– Вполне. Это ужасно, да?
– Наоборот… замечательно. Только вы все врете. Откуда-то сверху, точно срываясь со звезд, падал редкий снег. Он щекотал лицо и был виден только у матовых стекол фонарей. Он бестолково вился, налетая на них грудью.
– Постойте, – сказала вдруг Лиля, – вы слышите музыку?
Мы остановились. Тихая и нежная мелодия вальса неслась сверху вместе со снегом.
– Слышу. Это играет Аэлита.
– А по-моему, вон в том доме.
Мы стояли возле столовой № 14. Весь второй этаж ее был освещен, в окнах скользили тени. У меня сразу заныли окоченевшие ноги.
– Знаете, – сказал я, – там сейчас свадьба мо его друга. Вы не хотите пойти?
– И вы действительно только что вспомнили об этом?
– Нет. Просто я боялся оказаться в ваших глазах банальным.
Лиля испытующе посмотрела на меня. Я стойко выдержал ее взгляд.
– Но у нас нет подарка, – сказала она неуверенно.
– Ерунда! Сейчас что-нибудь купим! – воскликнул я, мысленно подсчитывая, сколько у меня денег.
В «Гастрономе» я взял две коробки пастилы и бутылку шампанского. «В крайнем случае, если ничего не выйдет, уничтожим все с Кобзиковым», – подумал я, входя вместе с Лилей в вестибюль.
Здесь по-прежнему было много народу. Расталкивая толпу, я храбро двинулся на стражей с повязками. Те стояли, переминаясь с ноги на ногу, явно скучая.
– Здорово, ребята, – сказал я. – Мы не опоздали?
– Опоздали, – пробурчал один из дружинников, подозрительно косясь на мой сверток. Другой тоже посмотрел на бумажный пакет.
– Кирпичи? – равнодушно спросил он.
– Ну да, – сказал я, выставляя серебристое горлышко. – К такому кирпичу приложишься – и хорош будешь. Ну, как там Николай? Держится еще на ногах? Или Маша пригубить не дала?
Стражи заулыбались:
– Извините, товарищи… пожалуйста, проходите. Приходится принимать меры. Лезут тут всякие. Только что одного мудреца раскололи. Кирпичи за вернул в бумагу – вроде с подарком…
В зале было душно и пьяняще тепло. Нестройно гудели, шаркали подошвами, шипела радиола, звякали тарелки. Лиля подошла к зеркалу. Я остановился рядом, искоса разглядывая ее. В зеркале отражалась совсем юная черноволосая девочка со строгими глазами. Бледное лицо, обрамленное короной волос, худые руки. Платье из красной шерсти сидело свободно – очевидно, его шили «на вырост». Сильно декольтированное и короткое, оно открывало почти до колен стройные, слегка худые ноги и почти всю спину, покрытую «гусиной кожей». Две толстые косы сбегали по маленькой груди почти до пояса.
– Вы, наверно, будете стесняться моих кос, – сказала Лиля, когда мы встретились в зеркале глазами, – они ведь не модны.
– Что вы! – запротестовал я. – В косах есть своеобразная прелесть. Что-то от пушкинской Люд милы.
– Спасибо за комплимент. Мне все говорят, что я не современна.
– Вы не так меня поняли. Наоборот…
– Вы имеете в виду платье? Так оно – моей сестры.
– Пойдемте танцевать? С вами в обычной обстановке разговаривать трудно.
– Я не танцую.
– Почему? – удивился я.
– Потому что считаю пошлым. От танцев дав но осталось одно название. Сейчас танцуют только потому, что можно на глазах у всех обниматься. А мне это совсем не нужно.
– Тогда пойдемте за стол.
– Я не пью.
– И не едите?
– Иногда.
Мы неловко стояли посреди зала.
– Эй, парочка! Как там вас? Идите сюда! – за кричали из-за стола.
Некто в черном костюме с галстуком-бабочкой подскочил к нам и с пьяной любезностью стал усаживать за стол. Я пошел поздравить жениха. Он сидел во главе стола, красный, довольный, и боролся со своим чубом при помощи железной расчески. Он боролся яростно, ожесточенно, но безуспешно: едва расческа сходила с головы, как чуб моментально рассыпался и лез в глаза,
– Сколько лет, сколько зим, дружище! – сказал я, ставя возле жениха бутылку шампанского и де лая растроганное лицо.
– Ему хватит уже! – запротестовала кругленькая, как колобок, невеста. – Мама, его опять хотят напоить!
Жених поднял с глаз чуб и неожиданно закричал:
– Сашка!!! Ты???
– Ну да!
– Друг! Какими судьбами? Давай бокалы сюда! Мы выпили при явном недовольстве родственников невесты.
– Ну, ты как тут, женился, значит?
– Да вроде. А ты?
– Нет еще.
– Женись, брат. Интересно погулять на свадьбе, на собственной. Эй, давай станцуем русскую? Рус скую! Помнишь, как когда-то?.. Мишка, тащи баян!
Чуб опять упал на глаза жениху, и он зло затряс головой.