Небольшая базилика переполнена. Слева от алтаря восседает Перпетуя в белой хламиде. Сквозь тонкую вуаль отчетливо проступают ее внушительный нос и тонкие губы. Боясь шевельнуться, она экстатически вперилась в божество. Внизу, на простых стульях, сидят Юстус, ее отец, и Луцилла, ее мать, — богатые землевладельцы; юный брат Марциан и младшие сестры Галла и Юста. Справа от алтаря, возвышаясь над группой домочадцев, собрались священнослужители: местный епископ, клир младшего чина, отцы исповедники и несколько отшельников, привлеченных необычностью и особой святостью происходящего. В церкви тесно от соседей, прихожан и просто любопытных. Внутри все богато украшено в простоватом стиле, а над алтарем, словно трофей, свисает варварская гривна из чистого золота. Отворенные западные врата базилики смотрят на двор усадьбы Юстуса. Во дворе тоже полно народа — рабов, землепашцев и воинов. Все воины уже приняли крещение и поэтому они особенно набожны. Они призваны сюда для того, чтобы защитить святой обряд от посягательств. Нынче в этой провинции не так спокойно, как было раньше. Теперь земля обманчиво дремлет под осенним солнцем — одетая виноградниками, кукурузными полями, оливковыми рощами, окруженная цепью невысоких холмов. Воины все время посматривают на эти холмы.
Отслужили мессу. Вздремнувшая Луцилла очнулась и вздрогнула. Началась великая церемония Посвящения. Перпетуя Вирго, вечная девственность. Ее дочь. Луцилла толкнула мужа локтем, тот тоже проснулся и нахмурился.
Ведь он обещал епископу выстроить новую, более вместительную и красивую базилику в качестве благодарственной жертвы. Кроме того, надлежало вручить приданое Небесному Жениху Перпетуи — стало быть, пострадает наследство Марциана, а младшие девочки останутся совсем обездоленными. Юстус не думал, что все так обернется. Он рассчитывал отдать старшую дочь за какого-нибудь состоятельного землевладельца. Во времена его молодости о посвящении в вечные девственницы никто ничего не слышал, и Юстусу даже в голову не приходило, что в его семье вырастет святая. Животные спариваются — когда стихали песнопения, становилось слышно, как они этим занимаются, — а разве мы в этом не подобны животным? Все еще хмурясь, Юстус церемонно взял руку жены, затем отпустил ее, поскольку епископ начал речь.
Не отдаляясь от алтаря, епископ напомнил прихожанам, что посвящение в девственницы непременно состоится и непременно получит благословение свыше, но уже сейчас оно отмечено чудом, которое навечно останется в анналах Церкви. Как известно всем собравшимся, пять дней назад дева Перпетуя отправилась в путешествие — не из праздности, но от резвости, не из желания посмотреть мир (который она слишком хорошо познала), но чтобы испросить совета по вопросам веры у некоей святой матроны. Перпетуя путешествовала со всеми подобающими приличиями, ее сопровождали брат и свита рабов. Встреча двух набожных дам оказалась полезной, беседа получилась долгой, религиозные суждения, коими они обменялись, — пространными. Но вот настала пора возвращаться в родительский дом. Перпетуя взобралась на мула, брат ее держался несколько поодаль, свита, как и подобает, следовала пешком. Вечер выдался спокойным, воздух благоухал. Казалось, им не угрожает никакая опасность. Но именно в такие моменты Враг Рода Человеческого наиболее активен. Она миновала поворот дороги, и…
— Братья мои и сестры, что же увидела эта девушка? Всадников. Что это были за всадники? Из племени готов. Она возопила, затрепетала, а они устремились к ней, эти готы — ужасные лицом и обличьем, они уже были рядом. Они напали на бедную девушку, низвергли ее с мула. Они схватили ее, братья мои и сестры! Перпетуя погибла. Разве нет? Все говорило об этом. Брат не мог оказать должного сопротивления, ибо он всего лишь подросток, а рабы разбежались. И готы, о да, я повторяю, готы поскакали со своей добычей в горы. Они похитили то, что драгоценней золота и украшений, а именно деву Перпетую, которую не мог бы выкупить весь белый свет.
И что же они собирались сделать с ней, о братья мои и сестры, что?
Пала ночь, ее привезли в убогую лачугу. Перпетуе предложили вина, которое она оттолкнула. Они же напились, началась оргия. Перпетую бросили на землю. И один из дикарей — тот, кто еще недавно носил золотой обруч, висящий над алтарем, а теперь уже нет… О, я не могу продолжать…
Епископ сделал паузу. В базилике установилась тишина, которую нарушало лишь надрывное клокотание у него в горле. На откровенном языке своего времени, на языке св. Августина и св. Иеронима, епископ продолжал свой рассказ:
— И вот он начал раздеваться. Отдать свою девственность даже мужу, которому она была когда-то назначена, — уже это стало бы для Перпетуи достаточным осквернением, но такое! Насильник навис над ней, его жаркое дыхание вгоняло назад ее молитвы, а его член — вы знаете, что за оснастка у этих людей, как у жеребцов…
Он опять сделал паузу, кто-то засмеялся. Епископ застыл в негодовании и изумлении. Прихожане затрепетали. Кто смеялся? Все оглядывались друг на друга, и надо же лицо Марциана, младшего брата девы Перпетуи, стало малиновым.
