«Тебе поем, Тебе благословим, Тебя благодарим, Господи!» Храм наполнялся людьми. Ставили свечки, припадали губами и лбом к чудотворной иконе. Служка обносил прихожан медным блюдом, на которое падали деньги. Горбатая старушка снимала с подсвечников огарки и складывала в картонную коробку. Хор тянул свою золотую пряжу. А Садовников думал о маме, как она возвращалась домой с работы, и ее енотовый воротник пахнул снегом и тонкими духами. Он любовался ее прекрасным лицом, принимал ее шубку, на которой таял снег. И его детское сердце ликовало, — мама опять была дома, опять им предстоит чудесный вечер, и она станет читать ему Пушкина: «Мосты повисли над водами, вечнозелеными садами ее покрылись острова». И «лоскутья сих знамен победных, сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою». И сразу же, при мысли о маме, у его глаз возник прозрачный световод, улетающий сквозь своды храма в негасимый свет, где мамино лицо казалось иконописным лицом, и он припадал к нему шепчущими целующими губами.
Священники удалились в алтарь, и там, за резными вратами, на престоле, начиналось таинство, в котором небо сходило на землю, а земля устремлялась в лазурь. Материя преображалась в дух, пшеничный хлеб в божественное тело, алое вино в багряную кровь. И в этом претворении участвовало все мироздание, от крошечной, летящей в мирах пылинки, до ангельских вестников, трубящих в золотые трубы.
Садовников думал о жене. Не той, которая явилась ему в синих снегах среди солнечных сосен, и за ней по поляне тянулась янтарная лыжня. И не той, которую целовал в золотистом сумраке, и над их головами качалась тень от беличьей шкурки. И не той, что склонилась над старинными рукописями, и у вишневых, таких любимых глаз пламенела алая буквица. И не той, что исчезла в ослепительной вспышке взорвавшегося звездолета, от которого долго на окрестные ночные леса опадала мерцающая роса. Он думал о жене, как о восхитительном счастье и невыносимой потере. Как о чуде, посланном ему бог весть за какие заслуги, и о несчастье, которое посетило его бог весть за какие грехи.
Стеклянный коридор уносил его мимо икон с домоткаными рушниками, мимо букета цветов перед чудотворной иконой, сквозь пустую белизну церковного купола, в хрустальную лазурь, которая окружала жену. И ее улыбка была дивной и печальной, а ее вишневые глаза были полны обожания к нему и тайного сострадания. Она просила его не грустить, не убиваться, обещая неизбежную встречу.
Таинство в алтаре продолжалось. Душа Садовникова в предчувствии чуда страшилась и ликовала, мучилась и благоговела. Звезда, тайно горевшая в глубине сознания, была той серебряной звездой, что лучилась в голубой вифлеемской ночи. Садовникову вдруг начинало казаться, что идет снег, и подсвечник с огнями стоит среди снежной поляны. Ему чудилось, что вокруг туманятся осенние золотые леса и нимбы святых неотличимы от сияющих берез и осин. Доносилось благоухание незримых весенних ландышей, и он слышал весенние переливы соловьев. А потом к его голове склонялась летняя ветка с тяжелыми алыми яблоками.
В эти минуты ожидания, когда в храме многоголосо разносилось: «Отче наш, сущий на небеси, да святится имя Твое», Садовникову являлись те, о ком он не вспоминал многие годы. Учитель словесности с острым подбородком, седыми висками и серыми насмешливыми глазами, когда он декламировал вслух стихи Маяковского. Лейтенант из соседнего взвода, с которым пили спирт из алюминиевых кружек, и к вечеру, пробитый крупнокалиберной пулей, он лежал в морге, и рана пламенела на голом запыленном теле. Садовников не молился о них, но чувствовал, что они, слушая пение, ожидают своего воскрешения.
По стенам храма побежали прозрачные волны света, словно за окнами было море и храм плыл как ковчег.
Внезапно Садовников ощутил бесшумный удар света, который понесся по храму как весенняя буря. Этот свет зажигал тусклые лики икон, серебряное шитье на синем облачении священника, глаза прихожан. Этот свет вдруг коснулся Веры, которая стала на секунду серебряной и прозрачной, словно это была ее душа, и эта душа была драгоценна, прекрасна. Садовников испытал обожание, нежность, свою с ней божественную связь. Благодарность Господу, который ее вручал ему на бережение и любовь.
Царские врата растворились, и отец Павел, величавый, торжественный, вынес дары. Свершилось чудо преображения, материя превратилась в дух, не подвластный смерти.
