В этот момент меня чуть не сбросило со скалы, с которой я наблюдал за происходящим.
Диметродон, перевозбудившись, заметив на скале мой рыжий свитер, попытался пройти сквозь слишком узкую для него щель. Сыпались камни, летела клубами пыль, но больше всего меня поразила неожиданная реакция Хама. Он не бросился трусливо искать надежный уголок. Услышав хрип хищника, он отступил от скалы, приняв свою боевую позу: морда вниз, рога и шипы воротника направлены против предполагаемого врага, окованный бронею крестец вздернут кверху.
Пыл бойцов остудил ливень.
Он обрушился сразу, вслед за порывом шквального ветра, насквозь пропитанного все той же гарью. Река, пенясь, шипя, враз поднялась, затопив половину нашего берега. Мы сидели на песке, выражая собой величайшую кротость. Уж лучше мокнуть, чем быть разжеванным тарбозавром или его еще более доисторическим коллегой.
НК: Часто повторялись такие нападения?
Угланов: Достаточно часто. Похоже, оба хищника питали ко мне твердую, устоявшуюся неприязнь. Возможно, они считали, что раз мы прячемся, значит, нам есть что прятать. К тому же, в убежище становилось все тесней – Хам подрастал. Он был теперь величиной с носорога, ходил важно и медленно.
Повернув нос на ветер, он вдыхал в себя незнакомые запахи, доносящиеся к нам из зарослей. Он явно хотел на волю. Но выпустить я его не мог, он был слишком велик для этого. Некоторые исследователи утверждают, что гигантизм динозавров мог быть вызван неумеренным, даже патологическим развитием их гипофиза. Не хочу входить в споры, но здесь я на стороне известного палеонтолога Ефремова: в век гигантов спокойнее всего жилось именно гигантам. При чем здесь патология? Никто ведь не утверждает, что огромные ноги слона и его огромное туловище – результат неумеренного развития гипофиза. Просто сила ноги, как всякого опорного элемента строения, всегда пропорциональна ее поперечному сечению, которое увеличивается пропорционально квадрату диаметра этого сечения. Отсюда и следствие: объем ног возрастает быстрее объема тела. Большой гипофиз был необходим гигантам для достижения их большого роста. Их гигантизм этим и объясняется. И Хам прекрасно доказывал это положение.
Из малыша он постепенно превращался в бойца.
Пожирая грибы, он ворчал, рыл ногой землю, пугал воображаемого соперника.
Временами в его янтарных глазах вспыхивало неистовство. Я чувствовал, что рано или поздно сам начну его раздражать.
Это заставило меня поторопиться.
Спустившись ночью на пляж, я до утра обламывал длинные вайи папоротников. Эти трехметровые резные стрелы я таскал прямо к моим спящим врагам. Я не обращал внимания на укусы клещей, на дальние зарницы, выхватывающие вдруг из тьмы причудливые силуэты араукарий и беннетитов.
К утру диметродон и тарбозавр исчезли под курганами обильно смоченного росой папоротника. Один сирмозавр спокойно отдыхал перед каменной щелью, куда я решил его загнать, чтобы выпустить на свободу Хама.
С первыми лучами солнца я был на ногах.
Хам тоже проснулся, нервничал, требовал еды. Я набросал ему грибов, поел сам и обрадовался, услышав грохот падающих камней. Пытаясь дотянуться до грибов, аккуратно сложенных мною на песке внутри нашего убежища, сирмозавр втиснулся, наконец, в щель. Он раздвигал каменные глыбы и, кажется, не собирался останавливаться.
Я вздрогнул.
Рухнул целый блок каменной стены, и приплюснутая, иссеченная морщинами, похожая на черепашью, голова сирмозавра удивленно уставилась на меня.
Видимо, он не думал встретить здесь конкурентов. Хам тоже опешил, но тут же принял боевую позу: за крутой спиной сирмозавра промелькнула подозрительно знакомая тень. Тарбозавр. Он проснулся!
Рассерженный, он ничем не напоминал ту тварь, что совсем недавно добродушно посматривала на роящихся над нею бабочек-каллиграмм. Он был разъярен, я слышал, как легко, как мощно похрустывают его суставы.
