Я остановил трактор. Ким и Кретов пошли искать семяпровод. Тина, бледная, соскочила на землю.
– Извини, я больше не могу. Езжайте одни.
– Посиди здесь. На обратном пути мы тебя заберем.
Испытание сеялки шло отлично. За какие-то десять минут мы высеяли двадцать килограммов. Семена ложились строго по два-три в гнездо, пропусков не было. На втором круге голос трактора как-то ослаб, а в картере появились подозрительные стуки и ёканье. Вскоре стуки стали настолько явственными, что их услышал даже Ким и закричал:
– Эй! Останови! Что-то с трактором неладно!
Я сбросил газ. В картере уже скрежетало. Стрелка масляного манометра билась на нуле, как муха.
– Да глуши же мотор, индюк ощипанный! – заорал Ким.
Трактор напоминал остывающий труп. Из его брюха тоненькой струйкой, как черная кровь, бежало масло. Раной зияла дыра.
– Подшипники поплавились… – Ким неумело выругался. Стоишь – руки в брюки! Угробил трактор, и…
– Придержи язык, – сказал я.
– Да, да! Теперь конец всему!..
Ким сел на траву и обхватил голову руками. После вспышки у него всегда наступала обратная реакция. Подошла Тина и погладила Кима по пыльным волосам:
– Ну, успокойся. Может, они еще не поплавились.
– Отстань.
– Не сердись, Кимочка. Кто же виноват…
Из всех нас один Кретов оставался спокойным. Он осмотрел трактор со всех сторон, потом аккуратно заткнул дырку тряпкой и запустил мотор на малых оборотах. Внутри гремело и стучало.
– Да, – вздохнул Дмитрий Алексеевич. – Нужен капитальный ремонт.
– Это я виноват! – воскликнул Ким. – Я не проверил пробку. Эх, дурак, дурак!
– С кем не бывает, – сказал Кретов.
Возвращение наше напоминало похоронную процессию. Мерин тащил трактор, как катафалк. Возле гаража мы расстались. На глазах Кима были слезы.
– Идите по домам, ребята, – посоветовал Кретов. – Надо отдохнуть. Предстоит тяжелый день.
– Мы вас не выдадим, Дмитрий Алексеевич, – заверил я. – Скажем, что сами взяли. Ведь оно таки было.
Ким тронул Кретова за плечо.
– Простите нас, Дмитрий Алексеевич, что так получилось. Но мы действительно не скажем никому. Я даю слово.
Кретов усмехнулся:
– Идите, идите, ребята. Это уже не вашего ума дело. Я и не в таких переплетах бывал.
Когда мы утром явились в институт, он был полон слухов. По коридорам метался бледный, с остановившимися глазами Косаревский, хватал каждого за рукав и доказывал, что он не виноват. От важности у старшего лаборанта и следа не осталось.
Говорили всякое, но большинство склонялось к мнению, что тут налицо свинья. Кто-то из врагов или завистников Косаревского подложил ему свинью. Косаревский составил список своих врагов и бегал с ним, постоянно вписывая и вычеркивая фамилии. Он собирался передавать его в уголовный розыск. Глыбка еще не пришел. Кретов тоже.
Четкого плана, как жить дальше, у нас не было. До прихода декана мы решили провести совещание и с этой целью удалились в столовую.
В большом зале было почти пусто. На полу пыльными львиными шкурами лежали квадраты солнца. На люстре сидел воробей, чирикал и вертел во все стороны головой. Он выглядел очень довольным – наверно, потому, что питался бесплатно.
– Пусть первым говорит Ким, – предложил я. Ким откинулся на спинку стула. Я вдруг заметил, что он сильно похудел. Лицо его, и так длинное, еще больше вытянулось, скулы выперли наружу, и только одни глаза, большие и влажные, как у больного, лихорадочно блестели.
– Во-первых, надо опередить Кретова. Пойти самим к Глыбке и все рассказать.
– Принимается, – сказал я.
– Принимается, – сказала Тина.
– Во-вторых, не впутывать Косаревского. У парня может полететь аспирантура.
– Принимается.
– Принимается.
– В-третьих, сказать Глыбке, что мы, конечно, виноваты и готовы понести наказание, но он тоже виноват. Почему он упорно не давал нам трактор. Мы же не для себя стараемся. У нас тема государственной важности!
– Ну что ж, – сказал я. – Можно рискнуть подискутировать с Глыбкой.
– Я не согласна, – сказала Тина. – Это лишне. И ничего не даст.
– И в-четвертых, – невозмутимо продолжал капитан, – сказать ему, что над сеялкой мы работать не бросим, несмотря ни на что. Пока есть возможность, надо использовать мерина. Если подкормить его, километров двадцать пять он даст. Я жертвую стипендию.
– Вопрос можно? – спросил я.
– Давай.
– А если Глыбка не допустит нас до защиты?
– Ну и пусть! Поедем работать со справками!
– А на следующий год защитим экстерном. Зато закончим сеялку.
– А как же с аспирантурой?
– Это сделать никогда не поздно.
– У тебя все?