На несколько мгновений церемония посвящения замерла. Марциан сглотнул, перевел дух, и вот его черты вновь обрели прежние краски. Родители наклонились к нему, мать спросила, не болен ли он? Марциан покачал головой. Он был скромный мальчиком, благоговеющим, как и они все, перед своею сестрой. Его поведение казалось необъяснимым. Теперь он сидел с потупленным видом, сомкнув толстые губы — в их семье присутствовала африканская кровь, и это проявилось в Марциане.
Епископ смотрел на него в замешательстве. Ему мнилось, что юноша одержим бесом. Младшее духовенство не переставая осеняло себя крестами. Одна Перпетуя хранила невозмутимый вид. Ее глаза продолжали экстатически созерцать алтарь. Она пребывала вдали от подобной суеты. Восприняв ее урок, епископ решил возобновить проповедь, будто ничего не случилось.
Позвольте заметить (продолжал он), что в кульминационный момент, когда, казалось, всё пропало, молитва девы была услышана. Последовала вспышка молнии, гот отшатнулся и, словно пригвожденный, припал к земле. Более того, его посетило раскаяние, он смиренно последовал за Перпетуей и даже предложил ей в качестве отступного эту большую золотую гривну, которая возложена сейчас на алтарь. Она возвратилась домой целая, невредимая и торжествующая, virgo victrix. Ей удалось то, что не в силах обычному человеку. В назначенный срок, и в этом нет никаких сомнений, она подчинит своей святой цели все вокруг себя, и прекратится грязное наваждение, которое является адамовым проклятьем.
Произнося последние слова, епископ смотрел на Юстуса и Луциллу. Те отвели взгляд. Ведь именно в грехе они породили Перпетую, и в еще большем грехе — Марциана. Марциана они зачали с огромным удовольствием. А это, теперь они знали, неправильно. Плодовитость и теплота — это неправильно. Они пытались это понять и робко взирали на свою важную дочь, которая одна могла спасти их от вечного казни. По окончании посвящения они спросили Марциана, что заставило его засмеяться.
— Не помню. О чем-то подумал, ну и засмеялся, — таков был ответ.
— Твой смех может нам повредить.
— Прости, дорогой отец, я постараюсь впредь не смеяться. Однако надо пригнать коров. Страна в опасности, кругом эти готы. Можно, я пойду помогу пастухам?
— Нет, ведь сейчас в амбаре должна состояться Святая Беседа, — со вздохом сказала Луцилла. — Все должны быть там.
Так они и поступили. В амбаре было очень похоже на базилику, разве что теперь говорила Перпетуя. Она убеждала собравшихся последовать ее примеру, в особенности женщин, и вперила свои глаза-бусинки в сестер, Галлу и Юсту, веселых молоденьких девушек. Мужчины, объяснила она, созданы из более грубой плоти, они рубят дрова и носят воду, и не могут достигнуть большего. В этом месте епископ немного ее поправил. Мужчины, заявил он, также могут стяжать девственность и должны всячески поощряться в этом стремлении. Непроизвольные семяизвержения, которым они время от времени подвержены, безусловно, идут от Диавола, но это не фатально. Он воззвал к мужчинам и — тут его взгляд сосредоточился на Марциане — особенно к мальчикам в первом буйстве юности.
— Марциан хороший мальчик, — сказал его отец.
— Он утешение нашей старости, — добавила мать.
И маленькие Галла и Юста загалдели:
— Мы любим Марциана. Мы любим Марциана гораздо больше, чем Перпетую. Он мастерит нам игрушки.
Епископ раздраженно всплеснул руками.
— Игрушки?! Игрушки! О, порождения ехиднины, кто спасет вас от гнева Господня? Она, она одна, сия дева, которая согласилась временно пребывать среди нас — только она отведет от вас заслуженную кару. — Это было сильно сказано, но он был раздражен непристойной заминкой в базилике и теперь был не в настроении произносить формулу изгнания духов. Основание казалось недостаточным, поэтому он прекратил беседу и проследовал к своей повозке, запряженной волами. Его провожали все, кроме Марциана, который еще раз взорвался смехом. Ибо только он, он один, знал, как именно была сохранена девственность Перпетуи.
А сохранена она была так.
