- Откуда у тебя эта уверенность?
- Я знаю.
- Наука за эти девять лет ушла вперед. Люди уже исследовали, как работает мозг. Познакомились со структурой мозга. И знаешь, что сделали? Соорудили в одной из лунных лабораторий огромную модель... Ну да, года два назад... И провели на ней все эти опыты от начала до конца. Наверняка им прямо не терпится, чтобы ты вернулся, ведь тогда они смогут проверить верность своих теорий. Чтобы ты вернулся в том состоянии, в каком находишься. Они прооперируют тебя, заглушат то, что ты излучаешь, и тем докажут, что они правы. Тебе ничего не надо делать просто вернуться вместе с нами.
Мюллер мерно постукивал ладонью о ладонь.
- Почему ты не говорил мне об этом раньше?
- Я не знал. Ничего не знал.
- Ну, конечно.
- Я правда на знал. Ведь мы же не могли рассчитывать, что встретим тебя здесь, верно же? Сперва мы только догадывались кто ты такой и что здесь делаешь. Потом я тебя узнал. И только сейчас наш врач вспомнил об этом лечении... А что такое? Ты мне не веришь?
- С виду ты просто ангелочек, - сказал Мюллер. - Глазки голубые, полные сладости. Нед, в чем заключается твоя игра? Чего ради ты излагаешь мне все эти глупости?
Раулинс покраснел.
- Это не глупости!
- Я тебе не верю. И я не верю в исцеление.
- Можешь не верить. Но ты столько теряешь, если...
- Не пугай!
- Извини меня.
Настала неприятная пауза. Мысли клубились в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы с него было снято это проклятие? Снова сжимать в объятиях женщину? Женские груди, округлые, жгущие как огнем... Губы, бедра... Восстановить карьеру? Еще раз достичь небес? Отыскать себя после девяти лет разлуки? Поверить? Вернуться на Землю? Прооперироваться?
- Нет, - осторожно произнес он. - Мой случай неизлечим.
- Это ты так говоришь. Но откуда ты знаешь?
- Я просто не вижу в этом смысла. Я верю в предназначение, мальчик. В то, что моя трагедия - это возмездие. Возмездие за тщеславие. Боги не посылают временное несчастье. Они не ограничивают свое наказание несколькими годами. Эдип не вернул себе глаз. Не вернул матери. Прометей не смог оторваться от скалы. Боги...
- Ты живешь в реальном мире, а не в греческих мифах, - напомнил ему Раулинс. - В настоящем мире. В нем не все обязано протекать согласно духу закона. Возможно, боги сочли, что ты достаточно натерпелся. А поскольку уж мы заговорили о литературе... Ореста они простили, верно? Так что почему ты думаешь, что этих твоих девяти лет им показалось недостаточно?
- Действительно существует возможность исцеления?
- Наш врач говорит, что да.
- Мне кажется, что ты лжешь, сынок.
Раулинс отвел глаза:
- Но с какой целью?
- Понятия не имею.
- Ну хорошо, я вру, - отчаянно сказал Раулинс. - Нет способа, чтобы помочь тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты показал бы мне фонтан этого напитка?
- Он в зоне "Д", - сказал Мюллер. - Но сейчас мы туда не пойдем. Зачем ты рассказал мне всю эту историю, если она не правда?
- Я же просил - переменим тему.
- Допустим, что она все-таки верна, - принялся рассуждать Мюллер. Что, если я вернусь на Землю, меня, может быть, и вылечат. Так знай: меня это не интересует, даже если бы была гарантия. Я видел людей Земли такими, какими они есть в действительности. Они топтали меня, упавшего. Нет, игра кончилась, Нед. Они смердят. Воняют. Смакуют мое несчастье.
- Ничего подобного!
- Что ты можешь знать? Ты тогда был ребенком, еще более наивным детенышем, чем ты сейчас. Они относились ко мне как к мрази, поскольку я демонстрировал им тайны глубин их самих. Отражение их грязных душ. Зачем мне надо возвращаться к ним? Зачем они нужны мне? Черви. Свиньи! Я видел, какие они на самом деле, за те несколько месяцев что провел на Земле после возвращения с Беты Гидры-4.
Выражения их глаз, улыбки, боязливые улыбки, стремления оказаться подальше. "Да, господин Мюллер. Разумеется, господин Мюллер. Только не подходите ближе". Сынок, приходи сюда как-нибудь ночью, и я покажу тебе созвездия такими, как они видны с Лемноса. Я назвал их по-своему. Там есть "Нож"... Одно из них. Он длинный, острый. Направленный прямо в позвоночник. И есть "Стрела". Есть "Череп" и "Жаба". Эти два соединяются. Одна и та же звезда светит во лбу "Жабы" и в левой глазнице "Черепа". И звезда эта - Солнце, друг мой. Солнце Земли. Мерзкая, крохотная звездочка, желтоватая как понос. И на ее планетах множество созданий, которые разливаются по Вселенной, как моча.
- Могу я сказать кое-что такое, что могло бы тебя обидеть? - спросил Раулинс.
- Ты меня обидеть не в состоянии. Но попробуй.
- Я думаю, что у тебя деформированное мировоззрение. За все эти проведенные тут годы ты утратил перспективу.
- Нет. Именно здесь я научился смотреть надлежащим образом.
- Ты ставишь человечеству упрек в том, что оно состоит из людей и значит, не легко иметь дело с кем-то вроде тебя. Если бы мы поменялись местами, ты бы понял. Пребывание рядом с тобой вызывает боль. Боль! Даже в эту минуту я немного поближе ощущаю ее каждым своим нервом. Будь я намного поближе к тебе - я бы разрыдался. Ты не можешь потребовать, чтобы люди моментально приспосабливались к тебе. Даже твоим любимым понадобилось бы...
- У меня не было никаких любимых.
- Ведь ты же был женат.
- Это все кончилось.
- Ну, любовницы.
- Ни одна из них не могла меня вынести, когда я вернулся.
- Друзья.
- Разбежались, - сказал Мюллер. - Только пятки засверкали.
- Ты не давал им времени.
- Я им дал достаточно времени.
- Нет, - убежденно возразил Раулинс. Он не мог больше вынести и вскочил со скамьи. - А теперь я скажу тебе кое-что такое, что тебе и вправду покажется неприятным, Дик. Мне очень жаль, но я должен.
- Все, что ты сказал, это бредни на манер тех, каких я наслушался в университете. Наивность студента со второго курса. Этот мир достоин сожаленья, повторяешь ты. Мерзкий, мерзкий. Ты видел, каково человечество в действительности, и не желаешь иметь с ним дела. Каждый так говорит, когда ему восемнадцать лет. Но это проходит. Мы психически организуемся и видим, что Вселенная достаточно приятное место, и что все люди стараются, как могут... Да, мы не совершенны, но мы и не чудовища. Когда тебе восемнадцать лет, у тебя нет права на такие высказывания. Я же получил это право давным-давно. Я пришел к ненависти трудной и долгой дорогой.