Вернулись из храма домой, и день казался Садовникову нескончаемо прекрасным, он смотрел на Веру, будто она явилась ему в новой красоте, открылась ее чистая и такая драгоценная душа. В ней было все пленительно. Темные, со стеклянным блеском волосы, в которых вдруг возникал таинственный отлив, как в крыле лесной птицы. Белая жемчужная шея, на которой билась беззащитная голубая жилка, и ее хотелось накрыть ладонью. Вишневые глаза, в глубине которых дрожала солнечная искра, и ему хотелось поцеловать эти глаза и почувствовать, как щекочут губы ее ресницы. Когда она двигалась по комнате, за ней кружился рой бесчисленных разноцветных пылинок, и это были крохотные планеты, реющие в мироздании. Когда она садилась у открытого окна, он чувствовал, как восхитительно пахнут на клумбе белые и фиолетовые флоксы. Когда солнце светило на ее платье, то сквозь прозрачную, напоенную солнцем ткань он видел ее гибкое тело, в котором было столько танцующей грации, очаровательной легкости, что казалось, она вот-вот полетит.
Его зрения стало столь острым, что он различал за рекой, на туманном лугу хоровод бабочек-белянок. Его слух был столь чуток, что он слышал, как поет птица в синей листве языческого дуба. В преображенном мире все пело, благоухало, было исполнено жизни.
Он увидел, как деревянный Никола, стоящий на верстаке, осторожно опустил к ногам свой отточенный меч, поднял обеими руками священную книгу и осенил его и Веру крестным знамением, и под его деревянными веками радостно и влажно вспыхнули синие глаза.
Они пообедали, она вымыла посуду и вытирала полотенцем фарфоровую, с ромашками, кружку. Поймала на себе его обожающий взгляд.
— Сегодня в церкви я почувствовала, что окончательно выздоровела. Мне было так хорошо стоять среди этих молящихся женщин, чувствовать, что я одна из них, и все мы молимся об одном и том же. Чтобы на земле были мир и любовь. Чтобы те, кто нас на время покинул, знали, как мы любим их. И чтобы Господь даровал нам счастье. Когда я на вас посмотрела, я вдруг увидела, как из ваших глаз исходит чудесный свет. Он коснулся меня, и мне стало так хорошо.
— Милая вы моя, — тихо сказал он.
Когда кончился багряный августовский вечер, и сразу стало темно и звездно, и городская окраина, где было мало фонарей и беспокойных отсветов, погрузилась в бархатную темноту, Садовников сказал Вере:
— Вы помните, шаман Василий Васильев говорил о созвездии Льва и одной, малозаметной звезде 114 Лео, координаты которой он вводил в космический навигатор? Об этой звезде Иннокентий Анненский писал: «Среди миров, в мерцании светил одной звезды я повторяю имя». Ее таинственную музыку слышал Лермонтов: «И звезда с звездою говорит». На нее, окруженную другими светилами, в предчувствии неизбежных утрат, смотрел Гумилев: «И гаснет за звездой звезда, истаивая навсегда». Хотите, я покажу вам голубую звезду 114 Лео?
— Хочу, — сказала Вера.
Садовников повел ее в чуланчик. Отдернул штору, закрывающую одну из стен. Открылась узкая крутая лестница, ведущая к потолку, в котором виднелся закрытый люк. Он стал подниматься, увлекая ее за собой. Сквозь люк они проникли на чердак. Садовников включил свет, и они оказались в помещении под крышей, где стоял утлый диванчик, старые, уставленные книгами полки. Висели застекленные гербарии трав и цветов. Были разложены на столе окаменелые раковины, куски кремния с отпечатками древних папоротников. Лежал отшлифованный, с просверленным отверстием, каменный топор. И среди этих ветхих предметов и природных раритетов сиял стеклом, сталью, драгоценными сплавами телескоп, — чудо оптики, электроники, вычислительной техники, — спасенный Садовниковым от уничтожения, укрытый в этом старом, на окраине, доме, где было мало ночных огней и ночами над утлыми крышами текли и переливались созвездия.
— Вы астроном? — ахнула изумленно Вера. — Я догадывалась, что вы звездочет.
— Этот телескоп благодаря лазерному наведению и уникальной оптике способен проникать в самые отдаленные туманности, а компьютеры едва заметную пылинку превращает в звезду.
Он усадил Веру на диванчик. Сам разместился перед телескопом в поворотном кресте. Нажал кнопку, отчего крыша стала бесшумно раздвигаться. Выключил свет. И в нагретое за день чердачное помещение хлынула душистая ночная прохлада, и звезды, белые, бриллиантовые, разноцветные, потекли, задышали, и чердак, окруженный звездами, стал покачиваться, словно это была ладья в океане.