В тот день, пять дней назад, когда им встретились готы, он отправлялся в путь, не имея дурных предчувствий. Сопровождать Перпетую входило в его обязанности, он был послушен, исполнителен и готов при необходимости за нее умереть. Во время поездки она к нему почти не обращалась. Если такое все же случалось, он проезжал вперед, чтобы получить ее распоряжения, и затем возвращался назад, чтобы передать их рабам. Он не спрашивал себя, любит ли он сестру — это было недозволенным вопросом — однако он знал, что она давно относится к нему с постоянным неудовольствием. Ибо несколько лет назад он оказался замешанным в грязную историю. Одна из служанок матери стала причиной скандала, о котором он помнил до сих пор. Мать избила девушку, отец посмеялся, все сходило с рук, но тут с Перпетуей случилось нечто вроде припадка. Она призвала их всех к своей кровати и заставила его дать обещание, что впредь он никогда не будет нарушать чистоту. Это было легко пообещать, ибо он был порядком напуган, и, будучи всего тринадцати лет от роду, полагал, что плотские позывы со временем ослабнут. Перпетуя по себе знала, что это не так. Она давно ждала подобного случая и организовала священную шпионскую систему — с помощью монахов, которые начали частенько посещать усадьбу. Все делалось во имя его родителей, и они тоже наблюдали, и постепенно простота ушла из жизни. Это была цена, которую они платили за то, что в их доме воспитывалась святая.
Брат и сестра составляли поразительную пару, въезжая в область холмов. Она — строгая, аскетическая и закутанная, он — открытый всем ветрам и солнцу, с обнаженной шеей и ногами, открытыми до колен, пока она не напомнила ему, что их следует прикрыть. Он запел народную песню, которую подхватили рабы, но она заставила их замолчать и затянула псалом. Когда они достигли места назначения, он был вынужден ждать перед домом, ибо столь святой была та матрона, что ни одному созданию мужского пола не разрешалось входить в ее жилище. Запрет распространялся даже на комариных самцов, так сказали рабы. Они начали похабничать на эту тему. Марциану даже пришлось их приструнить, хотя ему этого не хотелось.
— Скажите госпоже, что пора ехать, скоро солнце уйдет за холмы, — велел он им через некоторое время. Один из рабов передал эти слова за оконную решетку пожилой служанке, и недолго спустя в дверях показалась Перпетуя.
Она выглядела еще строже, чем прежде, но была более склонной к общению. Когда они отправлялись домой, она позвала Марциана и сообщила ему, что окончательно решилась стать вечной девой.
— Такова воля Божья, сестра.
— В скит я удаляться не буду. Матрона посоветовала мне иное. Я устрою свое жилье среди вас.
— Видно, такова воля Божья… Сестра, посмотри на этого ястреба.
— Ну и что?
— Кто-то его спугнул.
— Марциан, когда ты научишься приличиям?
— А разве я неприличен? Я стараюсь.
— Я говорю тебе в назидание, а ты отвлекаешься на пролетающую птицу.
В этот момент появились готы. Их было всего лишь трое, и если бы Перпетуя оставалась спокойной, две группы могли бы разъехаться с дружеским приветствием. Но она возвысила голос в молитве:
— О Господь, Бог Авраама, Исаака и Иакова, избави нас от рук наших врагов! — выкрикнула она. Ее молитву услыхали рабы и пустились врассыпную. Готы стали преследовать рабов. Один из них, теснимый Марцианом, ударил его лошадь ножом в крестец. Лошадь поднялась на дыбы, и Марциан упал. Видя его падение, другой гот стащил Перпетую с ее мула. Беда была моментальной и полной. Брат и сестра ели дорожную пыль в то время, как вопли их свиты слабели вдали. Солнце кувырком катилось в холмы.
Последовали дальнейшие унижения. Марциану связали лодыжки, так что ему пришлось передвигаться скачками, отчего он опять упал наземь под громкий смех варваров, один из которых плюнул ему в лицо, а другой швырнул в него переспелой фигой, его кинули на лошадь поперек седла, Перпетую усадили на мула, щипая ее при этом за все места, и затем они двинулись в глубь гор. Показалась хижина, склад, ибо рядом лежало награбленное, включая бочонок вина. Пленников спéшили, Марциану развязали лодыжки. Он стал осматриваться вокруг. Один из варваров вел себя как вождь: отдавал приказы и щеголял великолепной гривной из золота. Перпетуя погрузилась в молитву. Марциан старался ее утешить, но она не обращала на него внимания.
— Сестра, не думаю, что нам угрожает большая опасность. Похоже, они не хотят причинить нам вреда, хотя я не успеваю следить за их речью. Возможно, им нужны вовсе не мы, а наши лошадь и мул. Думаю, мы им совсем и не нужны. Они просто юные варвары, не сознающие ни собственных желаний, ни того, что творится в их душах.
— О, Господь, Бог Авраама, Исаака и Иакова, избави нас…
— Аминь, и я уверен, Он нас избавит. Про нас уже начали забывать, и скоро мы сможем отсюда уйти. Я даже попробую отвязать твоего мула, и ты сможешь бежать со всеми удобствами.
— О, Господь…
— Посмотри-ка, они готовят еду.
— Ты сказал, еду, брат? — при мысли о еде ее покоробило. — Нечестивую еду!
— Судя по виду, эта пища была украдена у боговерующих.
— Вот поэтому она еще омерзительней.