о роли личности, о классовой борьбе, значении производительных сил и т. п. он мог как самый заправский марксист и с присущим ему талантом. Но как только он пытался от усвоенной теории перейти к практике, к марксистскому творчеству, к применению материалистического понимания истории к живой жизни, он неизменно обнаруживал полное бессилие".
Одним из первых научных опусов Троцкого была работа о масонстве. Статью эту он планировал отослать в журнал "Мир божий". Однако закончить статью ему помешало "нервное расстройство". Началась бессонница. Общее недомогание, вялость. "... Мысль как-то вяло работает, рука лениво подвигается по бумаге, а на душе какое-то всесовершенное безобразие". И затем: "У меня прежде такое настроение бывало периодически и продолжалось каждый раз 2-3-4 дня.
В этом письме Троцкий описал свое состояние в момент эпилептического припадка. Присутствовавший при этом Г. Зив вспоминал, что такого рода полуобмороки и настоящие обмороки с Троцким происходили и впоследствии, причем именно в моменты особого напряжения духовных и физических сил. Такой обморок с ним, например, произошел в октябре 1906 г. на суде по делу о Петербургском Совете рабочих депутатов. Судьи вынуждены были отложить на некоторое время судебные заседания.
Со временем он все же под воздействием все учащавшихся припадков, которые длились уже не день-два, а неделю-другую, а иногда и месяц, как в разгар дискуссии 1923 г., а позднее - в Норвегии и в Мехико, вынужден был признать болезнь нервной системы. Говоря о себе, Троцкий писал: "С детских лет мальчик болел болезнью, которую врачи в официальных свидетельствах называли хроническим катаром желудочно-кишечного тракта и которая тесно переплеталась со всей его жизнью. Ему часто приходилось глотать лекарства и соблюдать диету".
...Суд приговорил Троцкого к четырем годам ссылки в Восточную Сибирь. В это время Троцкий окончательно сошелся с симпатизировавшей ему А. Соколовской. И хотя его родители категорически возражали против этого брака, он настоял на своем. Их брак в "Бутырках" скрепил раввин. К этому времени невеста была беременна.
К осени 1900 г. молодая семья - у них к тому времени родилась дочь Зина - обосновалась в сельце Усть-Кут Иркутской губернии. Поселились в одной избе с польским ссыльным, сапожником Микшей. В ссылке время делилось между хозяйственной работой (рубкой дров, мойкой посуды, уборкой) и чтением.
В ссылке он читал художественную литературу. Среди иностранных писателей выделяет Г. Ибсена, Г. Гауптмана, Ф. Ницше, Г. Мопассана, среди русских - М. Горького, В. Короленко, А. Чехова, В. Вересаева, Л. Толстого, Л. Андреева. Но особенно почитаем им был Г. Успенский.
Когда у Троцкого появилась возможность сотрудничать в иркутской газете "Восточное обозрение", основанной ссыльными-народниками, он пишет "под Успенского". После нескольких публикаций ему повышают гонорар с 2 до 4 копеек за строку. Это был хороший приварок к семейному бюджету, если учесть, что в месяц Троцкий писал по 3-5 статей, объемом в 2-2,5 авторских листа.
В одном из его лучших очерков "Почтальоны и почтовые "чины" по Лене" в мельчайших деталях изображаются быт, условия работы, нравы почтово-телеграфных служащих. В результате получается картина, проникнутая неподдельным сочувствием и уважением к этим людям.
К тому времени Троцкий с семьей - у них родилась ещё дочь Нина переехал в Верхоленск. Отсюда в августе 1902 г. он решился на побег. Тогда это не было чем-то сверхъестественным. "Бегали" многие. Жена, несмотря на то, что оставалась с двумя маленькими дочерьми - младшей шел четвертый месяц, - поддержала его.
Сильное половое влечение Лев и Саша испытывали друг к другу в течение нескольких лет. У них родились двое детей, но через несколько лет, в ссылке они расстались. По этому поводу Александра писала своей подруге:
"Дорогая Люси! Мы разошлись со Львом и, похоже, навсегда. Я не стала противиться его побегу из ссылки. Я поняла, что для меня это и конец нашим с ним отношениям. Мы друг к другу хорошо относимся, но быть мужем и женой нам нелегко. Представь себе, каждую свободную минуту я мою "ручки - ножики" и в "постель - постель...". Разница у нас в возрасте большая и дальше все будет гораздо сложнее. Быстротечны часы любви, но примирится с действительностью трудно, когда ему "надо", мне "не хочется", а ведь он так молод, а я так "стара"! Трудно мне с ним, очень трудно! Мы были счастливы, я в дальнейшем буду счастлива воспоминаниями и нашими детьми, я благодарна ему за все, он благороднейший для нас человек, мы никогда с ним не ругались, вернее он со мной, ну а я... ты же знаешь, но я его любила и буду любить... У него ещё все впереди, у меня остались дети и они прекрасны. Я с ним не совершала ошибку, но судьба жестоко напомнила о реальностях в нашей жизни... Вот почему я не возражала против его побега из ссылки, хотя дети у нас ещё маленькие... Так распорядилась неумолимая и строгая судьба наша с Левой...".