Компьютер выбрал на карте звездного неба созвездие Льва, труба телескопа бесшумно шарила среди туманностей и галактик. И на Садовникова из черной бездны вдруг прянул бриллиантовый зверь, разбрасывая могучими лапами звезды, сверкая ликующими алмазными глазами. Душа Садовникова возликовала в ответ. Космический Лев направлял ему летучие лучистые силы, и кровь счастливо звенела, омытая небесным потоком, и каждая кровяная частица была крохотной звездой, звенела и мчалась среди небесных светил.
Компьютер управлял окулярами, увеличивал мощь телескопа, и в звериной гриве, полной звездной пыли, обнаружилась пушка, усыпанная звездами, — ее ствол, лафет и колеса драгоценно переливались, и в недрах ствола туманился снаряд, которому было не суждено ударить в Рейхстаг. Тут же зыбко мерцало здание Рейхстага, и на его стенах серебрились подписи, оставленные русскими пехотинцами. Садовников смотрел на пушку. Это она из небес рассказала свою историю юноше Коле Скалкину.
Компьютер растворял одни за другими небесные врата, открывая зрачку Садовникова бесконечные глубины неба, пока не распались серебристые туманы, не раздвинулись лучистые волокна и не явилась во всей своей прозрачной красоте и великолепии голубая звезда 144 Лео. Она была окружена едва заметным сиянием. В ней трепетала и пульсировала таинственная сердцевина, из которой синева выплескивалась, как влага из животворного источника. Это был источник, плодоносящий в глубине Вселенной, и влага, которая из него изливалась, орошала Вселенную живой водой, зажигала погасшие светила, возвращала к жизни умершие планеты. Садовников с благоговением смотрел на звезду, и ее синева напоминала небо, какое бывает в вершинах мартовских берез, цвет ангельских плащей на иконе рублевской Троицы, и тот восхитительный синий луч, который загорался в утренней росинке, когда он мальчиком вышел на крыльцо.
Звезда дышала, звала. Она видела Садовникова, любила его. Говорила, что он не случаен в мироздании. Мироздание знает о нем и любит. В ответ в Садовникове молитвенно отзывалась каждая кровинка, каждый вздох и удар сердца. Отзывалась сокровенная тайна, которую он прятал в сердцевине разума и которая восхищенно откликалась на зов голубой звезды. Эта тайна была такой же голубой звездой, и обе эти звезды говорили, передавали одна другой свою любовь, свое упование на пленительное счастье, свою весть о бессмертии.
Садовников почувствовал, как на плечи его легли легкие руки. Вера подошла сзади, и он ощутил на плечах ее тонкие пальцы. Голубая звезда бесшумно полыхнула и утонула в черной глубине среди жемчужных россыпей и серебристых туманов. Не оборачиваясь, он положил ладони на ее пальцы. И она говорила:
— Я не знаю, кто вы. Но знаю, что вы добрый, могучий, отважный. Вы всем желаете блага и ко всем спешите на помощь. Вы спасли меня в самый страшный час мой жизни, кинулись и заслонили от черных лучей. Я хочу служить вам, быть рядом с вами, ухаживать за вами. И если вдруг вам станет худо и в вас вопьются черные лучи, я брошусь и заслоню вас, как это сделали вы.
Он медленно оборачивался, видя, как слабо белеет ее лицо среди мерцающих звезд. Закрыл глаза, но и сквозь опущенные веки лицо ее продолжало серебриться. И он целовал ее чуткие ресницы, пушистые брови, прохладный лоб, целовал шею и подбородок. Его губы обнаружили маленькую родинку на виске, какая была у его жены. Обнаружили крохотный шрамик на шее, какой остался у жены от пореза, когда они пробирались сквозь острые камыши. Он целовал лицо жены, которое было узнаваемо во всех овалах, во всех шелковистых прикосновениях, в сладких ароматах. Он не знал, кого обнимают его руки, чье шелестящее платье падает на пол, кто жадно и порывисто целует его. Лица жены и Веры всплывали одно из другого. Странно совпадали. Превратились в слепящий солнечный свет, отраженный на водах лесного озера. Из этого света, стеклянно-розовый, выплыл лось, и пока он плыл, из него вылетали утки, оставляя на воде солнечные буруны. Высокая, с развеянными волосами женщина бежала по воде в мокром одеянии, сквозь которое просвечивали грудь, округлые бедра и дышащий живот. Из-под ног у нее летели ослепительные брызги, которых становилось все больше и больше, пока не хлынул раскаленный, все поглощающий свет, и Садовников пролетел весь путь от рожденья до смерти, вырываясь после кончины в бесконечную жизнь. Они лежали с Верой на диванчике, и над ними текли и переливались разноцветные бесшумные звезды.