Взбесившийся, поставленный на попа, паровик. Мелькнувший в стороне диметродон, собственно, ничего не менял, мы с Хамом вряд ли выстояли бы против тарбозавра. Так я подумал.
А сирмозавр в это время вполз в наше убежище, запрудив узкий ручей, вода которого хлынула нам под ноги.
В раскрывшуюся брешь, шагая по-птичьи, вступил тарбозавр.
Прижав крошечные лапки к груди, ударяя хвостом по камню, странно подергиваясь, он сделал шаг, другой, и вдруг… попятился.
Я неуверенно оглянулся. Я не мог понять, что его испугало? И завопил от восторга. Хам!
Я ведь говорил: в мире гигантов спокойнее всего чувствовали себя гиганты.
Подняв бронированный зад, нацелив все три рога на тарбозавра. Хам уверенно надвигался на хищника.
НК: Как вы распорядились свободой?
Угланов: В первый момент мы об этом просто не думали. Мы просто бросились в открытую перед нами брешь, которую так позорно оставил хищник, и выскочили на речной пляж. Пользуясь растерянностью наших врагов, я бросился прямо вверх по осыпи к входу в знакомое ущелье.
Возможно, Хам так и остался бы на пляже, но его смутил новый противник – диметродон, устрашающе поднявший над собою черный пиратский парус. Ко всему прочему, мелькающий среди камней рыжий свитер пробудил у Хама сыновьи чувства, я объясняю это себе именно так. Хам не только догнал меня.
Он обогнал меня, он первым влетел в горловину ущелья. – Осторожнее! – крикнул я.
Но Хам разыгрался. Он бежал, смешно семеня толстыми ножищами, он взбрыкивал задом, он вел себя как ребенок. Может, MB напомнила ему перезрелый уродливый гриб, пробегая мимо, он с удовольствием ткнул ее рогом.
Раздался странный звук, долго не растворявшийся в сухом воздухе. Будто лопнула басовая струна. MB и Хам исчезли.
НК: Исчезли?!
Угланов (взволнованно): Да. Исчезли… Я был в полном отчаянии. Отмахиваясь от клещей, опять появившихся в воздухе, я метался по ущелью, оглашая его проклятиями. Я добыл Хаму свободу, а он предал меня. Теперь он болтается совсем в других временах, а я вынужден оставаться рядом с диметродоном и его раздраженным коллегой!
Потом я устал.
Потом я вернулся в горловину ущелья.
Потом я одиноко сидел на вершине плоской скалы, уныло рассматривая лежащую подо мной зеленую страну, затянутую дымом и гарью далеких, невидимых отсюда пожаров. Где объявится Хам? В нашей лаборатории? Это, несомненно, шокирует кое-кого из моих коллег. В мелких девонских морях, на радость голодным ракоскорпионам?.. А что предстоит мне? Шатание по джунглям? Все те же грибы, плоды, которыми я когда-нибудь отравлюсь?
Вереница мрачных величественных утопий проходила в моем мозгу. Найти уединенную скалу, высечь на ней историю своих похождений, – знак будущему…
Но подсознание работало. Я продолжал анализировать случившееся. Была ниточка, конец которой я никак не мог ухватить.
MB – машина не из простых, рассуждал я. Рукоять «Будущее» всегда идет от себя и вниз. Хам, конечно, толкнул ее от себя, значит, толкнул в будущее.
Радость для голодных ракоскорпионов отпадала.
В будущее…
Стоп!
Я снова и снова прокручивал в голове случившееся. Хам обгоняет меня. Он тянется к машине, похожей на уродливый гриб. Он отправляет MB и себя в будущее.
Но MB, если вы помните принцип ее действия, не может двигаться только оттого, что рукоять «Будущее» сдвинута с места. MB в пространстве и времени ведет сознание, мысль в крайнем случае, какое-то конкретное желание.
Скажем, оказаться…
Где оказаться?
Кажется, я поймал кончик нити.
Чего мог желать мой неблагодарный воспитанник? Где бы он хотел оказаться?