Следующий вечер был суматошным. Все с нетерпением ждали прибытия учеников. В коридорах Хогвартса то там, то здесь я встречала взволнованных, куда-то спешащих преподавателей. Наконец, все приготовления были завершены и мы собрались в общем зале.
Когда Дамблдор объявил, что на новое место преподавателя по «Защите от сил зла» приглашён Аластор Грюм, я испугалась не на шутку. Я хорошо знала этого человека и в моём списке тех, кем бы я не хотела быть узнанной, он не то что стоял на последнем месте, он вообще был вынесен за скобки.
До сих пор я не проявляла чудеса изворотливости: и при Хагриде неоднократно опростоволосилась, и Снейп уже что-то явно подозревал, а МакГонагалл, так вообще узнала. Но если Хагрид и МакГонагалл меня не страшат, а Снейпу я без того отвратительна, то Грюм церемониться не станет. Он сначала открутит мне голову, а потом уже побежит с ней к Дамблдору, спрашивать не обознался ли часом. К некоторому облегчению, Грюм во время пира вообще не обращал на меня внимания.
«Как директору могла прийти мысль позвать его сюда? — возмущалась я про себя. — Этот человек абсолютно сумасшедший».
Весть о Турнире Трёх Волшебников дети восприняли с большим восхищением, а вот о введении моего предмета с явным скепсисом, так что в класс я вошла сама не своя от волнения.
На меня с огромным любопытством смотрели несколько пар детских глаз. Я осмотрела класс, дети были очень разные и ожидали от этого урока, по-видимому, тоже каждый своё. За партой у окна примостилась чудная троица, два мальчишки и девчонка, которые живо что-то обсуждали, склонившись друг к другу.
— Приветствую вас, юные маги и волшебницы, — торжественно произнесла я, продолжая наблюдать за ними.
Кто-то толкнул рыжего мальчишку в бок, и все трое уставились на меня. Я обомлела, лицо одного из них было удивительно знакомым. Я подсчитала в уме — всё совпало. Я уже выстраивала тактику общения с ним, когда в чувство меня привёл голос девочки.
— Мы просим прощения, профессор, — видно она решила, что я замолчала из-за их болтовни.
— Принимается, — сказала я и отвела глаза. — Итак, не буду нагонять на вас скуку, представляясь и обсуждая название нашего предмета, я уверена, вы все давно прочитали эту информацию в расписании.
Я подмигнула им и продолжила,
— Скорее всего, вы удивлены, почему я не указала в списке необходимых материалов ни одного учебника. На это есть две причины: во-первых, достойных учебников я пока не встречала, истинные художники не большие любители писанины, а во-вторых, я и сама не могу дать Вам точное описание того, чем мы будем заниматься.
Девочка, сидевшая в середине недавних болтунов, подняла руку.
— Да мисс…
— Грейнджер.
— Да мисс, Грейнджер?
Она поднялась и тоном строгого учителя сообщила,
— Я смотрела на каникулах книги по Вашему предмету. Там есть чёткие определения относительно магической живописи.
— И что же они гласят? — осведомилась я.
Девочка отбарабанила заученный текст,
— Магическая живопись представляет собой изображение предметов, мест, людей и животных в движении в определённый момент времени.
Я улыбнулась.
— Вам нравится это определение?
Она в замешательстве уставилась на меня.
— Мисс, Грейнджер, — сказала я спокойно. — Что Вы чувствуете, когда произносите эти слова?
Она покраснела и нахмурилась. Я поблагодарила её и жестом попросила сесть.
— Как вы сами думаете, — обратилась я классу. — Чем нам предстоит заниматься?
— Рисовать бородатых стариков и толстых тётенек, которые умеют бегать с картины на картину, — сказал рыжий мальчик, класс отреагировал дружным смехом.
Я лишь чуть усмехнулась.
— Зачем? Этого добра и так полно в нашей школе, — отозвался с заднего ряда мальчишка залихватского вида, класс снова засмеялся.
— Видите, Вы уже веселитесь, — сказала я. — Значит, картины заставили вас что-то чувствовать.
— Так мы будем рисовать стариков, — жалобно протянул пухлый мальчик.
— Нет, — я покачала головой. — Мы будем учиться самой главной вещи в жизни — претворять свои мечты в реальность.
Некоторые зашушукались, некоторые глянули с недоверием.
— Я покажу Вам, — я достала картину, которая после встречи с профессором Дамблдором могла похвастаться только одним яблоком.
— Вы, — я указала на трогательного «пухлика» и замолчала, предлагая ему представиться.
— Невил Лонгботтом, — дрожащим голосом сообщил он.
Улыбка сползла с моего лица. В памяти живо воскресла страшная картинка случившегося с его родителями. Я не стала звать его к доске, а сама подошла к нему, выставила перед собой картину и сказала,
— Угощайтесь!
Он в панике уставился на картину.
— Ну, смелее, протяните руку и возьмите!
Нехотя, он всё же потянулся к картине и через мгновение уже восхищённо рассматривал яблоко в своей руке.
— Вы можете съесть его, когда пожелаете, — ласково сказала я Невилу и вернулась на своё место.