Между тем город П. переживал нелегкое и странное время, отмеченное многими напастями. И напасти эти были связаны с красными человечками, буквально наводнившими город. Целые россыпи красных истуканчиков усеяли крыши зданий. Многочисленные ватаги красных пришельцев скопились у административных зданий, узлов связи, полицейских казарм. Казалось, город П. оккупирован загадочным иностранным легионом, и патрули в красной оккупационной форме контролируют улицы, учреждения, резиденции влиятельных граждан.
Жители, которые вначале отнеслись к появлению красных человечков как к чьей-то забавной затее, постепенно стали замечать вредное воздействие этих, с виду безобидных, кукол. Если к ним приближались слишком близко, вокруг истуканчиков создавалось едва заметное желтоватое свечение и иногда проскакивал электрический заряд, причинявший боль любопытному. Обитатели домов, на крышах которых угнездились пришельцы, жаловались на головную боль, потерю сна, внезапный беспричинный страх.
Над городом, никогда не знавшим смога, образовалась прозрачная темная дымка, как во время солнечного затмения. Из-за нехватки света стали вянуть цветы на клумбе, из города улетели птицы, кошки и собаки выражали высшую степень тревоги, словно накануне землетрясения.
В ветхих домах, сохранившихся на окраине, наблюдался массовый исход тараканов. Насекомые выстраивались в тысячные колонны, двигались лавой по дворам, тротуарам и мостовым. Автомобили давили их, а тараканы, как завороженные, продолжали уходить из города, как уходят беженцы, спасаясь от нашествия.
Клиники были переполнены пациентами, которые жаловались на душевное расстройство, уныние, депрессию, желание покончить с собой. В психиатрической лечебнице случился бунт больных, которым показалось, что больница горит, и они рыдали в палатах, бились о стены, пытались выброситься сквозь решетки, уродуя себя, пока догадливый врач-психиатр ни вызвал пожарную машину, и та поливала здание, а врач ходил по палатам, убеждая больных, что пожар потушен.
В колонии строгого режима, что располагалась неподалеку от города П., произошло восстание заключенных. Отчаянные рецидивисты и уголовники разоружили охрану, спалили бараки и вырвались на свободу. С автоматами грабили зажиточные коттеджи, насиловали женщин, и их предводитель нарядился во все красное, назвался Пугачевым и объявил себе вожаком всех красных человечков, приказав губернатору Петуховскому явиться к нему на поклон. Однако был убит в перестрелке с ОМОНом.
Среди обычных правонарушений и преступлений были зафиксированы вопиющие. Дети младших классов, мальчики и девочки, связали старенькую классную руководительницу, облили бензином и подожгли, фотографируясь на фоне кричащей учительницы, а потом выложили снимки в Интернете. Музыкант местной филармонии, тихий и благопристойный человек, повесил на кухне свою жену, сел у ее ног и играл на виолончели Моцарта и Брамса. И сразу в нескольких городских районах объявились людоеды. Обглоданные ими людские кости находили в парке и на берегу реки.
Участились выкидыши. Причем женщин постигало несчастье в момент, когда они находились вблизи красных человечков. Так, служащая банка, проходя мимо стоящего в вестибюле красного истукана, вскрикнула, села на пол и лишилась плода, истекая кровью. Другая женщина, ранее страдавшая бесплодием, но приходившая к священному дубу, чтобы наконец зачать, неосторожно приблизилась к красному человечку, и ее плод был иссечен из нее лучом лазера.
И ужасным показалось зрелище, когда жители города утром вышли на набережную и увидели, что по всей реке, брюхом кверху, плывет дохлая рыба. Большие, малые, совсем крохотные мальки качались на волнах, покрывая реку, словно вверх по течению случился ядовитый сброс в воду. Хотя там не было никаких предприятий, и рыба подохла под воздействием таинственных излучений.
И тогда началось массовое бегство из города. Люди, одержимые страхом, продавали по бросовым ценам квартиры и уезжали куда глаза глядят. Газеты запестрели статьями о чудовищном эксперименте, который губернатор Петуховский поставил на гражданах города, чтобы добиться победы на предстоящих выборах. О федеральной службе охраны, которая, перед визитом Президента, наводнила город боевыми роботами. О пришельцах из космоса, которые захватили город и избавляются от его обитателей. Город П. замер в предчувствии катастрофы. Над ним стояла тусклая дымка. Трава на газонах пожелтела. Розы на клумбах осыпали свои лепестки. И повсюду — на крышах, у подъездов, на папертях храмов, на кладбищенских плитах — восседали молчаливые красные человечки.