В дальнейшем Троцкий и Соколовская встречались эпизодически. Жизнь развела их, но они сохранили идейную связь и дружбу.
Дата побега - 22 августа 1902 г. В этот день исправник Лебедев послал из Верхоленска в Иркутск телеграмму, в которой сообщалось: "Вчера самовольно отлучился Лейба Бронштейн... Заявлению жены Бронштейн выехал Иркутск".
Знакомый крестьянин доставил Троцкого к железной дороге. "Я без приключений сел в вагон, куда иркутские друзья доставили мне чемодан с крахмальным бельем, галстуком и прочими атрибутами цивилизации, - вспоминал Троцкий. - В руках у меня был Гомер в русских гекзаметрах Гнедича. В кармане - паспорт на имя Троцкого, которое я сам наудачу вписал, не предвидя, что оно станет моим именем на всю жизнь. Я ехал по сибирской линии на запад".
Троцкий остановился в Самаре, где размещался тогда российский штаб "Искры". Его возглавлял Г. М. Кржижановский. Он-то и сообщил Ленину о Троцком, дав ему новый псевдоним Перо. По поручению самарского бюро Перо выезжал в Харьков, Полтаву и Киев для связи с местными "искровцами".
В Самаре Троцкий получил приглашение Ленина приехать в Лондон. Кржижановский снабдил его деньгами, и вскоре он оказался на русско-австрийской границе, которую нелегально перешел. Через Вену, Цюрих и Париж добрался до Лондона. Пора юности закончилась. Троцкий стал на путь профессионального революционера.
Ранним ненастным утром в октябре 1902 г. в дверь квартиры, где проживали Ленин и Крупская, раздался стук. Открыла сама Надежда Константиновна. Троцкий позже самокритично заметил, что "всякий более опытный и, так сказать, более привычный к культурному общежитию человек посидел бы спокойно на вокзале час-два вместо того, чтобы ни свет ни заря стучаться в чужие двери. Но я ещё был полон зарядом своего побега из Верхоленска".
Подобная бесцеремонность в общении с товарищами не только в быту, но и в политике, на мой взгляд, была отражением не "заряда побега" Троцкого из ссылки, а существенной чертой его личности. "Сухой и надменный тон Троцкого", "небрежная манера свысока говорить с кем бы то ни было" неприятно поразили при первой встрече А. В. Луначарского. За эти тон и манеру его сразу же невзлюбил Г. В. Плеханов. Совсем иначе ко всем странностям Троцкого отнесся В. И. Ленин.
Несмотря на неурочный час, он приветливо встретил беглеца. Его напоили чаем. Он рассказал о побеге и пожаловался на плохое состояние "искровской" границы: она оказалась в руках гимназиста-эсера, который к "искровцам", ввиду разгоревшейся жестокой полемики, относился без большой симпатии; к тому же контрабандисты жестоко обобрали Троцкого, превысив всякие тарифы и нормы.
Ленин был старше Троцкого на 9 лет - срок, может быть, и не столь большой, но не следует забывать, что в революции год нередко идет за два, а то и за три. В свои тридцать два года Ленин наряду с Плехановым уже считался признанным лидером российской социал-демократии. Он быстро сумел оценить задор Троцкого, стремление отстаивать собственное мнение.
Троцкий выступал с докладами, участвовал в митингах в рабочих предместьях Лондона. Здесь он не раз выигрывал идейные споры у патриарха российской эмиграции эсера Н. В. Чайковского, анархиста Черкезова и других менее именитых соперников.
ВТОРАЯ ЖЕНА
Некоторое представление о реакции на выступления Троцкого в начальный период его революционной деятельности дают воспоминания Н. И. Седовой. Ей суждено было стать второй женой Троцкого, от их брака было двое сыновей, Лев и Сергей. Она была моложе Троцкого на три года (родилась в 1882 г. и почти на 20 лет пережила его, умерла в 1962 г. в предместье Парижа). Отцом Седовой был выбившийся в купцы донской казак, а матерью - полька из захудалого шляхетского рода.
Знакомство их произошло осенью 1902 г. в Париже, на квартире у бывшей народоволки В. М. Александровой. По её просьбе Седова определила Троцкого на временное местожительство в небольшой комнатенке за 12 франков в месяц. Начались их встречи. Н. Седова знакомила Троцкого с Парижем, который для него был "похож на Одессу, но Одесса лучше".
Из воспоминаний Натальи Седовой: