"Задор, как у мальчишки! -- подумала она. -- Восхищен непритворно". Рассказала: к ней в городскую мастерскую сперва позвонили, а потом пришедший сообщил: один ученый, о чьем месте работы не говорят, хотел бы заказать ей свой портрет...
Ученый прибыл на черной "волге".
- Конечно, он вас обхаживал?
- А почему нет? -- ей стало совсем весело. -- Он уверял, что в разгар зимы увезет меня на Камчатку, к горячим источникам.
Из пурги, с сорокаградусного мороза, они ступят в маленький рай, их плоть будет пить жар нагретых природой первобытных скал, они станут бултыхаться в бурлящей целительной влаге нерукотворного бассейна...
- И что же помешало?
(Ведь ревнует! и еще как!)
- Ему не понравился портрет.
- Этот портрет?
- Угу. Не взял. Но по почте пришел перевод на пятьсот пятьдесят рублей.
- Пятьсот пятьдесят? Хо-хо-хо! Оригинально! А теперь вот что я вам скажу, легковерная чаровница. Я узнал вашего ученого бурята. Это -Чепрасов!
- Чепрасов? Я что-то слышала...
Еще бы ей, ростовчанке, и не слышать! Чепрасов -- директор супермаркета, связанный с теневой экономикой, с блатным миром всего региона. Громкое дело братьев Толстопятовых -- столько лет банки грабили. Они ж работали по его указке! Но на него тень тени не упала. Кто бы посмел? Когда он считает нужным -- звонит первому секретарю обкома, и тот принимает к сведению его рекомендации...
"Какое счастье, - подумала она, - что портрет не понравился". Камчатка ее интересовала.
- Но здесь, - Касопов взирал на акварель, уперев в бока кулаки, выдающийся человек, простите за выражение, облажался. Его насторожило, что вы его дали так сильно... Испугаться того, что тебя поставили рядом с Цезарем Борджиа... -- Далмат картинно потряс кулаками. -- Вы выразили глубину артистической натуры, вперившей взгляд в какой-то редкий предмет. Этот человек в данный момент определяет, насколько предмет ценен. Как названа работа? Никак, разумеется... Она должна называться "Оценщик".
На верхней губе Касопова -- капельки пота; дрожат руки; ей показалось, он хочет вытереть пот, но он ласкающе провел пальцами по портрету.
- Тигр потерял чутье. Не уловил духа наплывающей эры... Раньше был энтузиазм сильных и неумных. Теперь будет энтузиазм и сильных, и умных. Оценщики предстанут как они есть и будут гордиться, что они -- оценщики!
Она следит неотрывно. Взбудораженный романтик! Мужественный, непосредственный, влекущий! Идеально сложенный атлет... вот только голова непропорционально мала... "Какая я злая! -- взъярилась на себя. -- Что он мне сделал?"
А он целовал ее руку, нашел губы; и она -- в чувстве вины -- торопливо помогает ему стянуть с нее блузку, шорты, срывает с него рубашку.
- К черту лавку! -- выдохнул напирающе, неукротимо. -- Встань так... упрись в пол.
Не опомнившись, подчинилась. "Бык, - мелькнуло в сознании, - мой бык!" Остро взмыкнула -- он могуче вошел. Ее выпертые крупные сильные ягодицы тут же вернули толчок...
Потом она полулежала на лавке. "Охамела... в такой позе!"
Он понял ее:
- Ты прекрасна! -- нежно целует в уголок рта, в веко, в сосок. -Прекрасна-прекрасна-прекрасна! Ну, перестань скромничать. Смотри же -теперь вот так! -- и повалился голой спиной на шершавый глинобитный пол, увлекая ее. -- Степнячка моя! Будь всадницей...
- О-ооо!
Она запрокинула голову, гибко прогибая спину... заходил маятник...
* * *
Они сидели на лавке, он обнимал ее.
- У тебя есть вино?
- Там, в кувшине...
Он взял с полки кувшин; по очереди пили из него терпкое домашнее вино.
- Мы нашли друг друга. Сливаясь, мы образуем новую неповторимую индивидуальность. Я ликую в этом и от этого. -- Он повторяет: - Да, именно это слово -- "ликую"! И именно -- " в этом"! И -- "от этого"! Мы, одно целое, будем подниматься и подниматься в насла... в познании...
Он поит ее вином из горлышка кувшина, пьет сам.
- Было ли подобное? В романе одного классика есть пара: в разгар наслаждений оба принимались цинично смеяться над моралью. И тем достигали особой прелести, возвышая себя... Но это -- вне искусства.
А у них, шепчет он, будет несравнимо иначе. Ведь они образуют художественную индивидуальность... Поцелуи... он умело ласкает ее... Сделаем так. Я буду сзади -- мы будем вместе. Я буду медленно любить, ты -рисовать. Да-да-да-а!.. Ты окончишь рисунок перед нашим... электромгновением...
- Сумасшедший!
- Неужели, - почти кричит он, - ты не видишь, что именно это сказала бы каждая -- каждая! -- бабенка?!
От него исходит вяжущая наэлектризованность. Он взял лист ватмана, приколол кнопками к лавке. Помогает улечься на лавку ничком, на левый локоть она обопрется, в правую руку -- грифель. Легонько целует ее спину, пристраивается -- трепетно-осторожно нашел то, что нужно... плавные движения.
- Представь моего Петрония, - говорит он при этом. -- Его естество -собачьи глаза. Глаза Ажана. Нарисуй человека-сенбернара, это и будет Петроний. А доктор Иониди -- человек-рюмка. Нарисуй отечные веки и вместо туловища -- стакан! вот и весь доктор. Это вопль естества. Успей -- чтобы он прозвучал до нашего пика...
Он делает свое дело, она сжимает пальцами грифель. Ее ягодицы ощущают мелкую дрожь его тела. Дрожь эта -- злая. Она улавливает в его дыхании едва различимый сип. Это -- злость. Он -- над нею, позади -- упивается, а она видит его выходящим из воды: высокая фигура и над сильными плечами -плебейски карликовая голова, облепленная прядками, как тиной; гладкая, явно знакомая с кремами кожа... его ванная -- шампуни, лаванда и перекись водорода: он же высветляет ею редеющие волосы, чтобы не так просвечивала кожа. Когда на этой головке не останется волос, до чего мизерной будет она на таком туловище. Человек-удавчик.
- Ну... н-ну... успей... -- шепчет он уже страстно, сипит и вздрагивает. Она водит грифелем.
- Человек-сенбернар... человек-рюмка... вопль естества... -- его захватил темп, он выдыхает прерывисто: - Последний штрих -- и будет... та самая гримаска... под пиковую точку...
Сделав, тяжело лег грудью на ее правую лопатку. Смотрит на лист. Быстро, сдавленно говорит что-то. Она съежилась. Ругательства. Скверные, мерзкие... Скакнул в сторону -- обернулся, почему-то пригнувшись. Бледное лицо, глаза -- белые, тусклые бляшки. Кое-как натянул одежду. Отброшенная пинком дверь. И -- внезапное облегчение.
Поскрипывание двери, словно пытающейся закрыться. Скрип двери, и, наконец, -- тишина.
Такая глубокая, что не верится, был ли сейчас вопль?
Вопль естества?..
Рассказ "Гримаска под пиковую точку" опубликован в журнале "Литературный европеец" (номер 2 за 1998, Франкфурт-на-Майне, ISSN 1437-045-Х), а затем в сборнике под общим названием "Близнецы в мимолетности", изданном на русском языке в Германии (Verlag Thomas Beckmann, Verein Freier Kulturaktion e.V., Berlin -- Brandenburg, 1999).