Губернатор Степан Анатольевич Петуховский укрылся от изнурительных забот на своей загородной потаенной вилле. Уже встал из благоухающей ванны. Отер свое немолодое мясистое тело махровым полотенцем, с удовольствием разглядывая в зеркало розовые пятна здоровья, появившиеся на плечах и груди. Причесал гребешком влажные, начинавшие редеть волосы. Не преминул взглянуть на свою большую белую ладонь, прослеживая на ней линию жизни, которая спускалась до самого запястья, суля долгие безбедные годы, прибавление богатства и славы, скончание века в неопределенном туманном будущем, от которого его отделяло множество благополучных и насыщенных дней.
Облачился в халат, сунул большие ступни в расшитые бисером, с загнутыми носками восточные шлепанцы, предвкушая изысканные услады. В спальне, на широкой кровати, его поджидала прелестная девочка с белым бантом, в розовом платьице, с босыми ножками и голыми ручками, в которых она держала синеглазую говорящую куклу. Степан Анатольевич представлял, как станет играть с сиротой, ласкать, целовать, а потом отшвырнет куклу, сделает страшные глаза, зарычит, закричит, ударит мягкое тельце и, загораясь неуемной страстью от вида детских слез, накинется на беззащитную жертву, придавит своим огромным тяжелым туловищем.
Он вышел в гостиную, обставленную золоченой мебелью, которую выполнил для него известный краснодеревщик из Праги. Среди китайских ваз, африканских масок, индийских бронзовых танцовщиц, едва заметный, на ампирном столике, стоял телефон цвета слоновой кости, без циферблата, с советским старомодным гербом. Соединял губернатора с Кремлем, откуда иногда раздавался вкрадчивый, мурлыкающий, как у кота, голос, услышав который Степан Анатольевич вытягивался во фрунт.
В гостиной губернатора дожидался помощник, который доставил из приюта сиротку, но не уехал, собираясь сделать доклад.
— Ну ты чего покоя мне не даешь? Кто я, Сталин или Наполеон, чтобы с утра до вечера работать? Может у меня быть досуг, или вы меня круглые сутки будете терзать, собаки вы эдакие?
— Вы сами, Степан Анатольевич, велели остаться и доложить о тревожной обстановке в городе. Как бы нам перед визитом Президента не нажить неприятностей.
— Ну говори, что у тебя, — Степан Анатольевич со вздохом утомленного государственного мужа опустился в золоченое кресло, не запахивая халат, оставляя открытыми толстые волосатые ноги.
— Отчетность по происшествиям, в связи с размещением в городе красных человечков. Число самоубийств увеличилось в шесть раз. Число немотивированных преступлений — в восемь раз. Число массовых уличных драк — в четыре раза. Число психических расстройств — в двенадцать раз. Число уезжающих навсегда из города — в три с половиной раза, — помощник многозначительно посмотрел на губернатора, гордясь своей осведомленностью. — Страхи, Степан Анатольевич, которые распространяются в городе, привели к появлению слухов, достоверность которых трудно проверить. Так, в сводках дорожно-транспортных происшествий упоминается, что два красных человечка угнали с платной стоянки «лендкруизер», гоняли на большой скорости по ночному городу, пока ни врезались в витрину универсама, повредив магазин и машину. Якобы трое красных человечков учинили дебош в ночном клубе «Хромая утка», где открыли стрельбу из травматического оружия, ранив двух посетителей. Группа красных человечков совершила налет на кассу супермаркета и похитила дневную выручку. И наконец, два красных человечка напали на учительницу музыки, которая возвращалась домой по вечерней улице, и жестоко ее изнасиловали. Все это вызывает ропот в городе и грозит нарушить социальную стабильность, которой вы добивались с такими усилиями. И мы можем столкнуться с волнениями как раз накануне визита Президента.
Помощник умолк, и Петуховскому показалось, что тот тайно злорадствует, упрекает губернатора в неспособности управлять губернией. Ждет приезда Президента, который подпишет указ о недоверии, и место уволенного Петуховского займет его конкурент и соперник, глава областной думы Дубков Иона Иванович.
— Как же звали этого прохиндея, который расставил на всех углах эти крашенные деревянные чурки? Откуда взялся? Кто привел?