Всё началось с дождя.
В этот день последний урок выдался непростым, дети зевали, и перерисовывать обязательный по программе цветовой круг у них не было никакого желания. Я, со своей стороны, им бесконечно сочувствовала. Я и сама ненавижу этот «поганый» круг. Если ты истинный художник — ты пишешь картины сердцем. Ты просто знаешь, какой цвет и где необходим и для этого отнюдь не нужны правила. Хотя, конечно, с моей стороны будет притворством говорить о правилах в таком пренебрежительном тоне — я всегда старалась их придерживаться.
Мне тридцать четыре, я самая обычная: невысокий рост, тёмные волосы и карие глаза. Выгляжу несколько моложе своих лет, но мой подлинный возраст выдаёт взгляд, встретив который, даже бабушки и дедушки моих учеников перестают обращаться со мной как с девочкой-подростком. Последние тринадцать лет я живу в тихом, маленьком городке на юге Франции и работаю учителем рисования в школе-студии для одарённых детей. За пределами тесной квартирки у меня такая же тихая и маленькая жизнь, как и сам город, который очень хотел, но так и не стал мне домом. Жизнь, или вернее то, что от неё осталось, начинается за дверью квартиры № 7 на втором этаже. Там я пишу свои картины. За все эти годы их стало так много, что если бы кто-то пришёл ко мне в гости, он бы ни за что не догадался какого цвета в моём доме стены. Но ко мне никто и никогда не приходит. Друзей у меня нет. Директор школы, где я работаю, держится со мной подчёркнуто вежливо и общается только на служебные темы. Все остальные учителя сторонятся, и, поверьте, у них есть на то причины. Хотя, если честно, мне так намного удобнее — не нужно никому ничего объяснять и притворяться.
Но вернёмся к дождю. Он начался абсолютно неожиданно, когда оставалось ещё целых полпути до дома. Тягучий урок давно закончился, однако пришлось потратить ещё около часа на то, чтобы привести класс в порядок. Затем я заканчивала отчёт, учебный год подошёл к концу, и возможность откладывать была исчерпана. Так что когда я покинула помещение школы, на улице уже совсем стемнело. Полностью погрузившись в свои мысли, я медленно брела по привычному пути между двумя рядами двух и трёхэтажных домиков увитых виноградом и плющом. Тут в небе что-то резко ухнуло, и в то же мгновение полил дождь такой силы, будто кто-то включил душ на полную мощность. Огромные холодные капли падали туда, куда им хотелось, совершенно не спрашивая моего согласия, и уже через пару минут я вымокла насквозь.
Стараясь не заработать простуду, я быстро свернула в ближайшую кофейню и уютно устроилась на мягком диванчике в ожидании официанта. К моему удивлению тот не торопился, это было тем более странно, что в кафе не было ни единой души. Я уже подумывала о том, чтобы сменить укрытие, но дождь лупил по стёклам с неистовством дикого зверя, и я решила, что нет другого выхода, кроме как сидеть здесь и ждать. Вокруг царил полумрак и совсем тихо, как будто откуда-то издалека, лилась приятная музыка. Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Мне даже показалось, что я задремала и уже во сне услышала этот голос. Голос, который мне не приходилось слышать так много лет.
— Могу я предложить тебе глинтвейну?
— Спасибо, не стоит беспокоиться, — ответила я, и сон стал развеиваться.
Голос помолчал, потом мне на плечо легла тёплая ладонь и он повторил,
— Могу я предложить тебе глинтвейну?
Я открыла глаза и выпрямилась. Я не ошиблась, голос действительно был мне хорошо знаком, как впрочем, и его обладатель, немолодой высокий мужчина с живыми лучащимися глазами и длинной белой бородой. На нём был безупречный серый костюм в тонкую полоску, но его хозяин, очевидно, чувствовал себя в нём не очень-то комфортно. Я быстро привела в порядок роящиеся как взбудораженный улей мысли и жестом пригласила его сесть. Он устроился напротив, некоторое время внимательно изучал меня, потом тихо произнёс,
— Ты очень изменилась, Эни.
Я продолжала молчать.
— Ну, здравствуй, — он вопросительно посмотрел на меня.
— Здравствуйте, профессор Дамблдор — ответила я, всё ещё пристально глядя ему в глаза. — Для меня большая честь видеть Вас здесь.
— Ну-ну, оставь эти церемонии, Эни, тебе же всегда претила излишняя чопорность.
Я ничего не ответила. Он кашлянул, мне даже на долю секунды привиделось в его движениях некоторое замешательство, но тут как из-под земли возник официант и Дамблдор повернулся к нему.
— Два глинтвейна, — озвучил заказ он.
Официант исчез также бесшумно, как и появился.
— Ты разве ничего не хочешь сказать?
— Какую цель Вы преследуете на этот раз, профессор? — жёстко спросила я.
Он вздохнул.
— Ты и правда совсем изменилась. Но я не виню тебя, я знаю, какое бремя ты несёшь.
— Вы знаете?! — почти закричала я на него, но тут же взяла себя в руки.
Перед тем как продолжить, я отвела глаза, конвульсивно вдохнула и снова вернулась к беседе.
— Простите, я не должна была…
— Тебе не нужно извиняться, — прервал он. — Скорее это мне нужно просить у тебя прощения. Но всё было так непросто эти годы…
Он остановился не договорив. Снова возник официант и поставил на столик два бокала с бордовой жидкостью.