— Ух ты, — закричал кто-то. — А можно я нарисую себе тысячу галлеонов?
— Можно, — я заулыбалась. — Но, боюсь, единственное, на что они сгодятся это служить Вам эдаким развлечением. Например, Вы можете высыпать их себе или товарищу на голову. Будет больновато, но, ручаюсь, этот душ и Вы, и он запомните на всю жизнь.
Девчонки, сидящие за первой партой, захихикали.
— Тогда какой смысл? — протянул тот же мальчик.
— А какой смысл мистер…
— Спаркс.
— Какой смысл, мистер Спаркс, мечтать о них?
— Нууу, мне нравится.
— Правильно, Вы испытываете радость, когда живо представляете себе эту огромную кучу денег. Моя цель, заставить вас вызвать у самих себя настолько яркие ощущения, чтобы научиться черпать из своих картин силы для новых свершений.
— Как это связано? — холодно осведомилась мисс Грейнджер.
— Я поясню, — я дружелюбно посмотрела на неё и затем обратилась к сидящему рядом.
Мне тут же услужливо сообщили, что его зовут Рон Уизли.
— Вот Вы, мистер Уизли, о чём мечтаете?
Тот покраснел,
— Выиграть кубок по квиддичу.
Сидящие на задней парте хохотнули. Я не обратила на них внимания, достала пустой холст и стала быстрыми мазками наносить на него краску. Через несколько минут кубок был готов.
— Вам нравится, Рон?
— Я сотни раз видел изображение кубка, — разочаровано проговорил тот.
Я дописала на кубке «Рональду Уизли за наивысшие заслуги», схватила его и протянула Рону. Тот дрожащими руками взял кубок и стал рассматривать его, поглаживая надпись.
— А теперь Вам нравится?
— Ещё бы, — произнёс он, не отводя восхищённого взгляда от кубка.
— Но Вы же понимаете, — осторожно начала я. — Что он ненастоящий.
— Да это сразу видно, — выкрикнул кто-то.
— Спасибо, — сказала я крикуну. — Это действительно видно, если присмотреться. Так что же, мистер Уизли?
— Понимаю, — сдавленно ответил Рон.
— И понимаете, что даже если мы дадим Вам десяток таких кубков, Вам всё равно не ощутить триумфа победы.
Рон убито кивнул.
— Отлично, тогда верните его мне, — я протянула руку.
Он неохотно отдал, я прикоснулась к кубку палочкой, и тот исчез с громким хлопком. На лице Рона отразился весь спектр чувств, которые он испытывал: ему было жалко кубок, он злился на меня за его безжалостное уничтожение, и не понимал, зачем я вообще всё это устроила.
— Мистер Уизли, — начала я. — Прошу меня простить за хладнокровное «убийство» Вашего кубка, а сейчас соберитесь и скажите нам, что Вы ощущали, когда он был у Вас в руках.
Рон молчал.
— Давайте я помогу. Вы испытывали удовольствие от исполнения мечты, хотя и осознавали, что кубок фальшивый.
Рон кивнул.
— Теперь скажите, чего Вам сейчас хочется, кроме того, чтобы наслать на меня порчу, — я улыбнулась.
— Снова держать его в руках! — воскликнул он.
— И Вы будете рады, если я верну его?
Класс затаил дыхание.
— Нет, — тихо ответил Рон. — Я хочу настоящий.
— Тогда дерзайте! Вы ведь теперь точно знаете, что это за чувство и понимаете насколько хотите испытать его в полной мере.
Я оглядела класс.
— Вот для чего нужны картины. Чтобы вы могли понять, чего хотите на самом деле, чтобы вы могли почувствовать это и получить силу для реализации ваших надежд и желаний. Только не забывайте, — я взглянула на мальчишек хищно потиравших руки. — Вы не должны изображать ничего такого, что приносит вред. Прежде всего, это сработает на вас самих. Я, конечно, могу успокоить, ничего страшного не произойдёт, но массу неприятных ощущений гарантирую.
Мы ещё некоторое время обсуждали секрет написания подобных картин, потом я задала задание — попытаться нарисовать самые любимые фрукты, чтобы мы вместе смогли попробовать их на следующем уроке, и отпустила детей. Они покидали класс, живо обсуждая услышанное.
Только, один студент остался за партой. Я подошла к нему и присела рядом.
— Гарри, верно?
— Да, — сказал он без особого удивления, потом, запинаясь, добавил. — Профессор Аттист, а можно научиться так писать картины, чтобы встретиться с изображёнными на них людьми?
— К сожалению, — грустно сказала я. — Я не смогу научить Вас этому, потому что сама никогда подобного не могла. Люди и животные не поддаются моей кисти.
— Но Вы пробовали?
— Да, я как-то раз написала птицу, — я глубоко вздохнула. — Однако когда я достала её из картины, она была мертва. С тех пор я не повторяла попыток. Наверное, нам не дано постичь природу жизни, Гарри.
— Простите, — сказал он и вылетел из класса.
Я печально посмотрела ему вслед и подумала: «Ты себе просто не представляешь, насколько я хотела бы того же».