— Выпей, ты ведь замёрзла, — он отхлебнул из своего бокала, и поднял взгляд к потолку, смакуя напиток, затем очень медленно снова перевёл взгляд на меня.
— Как ты живёшь?
Я взяла бокал, глотнула обжигающей жидкости и стала пристально изучать его.
— Нормально. Как все.
— Как все маглы? — переспросил он.
Я поёжилась.
— Как все, да, — повторила я бесцветным голосом. — Разве это имеет какое-нибудь значение? Или у Вас есть повод меня в чём-то подозревать?
— Нет, Эни, конечно нет, и я здесь совсем не для того, чтобы выдвигать тебе обвинения.
— Тогда зачем же Вы здесь… через столько лет?
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы вернуться?
Слова полоснули, словно кнут. Я дёрнулась. Он еле заметно улыбнулся, и, наклонившись ко мне, понизил голос до шёпота.
— Я предлагаю тебе вернуться.
— Зачем Вам это? — спросила я тихо и, не дождавшись ответа, продолжила. — Но это и неважно, я всё равно не могу.
Он взял у меня бокал, заставив оторваться от изучения его содержимого, со стуком поставил на стол и резким тоном сказал,
— Ты не просто можешь, ты должна!
— С какой стати? — теперь я смотрела на него с вызовом. — Я раздала все долги и хочу только одного, чтобы все, включая Вас, оставили меня в покое!
В его взгляде я прочитала, что ответный выпад будет весьма болезненным для меня, но неожиданно он улыбнулся.
— Всё-таки некоторые черты твоего характера остались незыблемы. Ты так и не научилась достаточно хорошо скрывать свою боль.
Я хотела выкрикнуть: «Да что вы знаете о боли!», но слова застряли у меня в горле, напомнив о том, что вести себя как плаксивый ребёнок в моём возрасте и положении, по меньшей мере, глупо. Вместо этого я сказала,
— Во мне ещё кое-что не изменилось. У меня всё такое же тёплое сердце и такая же живая душа, поэтому я просто не могу и всё.
— Ты боишься своих воспоминаний?
— Я боюсь, что не смогу больше выносить их компанию. Здесь, в этом новом мире, я начала всё с нуля. Здесь я просто человек с другой судьбой. Всё, что было «до» осталось где-то очень глубоко, подобно выцветшим фотографиям. Если Вы заставите меня вернуться, они снова придут, будут говорить со мной. Призраки из прошлого, как и прежде, станут частыми ночными гостями. Это приведёт только к одному — я окажусь там, где была в самом начале своей новой жизни, а я меньше всего хочу этого, профессор.
— Если уж ты сама затронула эту тему, то позволь заметить, что я не знаю, где ты была. То, что ты живёшь и работаешь здесь, я узнал совсем недавно. Мы все считали тебя погибшей.
Я посмотрела на него с недоверием, пытаясь понять, говорит ли он сейчас правду или лжёт, но так и не найдя ответа, пожала плечами.
— Я не думаю, что даже если я расскажу, Вам это хоть что-то даст. Это всё дела людей.
— Ты хотела сказать маглов, — он, сделал ударение на последнем слове.
— Я предпочитаю их так не называть, и не только потому, что долго прожила среди них.
— Но в этом слове нет ничего плохого…
— Просто оставьте за мной это право.
— Собственно, ты права, меня не эта тема волнует. Мне гораздо более важно, что ты скажешь, если я предложу избавление от самых страшных кошмаров в обмен на согласие работать в Хогвартсе.
— Каким образом?
— Ты что-нибудь слышала о Чаше Терзаний?
Я уставилась на него с удивлением.
— Конечно. Но для неё нужен Хранитель, а Вы сами знаете, что никто не пойдёт на это, потому как если…
— Ты хочешь мне рассказать принцип её работы?
— Нет, но…
— Я согласен быть Хранителем твоей Чаши.
— Мне кажется, Вы не до конца понимаете. Вы можете не ожидать…
— Я уже сказал тебе, что прекрасно отдаю себе отчёт в собственных действиях и разделю её с тобой, как только придёт время! — отрезал он.
— А какова цена?
— Будешь работать преподавателем в Хогвартсе столько, сколько потребуется.
Поджав губы, я покачала головой.
— Я ещё не всё забыла. Это ведь не может служить оплатой. Возвращение и работа преподавателя не претит мне. Я погашу долг, только сделав что-то, что по собственной воле не сделала бы никогда.
— Об этом поговорим, когда придёт время.
— В какую игру Вы играете, профессор Дамблдор?
Он резко отодвинул свой бокал, так что несколько бордовых капель упало на белоснежную скатерть.
— Ты настолько не доверяешь мне? Что же, я не буду тебя уговаривать и уж тем более заставлять. Но подумай, Эни, что ты выберешь. Жизнь, состоящую из одинаковых дней в чужом мире с чужими людьми, и будешь тайно, по ночам, отрабатывать заклинания, чтобы не забыть, кто ты? Или возвращение в мир, где ты родилась и выросла, где ты можешь делать то, что хочешь, а не то, что вынуждена.
Тон его голоса оставался прежним, приглушённо-спокойным, но глаза метали молнии.
— Даю тебе ночь на размышление, завтра утром я приду за ответом. Только прошу не забывать, что дав этот ответ, ты уже не сможешь передумать ни через час, ни через год!
Он порылся в карманах, достал несколько скомканных банкнот и положил их на блюдце, затем поднялся и вышел, не сказав больше ни слова.